— Значит, вы не можете объяснить, откуда у вас чеки Внешторгбанка?

— Почему не могу? Могу… Я ж говорил, — закончил высшую мореходку, сам за границу ходил, хотя и немного. Друзей — полпароходства, вето на курс младше выпускался, кто — раньше…

— А конкретно кто сколько дал — говорить не хотите?

— Отчего ж это не хочу? Хочу… Но как-то вот не вспоминается! Время прошло, голова другим занята; если б знал, что вам понадобится, обязательно все документировал.

— Но хоть кого-то должны вы вспомнить!

— А кричать зачем?

— Простите…

— Бывает!

— Хорошо, но ведь это же уйма денег — полтора миллиона нашими. Где все-таки они? Может быть, вы что-то купили — дачу, машину… я не знаю — акции, что ли?

— Ива-ан Павлович! Ну стоит ли по новой, а? Вопрос, куда я их истратил, — дело мое, личное… Даже налоговой инспекции тут ловить нечего, при таком раскладе этот доход не облагается… — Виноградов почувствовал, что он почти на пределе. Господи, третий день подряд — всю душу вымотали, это они умеют! Таких бы мастеров, да в райотделы, на борьбу с бандитами и жуликами, а они, суки, в инспекциях по личному составу штаны просиживают.

Опрятный, довольно молодой мужчина с бережно зачесанными на явственную лысину каштановыми волосами и плоским невыразительным лицом канцелярской крысы — Иван Павлович Николаев, инспектор по особым поручениям аж из самой столицы, — обернулся на скрип открывшейся двери:

— A-а! Вот и товарищ Храмов.

— Не помешаю? — начальник морского отдела робко топтался у порога собственного кабинета. Виноградов не в первый раз за эти дни пожалел этого высокого, сильного и умного человека, своего первого учителя и бессменного шефа на протяжении девяти лет. Все управление знало, что до окончания проверки подполковнику Храмову задержали документы на присвоение очередного звания — представление, говорят, вынули прямо из машинки. И в стремлении вернуть ускользающую из рук папаху, он стремительно терял лицо. Судя по тем объяснительным, которые Виноградов читал, учитель отдал его даже без особого трепыхания.

— Нет-нет, заходите! Виталий Степанович, с вашими подчиненными совершенно невозможно разговаривать!

— Владимир Александрович, — пройдя и после некоторого замешательства решившись все-таки присесть на один из стульев, счел необходимым реагировать подполковник. — Ведите себя разумно.

Виноградов с трудом сдержал нервную усмешку. Сколько раз они с начальником теми же словами уговаривали, убеждали, обволакивали обнадеживающей паутиной кажущихся компромиссов, чтобы очутившиеся в кабинете подозреваемые по мере возможности собственными руками сокращали себе путь на скамью подсудимых. Что ж, умный учится на чужих ошибках.

— А я и пытаюсь вести себя разумно… непонятно, почему товарищ инспектор по особым поручениям обижается!

— Ладно… — Николаев положил перед собой массивный, матово отсвечивающий «паркер». — Ладно. Попробуем обобщить… а вы слушайте, подполковник, вас это тоже касается!

Начальник морского отдела поежился. Виноградов сел поудобнее.

— Почти десять лет назад Владимир Александрович Виноградов закончил высшее мореходное училище. На загранпрактике получил некоторое количество чеков Внешторгбанка или, как их еще называют, «бонов»…

— В восемьдесят втором году была их замена, так что эту сумму можно не учитывать — старый образец никто сейчас не принимает, — хотя его никто не спрашивал, вставил Храмов. — Так, Владимир Александрович?

— А я и не спорю, — пожал плечами Виноградов, — там чеков-то было — кот наплакал, сорок копеек в день курсантских суточных!

— Хорошо, — ровным, без интонаций голосом продолжал Николаев, — эту валюту мы не считаем…

— Э, стоп! Определимся сразу, я ведь уже десять раз объяснял. Чеки выдавались работникам плавсостава загранплавания взамен валюты, без права их обращения в таковую. До девяносто первого года статус их был совсем не тот, что сейчас.

— А что же с ними можно было делать?

— Или купить что-нибудь в «Альбатросе» — это такой специализированный магазин был, наподобие московских «Березок», или сдать в кассу — один к одному на рубли.

— Какие-то другие варианты?

— Можно было свернуть их в трубочку и засунуть…

— Владимир Александрович! — зашелся Храмов.

— Извините. Сотый раз — одно и то же… Объясняю: восемьдесят восьмая статья УК РСФСР на них не распространялась — ни в части скупки, ни при обмене, ни при дарении. Административный кодекс наказывал только за сбыт, ну и пару раз удалось дела по спекуляции возбуждать, пока прокуратура не решила, что предметом спекуляции они также не являются.

