Разумеется, встречаться с источниками в подворотнях и сквериках — последнее дело. Это еще куда ни шло летом, при ласковом солнышке и под шелест цветущих кустиков, но зимой… Однако «квартира» — слишком большая ценность, как правило — плод многодневной беготни по дворам-колодцам и загаженным кошками черным лестницам, кипы бумаг, долгие недели ожидания результатов специальных проверок. А головная боль после очередной деловой пьянки с трепачом-участковым? А когда уже все собрано, подписано, подшито — вдруг на попятную идет сам хозяин, не желая делать решающий шаг, надлежащим образом оформить отношения?

Нет, уважающий себя оперативник никогда не станет рисковать «квартирой», встречаясь с людьми, вышедшими из доверия или еще его недостаточно заслужившими. Вот и Альбина… тоже еще пока не то чтобы совсем.

Виноградов включил свет в гостиной, открыл мокрый от растаивающего снега портфель и выложил на стол дерматиновую папку. Прислушался, отогревая онемевшие пальцы, — на кухне закипал литровый чайник, мерно шлепались крупные капли из прохудившегося крана в ванной. О заварке, дефицитном сахаре и немудреной закуске можно было не беспокоиться — предупрежденный о визите хозяин, прежде чем покинуть квартиру, по давно установившейся доброй традиции приготовил все необходимое.

Когда прошла серия непонятных недоразумений с людьми Виноградова, он поначалу грешил на «квартиру» — но проведенная по всем правилам и инструкциям проверка однозначно показала: адрес «чистый». К тому же по разным причинам выбивали из «сети» и тех, кто сюда допущен не был…

Виноградов вынул из папки сложенный пополам листок, расправил загнувшийся угол. Опытный начальник без труда определит — встречался ли его сотрудник с «источником» на ходу или в нормальных, предусмотренных соответствующими нормативными актами условиях. Или это вообще — домашняя заготовка оперативника. Текст, лежавший сейчас на столе, был написан явно в спешке, без особой заботы о стиле и грамматике:

«…после ареста Лапшина за убийство водителя „Интуриста“ у Строганова появился новый помощник — зовут Игорь, кличка Чистяк. Строганов и Чистяк также принимали участие в нападении на водителей, но как-то решили со следователем и по делу пойдет один Лапшин. Потерпевших придавили, и они никого больше не опознали, это со слов Шейна. Чистяк раньше работал по спорту на Морском вокзале, потом сел. Всех в Пароходстве знает, и Строганова тоже, еще до зоны. Он теперь отвечает за девушек — делает гостиницу, разбирается с иностранцами.

Альбина».

Владимир Александрович, не заполняя необходимых реквизитов — режим секретности должен соблюдаться свято… по мере возможности, — убрал листок обратно в папку. Пройдя на кухню, взял из-под крахмальной салфетки свежий бублик и, не удержавшись, принялся его жевать. Аккуратно подошел к окну — гость задерживался.

Кухонное окно расположенной на втором этаже квартиры выходило на внутренний, проходной дворик — подходы просматривались идеально, нежелательный сопровождающий не смог бы остаться незамеченным — а ему, в свою очередь, не просто было бы определить, в какой из укрытых за причудливыми изломами стен парадных скрыло объект. Покинуть квартиру можно было тремя путями.

Виноградов в очередной раз мысленно поблагодарил архитектора старинного доходного дома — со слов хозяина, энергичного пенсионера-следователя довоенной закалки, эта квартира использовалась для конспиративных встреч еще тузами царской сыскной полиции…

Из полумрака арки возникла знакомая фигура. Уверенной, в меру торопливой походкой возвращающегося домой горожанина гость пересек дворик, оставляя на свежем снегу цепочку крупных, внушающих уважение следов. Хлопнула дверь — Виноградов знал, что, стоя сейчас в полумраке противоположной парадной, мужчина дотошно вчитывался в список жильцов… Сквозь матовое стекло ему видно — «хвоста» нет. Теперь он поднимает глаза на окна виноградовской «квартиры», убеждается в отсутствии тревожного сигнала… Владимир Александрович пошел к двери — ее положено открывать заранее…

— Чай — это хорошо! — Игорь Чистяков, перегнувшись через поручень кресла, подтянул к себе необъятную спортивную сумку, которую минуту назад поставил на пол. — На! И это — туда же…

Из матерчатого чрева появились маняще красивая банка «Липтона» и пластиковый рулончик немецкого печенья.

— А это — тебе, Володя, лично. К Новому году.

Виноградов присвистнул — в руке Чистякова матово чернела бутылка «Наполеона».

