Сив Сельмер и Эльна Якобсон жили на одной улице, но однажды осенью Эльна переехала на другой конец города.

Улица, о которой я рассказываю, это даже не улица, а тихий переулок, однако он соединяет между собой две крупные магистрали, ведущие от центра города к окраинам. Улочка эта темная, неуютная; нет на ней ни травинки, ни листочка; большие серые доходные дома зияют черными подворотнями на фоне еще более серых задних дворов. Но в самом конце улицы стоит высокая, красивая липа перед домом — старинным, низеньким, уютным и красивым зданием, случайно сохранившимся среди новых уродливых деловых построек из камня и зеркального стекла. А выше, там, где начинается улица, у площади, окружающей церковь, возносит свои зеленые кроны к голубому небу старая кладбищенская роща.

В глазах взрослого эта улица скучна, но ребенок может играть там ничуть не хуже, чем в любом другом месте. Ребенку каждая темная подворотня кажется какой-то особенной. В подъезде у Туры лучше всего прыгать через скакалку, а в подъезде у Сив, там, где начинается лестница, есть широкая площадка, которая словно нарочно сделана для того, чтобы на ней играть в камешки. В первом этаже дома, где живет Ингеборг, есть квартира с ужасно злющей хозяйкой. Стоит детям поднять шум в подъезде, как она выбегает и начинает ругаться. Дразнить ее ужасно интересно и весело. А во дворе у Мозеса всегда пахнет свежими венскими булочками из пекарни в подвале, пахнет так вкусно, что сразу начинает сосать под ложечкой. Во дворе у Лилли живет такая маленькая болонка, она просто прелесть, и иногда ее выпускают из дома…

Под домами — темные подвалы. Самые что ни на есть обыкновенные подвалы — прачечные, хозяйственные, угольные и дровяные. Но для детей это таинственный подземный лабиринт с помещениями, которые либо всегда закрыты на висячий замок, либо стоят открытые, зияя пустой темной пастью. В стенах попадаются бог весть зачем сделанные ниши, где ребенок может спрятаться и где его невозможно найти во время игры в палочку-выручалочку. Существует предание о том, что одна хозяйка пыталась держать в этих подвалах кур, до сих пор там находят перья — разумеется, из распоротой перины, но это только подтверждает, что в сказке есть и доля правды. Хозяйки жалуются, что из подвалов несет сыростью. Но детей влечет к себе непонятно влажный и гнилой запах подвала, они наслаждаются его таинственностью, возбуждающей в них ужас. Потому что этот запах, должно быть, идет от подпочвенных вод кладбища.

Для взрослого все, что окружает его на этой улице, говорит о жизни образованного и бедного среднего сословия, ведущего безрадостную борьбу за то, чтобы сохранить остатки своего достоинства. В комнатах посветлее, с окнами на улицу, не живут; по праздникам служанка проводит туда гостей. В темных клетушках, с окнами на двор, ютится, ест и спит вся семья; там стучит швейная машинка матери, и там же зубрят уроки дети. Лавчонки на этой улице влачат жалкое существование. Ведь покупатели дрожат над каждым эре! Для детей же эти лавчонки полны всевозможных соблазнов, на которые они зарятся, из месяца в месяц мечтая купить что-нибудь в следующий раз, когда получат деньги за хорошие отметки: плитки шоколада в молочной лавке, книжки в глянцевой обложке у фрекен в лавке, где они покупают тетрадки для сочинений, ручки и скрепки. Прочитав и забыв с тысячу томов, мы до сих пор помним чудные картинки на обложках — «Чингаруру — тень девственного леса», «Лорд Стэнфорд, вор-джентльмен», — которые мы так никогда и не купили и о которых сами сочиняли необыкновенные истории.