— Интересно…

— Да уж точно. Это наше хитроумное государство придумало: вроде как и начисляется моряку валюта, но вместо нее — шиш, бумажки не понять какие!

— Вижу, вопросом Владимир Александрович владеет! — кивнул хозяину кабинета Николаев.

— Еще бы, — справедливости ради согласился Храмов. — Он пять лет «Альбатрос» обслуживал, лучшие показатели в управлении!

— Оттуда наверное, и чеки? Прикупали, а? Скажите честно?

— Ну, что вы… как можно! Использование служебного положения — нехорошо. К тому же в этом случае имели бы место сомнительные сделки, а значит, и дальнейшее не совсем законно… Нет, я же сказал: когда «Альбатрос» закрыли, мои многочисленные друзья и знакомые из числа, естественно, моряков пароходства, не знали, что с ними делать. Вот так — честно заработали и, как считали, остались с носом… Ходили слухи всякие, точно никто ж ничего не знал? Я, кстати, тогда уже на Морском терминале работал, к использованию чеков по должности никакого отношения не имел, от меня ничего не зависело.

— Так уж прямо!

— Воля ваша — можете не верить. Ну вот тогда и появились у меня эти злополучные три тысячи пятьсот чеков…

— Три с половиной тысячи?!

— А что вы удивляетесь? Даже по тем временам сумма не смертельная, если считать один к одному.

— Но ведь на черном рынке чеки шли к десяти, было время — и один к двадцати пяти! Вы это лучше меня знаете.

— Серьезно? Ну надо же… — покачал головой Виноградов.

— Ведите себя прилично! — не преминул вставить Храмов.

— А я что — я ничего…

— Каким образом они у вас появились? Подробнее. И зачем? — инспектор держался на уровне возложенной на него миссии.

— Кто-то долги ими отдавал, знаете, нам, молодым морякам, постоянно советских денег не хватало… На дни рождения и праздничные даты, опять же, дарили… Да и так просто оставляли — сами же в море, а я авось сумею распорядиться. Вот и скопилось — без особой конкретной цели, на всякий случай.

— Конкретно: кто?

— Господи, прости меня, грешного! Тут — помню, тут — нет, в который раз повторять… Но точно знаю, — голос Виноградова отвердел: — Все эти чеки были заработаны и получены моряками загранплавания пароходства — именно нашего пароходства, подчеркиваю! — и относятся к категории, подлежащей обмену согласно положению от прошлого года. Точка.

— Это невозможно проверить!

— Наверное… Но это не моя проблема.

— Давайте дальше.

— Больше года они у меня без толку валялись, а тут как раз пароходство на аренду ушло, начальник объявил об обмене чеков на СКВ по тому курсу, которым когда-то государство своих граждан обманывало — около шестидесяти копеек за доллар.

— Но это же не реально!

— Интересно… Двадцать лет вы этот курс во всех газетах видели, он вас не смущал, а теперь… Впрочем, это не ко мне вопросы, верно?

— Да. Разумеется. Но ведь обмен длится уже больше года, почему же вы их только сейчас использовали?

— Это я уже объяснял. Право на обмен чеков имеют только лица, работающие или работавшие в плавсоставе пароходства, обычно — через судовую кассу того теплохода, в команду которого они входят.

— Так строго?

— Достаточно строго. Можно было, конечно, как кое-кто не совсем порядочный, сунуть свои или скупленные чеки кому-нибудь из находящихся в зависимости моряков, чтобы без шума обменяли…

— Вы кого-то конкретно имеете в виду? — тревожно нахмурился начальник морского отдела.

— Упаси Господи! А вы считаете, это возможно?

— Что я считаю — к делу не относится. Сейчас о вас речь! — Храмов встал и отошел к окну.

— Сейчас — да-а… — грустно согласился Виноградов. — Так вот. Как всем известно, с этого лета пассажирские суда пароходства сопровождаются сотрудниками милиции — после того, как с них убрали штатных чекистов. Работали мои милиционеры, офицеры — из отдела, оперативники, санкционировало все это управление… Поэтому вполне естественно, что в конце концов наш генерал, товарищ Храмов и я решили посмотреть, как все это в натуре выглядит.

— Благое желание… — понимающе улыбнулся Николаев.

— Вы же читали документы, — засуетился подполковник. — Необходимо было решить вопросы с размещением, уточнить порядок начисления им суточных, потом — должностные инструкции, ряд других нормативных документов.

— Я понимаю… Понимаю.

— Позволите продолжить? Мы все трое были внесены в судовые роли — ну, то есть, в экипаж «Наташи Ростовой» в качестве офицеров безопасности. Паспорта моряков получили. И только потом, фактически попав в категорию лиц, имеющих это право, я в установленном порядке написал заявление… Оно у вас есть.

— Да, есть. Вы, как офицер безопасности такого-то судна, просите в установленном порядке обменять заработанные вами чеки…

— Не надо! Не «заработанные», а «имеющиеся у меня», сверь с текстом!

