Керчь. Аджимушкай. Центральные каменоломни

Шинельки нашлись, и именно в них уселись теперь разведчики пред светлые очи отца-командира партизанского отряда Корнея Евсеева, когда он распорядился оставить их аудиенцию viz-a-viz.

А светили эти очи, «светлые», с лица почернелого, как печёная луковица, как, впрочем, и у всех партизан подземелья: от копоти факелов и острейшего дефицита воды.

…рассказывали, правда, что у военного гарнизона Аджимушкайских каменоломен времен первой оккупации, лица и почернее были — потому как воды поменьше было (не слишком щедрый подземный колодец был выкопан, вернее, выбит в скале штыками далеко не сразу). Да и для освещения пользовались в основном копотным прорезиненным кабелем — под скалу спустилось целое училище связи.

Но это так — к слову…

Командир отряда как-то выжидающе смотрел на разведчиков. Те — так же точно на него. Наконец Корней заговорил, доверительно навалившись грудью на стол:

— Ну что, орлы-соколики, когда ж наконец наше наступление? Где десант будет? А воздушный тоже выбросят? Что в штабах слышно?

Этакое изобилие и густота вопросов заставили Войткевича и Новика переглянуться в немалой степени. Нет, не удивлённо — привыкли уже по немецким тылам рожи корчить соответственно легенде. Напряжённо переглянулись.

Более искренний Войткевич даже бровью повёл, но и первый же проявил инициативу.

— Тю, товарищ командир?.. — произнёс он всеохватное по смыслу южное «тю» и также доверительно навалился грудью на стол со своей стороны. — Так где мы, фронтовая разведка, и где тот штаб?

Первобытная наивность старшего лейтенанта разведотряда при штабе КВЧФ так подкупала, что Евсеев, переведя взгляд на лицо командира того же отряда и найдя на нём не меньшее простодушие, вынужден был смириться.

— И то правда… Откуда вам… — Впрочем, через секунду он вновь оживился. — Ну, так вы же разведчики? Неужто не отметили для себя, я не знаю, например, концентрацию войск? Накопление боеприпаса и амуниции, мобилизацию плавсредств? Много, поди, набралось?..

— До хрена! — всё так же искренне, но уже по секрету привёл Войткевич самые точные данные разведки.

— Во-во!.. — почти обрадовался командир отряда. — А направления высадки? Тоже ведь можно сообразить. Где войска-то скапливаются?

— А кругом! — внёс свой вклад в дезориентацию любопытного командира теперь и Новик, щедро обводя рукой все возможные румбы и градусы.

Повертев головой туда и сюда за рукой капитана, Евсеев окончательно убедился, что сидят перед ним ребятки в лучшем случае сержантского состава — по определению тактики, ничего не смыслящие в стратегических замыслах командования.

— Ну, тогда к нашим баранам, — отпрянул командир партизан от стола. — Вернёмся, в смысле, к украинскому строительному батальону. Куда вас «наш» староста направил. Есть у меня там такой самозваный хорунжий Охрименко, то есть немцы-то его за фельдфебеля держат, а он хорунжим величать себя требует. Так вот, — самодовольно потер сухие, словно мумифицированные, ладошки Евсеев. — Он давно уже выявлял желание чуть ли не всем своим батальоном к нам в катакомбы податься, да немец гоняет их сейчас туда-сюда так, что и продохнуть некогда. Береговых укреплений они сейчас городят уйму. — Корней важно округлил и без того совиные глаза, дескать, он и то «больше вашего в курсе». — Григорий незаметно подведёт вас к заводской платформе, покажет хорунжему, тот посадит в вагон, и там в вашей форме вы запросто затеряетесь.

Заметив недоверчивые переглядывания разведчиков, Корней поспешил пояснить:

— У хохлов конечно же своя форма, но их же постоянно немецкий конвой пасёт, чтоб не разбежались, как козы, а то б они уже давно у меня были.

Новик решительно замахал головой.

— Мы же в форме береговой охраны, какой из нас, на хрен, конвой?..

— А мы вам пехотные шинельки подыщем, — нашёлся Евсеев. — У нас немецкой формы на любой вкус и цвет, так что затеряетесь, и с ними доедете до Жуковки. Там и фрицев поменьше, и море поближе; и в рыбацком поселке опять-таки затеряться среди местного населения легче. В городе-то, сами видели, его и вовсе нет.

…Всё на той же понурой лошадёнке, всё тот же угрюмый Григорий повёз их балками к железнодорожной колее. И вдруг ни с того ни с сего бросил фразу, заставившую его седоков не столько недоуменно, сколько значительно переглянуться.

— А як вам, хлопці, той Могильов, ад’ютант командирській, здався?

— Мутный какой-то, — после некоторой паузы пожал плечами капитан Новик

— А командир ваш — так вообще немецкий шпион, — без обиняков бросил старший лейтенант Войткевич.

— Що до Корнія — нічого не скажу, — пробормотал полицай и смешливо фыркнул. — У боях помічений не був, якщо не вважати за бої розстріли самих партизан. — И добавил, после намеренной паузы и по-прежнему не оборачиваясь: — А ось Могильова у гестапо я бачив…

В свою очередь, мероприятия противника не остались незамеченными для органов советской разведки и контрразведки. Так, 13 октября 1943 года начальник разведотдела ЧФ полковник Намгаладзе информировал об этом члена Военного совета ЧФ контр-адмирала Кулакова и начальника КШПД Булатова.

Двенадцать партизан, в том числе командира, признали виновными в измене Родине и сотрудничестве с немецкой разведкой. В 1944–1945 годах они были осуждены Военным трибуналом войск НКВД Крыма к разным мерам отбывания наказания согласно УК РСФСР. К высшей мере наказания, расстрелу, были приговорены К.И. Моисеев и партизан И. Меняйлов.