Итак, Висло-Одерская операция завершилась. В результате стремительного наступления советских войск в стратегическом фронте фашистской Германии на востоке образовалась брешь. На западном берегу Одера наши войска захватили несколько важных плацдармов. Казалось, путь на Берлин открыт. Еще один удар, и можно завершить разгром фашизма, и страны Европы обретут наконец долгожданный мир.

Насколько мне известно, сначала Ставка и командование фронта, используя успех, намеревались овладеть Берлином после кратковременной подготовки. Но все же дальнейшее наступление на Берлин пришлось временно отложить. И вот по каким соображениям. Во-первых, тылы нашего фронта отстали; во-вторых, за спиной у нас еще не сложили оружия гарнизоны осажденных городов Шнайдемюль, Познань, Кюстрин, Бреслау. И самое главное – в начале 1945 года гитлеровское командование начало сколачивать в Восточной Померании сильную группировку, во главе которой фюрер поставил своего наиболее фанатичного последователя рейхсфюрера СС Гиммлера.

Нетрудно было разгадать замысел руководителей вермахта. Они намеревались ударить по правому флангу вырвавшегося вперед 1-го Белорусского фронта, перерезать сто тыловые коммуникации и тем самым сорвать наступление на Берлин.

Следовательно, нужно было прежде всего разгромить восточно-померанскую группировку, которая состояла из 2-й и 11-й полевых армий группы армий «Висла». К 20 февраля в их состав входили 22 пехотные, 6 танковых, 3 моторизованные дивизии и много других частей общей численностью 450 тысяч человек. Командование группировки располагало 500 боевыми самолетами. В ее распоряжении находилось свыше 1000 танков и около 5 тысяч орудий и минометов. А если учесть, что группировка опиралась на прочные, заранее оборудованные рубежи, на развитую дорожную сеть и морские коммуникации, то реальность угрозы, которую она создавала войскам 1-го Белорусского фронта, станет особенно очевидной.

Наступление против восточно-померанской группировки наш северный сосед 2-й Белорусский фронт под командованием маршала К. К. Рокоссовского начал еще 10 февраля. Однако, не располагая достаточными силами, особенно танковыми, командование 2-го Белорусского вынуждено было перейти к обороне. Воспользовавшись паузой, фашисты 16 февраля нанесли несколько серьезных ударов по войскам правого крыла 1-го Белорусского фронта. В результате часть советских войск, действовавших на берлинском направлении, вынуждена была отражать эти удары.

Нужно было покончить с восточно-померанской группировкой. Ставка разработала новый план наступления в Восточной Померании. Суть этого замысла сводилась к тому, что к разгрому группы армий «Висла» привлекались войска не только 2-го Белорусского, но и большая часть сил 1-го Белорусского фронта. По новому плану ударная группировка наших северных соседей должна была наступать из района Восточное Линде на Кезлин, а достигнув этого города – на Штольп Лауенбург – Данциг. Словом, нашим соседям предстояло расчленить и уничтожить войска противника и освободить Восточную Померанию. Что касается нашего фронта, то в его задачу входило: прорвать оборону врага севернее Арнсвальде и, развивая наступление на Кольберг и Каммин, выйти к побережью Балтийского моря. В прорыв вводились наша и 2-я гвардейская танковая армии. Они должны были разрезать группировку противника на две части.

В рамках этого плана командование нашего фронта приказало 1-й танковой продвижение на запад временно приостановить, чтобы прежде всего ликвидировать угрозу с севера. По приказу фронта мы должны были войти в сражение в полосе 3-й ударной армии генерала Н. П. Симоняка. 2-я гвардейская танковая армия С. И. Богданова вводилась в прорыв левее, в полосе 61-й армии.

В последних числах февраля мы совершили перегруппировку в районе Берлинхена, запаслись горючим, боеприпасами и приготовились к прыжку на север.

В лесочке, где-то в окрестностях Арнсвальде, встретились с генералом Н. П. Симоняком, который оказался энергичным человеком и хлебосольным хозяином. Говорил он с сильным украинским акцентом.