— Спасибо.

— Ерунда. Не стоит.

— Может — плюнуть на все, к вам податься? — Владимир Александрович не переставал удивляться происшедшей с Игорем перемене — уверенный в себе, даже немного барственный. А одет-то, одет… Только пуховик стоит полугодовой оперской зарплаты.

Да-а… Не похож он на того Чистякова — из первой их, двухлетней давности, встречи. Совсем не похож.

— Возьмем. У нас на умных — дефицит. Здоровых много — а с мозгами мало.

— Ладно тебе. — Виноградов достал из серванта рюмки и бутылку армянского коньяка. Плеснул. — Не за рулем?

— Пока нет. — По тону Чистякова было понятно, что после нескольких месяцев в рэкете мысль о приобретении собственного автомобиля уже не кажется ему фантастической. — За нее!

— За удачу! Чтоб у нас все было — и нам за это ничего не было. — Виноградов выпил и прокомментировал: — Фольклор. Милицейско-торгашеский… Кстати, об умных. Что насчет Мастера?

— Мне через Строганова не перелезть, Мастер только с ним контачит — я уже писал об этом.

— Напрямую — никак?

— Никак.

— Жаль…

— Уберите Строганова. — Чистяков сказал это уж чересчур сразу и равнодушно. Интересно, подумал Виноградов, что для него важнее — подняться на ступеньку ближе к кормушке или красиво выполнить задание опера?

— Вот по этому поводу я тебя и пригласил…

— Алле, кто это?

— Виноградов.

— О, а я тебя и не узнал. Богатый будешь.

— Спасибо, товарищ полковник.

— Извини, брат, что по домашнему телефону, — голос начальника оперативно-розыскного бюро рокотал озабоченно и глуховато, — но надо бы повидаться.

— А где вы?

— Да через пару минут буду у твоей парадной. Спускайся к машине…

Ждать не пришлось — «шестерка» полковника уже остывала на асфальтовой дорожке.

— Залезай.

— Добрый вечер.

— Здравствуй… Значит — слушай. Ты был прав — это Ценяев.

— Точно? — Перед глазами Виноградова возникло отечное, предпенсионное лицо, не первой свежести китель с майорскими погонами. — Значит, все-таки секретчик Управления?

— Точно. Обрадуй своего шефа: «крыса» не из Морского отдела. Больше ничего не говори — он опер, поймет.

— Ничего себе — обрадуй! Вся «сеть» транспортной милиции… Но почему только — мои?

— Мои! Твои! Откуда мы знаем — может, он всех сдал, от Мурманска до Пскова… Просто заказчика сейчас интересуют твои. Ладно. «Крот» по вашим учетам не проходит — тут все чисто…

— А Альбина? Я ее меньше года назад сделал.

— Значит, считай — засвечена. Короче, давай работай по Строганову. Сделаешь — мы этой сволочью канцелярской займемся, мать его!

Подписывая учетный документ на нового виноградовского человека, начальник морского отдела только удивленно хмыкнул:

— Ну вы даете, Владимир Александрович… Бог с вами, хозяин — барин. Взрослый человек, знаете, что делаете.

На типографском бланке с грифом «Секретно» были выписаны полные установочные данные Строганова. Псевдоним ему присвоили — Ветеран…

Чистяков и молодой боец — при взгляде на него Игорь до сих пор вспоминал их первую встречу и хруст собственного ребра под ударом кованого ботинка — сидели на аккуратной лавочке среди окружавших безликий подъезд хрущевской пятиэтажки сугробов.

— Снегу навалило… — лениво бросил Чистяков.

— Снегу… Зад примерзает — вот что. Скоро они там?

— Это для Машки время — деньги. А на его месте я бы тоже не торопился.

— А ты что, Чистяк, на его месте не был? — удивленно ухмыльнулся молодой.

— За деньги — конечно нет. Это ж совсем другое дело! Я их — только по большой чистой любви… Как думаешь — любят они меня?

— Любят! — по-жеребячьи всхрапнул собеседник. — Они нас всех любят!

— Внимание! — напрягся Чистяков.

На расчищенную от снега дорожку вывалился массивный краснолицый финн в полузастегнутой куртке. Беспорядочно слипшиеся бесцветные волосы, криво сидящая новая кроличья шапка с магазинным ярлыком… В одной руке он нес черный пластиковый «дипломат», а другой безуспешно пытался отпихнуть от себя миниатюрную черноволосую девицу — чуть более трезвую, чем он.

— Мальчики! Не платит!