Неправда, что душа ребенка не может пустить корни в каменной мостовой большого города. Дети пускают корни повсюду, лишь бы знать, что именно с этим местом связано их будущее. Причем это будущее может быть очень коротким, — например, летние каникулы, — потому что для ребенка даже неделя представляет собой отрезок времени, достаточный для того, чтобы заглянуть вперед. Стоит детям несколько дней походить в школу по одной и той же дороге или несколько раз по поручению матери сбегать в одну и ту же лавку, как они уже осваиваются и заводят свои топографические знаки — горшок с цветами в окошке, куст в палисаднике, рекламу маргарина у входа в лавку — все это становится частицей их жизни. Они мечтают об этих цветах, о кусте, о рекламе, любят их, жаждут владеть ими, видят в них нечто сказочное. Одна беда — городских детей часто вырывают из родной почвы и перевозят в другое место, где они снова пускают корни. Ребенок редко испытывает боль разлуки; напротив того, приспосабливаясь к атмосфере новой жизни, он радуется. Большинство детей испытывает утонченную, артистическую радость, вдыхая эту атмосферу. Иной раз, сами того не понимая, многие дети — и таких гораздо больше, чем думают взрослые, — радуются сознательно. На долю городских детей часто выпадает слишком много такого рода удовольствий. И задолго до того, как они вырастут, они научаются жить жизнью, состоящей из ряда пестрых эпизодов.

Но мы ведь собирались послушать об Эльне и Сив…

Мальчишки на улице играют, как всегда играют мальчишки, — ватагой. Как это извечно делали мужчины, они собираются вокруг вожака — а вожак стал вожаком, потому что выделяется с мальчишеской точки зрения. Он самый храбрый или самый дерзкий, он лучше или хуже (в каком-то отношении) других мальчишек с этой улицы. Но как бы то ни было, мальчишки играют сообща во главе с вожаком — дерутся с другими бандами мальчишек со своей улицы, отправляются в экспедиции на отдаленные незастроенные пустыри, совершают таинственные разбойничьи набеги или увлекательные туристические походы.

Девочки обычно держатся по двое. Они могут, конечно, собираться и большими компаниями, когда играют вместе с мальчишками. Особенно если это игра в прятки или в палочку-выручалочку в подвале или в классы на тротуаре весной, в первые теплые солнечные дни. Или же когда они торчат возле церковных дверей и глазеют на свадьбу, на выходящих из экипажей женщин в шелковых платьях. Совершенно заурядная девочка может занимать выдающееся положение на своей улице — либо потому, что у нее самое щегольское весеннее пальтецо, либо — самый фасонистый папа, либо оттого, что скоро к ней на день рождения соберутся гости. Но ей никогда не стать таким вожаком, какими бывают вожаки-мальчишки. Ее свита — кучка закадычных подруг; собираясь парами, они критикуют ее, делятся тайнами, о которых она не должна знать, замышляют восстание и изменяют ей при первом же удобном случае. Девочки не склонны образовывать партии и редко обладают благородной способностью мальчишек жертвовать собственными интересами ради товарища. Но у них гораздо чаще, чем у мальчиков, хватает морального мужества прислушаться к голосу совести, даже если товарки смеются над ними.

Девочка в нарядном пальтишке или же девочка, у которой скоро будут гости, да к тому же есть еще закадычная подруга, может довольно долго внушать трепет всей их улице. Но она и сама всегда знает, что ее власть непрочна, она может быть когда угодно свергнута другой девочкой, которая завидует ей, или же девочкой, которая не хочет врать папе с мамой.

А та, у которой нет закадычной подруги, — самое одинокое маленькое существо на всем белом свете, раз ей даже не разрешают играть с другими.