– Ну шо, танкисты? Поможете нимцев турнуть? – Он широко улыбнулся.

– Поможем, не волнуйтесь.

– Та мы не шибко волнуемся. Но, конечно, когда танкисты рядом, оно как-то веселее.

Договорились с командиром, что передовые отряды наших корпусов помогут пехоте допрорвать оборону противника.

Я был уверен, что наступление должно развиваться успешно. Во-первых, на сравнительно узком, 16-километровом участке прорыва командование 1-го Белорусского сосредоточило большие танковые силы – примерно 70 танков на 1 километр фронта. Да и «хозяйство» Симоняка было не из бедных: перед наступлением ему передали для непосредственной поддержки пехоты 9-й танковый корпус и три самоходно-артиллерийских полка.

Правда, в эти дни, предчувствуя неизбежный конец, гитлеровцы дрались с невероятным упорством. Но и танкисты научились обходить узлы обороны врага и стремительно продвигаться вперед. В этом меня убедил опыт боев в Польше. Больше всего беспокоило разгулявшееся непогодье. Снег сменялся мокрым дождем. В низинах стоял плотный туман. Дороги превратились в месиво грязи. Но и бездорожье было для нас не новостью. Так или иначе, но я не сомневался, что задачу, поставленную командованием фронта, мы выполним. А она состояла в следующем: в первый день наступления главными силами овладеть районом Гросс-Зее, Вангерин, Цейнике, а передовыми отрядами выйти на рубеж Драмбург Лабес – Рекков (30 километров от передовой). В дальнейшем с целью развития успеха нам предписывалось наступать строго на север – на Бельгард и Кольберг, а 2-й гвардейской танковой армии генерала С. И. Богданова – на Штеттин.

Утром 28 февраля меня вызвал маршал Г. К. Жуков. Я застал его на КП, оборудованном в богатом поместье.

Адъютант командующего фронтом провел меня в большую комнату, увешанную картинами и охотничьими трофеями. Георгий Константинович был один. Он зябко поеживался, поправляя движением плеча сползавшую шинель. Нетрудно было заметить, что маршал в дурном расположении духа. Из беседы с ним я понял, что его тревожит, сумеют ли танковые армии вовремя выполнить приказ Ставки.

– Слякоть, дорог на север почти нет. Одна-единственная с твердым покрытием… Как по ней пройдет такая масса войск? Между тем на всю операцию отпускается четверо суток. До Балтийского моря сто километров. Это значит, что вы должны проходить по двадцать пять километров в день. Справитесь?

– Не волнуйтесь, товарищ маршал, армия свою задачу выполнит в срок.

Жуков хмуро поглядел на меня.

– Не подведете?

– Никак нет. Во время Висло-Одерской не такие расстояния преодолевали.

– Ну, смотрите. Держите меня в курсе дела. Если нужна будет помощь, звоните.

Мне показалось, что командующий фронтом несколько повеселел. Во всяком случае, простился он уже приветливо, пожелав нам удачи.

К утру 1 марта армия сосредоточилась в исходном районе – в боевых порядках пехоты Н. П. Симоняка. Я взобрался на КП, оборудованный на колокольне кирхи. Сквозь утренний туман с трудом различал танковые колонны, притаившиеся в низине, в полутора километрах от передовой. Прямо с КП позвонил Г. К. Жукову и доложил, что армия к наступлению готова и через несколько минут начнется артподготовка.

– Действуйте! Ни пуха ни пера! – пожелал маршал необычно теплым для него тоном.

И вот оранжевые всплески пламени осветили туманное утро. Задрожала колокольня кирхи, загудели ее колокола. Били по укрепленным пунктам противника 122-миллиметровые гаубицы, со свистом вычерчивали огненные дуги «Катюши».