— Совсем? — На такой крик души нельзя было не отреагировать.

— За шапку — дал, а за это… — девица обреченно махнула куда-то вниз живота, — …ни хрена. Сволочь! Чухна!

Чистяков огляделся: поблизости никого не было, только таксист-«отстойщик» в своей машине сосредоточенно смотрел в никуда из-за руля.

— Ю хев ту пэй, френд. — Чистяков вежливо улыбнулся иностранцу, жестом прокомментировав: надо заплатить.

Но иностранец мысленно был уже в теплом салоне такси. Не удостаивая Чистякова взглядом, он могучей лапой лесоруба отодвинул его в сугроб — и внезапно выгнулся от страшного удара в позвоночник. Рухнувшее в снег тело несколько раз дернулось от пинков.

— Хау а ю, френд? — заботливо склонился над финном Чистяков.

— Тоуариш… тоуариш рэкит… — трезвея, прохрипел иностранный гость. Правая рука его нашаривала «дипломат», подтянула к себе. — Пли-из.

Чистяков извлек из бумажника толстую пачку купюр, отделил две по пятьсот марок:

— Леди.

Затем вынул пятьдесят марок:

— Такси.

Оставшиеся деньги сунул себе в карман:

— Штраф.

…Когда такси исчезло за поворотом, Машка обиженно сплюнула:

— Хоть бы спасибо сказал… гад.

— Так к чему весь этот базар, Мастер?

Строганов обращался к человеку, одинаково хорошо известному и авторитетному как в сфере организованной экономической преступности, так и в кругах крутого рэкета.

Вид у Михаила Степаненко был под стать репутации. Кряжистый, широкий в кости сорокалетний мужчина с глубоко посаженными бесцветными глазами и распластанным носом боксера. Двухсотграммовая золотая цепь на шее и массивный перстень с бриллиантом… Многие обманывались, воспринимая его как безвкусную пародию на средней руки мафиози времен американского сухого закона.

В качестве персонажа для серьезного детективного повествования Степаненко не подходил — слишком уж нарочитыми, надуманными были перипетии его подлинной биографии… Даже великий автор авантюрных романов Валентин Саввич Пикуль не решился бы, наверное, вывести его на своих страницах. Впрочем… Мать одного из прекрасных писателей-маринистов, по национальности, внешности и фамилии — немка, проработала судебным исполнителем в блокадном Ленинграде. Немка! Нарочно не придумаешь…

Так вот, отец Степаненко был генералом армии, советником одного из вскормленных нашей любвеобильной страной зарубежных лидеров. В юном возрасте, вернувшись в Москву, Миша с энтузиазмом окунулся в незаконные валютные операции, не брезговал и кое-чем похуже — благо папа за спиной не давал непутевого сына в обиду. Однако после уж из ряда вон выходящей истории с наркотиками — он вывозил их из страны в качестве полузащитника молодежной сборной страны по хоккею — следствия избежать не удалось… Условный приговор — и студент престижнейшего вуза столицы исчезает с глаз долой — на обшарпанные скамьи провинциального Горного института.

Обладая недюжинными физическими данными, упорством и яростным честолюбием, Степаненко вскоре становится одним из первых в стране мастеров спорта по контактному каратэ. Популярность, щедрый поток денежных пожертвований благодарных учеников… Но родная правоохранительная система совершает очередной виток — загоняются в подполье восточные единоборства, уходят на зону авторитетные бойцы. А тут еще — диплом, распределение.

Отработав в Воркуте полтора года — в скромной должности мастера, а затем инженера по технике безопасности, обретя нужные связи и заинтересовав собой воротил местной теневой экономики, Степаненко вновь появляется в столице уже как представитель одной из самых крупных провинциальных преступных группировок… Уголь, золото, лес — в круг его интересов входило все, что можно выгодно продать, желательно за границу. Многомиллиардные сверхдоходы позволяли содержать тупоголовых бандитов-исполнителей, милицейских клерков, холеных «сынков» из Внешторга и заоблачно-недосягаемых партийно-хозяйственных бонз.

Что-то не сработало — пересеклись интересы северян и коренных столичных мафиози… Москвичи оказались сильнее.

Стрельбы на этот раз почти не было — с конкурентами расправились руками милиции и прокуратуры. Степаненко достались — арест, отбитые в лучших традициях застоя почки, вежливый следователь, суд, срок… Грозило пятнадцать, вплоть до расстрела, — откупился. Получил шесть.

На зоне держался достойно — благо, подогрев был с воли, дали поддержку серьезные люди, да и у самого кубышку не до конца выгребли.

