Книга: Норвежская новелла XIX–XX веков
Назад: Одинокие
Дальше: Сигрид Унсет

Оскар Бротен

Поездка домой

I

Обеденный перерыв на фабрике.

Некоторые из девушек улеглись на пол, подложив под голову мотки пряжи. Надеются вздремнуть немного.

Другие — самые молоденькие — носятся как шальные со смехом и криками в проходах между станками. А иные улизнули к парням на склад — и вот уже оттуда слышны взрывы хохота и веселый визг.

Поодаль, у одного из окон, стоит в одиночестве молодая девушка. Оглядевшись, нет ли кого поблизости, она тихонько открывает окно и высовывается наружу.

Ох, и хороша же нынче погода! Солнце печет, как в летний день, а небо ярко-синее и огромное.

Девушка вытягивает руки и свешивает их наружу, на кирпичную стену. Пускай погреются на солнышке. Кирпичи такие теплые и приятные.

Внизу протекает Акерсэльва, мутная, грязная от фабричных отходов, но неутомимая и работящая. Немало приходится ей потрудиться на пути, пока доберется до тихой заводи. Множество фабрик раскидано по ее течению.

На сухих ветках двух-трех деревьев, растущих в директорском садике, зазеленели почки. Несколько чахлых травинок пробилось у корней.

Но не только это видит девушка. Взгляд ее устремлен куда-то далеко-далеко.

Она видит узкую долину, серую избушку, греющуюся на солнце. Видится ей и шумливая речка, где вода посветлей, чем в Акерсэльве, и зеленый лес, где деревья погуще, чем в директорском садике.

Ей хочется удержать видение. Она пытается войти в дом, оглядеться вокруг, увидеть родные лица, любимые вещи, но ей это плохо удается.

Долетающий сюда веселый девичий визг вторгается в видение и вспугивает его. Исчезают домик, лес, речка, зеленые поля. Очнувшись, девушка замечает, что взгляд ее устремлен на грязные крыши фабричных строений.

Тогда она затворяет окно и, вздохнув, возвращается к станку. Скоро, наверное, два часа.

И снова она работает, как всегда. Останавливает станок, связывает оборвавшуюся нить. Снимает заполненные бобины и вставляет пустые. Все идет своим чередом. Но она глубоко равнодушна к тому, что делает. Ее словно бы и нет здесь. Как далека она сейчас мыслями от прядильных машин и пряжи!

Ее товарка Лина, станок которой находится рядом, то и дело пытливо взглядывает на девушку. Изредка она что-то говорит ей, но ответа не получает. Тогда Лина бросает свой станок и подходит к девушке.

— Да что это нынче с тобой, Хельга? Ты вроде сама не своя.

Но Хельга не отвечает. Лина кладет ей руку на плечо.

— Никак весна тебя растравила, девонька? Опять тоска на тебя накатила? Брось, Хельга, ну что ты маешься? Тебе-то что за дело до солнца, до весны? Нам ведь что зима, что весна — один черт. Все одно торчим тут день-деньской взаперти — хоть тебе солнце жарит, хоть метель метет. Солнце-то не про нас с тобою, девонька. Так что не вешай носа, гляди повеселей!

Но эти разумные речи не достигают цели. Лицо у Хельги все такое же мрачное. Она лишь слегка поворачивает голову и говорит, глядя в пол:

— Я домой уеду!

На лице Лины появляется легкая усмешка.

— Вот как! — говорит она. — Ну, что ж, давай, давай, езжай, девонька. Да поторапливайся, а не то, глядишь, и поздно будет.

Хельга смотрит на нее:

— Это как же так? Почему поздно?

Лина уже не улыбается:

— Я, знаешь, тоже когда-то все домой уезжала. Каждую весну уезжала в деревню. Бывало, как станут дни подлиннее, воздух потеплеет, проглянет на небе солнышко — я и давай домой собираться. И уезжала. Правда, в мыслях только ездила. Сама-то я дальше прядильной никуда не трогалась. И с тобой то же будет. Ты уже три года как в городе и каждую весну все уезжаешь. Прошлый год уезжала, нынче уезжаешь. Небось и в будущем году уедешь, и через год, и еще не раз будешь уезжать. Да только все одно тут останешься. Что ни день, что ни год — все крепче будешь к городу прирастать. А после, как пройдет много лет и волосы у тебя поседеют, тогда тебя уж и весна не проймет. И не потянет тебя больше в деревню. Хе-хе! Ты уж тогда ни солнца, ни лета примечать не станешь. Это тебя и спасет.