Я спустился с колокольни и пробрался на КП Симоняка, когда пехота 3-й ударной поднялась в наступление. Обычно спокойного командарма нельзя было узнать: он кричал в трубку телефона, отдавая приказы офицерам связи, кого-то нетерпеливо выслушивал, кого-то распекал. Для него наступили самые критические минуты.

– Ну, как пехота? – спросил я. – Как там царица полей?

– А что царица? – огрызнулся он. – Вперед! И только вперед! Правда, немцы бежать не собираются. Дерутся, бисовы дети. Эх, танкист, – вздохнул генерал, – трудно сейчас царице…

Действительно, враг ожесточенно сопротивлялся. Он оборонял каждый дом, каждую высотку, каждый перекресток дорог. Местность помогала ему: кругом реки, озера, болотистые леса… А тут еще распутица, туман… Трудно, очень трудно приходилось пехоте. К середине дня враг предпринял несколько контратак и контрударов. Наступление 3-й ударной могло захлебнуться.

В это время позвонил Г. К. Жуков и приказал ввести в действие передовые отряды нашей армии – 1-ю гвардейскую и 44-ю бригады. Двумя колоннами они выбрались из низин и устремились вперед. За комбрига 44-й И. И. Гусаковского я был спокоен – «ходить во главе» ему не впервой: не было еще случая, чтобы он не выполнил задания. Комбриг 1-й гвардейской А. М. Темник тоже отличный командир, в его бригаде много опытных танкистов.

Поступившие вскоре донесения подтвердили мою уверенность в успешном исходе дела: ввод в бой двух бригад ускорил продвижение 3-й ударной. Уже на рубеже Клайн-Шпигель – Фалькенвальде передовые отряды оторвались от пехоты и, минуя опорные пункты врага, устремились на Драмбург и Рекков. К 5 часам вечера они прорвали всю тактическую зону обороны противника и продвинулись на глубину до 15 километров.

Нужно было срочно развить этот успех. Поэтому уже в полдень я приказал командирам корпусов выдвинуть из исходного района основные силы армии. Мощный удар танков расширил горловину прорыва. Сломив сопротивление врага на рубеже Габберт – Фалькенвальде, части 11-го гвардейского и двигавшегося правее 8-го гвардейского механизированного корпусов продвинулись на глубину до 25 километров.

Танкистам, вырвавшимся вперед, в большинстве случаев пришлось вести бои с разрозненными группами гитлеровцев. По пути наступления мы освободили лагерь военнопленных, а также людей, познавших ужасы фашистской неволи. Здесь были солдаты и мирные жители почти всех стран Европы – поляки, французы, датчане, голландцы, сербы. Голодные, больные, они жили в нетопленных бараках. Многие из них были так измождены, что были похожи на скелеты, обтянутые кожей.

Армия направила в освобожденный лагерь весь свой медицинский персонал. Многие воины, вызволенные из фашистского плена, пройдя первую санитарную обработку и немного окрепнув, вступили в 1-ю танковую армию. Многие из них геройски сражались во время Берлинской операции.

Танковые бригады продолжали продвигаться на больших скоростях к Кольбергу. Нужно было как можно скорее выйти к берегам Балтики, чтобы перерезать единственный путь отхода и снабжения фашистских войск, находившихся в Восточной Пруссии, Данциге, Гдыне.

В тот же вечер А. X. Бабаджанян доложил мне, что он достиг южной окраины Неренберга. На подступах к городу завязались тяжелые бои.

– Обойди город! – приказал я ему.

– Не могу, – ответил комбриг. – Озера, кругом озера.

Всю ночь шли бои за Неренберг. И только в средине дня бригада И. И. Гусаковского овладела городом. Впереди еще один город, преграждающий путь к Балтике, – Вангерин. Но 44-я и 45-я гвардейские бригады обошли его с запада и востока, подоспели части 3-й ударной армии и на рассвете 4 марта овладели городом.