— Допустим. И вам, как работнику контролирующей организации, главбух, конечно, отказать не смог…

— Пожалуйста, отметьте: уважаемый главный бухгалтер пароходства не находился и не находится в какой-либо должностной зависимости от меня, скромного маленького начальника милиции на одном из маленьких структурных подразделений в сфере пассажирских перевозок.

— Ну, о взятке или злоупотреблении служебным положением никто не говорит. Тут, скорее, речь идет о нарушении этических норм. Итак, документы на обмен вам подписали. Чеки сдали, и в ходе рейса в судовой кассе капитан Виноградов получает валюту. Сколько всего?

— У вас проблемы с памятью? Посчитайте. Примерно шесть тысяч долларов или около того.

— Своим спутникам вы об этом говорили? — не стесняясь Храмова, спросил инспектор.

— Нет. Это вопрос не служебный, сугубо личный… Не только не говорил, но и, еще раз повторю, ничего из этой суммы я ни начальнику морского отдела, ни генералу не передал!

— Я об этом не спрашивал! — повысил голос Николаев.

— Как же? Вчера этот вопрос вас очень интересовал, помните, что вы мне предложили?

— Прекратите!

— Действительно, Владимир Александрович… — не зная, как себя вести, вмешался подполковник.

— Где сейчас находится полученная вами валюта? На что вы ее потратили?

— Если вам больше нечего спрашивать — может, закончим на сегодня? Отвечал ведь уже…

— Да ладно, Владимир Александрович… — инспектор по особым поручениям вдруг превратился в обычного не очень здорового человека.

— Собственно, проверка уже закончена, завтра уезжаю в Москву и через недельку получите заключение. Ограничимся, видимо, мерами дисциплинарными…

— Тем более что уголовное дело возбудить не получилось, — не удержавшись, перебил Виноградов. — Вас ведь в трех прокуратурах послали, так?

— Действительно, признаков состава преступления в действиях не усмотрено, хотя… Нарушение служебной этики, использование служебного положения — нет, не злоупотребление, а использование, я в этих нюансах разбираюсь… Может быть, вы уволитесь?

— Ничего себе!

В этот момент в дверь постучали.

— Товарищ подполковник! На минуточку, пожалуйста…

— Не возражаете? — И, дождавшись небрежного кивка инспектора, Храмов вышел вслед за секретаршей.

— Знаете, Виноградов, — доверительно придвинулся в Владимиру Александровичу москвич, — по-человечески я вас понимаю. Сейчас все поднимаются на чем могут, в основном — криминалом, а кто поумнее — используя ситуацию.

Он мечтательно и завистливо прищурился:

— Повезло тебе… Много всяких условий совпало: и происхождение чеков худо-бедно объяснить можешь, и в рейс тебя законно включили, и при всех нюансах нигде букву закона не нарушил, это же надо всю пароходскую систему насквозь знать… Но тут большая игра, надо тебя сожрать, вот и жрем! Я ж понимаю, чеки тебе начальник с генералом дали, подставили, а на троих — сумма не такая уж страшная получилась. Вот молчишь про них, а за тебя слова никто не скажет, не надейся…

— А я и не надеюсь.

Кофе был крепкий, но, на вкус Виноградова, Михаил Анатольевич положил слишком много сахара.

— Значит, можно поздравить… Я, в общем, рассчитывал на худшее.

— Я, признаться, тоже.

— Неполное служебное… Бред, конечно! — Кабинеты во временном помещении, которое занимали сотрудники Управления налоговых расследований, были такими крохотными и холодными, что напоминали карцеры заштатной гарнизонной гауптвахты. Михаил Анатольевич постоянно ходил простуженным, ломило поясницу — очевидно, и возраст сказывался.

— Предложили по-тихому уволиться — я уперся. Тогда на шефа надавили… Ну и генералу, конечно, эта головная боль ни к чему, он при моей фамилии вздрагивает, хотя мужик и неплохой, много чего в жизни повидал.

— Его понять можно.

— Конечно… В общем, предложено искать место. Обидно до слез — я ж вокзал из дерьма вытащил, сейчас такие перспективы!

— Знал, на что шел.

— Да, это так. Еще счастливо отделался… Теперь вот хожу по кабинетам, себя предлагаю. — Виноградов вопросительно посмотрел на Михаила Анатольевича.

— Я уж понял! Тебе майора когда?

— Через год.

— Хм-м… А в личном деле что?

— Там — чисто. Но ведь земля слухом полнится, кадровики же обычно перезваниваются.

— Ладно, посмотрим. — Михаил Анатольевич встал, давая понять, что пора расходиться. — Позвони в понедельник.

— Только если нет — значит, нет, хорошо? Главное, знать определенно.

Эту уже ставшую за последние две недели привычной фразу Владимир Александрович произнес уже с порога…