Хельга пронзает товарку взглядом.

— Ну, уж нет, со мной так не будет! — говорит она уверенно. — Ни в жисть! Уж я-то уеду домой. Через неделю-другую уеду. Стану жить впроголодь, каждый день по грошику откладывать. А как лето наступит — я уже буду далеко. Невмоготу мне тут, в городе, оставаться! Домой хочу!

— Ну, ну, — отвечает Лина. — Коли так, езжай, девонька. А покамест дела не забывай. Гляди, вон нитка-то оборвалась.

II

Ясный летний вечер два месяца спустя. Парень и девушка медленно бредут по улице. Оба они невеселы — молчат.

Они уходят далеко, сворачивают с тротуара, идут по голой земле. Отыскивают поросший травой пустырь и садятся здесь.

Кругом полно народу. Все вышли подышать воздухом после дневной жары. Неподалеку несколько парней, переругиваясь, играют в карты. С другой стороны расположилась стайка девушек. Они шумят, громко хохочут, радуются жизни. Издалека, с холма манят звуки гармони.

А эти двое сидят молча.

Его взгляд устремлен на город, на реку, на фабрики.

Она сорвала несколько травинок и перебирает их в подоле. Лишь изредка поднимает она взгляд на его лицо. Он сегодня какой-то странный. Видно, есть у него что-то на сердце.

Время идет, час уже поздний. Девушка с беспокойством замечает:

— Пора домой! А то утром бываешь такая усталая.

Он переводит взгляд на нее.

— И что за спешка? Ты, бывает, и поздней гуляешь.

Обернувшись к ней, он робко спрашивает ее:

— Ну, подумала ты, Хельга, про что сама знаешь? Согласна на то, о чем я просил тебя?

Она сидит, покусывая травинку. Молчит.

Он продолжает:

— Ты, может, боишься? Опасаешься, что стану твой век заедать?

Впервые за весь вечер она смотрит ему прямо в глаза:

— Да не в том дело, Эдвард. Будто не знаешь! Ясное дело, обижать меня ты не станешь. Только не могу я, слышишь! Не могу, и все тут!

Он горько улыбается:

— Не можешь, стало быть? Ну ладно! Ничего не попишешь. У тебя, видать, другие на уме. Что ж, не собираюсь Нильсу Бахвалу или Петтеру Шведу поперек дороги становиться.

Он хочет встать, но теперь Хельга удерживает его.

— Постой, не уходи! — просит она. — Ну, зачем ты это говоришь? Будто не знаешь, что других парней у меня и в мыслях нет. Только не хочу я тут, в городе, замуж выходить. Я говорила уже. Весной уеду домой да там и останусь. А в город больше не вернусь, мочи моей нет тут жить!

Он испытующе смотрит на нее:

— А может тебя в деревне ждет кто?

Она отвечает не сразу. Этот вопрос заставляет ее задуматься. Она погружается в воспоминания, и в памяти всплывает светловолосый паренек из их деревни. Когда-то, много лет назад, он занимал ее думы.

Она отпускает его руку.

— А хоть бы и так! Кому я должна отчет давать?

Он поднимается, и теперь уже никто не удерживает его.

— Никому, — говорит он, — никому ты не должна давать отчет. Ты сама себе хозяйка.

Она тоже поднимается, и они не спеша возвращаются той же дорогой, какой пришли.

Посреди улицы он вдруг останавливается.

— А почему ты нынче весной не уехала? — спрашивает он. — Ты ведь давно уже про это толкуешь.

В голосе ее легкое смущение:

— Да мало ли что мешало! Так, вдруг, ведь не соберешься. Время нужно. Теперь вот весь год по грошику копить буду, чтобы приодеться малость. Не могу же я нагишом домой ехать!

— А ну как и нынче весной что-нибудь помешает? — с надеждой в голосе спрашивает Эдвард.