Гитлеровцы, сознавая, что над ними нависла опасность окружения, предпринимали отчаянные попытки пробиться на запад. В результате не только войскам, но и штабу армии приходилось отбивать атаки фашистов. Однажды ночью мы остановились в каком-то большом имении. Оно было брошено на произвол судьбы, работники разбежались. В пустых домах этого имения мы и заночевали. Но ни на минуту не пришлось сомкнуть глаз.

Только расположились, как выставленная охрана сигналит: «Немцы идут». Все мы сразу в цепь, быстро создали круговую оборону. Сил у нас немного: зенитная батарея, три танка командования армии, рота охраны и офицеры штаба. Гитлеровцы нажимают. Одну атаку отбили мы, через несколько минут новая большая группа фашистов пытается ворваться в имение. Но бьют наши танки, зенитные пушки. Офицеры штаба, находясь в цепи, поливают фашистов свинцовыми очередями. И опять немцы отброшены.

Не удалось гитлеровцам в ту мартовскую ночь пробиться на нашем участке. Потери при этом мы понесли самые незначительные. Выручило нас прежде всего то, что каждый офицер штаба усвоил боевую истину. Уж коли танковые войска совершают рейд по тылам противника, фронт для нас ежечасно, ежеминутно может быть не только впереди, но и вокруг, на все 360 градусов. Бдительности только не теряй…

Не случайно все штабники кроме положенного пистолета всегда имели при себе автомат или винтовку. Сам я кроме маузера всегда возил в машине карабин.

Разрозненные группы фашистов нападали не только на штаб армии, но и на наши тылы. Так, в эти дни полевая почта, редакция армейской газеты расположились в одном населенном пункте. Неожиданно на них напала группа фашистов в 200 человек. Сотрудники редакции отошли к лесу. Началась перестрелка. Гитлеровцы сожгли машину редакции. В перестрелке была убита машинистка редакции Зинаида Груздева.

После тяжелого боя за Вангерин корпус А. X. Бабаджаняна совместно с войсками 3-й ударной армии овладел городами Лабес, Штольценберг, Гросс Естин. Не менее успешно действовал и корпус И. Ф. Дремова, наступавший левее 11-го гвардейского. Преодолев межозерное дефиле южнее Драмбурга, 19-я гвардейская бригада полковника И. В. Гаврилова обошла город с запада. Боясь попасть в окружение, противник отступил.

А танки продолжали идти к морю. Генерал Шадин и полковник Никитин получали краткие донесения по радио от наступающей впереди 45-й гвардейской танковой бригады полковника Н. В. Моргунова. Один из его батальонов уже подошел к Кольбергу.

Н. В. Моргунов уже четвертый год командовал бригадой. Это был опытный и храбрый командир. Но в этот раз он допустил оплошность, вернее, проявил нерешительность. Оторвавшись от основных сил на 20–25 километров, он решил выждать и замедлил темп наступления. Противник опомнился от первого удара и успел организовать оборону города. Все последующие атаки Н. В. Моргунова с целью захватить город оказались безуспешными.

Но подходили другие части нашей армии. Левее Н. В. Моргунова пробилась к Кольбергу 40-я бригада полковника М. А. Смирнова. Передовой отряд корпуса И. Ф. Дремова подошел к Шторгарту. Словом, на фронте протяженностью 80 километров части нашей армии выходили к Балтийскому морю. Таким образом, широкая полоса отделяла теперь восточную группировку противника от центральных районов Германии.

Вечером 4 марта я находился в штабе, когда мне доложили, что прибыл офицер связи из корпуса Бабаджаняна. В комнату вошел усталый молодой лейтенант.

– Разрешите доложить, товарищ командующий. От полковника Смирнова. – Он распахнул плащ-палатку и протянул мне бутылку с мутной жидкостью.

– Что это? – не понял я. Офицер довольно улыбнулся:

– Вода, товарищ командующий. Балтийская. Полковник Смирнов зачерпнул собственноручно и приказал доставить вам. Можно сказать, это его боевое донесение.

Я взял бутылку, посмотрел ее на свет и обнял офицера.