Такой одиночкой и была маленькая Сив Сельмер, хотя у нее были и отец, и мать, и три брата. Но закадычной подруги у нее не было, пока в восьмой квартире не поселилась фру Якобсен; тогда у Сив появилась Эльна. Она переехала с восточной окраины, и подружек у нее там хватало. Это была красивая двенадцатилетняя девочка с толстыми черными косами до пояса и тонким бледным личиком, на котором выделялись серые, почти стальные глаза со взглядом удивительно взрослым и серьезным. Мать Эльны держала швейную мастерскую и из пяти комнат три сдавала внаем; большинство же пап и мам на этой улице принадлежало к более привилегированным слоям несостоятельного среднего сословия, где между отдельными слоями лежит пропасть. Так что и Эльна с радостью избрала своей закадычной подругой дочь заведующего агентством Сельмера — хотя Сив была на год младше ее, да к тому же казалась еще моложе своих лет. Это была толстушка, краснощекая, с крошечными голубыми глазками и пышной льняной конвой волос.

Девочки чаще находились у фру Якобсен. В квартире заведующего агентством детям разрешалось играть только в столовой и в спальне, а там были и мальчики. Возможно, что семья заведующего располагала большими средствами, нежели портниха, но Сельмерам приходилось чаще экономить; ведь у них было столько необходимых расходов, о которых дети даже не подозревают. Во всяком случае, девочки получали гораздо больше лакомств и чувствовали себя куда свободнее в комнатке у портнихи. Окна ее комнатки выходили во двор. Так что дети чаще всего там и обретались.

В последние недели перед очередным переездом Эльны дружба девочек, разумеется, вспыхнула с новой силой. Они ходили в обнимку и клялись навсегда остаться закадычными подругами; каждое воскресенье они будут ходить друг к другу в гости и прочее. Но со дня переезда Эльны они виделись один-единственный раз, на зимних каникулах, когда Сип позволили позвать в гости девочек и Эльну пригласили письмом.

Но вот наступила весна. На молодых каштанах в садике у церкви набухали светлые почки, покрытые капельками смолы, а на березах повисли длинные сережки. Если смотреть против солнца, то крошечные листочки почти невидимы, бледны и прозрачны, словно язычки пламени на дневном свету. Но стоит пройти мимо дерева и оглянуться, как покажется, что на дерево набросили желто-зеленую вуаль. Сив замечает такие вещи и не перестает удивляться им и по дороге в школу и домой. На уроках она думает только о весне, и вдруг ей приходит в голову написать Эльне — а не поехать ли им в субботу после обеда на полуостров Бюгдё и не нарвать ли там подснежников. И Эльна пишет ей в ответ, что она согласна.

Сив слоняется по комнатам, с нетерпением и радостью ожидая Эльну. Конечно, с рождества Маргит Хольм была для нее своего рода временно исполняющей обязанности закадычной подруги, но в сердце Сив ни на секунду не зародилось сомнение в том, что единственная ее настоящая подруга — Эльна. А тут еще недели две тому назад, когда дядюшка Ларс из Тронхейма гостил у них проездом, Сив получила от него целую крону. Она не привыкла к таким огромным деньгам. И потратила их на то, чтобы устроить праздник. Они с Эльной часто бывали во фруктовой лавке на улице Пилестреде и покупали за пять эре шоколадки или стручки рожкового дерева. А в ящичке на прилавке они не раз видели лакомства, которые им ужасно хотелось попробовать. Это были какие-то толстенькие граненые палочки, осыпанные белыми, похожими на сахар, искорками и с вкрапленными в палочки мелкими — коричневыми, красными и зелеными — снежинками; дети думали, что они из шоколада и разных фруктовых желе. Бесчисленное множество раз собирались они купить такую конфету, когда получат деньги, но из этого так ничего и не выходило, потому что она стоила целых тридцать пять эре. Теперь же Сив купила две палочки, завернутые в серебряную бумагу, и они лежат вместе с пакетом бутербродов в плетенной из стружек корзиночке, которую Сив взяла с собой под цветы.

Уже три раза звонили у входной двери, и три раза Сив бросалась открывать: почтальону, посыльному со счетом, тетушке Херборг. Но вот наконец снова звонок, это уже Эльна! Эльна в новом клетчатом весеннем пальто и в новой шляпке; Эльна гораздо выше ростом и гораздо красивее, чем прежде. Так по крайней мере кажется Сив.