На лице ее появляется спокойная улыбка.

— Что помешает? — удивленно спрашивает она. — Что мне помешать может, коли я домой хочу?

Теперь голос ее опять обрел твердость и решимость.

 

После лета пришла зима. И тоска понемногу улеглась, впала в зимнюю спячку. Лишь изредка она пробуждается, вызывая легкое волнение в крови, но затем снова затихает, цепенея от холода.

Долгими кажутся Хельге зимние вечера. Давят стены тесной каморки. Ей не сидится дома, тянет на люди.

В эту зиму она часто бывала вместе с Эдвардом, им было весело и хорошо вдвоем. Эдвард был славный парень, он очень полюбился ей. Вечером она засыпала с мыслями о нем, по утрам, просыпаясь, сразу же о нем вспоминала, и на душе у нее становилось радостно. Недаром ведь говорится: надо, чтобы человеку было о ком думать.

Но после рождества радость ее пошла на убыль. Стал блекнуть яркий румянец, который цвел на щеках Хельги, несмотря на спертый фабричный воздух и ночные смены. А когда запахло весной, она снова стала уноситься мыслями далеко отсюда и часто целыми ночами лежала без сна, терзаемая тоской.

Днем, на фабрике, Лина бросала на нее пытливые взгляды. И однажды после обеда, когда Хельга не ответила на ее вопрос, Лина подошла к ней и спросила:

— Ну как? Собираешься ехать?

Хельга вставляла новую бобину.

— Ехать? — переспросила она. — Господь с тобой, Лина! Будто ты мое положение не знаешь! Ну, куда я сейчас поеду? Придется малость повременить. Да оно и не к спеху, лето еще впереди.

Лина отвернулась, скрывая горькую усмешку.

Этой осенью Хельга и Эдвард поженились.

III

Шли годы.

Хельга и Эдвард трудились, не щадя себя. Нередко они чувствовали, что вконец выбились из сил, но они были вместе, делили пополам и горе и радость, а это помогает вынести многое.

В первые годы после замужества Хельга не работала на фабрике. Но когда старшая девочка подросла и смогла уже приглядывать за малышами, Хельга вернулась в прядильный цех.

Теперь вместе с мужем они зарабатывали побольше, купили кое-что в дом, приоделись.

Но Хельга так и не смогла привыкнуть к городу. Каждую весну на нее нападала тоска, и когда это случалось, ей становились постылы и муж, и дети, и фабрика. Она замыкалась в себе и ходила как в воду опущенная. И Эдвард, бывало, долго бился с ней, пока ему удавалось образумить ее.

Как-то весной тоска одолевала ее сильнее обычного и долго не отпускала.

Эдвард пробовал повлиять на нее и лаской и строгостью, но ничто не помогало. Тогда он отступился от нее и стал думать, чем помочь горю. Он ломал голову несколько дней и наконец нашел выход.

Она уедет в деревню, по которой так тоскует и где жизнь кажется ей раем. Но уедет не одна. Они отправятся к ней на родину все вместе — он, она и дети. Они оба будут трудиться на фабрике до седьмого пота, не станут больше ничего покупать в дом, а будут все только копить и копить. Каждую неделю будут откладывать в банк по нескольку крон, урежут себя в еде насколько возможно. И когда через несколько лет у них соберется две-три сотни, они уедут в те места, куда ее так тянет, и купят клочок земли. Он поделился с ней этим планом однажды вечером, когда дети уже спали. Хельга слушала его раскрыв рот. В этот вечер у Эдварда был такой ласковый голос и такие мечтательные глаза. И все, что Он говорил, было так хорошо продумано, так ясно и просто, что на душе у нее стало радостно и спокойно. И когда он, кончив говорить, погладил ее по щеке и спросил, как она думает, выйдет ли у них что-нибудь или нет, она ответила приглушенно:

— А как же! Ясно, выйдет, Эдвард! Что нам может помешать?

И она отыскала под одеялом его руку.

— Спасибо тебе, Эдвард! — сказала она. — Спасибо, милый ты мой!

Но вскоре после этого Эдвард захворал. Он уже много лет кашлял, бледнел и хирел. И только вечная гонка и работа с утра до ночи заставляли его держаться на ногах. Но под конец он все-таки слег. Он слабел с каждым днем, и вот однажды доктор сказал, что ему уже не подняться. Это сразило его, и он совсем упал духом.