– Передайте командиру благодарность. Лучшего рапорта он представить не мог.

Теперь не оставалось сомнения, что 1-я танковая армия свою задачу выполнила. И не безуспешно.

Но все это, разумеется, благодаря огромному мужеству танкистов. Примеров героизма не счесть. Вот один из них.

Лейтенант Аникаев, ведя свои танки в передовом отряде, сражался с вражескими засадами, обходил опорные пункты врага и настойчиво пробивался к берегам Балтики. Чего только не пришлось ему испытать, пока танки не подошли к окраине города! А тут задержка. Немцы непрерывно контратакуют. Укрывшись на окраине среди разбитых зданий, танкисты выдержали шквал огня сухопутной и корабельной артиллерии врага.

Вот что рассказал лейтенант. С командиром бригады проводной связи не было. Изредка переговаривались по радио. Неожиданно подбежал к нему командир орудия старший сержант Биашвили, волнуясь, крикнул: «Немцы в пятидесяти метрах! Они заняли соседние дома, готовятся к атаке… Что делать?». Стараясь сохранить спокойствие, Аникаев ответил: «Разве не знаешь, что делать? Ты же гвардеец!».

Аникаев приказал командиру батареи, находившейся рядом, не жалея снарядов, обстрелять дома, в которых засели гитлеровцы. Артиллеристы разнесли дома в щепки, уничтожив до 200 фашистов.

Пять дней маленькая группа танкистов и артиллеристов сражалась с фашистами. Особенно тяжело пришлось им 8 марта. Боеприпасы были на исходе. Многие наши бойцы погибли, многие были ранены. Убиты были командир танка Рябов, механик-водитель Лютиков. Аникаев пошел на хитрость: вызвав по радио заместителя командира бригады подполковника Горбунова, он повел с ним открытый разговор: «Говорит Аникаев. Докладываю обстановку. Отбил четыре контратаки. Значительно превосхожу противника силами. Будьте спокойны. Немцев не пропустим».

Хитрость, как видно, удалась. Гитлеровцы больше группу Аникаева не атаковали, отойдя километра на два влево.

Тяжелые бои пришлось держать и другим танкистам-гвардейцам. Младший лейтенант Бабич расположился со своим взводом в засаде на западной окраине Кольберга. До берега Балтийского моря оставалось не более 300 метров. Под прикрытием засады взаимодействующие с танкистами автоматчики подползли к морскому берегу и набрали в бутылку воды…

Подошли части Войска Польского. Они и завершили освобождение Кольберга. В этом полуразрушенном портовом городе я получил приказ Ставки Верховного Главнокомандования: 1-й гвардейской танковой армии после сдачи своих боевых участков соединениям 1-й польской армии временно выйти из подчинения 1-го Белорусского фронта и с 12 часов 8 марта поступить в распоряжение командующего войсками 2-го Белорусского фронта.

В тот же день я приехал на вспомогательный пункт управления 2-го Белорусского фронта. Немецкий домик, как-то особенно причудливо покорябанный осколками снарядов. Прохожу в комнаты. Константин Константинович, как всегда, по-военному собранный, обаятельный, поднялся мне навстречу, крепко обнял, спросил:

– Ну как, дружище, есть еще силенки?

– Силенки есть, – ответил я, – танки, пушки и все прочее. Но прошли мы с боями от Вислы на запад, потом повернули на север, к морю. Семьсот километров, а может, и больше. По всем инструкциям надо в боевых машинах масло менять. А на это уйдет часов двенадцать, не меньше. Ну, а потом…

Константин Константинович задумался. Помолчал с минуту, подвел меня к карте. Карандашом провел по рубежам, показывающим, куда вышли войска 2-го Белорусского фронта, а затем прошелся тем же карандашом по витой линии, обозначающей на карте реку Лупов-Флисс.

– Видишь, какое дело, дружище, – сказал Рокоссовский. – Река может сыграть роковую роль в ходе дальнейших событий. Немцы уйдут за нее, укрепятся, спиной упрутся в Балтийское море, и нам придется пролить немало крови, прежде чем удастся ликвидировать вражескую группировку.