— Входи же! Боже, как ты поздно. А какое у тебя пальто красивое!

Собственно говоря, ждать им больше некого, но они еще целый час не трогаются с места. Они чувствуют себя немного чужими и пока, словно ожидая, что лед между ними сам по себе растает, примеряют шляпки друг друга перед зеркалом в прихожей.

Выходит фру Сельмер и начинает их торопить.

— Вам, в самом деле, пора идти, девочки, иначе опоздаете; как поживает мама, Эльна?

Девочки стали еще молчаливее, им почти не о чем говорить друг с другом, когда они идут по улице, озаренные теплыми лучами золотого полуденного солнца. Столько времени прошло! Как давно они не виделись! Но им все-таки приятно смотреть на голые, нагретые солнцем камни мостовой, впервые ощущать в воздухе весеннюю пыль. Они приходят в Дворцовый парк и видят там крошечные красноватые помпончики на горных вязах, а кусты таволги уже совсем ярко-зеленые. От дворца девочки идут по аллее Драмменсвейен, и там в палисадниках уже красуются на черноземе желтые и голубые крокусы, и видно, что гравий на дорожках только что разгребали. Тут они встречают даму, которая как близкая знакомая здоровается с Сив.

Испытующим взглядом знатока Эльна окидывает богато одетую даму, распространяющую аромат дорогих духов.

— Боже мой, кто же это, Сив?

Сив объясняет, что это дочь нового хозяина табачной лавки на углу, которая открылась там вместо гладильной Ларсена. А Эльна сообщает, что в первом этаже дома, где она теперь живет, есть фруктовая лавка, и дочь хозяина… Девочки придвигаются ближе друг к дружке и начинают тихо и оживленно беседовать.

Когда они входят на паром, все становится почти как прежде. Они хихикают, смеются, подталкивают друг друга локтями и тихонько обмениваются замечаниями по адресу других пассажиров. А вода — голубая, и в ней мельтешат мелкие серебряные блики, а в еловый лес на полуострове Бюгдё вкраплены ажурные кроны с золотистыми почками; светятся красные крыши особняков, темнеют иссиня-черные, а дворец Оскара, свежеокрашенный, ослепительно белый, стоит на берегу и походит на прелестнейший сахарный замок в витрине кондитерской.

Рука об руку идут девочки мимо особняков по дороге к королевскому лесу. Лед между ними совершенно растаял. Сив рассказывает о разных странностях Маргит Хольм; правда, она испытывает легкое ощущение того, что ее рассказ — своего рода измена: ведь Маргит очень добрая. Но ведь рассказывает она только Эльне; и в эту минуту Сив снова совершенно уверена в том, что Эльна — ее единственная, настоящая, закадычная подруга на веки вечные.

Но вот они в лесу — и в зарослях кустарника виднеются золотые звездочки, маленькие желтые цветы стройных лилий; они колышутся на тонких стебельках, которые пробились сквозь пепельно-бледную, вялую прошлогоднюю листву. Девочки, позабыв друг о друге, бросаются в кусты: ползая на коленях, они жадно собирают цветы. И здесь, на самом краю зарослей, Сив находит первый белый подснежник. Здесь и бугорок, покрытый фиалками, — три-четыре-шесть-семь! А за кустарником, там, где начинается ельник, на склоне холма сверкают небесной голубизной чудесные подснежники.

Ползая на четвереньках, девочки собирают цветы. Какое наслажденье зарываться пальцами в теплую, мягкую землю. Весенний воздух опьяняет их, они разнеживаются от согретых солнцем, покрытых пухом стебельков. Девочки забыли о том, что время идет; они видят, как у лесной опушки какой-то человек вспахивает поле, видят, что там лежит компостная куча, она кажется бархатно-коричневой на фоне серого поля. Девочки слышат, как над их головой заливаются трелями жаворонки… Но думают только о том, как бы нарвать побольше цветов, — они должны принести домой целую уйму подснежников.