Поздним вечером Хельга сидит у его постели. Он сегодня необыкновенно молчалив. Лежит, глубоко задумавшись. Долго смотрит на жену. «О господи!» — то и дело вздыхает он.

Наклонившись к мужу, Хельга пытается утешить его.

— Не убивайся так, Эдвард! — говорит она. — Может, еще обойдется все. Положимся на бога.

Он закашлялся.

— Не во мне дело! — отвечает он, и в глазах его бесконечная тоска. — Я про тебя и детей думаю, Хельга. Что с вами-то будет?

Она в первую минуту не находит ответа. Не может подобрать подходящих слов. Силится припомнить мысли, которые всегда приносили надежду и утешение, но ничто не приходит на ум. Мысли лезут в голову мрачные, безрадостные.

С кровати доносится тяжелый вздох, и ее вдруг осеняет. Она оборачивается к мужу с бодрой, радостной улыбкой.

— Господь с тобой, Эдвард! Что о нас-то тужить? Как станет совсем невмоготу, возьму детей и уеду домой. У меня там и родня и знакомые, помогут нам, коли что. Тут, в городе, мне все равно не житье.

Ей показалось, что на его бледном лице промелькнула горькая усмешка. Но, может, это ей просто почудилось.

IV

Прошло много лет с тех пор, как Эдварда опустили в могилу.

Много безрадостных лет.

Хельга все еще работает на прядильной фабрике.

Тут произошли большие перемены. Появились новые станки и новые люди. Старые, отслужившие машины вывезли и продали на слом. А людей увезли на большое зеленое поле и там схоронили.

Этим путем давно уже отправилась и Лина. Теперь дочь Лины стоит за материным станком.

Хельга в последнее время стала слегка сутулиться. И волосы у нее сильно поседели. Нелегко влачить жизнь в этом безжалостном мире. Дети ее поумирали один за другим. У всех у них была слабая грудь. Только старшая дочка осталась в живых. Теперь она вместе с матерью работает в прядильной.

Весенним вечером Хельга с дочерью сидят дома. День нынче был теплый, значит, и лето не за горами.

Помолчав, Хельга говорит:

— Я вот про что думаю, дочка. Мы уж тут столько лет без отдыха спину гнем. Надо бы нам передохнуть малость. Я давно уж надумала съездить домой в деревню, земляков повидать, да только все как-то не выходило. Может, поедем вместе нынче летом, а? И тебе и мне от этого польза будет.

Дочь отворачивается. Не хочет, чтобы мать заметила улыбку на ее лице. Но Хельга ничего не замечает. Она продолжает:

— Тебе, поди, забавно будет поглядеть на деревенское житье. Ты ведь никогда из города не выезжала. Знаешь, там совсем иная жизнь. Сразу увидишь. Господи, как только и живут-то люди в этом городе окаянном! Хоть убей, не пойму! Я вот нипочем не смогла тут прижиться.

Дочь снова улыбается, но на этот раз забывает отвернуться. И теперь Хельга замечает ее улыбку. Она беспомощно смотрит на дочь. Закрывает лицо руками.

— О господи! Что я такое плету! Господи!

Но затем она выпрямляется на стуле и говорит окрепшим голосом:

— Смейся, смейся, дочка! А я все одно уеду! Не хочешь ехать со мной — сама поеду! Дорогу небось найду. Сюда-то я доехала когда-то! Нечего над матерью потешаться. И деревья еще не зазеленеют, а меня уже тут не будет. Так и знай!

Хельга сказала правду.

Этой весной она уехала.

Правда, не так уж далеко. Не довелось ей бродить по раздольным деревенским полям. Медленно и спокойно проехала она по улицам.

И до красивой долины со светлой речкой и зеленым березняком она тоже не добралась. Но все же что-то похожее было и тут. Потому что не так уж далеко было до реки от того места, куда она попала. Акерсэльва протекала поблизости. И несколько берез тоже росло тут, на Северном кладбище.

Перевод Ф. Золотаревской

Назад: Одинокие
Дальше: Сигрид Унсет