Смотрю на карту. Да, дело может принять серьезный оборот. Прав Константин Константинович. Сегодня время упустишь, завтра на той же реке положишь немало пехоты, танков. Так как же быть? Инструкцию надо выполнять. А не вернее ли, учитывая обстановку, сегодня в каких-то деталях ее нарушить?

Константин Константинович продолжает стоять перед картой, молчаливый, задумчивый.

– Дайте нам два часа, и мы подготовимся к наступлению. Масло в танках менять не станем, а только дольем его. Пока я получу от вас задачу, в войсках это сделают. Вернусь в армию, все будет готово.

К. К. Рокоссовский оживился:

– Вот так будет правильно.

И тут же, опять водя по карте карандашом, стал мне ставить задачу: с утра 9 марта начать выдвижение в направлении Штольп – Лаценбург и к исходу дня выйти к реке Лупов-Флисс; передовыми отрядами форсировать реку Леба, захватить плацдарм на противоположном берегу.

Показал мне Константин Константинович два моста на той же реке:

– Захватить бы с ходу, прежде чем немцы их подорвут.

Мосты эти, как объяснил Рокоссовский, крайне нужны для того, чтобы наши войска с утра 10 марта могли стремительно продвигаться на Лаценбург, Нойштадт и к 12 марта выйти на берег Данцигской бухты на участке от Гдыни до Путциса.

Докладываю командующему фронтом, что у меня стоят наготове 19-я самоходно-артиллерийская бригада, которой командует полковник В. И. Земляков, и 6-й армейский мотоциклетный полк под командованием подполковника В. И. Мусатова. Командиры они способные, энергичные, не раз показали себя в боях с самой лучшей стороны. На них вполне можно положиться. Плацдармы и мосты захватят до подхода главных сил танковой армии и других войск.

Но, думаю, надо все-таки поддержать высокий боевой дух этих товарищей. Ведь они воюют, можно сказать, без передышки. Спрашиваю маршала Рокоссовского: могу ли от его имени заверить Землякова и Мусатова, что при успешном выполнении этой задачи они будут представлены к званию Героя Советского Союза?

– Обещаю, – ответил Рокоссовский, – захватят мосты и плацдарм – представлю к званию Героя Советского Союза.

Я тут же позвонил начальнику штаба армии М. А. Шалину. Объяснил, какую задачу надо немедленно поставить Землякову и Мусатову. Приказал, чтобы они выступили сразу, без задержки, действовали молниеносно. Сказал М. А. Шалину, чтобы он передал этим командирам обещание командующего фронтом. А сам, не теряя времени, организовал в соединениях подготовку к наступлению. Масло в боевые машины необходимо долить, заправить их горючим. Вернусь – подробно поставлю задачу. А пока нужно довести до людей приказ маршала Рокоссовского нанести удар на восток.

Когда я вернулся в штаб армии, передовые отряды уже продвигались ускоренным темпом к реке Лупов-Флисс, а главные силы подготовились к наступлению.

Земляков и Мусатов оправдали наши надежды. Лихим броском они упредили гитлеровцев: раньше противника выдвинулись к реке Лупов-Флисс, переправились и вскоре захватили мосты и плацдарм и на реке Леба. А через несколько часов по тем же мостам уже переправлялись главные силы армии. Путь наш, обозначенный на оперативной карте большой красной стрелой, остриём был нацелен в балтийский порт Гдыня.

Чем ближе мы продвигались к конечной цели наступления, тем упорнее сопротивлялись фашисты. С 14 марта 1-я гвардейская танковая армия в тесном взаимодействии с подошедшей 19-й армией генерала В. 3. Романовского начала наступление на Гдыню. Эта крепость имела мощные укрепления, хорошо приспособленные к сильно пересеченной, лесисто-болотистой местности. Лишь к 23 марта мы пробились к последнему рубежу обороны противника. Попытки с ходу ворваться в город успеха не имели. Нас встретили плотный огонь противотанковых орудий, истребители танков, мины, металлические «ежи»… Но помог случай.