Освободился. С маху вломился в кооперацию, пробивал регистрацию первых совместных предприятий — верно почуяв грядущие фортели родной экономики и ошалелого законотворчества. Доверили общак — общую кассу организации — за год удвоил сумму. Отмыл деньги, пустив их в оборот — через коммерческие банки, многочисленные малые предприятия, акционерные общества…

Попутно устроил и собственные дела — сочетался браком с дочерью немецкого вице-консула, чуть-чуть пожил в тещином домике на французской границе и вернулся в Москву уже не нашим подданным. Последний год Степаненко столицу своими посещениями не баловал — дела офиса, арендовавшего апартаменты люкс на Морском вокзале, очевидно, не оставляли ему времени даже для нормальной семейной жизни.

— Мастер, у тебя есть что мне предъявить?

— Упаси Господь. — Степаненко распечатал пачку сигарет и, как бы забыв, что Строганов не курит, протянул их ему. — Нет? Ох — извини, правильно. Главное — здоровье. А вы, ребята?

Сидевшие в гостиничном номере — Чистяков у окна и Шейн рядом с дверью — отрицательно мотнули головами.

— Ну так и засунь свои вопросики… знаешь куда?

— Куда?

— Туда! — Строганов отпихнул ногой кресло, шагнул к выходу.

— Постой! Скажи — кто из нас босс? Я?

— Ну ты.

— Так что ж мне теперь — и повыпендриваться нельзя? — Степаненко с виноватой улыбкой приблизился к бригадиру и примирительно потрепал его по плечу. Почувствовав, что обстановка разряжается, облегченно зашевелились Шейн и Чистяков. — Извини, старик.

— Лады. — Строганов пожал протянутую руку. — А насчет этого… Слово даю — не знаю, откуда у меня она взялась. Гад буду.

— Да и хрен-то с ней. Гляди, — Мастер взял со столика глянцевый прямоугольник визитки, — «Виноградов Владимир Александрович. Начальник милиции Морского вокзала». Смотри-ка ты — все честь по чести: адрес, служебные телефоны…

— Я же сказал — не знаю, — вновь начиная закипать, процедил Строганов. — Я вообще не представляю, как она у меня…

— Ну и ладушки. — Мощные пальцы короткими, крест-накрест движениями превратили предмет спора в комок почти микроскопических обрывков. — Поехали. Наливай!

И с охотой повинуясь приказу, Шейн метнулся к холодильнику.

— Владимир Александрович?

— Я.

— Извините за поздний звонок. — Голос в трубке был вежливым и смущенным. — Но вам имеет смысл срочно подъехать на «Динамо».

— Куда?

— В баню. Поверьте, вам будет крайне интересно. Всего хорошего.

Короткие гудки.

У торцевого входа в спорткомплекс суетились сотрудники в форме и штатском. «Все-таки — не засада», — облегченно подумал Виноградов. Те двести-триста метров, которые ему пришлось пройти от трамвайной остановки по темному пустынному парку… В ряде случаев — и пистолет не помощник.

— Ты откуда? — удивленно узнал Виноградова один из оперов районного угрозыска.

— Позвонили.

— Кто?

— А бес его знает.

— Ну пошли. — Не вдаваясь в подробности, оперативник потянул Владимира Александровича в тесноту предбанника. Пришел — значит, надо, не объясняет — значит, есть причины. В городе Виноградова знали и уважали. В определенных кругах.

…Запах русской бани. Описать его так же невозможно, как спутать с чем-либо. В парной он был, естественно, особенно густым и тягучим.

Строганов лежал на верхней полке, уткнувшись лицом в расслоившуюся фанерную дощечку. Трупное окоченение в медленно остывающей бане — дело нескорое, поэтому обмякшее тело казалось еще полным жизни и умиротворения. Точеный торс, могучий разворот плеч — по сравнению со всем этим второе тело, тело двадцатилетней девушки, распластавшееся внизу, казалось особенно миниатюрным и уязвимым. Крашеные светлые волосы, собранные наспех в пучок, еще не высохли.

— Знаешь?

— Знал. — Виноградову вдруг все стало как-то очень противно.

— Баба — кто? Мужика-то мы установили.

— Гришина Татьяна… Дальше не помню. Проститутка с Морского. Позвони ребятам в дежурку — у них в картотеке есть.

— Спасибо. С меня…

— Ладно, сочтемся. Ты вот что… До метро пусть подбросят, а?

— Сделаем.

«Значит, так, — отстраненно подумал Виноградов. — Строганова схавали. И Альбину тоже. Значит, так».