И только когда девочки сидят за деревянным столиком под елями, перед выкрашенным в красный цвет домиком, они замечают, что небо заволокло тучами. Небо стало жемчужно-серым, солнце скрылось за облаками. И воздух уже не золотисто-прозрачный, а подернут серебристой туманной дымкой.

Девочки ощущают перемену погоды, но не думают об этом. Настроение у них приподнятое, и чувствуют они себя великолепно — пьют лимонад, едят бутерброды, сорят на столе, смеются бог весть чему, раскладывают свои цветы на маленькие букетики и снова бросают букетики в корзинки.

Наконец настает торжественный момент для Сив. Сив разворачивает станиолевую бумагу. И в ней лежат две конфеты, искрясь сахарной белизной, испещренные крошечными разноцветными пятнышками. Вожделенные таинственные лакомые палочки! Сив, не говоря ни слова, придвигает одну конфету Эльне.

— Боже, — говорит Эльна, — сколько денег ты истратила!

Сив откусывает большой кусок. Грызя и смакуя лакомство, она рассказывает о дядюшке Ларсе из Тронхейма. И не замечает, что Эльна, попробовав кусочек, опустила руку с конфетой на колени. И только когда Сив съела всю палочку, до нее дошло, что Эльна откусила от своей лишь маленький кусочек.

— Ой! Тебе не нравится?..

— Да нет, — быстро отвечает Эльна, — только я так сыта, что…

Ничего отвратительнее Эльне есть не приходилось. И теперь она знает, на что похоже это лакомство, — оно напоминает пятнистое мыло для стирки шерсти. И вкус такой же.

Сив гораздо меньше избалована сластями, чем Эльна, так что она вполне насладилась своей конфетой. Однако и ей кажется, что лакомство вовсе не такое вкусное, как она ожидала. Но она подозревает, что Эльна… Сив чувствует себя страшно маленькой и бедной.

Эльна понимает это и так сконфужена и несчастна, что заливается румянцем. Она сидит со своей сахарной палочкой и мечтает предложить ее Сив, но так и не осмеливается; она знает, что этого делать нельзя. И вместе с тем у Эльны нет сил съесть эту гадкую конфету самой.

Они испытывают страшную неловкость — и снова начинают раскладывать цветы на букетики.

В эту самую минуту в двух шагах от их столика внезапно появляется какой-то карапузик. Ему, вероятно, годика два, у него золотистые локоны, сопливый носишка, голубая рубашечка и грязные штанишки, болтающиеся на кривых ножках. Он задумчиво сует пальчик в нос и приближается к ним еще на несколько шагов.

Обе девочки бросаются к нему. Сидя перед ним на корточках, они осыпают его вопросами и преувеличенно нежно сюсюкают, вытирая ему нос и подтягивая штанишки, которые промокли насквозь. Однако они не могут выжать из него ни единого слова, кроме «Ока», но Сив решает, что это наверняка означает «Оскар» и что так зовут мальчика.

Они горячо уверяют друг друга, что он прехорошенький, хотя в этом мальчике все, кроме локонов, на редкость гадко. Но девочкам двенадцать-пятнадцать лет; они принимают малютку за чудесный дар и осыпают его нежными заботами. Видно, что обе маленькие женщины сражаются за эту добычу, они ревнуют, когда им кажется, что Ока оказывает легкое предпочтение одной из них.

Сив почти с первой же секунды одерживает верх над Эльной. Дома у нее есть братишки поменьше, и в ней, этом маленьком существе, есть нечто материнское; у Сив остался еще бутерброд, и она отдает его Оке, который с жадностью съедает его. Эльна с завистью смотрит на подругу, которая, усадив Оку к себе на колени, кормит его; мальчик выпивает остатки лимонада из ее стакана. Тогда Эльна предлагает, чтобы они в складчину, на последние шиллинга, купили еще одну бутылку лимонада.