В одной из деревушек неподалеку от Гдыни к командиру 8-го гвардейского мехкорпуса И. Ф. Дремову подошла молодая, красивая полька и подала ему карту. Внимательно рассмотрев ее, Дремов понял, что в его руках карта крепости Гдыня, на которой нанесена вся огневая система противника.

Дрсмов раздумывал: счастливый это случай или фашистская провокация?

Мешая польские слова с русскими, женщина пояснила, где наиболее уязвимые места крепости, с каких сторон ее лучше атаковать. Забегая вперед, скажу, что именно эта карта (она оказалась подлинной) помогла нам овладеть Гдыней малой кровью.

Много лет мы не знали, кто она, наша неожиданная помощница. Кем она была послана? И только много лет спустя, после войны, ко мне заехал польский корреспондент из газеты «Жешувски Новины». В разговоре я вспомнил о том случае. Скоро в польской газете появилась статья о подвиге польской патриотки, а через месяц я получил письмо из Гдыни от сотрудников одного из научно-исследовательских институтов. В письме говорилось, что женщина, принесшая Дремову карту Гдыни, была членом подпольного Комитета сопротивления и действовала по его указанию.

Итак, Гдыня перед нами. На ее окраинах танкисты и пехотинцы взламывали вражескую оборону, и вот-вот мы должны были ворваться на городские улицы. Я находился на КП и руководил боевыми действиями. В это время раздался телефонный звонок Константина Константиновича Рокоссовского. Командующий фронтом сказал, что он удовлетворен действиями 1-й гвардейской танковой армии, но впереди еще одна трудная задача. Бои на улицах города, а 1-я гвардейская танковая не приспособлена к этому. Крупному оперативному танковому объединению нужен простор для широкого маневра. А для боя внутри города требуются танки поддержки пехоты, а у нас их нет. Как быть?

Отвечаю, что это не беда. Мы уже имеем за плечами опыт уличных боев и будем вместе с пехотой штурмовать Гдыню.

Организуем тут же штурмовые отряды из мотострелковых батальонов, включаем в каждый из них роту танков, батарею САУ, дивизион 76-миллиметровых орудий, батарею 152-миллиметровых гаубиц, взвод М-13, взвод М-31, взвод бронетранспортеров и роту саперов. И вот уже штурмовые отряды в ожесточенных боях освобождают дом за домом, квартал за кварталом. Тем временем к Гдыне подошла танковая бригада Войска Польского. Она присоединилась к нам. Вместе пробивались мы к центру города. А вот и набережная бухта голубеет. Фашисты спасаются бегством на косу Нерунг. Теперь наша задача – преследовать огнем удирающих в море на пароходах, баржах, лодках гитлеровцев.

Сначала обстрел судов вроде не удается. Расстояние до целей на воде обманчиво для наводчиков, привыкших вести огонь по сухопутью. Но постепенно и танкисты, и артиллеристы приноравливаются. Выстрел, разрыв – и опрокинулась, пошла ко дну лодка с фашистами… Еще выстрел, другой – и загорелась, накренилась баржа… А вот под разрывами снарядов и пароход перевернулся килем вверх.

Какой-то части гитлеровцев все же удалось убежать на косу Нерунг. Но и там они не нашли спасения. Скоро и до них добралась наша пехота.

Так с 24 февраля по 31 марта 1945 года было окончательно ликвидировано основное ядро восточно-померанской группировки врага. В результате этой операции 2-й и 1-й Белорусские фронты значительно улучшили свое оперативное положение. К этому времени пали Познань и другие города-крепости. Дороги и мосты на освобожденных территориях приведены в порядок, подтянулись ближе к войскам тылы.

Теперь у советского командования были развязаны руки. Началась подготовка к последнему решающему штурму.