Пойти заказать лимонад приходится Эльне, потому что, когда Сив пытается спустить мальчика с колен, Ока кричит. Сив же приходится поить мальчика — но тут уж ничего не скажешь, потому что Сив внесла двадцать, а Эльна всего лишь десять эре на угощение.

Из домика выходит хозяйка, но она ничего не знает ни об Оке, ни откуда он взялся. Сдается ей, будто она видела такого у одного из станционных бараков, — может, он и вправду оттуда? Может, он заблудился?

Теперь на девочек ложится огромная ответственность — разузнать, откуда явился Ока, и отвести его домой. А время уже совсем позднее…

Сив спускает мальчугана с колен, чтобы смести крошки, остатки листьев и поправить на голове шляпку. И тут Эльна осмеливается подойти к Оке — она все это время умирала от желания взять малыша на руки…

Но когда девочка приседает перед ним на корточки, Ока бьет ее и прячется у Сив. Тогда Эльна отламывает кусочек от сахарной конфеты, кладет его на ладонь и протягивает ладонь вперед, словно приманивая птичку. И против этого Оке не устоять.

Кажется, эта сладость в крапинку ему понравилась. Ока, видимо, капризный маленький мужчина. Когда девочки собираются уходить, он цепляется за юбку Эльны и к ней же тянет руки. Пусть его несет Эльна.

Она берет его на руки. Он тяжелый, а штанишки его гораздо мокрее, чем это допустимо, когда рукав пальто светлый. Девочки молча идут рядом по дороге вдоль лесной опушки, где между верхушками деревьев просвечивает небо медного цвета.

Им нечего сказать друг другу. Сив чувствует себя глубоко несчастной и бедной — потому что истратила все свои деньги на эти сахарные палочки, которые оказались совсем невкусными, потому что Эльна даже не захотела съесть конфету, и еще по многим другим причинам, а почему — она и сама толком не знает…

Высокая, хрупкая фигурка Эльны изнемогает под тяжестью мальчугана, которого она тащит на руках. Но она и не думает отдать его подруге. Ей кажется, будто она одержала победу над Сив, хотя до этого она никогда ни одной секунды не думала, что хочет одержать над ней победу. Когда Эльна несет на руках малыша, которому хочется, чтобы его несла она, а не ее подруга, Эльне кажется, будто она возвысилась над Сив. Ведь у той дома и отец, и мать, и братья, и две спальни, и столовая, и гостиная, а иногда к ним приходят гости — господа в черных фраках и дамы в светлых шелковых платьях. А у нее, у Эльны, одна только мама, которая шьет и сдает комнаты внаем. И все же никогда до этой самой минуты Эльна не подозревала, что ей хочется возвыситься над Сив. Но в разгар своего триумфа она чувствует вдруг угрызения совести, испытывает болезненное унижение — как подло переманила она Оку от Сив с помощью той самой сахарной палочки, которую ей дала Сив. И ведь она знала, как Сив была горда и как радовалась, что может ее угостить.

Внизу на шоссе девочки встречают женщину, которая ищет Оку. Он и в самом деле из рабочих бараков; удрал, пока его мама ходила по делу, а теперь женщины и дети повсюду ищут его…

У девочек нет даже денег, чтобы поехать домой на трамвае. Они плетутся пешком по всей аллее Драмменсвейен, — а улица кажется такой длинной, светлой и пыльной в ясных сумерках весеннего вечера. Из садов доносится запах прошлогодней листвы и земли, гуляют люди в светлой одежде, и никто не обращает внимания на двух девочек, которые куда-то плетутся, склонив головы, усталые и молчаливые. У одной болтаются за спиной две темных косички, у другой — взъерошенная льняная копна волос.

Они говорят друг другу только — «Боже мой, как поздно» или «Боже, как они там дома разозлятся…» У ворот Сив они коротко прощаются друг с другом. И больше уже никогда не встречаются.