Еда, которую ведьма дает Гензелю и Гретель, а Яга — мальчику или молодцу, имеет ритуальное значение. Отведав пищи мертвых, герой в состоянии проникнуть в их мир. Молодец туда рвется, поэтому не боится пищи и даже просит ее у Яги. С теми же целями он моется в бане.

Полноте! Оттого ли герой требователен? Ведь он «холодный и голодный» и потому напоминает хозяйке о законе гостеприимства . Таков контраргумент Новикова. От себя добавлю следующее. Если уж ссылаться на древние обычаи, следовало бы помнить: это не мертвые кормят живых, а живые — мертвых. У славян в поминальные дни полагалось ухаживать за гостями из иного мира — кормить их, топить для них баню, а также согревать их (!) с помощью специально разведенных костров. В древнерусских книгах XIV–XVII вв. осуждаются «моления навьям (мертвым) в бане» . Навьи — это само воплощение смерти (лат. nahwe — «смерть», nahweht — «убивать»; чеш. naw, nawa — «смерть, могила», unawiti — «загубить»), чье имя похоже на Nya, отождествляемого с римским Плутоном в списке польских богов Яна Длугоша (1415–1480). Навьям родственны украинские навки (мавки) и болгарские нави — колдуньи, сосущие кровь у беременных женщин и детей и пьющие молоко у скотины. Считалось, что мертвецов желательно ублажить: в баньку сводить, за стол посадить . Православному читателю, полагаю, знакомы пережитки этого обычая.

Неужели опять совершилось обрядовое «переворачивание» и мертвец принялся кормить живого? Отнюдь нет. У отсталых народов бытуют такие же обычаи, например, у калифорнийских индейцев близкие приходят каждый день в течение года в те места, которые часто посещал покойник при жизни, и оставляют там еду .

Чтобы обосновать ритуальный характер отрубания пальца, аллюзией на которое служит его ощупывание, Пропп ссылается на Г. Вебстера, обнаружившего этот жестокий обычай у туземцев . Мелетинский идет еще дальше. Он видит обрядовые следы в… отрубании головы, символизирующем временную смерть и новое рождение неофита. Таким испытаниям подвергаются средневековые ирландские герои и Гавейн в романе о Зеленом рыцаре . Интересно, как выкрутился бы Гензель, если бы ведьма захотела пощупать его голову? Разве что в клетке завалялась бы бесхозная черепушка…

«Первобытные» ритуалы ни подтвердить, ни опровергнуть невозможно. Либо вы верите в Пещерного человека а-ля Хлаканьяна, либо нет. Между тем пальцы и головы почитались в древности наделенными магическими свойствами. О мертвых головах мы еще будем говорить, а сейчас о пальцах: «Ведьмы в Германии, вырывая трупы маленьких детей и выкидышей, отрезали у них пальцы и потом в случае надобности жгли их и тем самым усыпляли всех живущих в доме». Чешские и русские воры старались добыть «мертвые» руку или палец. Отрубленные пальцы применялись в лечебных целях, а те же ведьмы не гнушались убивать детей для отрезания у них различных частей тела. На процессе ведьм из Наварры в 1610 г. было сообщено об использовании свечи, сделанной из руки младенца, удушенного до крещения . Так что интерес сказочной ведьмы к пальцу оправдан.

К отрубанию пальца функционально примыкает мотив расчленения. Герой разрезает дочку ведьмы, а туловище самой ведьмы (Яги) могут разрубать на части и «затаптывать в тину» . Следовало бы предположить, что бедному туземцу при инициации рубили что ни попадя, но мы лучше вспомним о традиционной расправе над беспокойными мертвецами: извлечь из могилы труп, расчленить его на части и сжечь.

По поводу съедения детей — и чужих, и своих (при счастливом исходе сказки полагается кушать именно своих) — с поклонниками инициации спорить опасно.

Они потрясают, словно бумерангом, австралийской старухой Мутингой с ее разрезанным брюхом, из которого извлекли оживших детей. Не потому ли, кстати, дочь врага заступается в сказках за чужака? Кроме зова плоти, допустима иная мотивация: она хочет быть сожранной вместо него, чтобы обрести чудесные знания.

Смысл пожирания собственных детей был раскрыт Жирмунским на примере пира Атрея и родственных ему сюжетов. В древнегреческом мифе Атрей подносит своему брату Фиесту мясо двух его малолетних сыновей, а в древнегерманском сказании о Нибелунгах Гудруна мстит своему мужу Атли за убийство братьев (в более поздней версии Кримхильда мстит своим братьям за убийство ее мужа Зигфрида), давая ему съесть сердца двух его сыновей, изжаренные на вертеле. Связи с ритуальным каннибализмом здесь нет, поскольку каннибалам запрещалось вкушать мясо кровных родичей. В основу этого сюжета положен принцип «за равное воздается равным» («мера за меру»), нашедший затем воплощение в сказочных типах 327 и 720. В типе 327 наказание врага и месть его жертвы воспринимаются как справедливое возмездие. Принцип «мера за меру» был распространен уже в доклассовом обществе, а его дальнейшими вариациями послужили закон Хаммурапи, библейское «око за око, зуб за зуб» и римский «закон талиона» .

Пропповскую инициацию ссылка на доклассовое общество не опровергает. Об этом обществе можно фантазировать сколько угодно. Сказано ведь, что дидактический элемент внесен в миф и сказку позднее — вот тогда и возникла «мера за меру». Вначале же ели не своих, а чужих детей. И не ради назидательного переваривания, а ради символического извержения.

Давайте снова заглянем в мифологию и историю. В античной Греции женщины нередко убивали своих детей, но, если не ошибаюсь, никогда не поедали.

Но было одно трагическое происшествие, наверняка повлиявшее на известный нам мотив обмана врага. Фемисто решила из ревности убить детей своей соперницы Ино и поручила рабыне накрыть ночью ее собственных детей черным, а детей Ино — белым покрывалом. Этой рабыней была сама переодетая Ино, которая переменила покрывала, так что Фемисто убила собственных детей и, узнав об этом, повесилась.

Барабанщик. Иллюстрация Ф. Грот-Иоганна (1900). Горькая судьба большинства сказочных ведьм. Прицельный бросок в огонь — и тапок слетает с ноги старухи!

Похищение человеческих детей и их замена собственными (подменышами) — традиционное занятие всякого рода нечисти (демоны, ночные духи, эльфы, лешие, тролли). Ведьмы — похитительницы детей были хорошо известны римлянам. Петроний рассказывает, как «ведьмы, ночные колдуньи, которые все вверх дном ставят», утащили тело мальчика, а взамен подсунули пук соломы .

О пожирании детей на черных мессах и шабашах я распространяться не буду. Тема не очень приятная. О кулинарных пристрастиях ведьм свидетельствуют все посвященные им трактаты. Авторы «Молота ведьм» (1487) рассказывают несколько таких случаев, например о горшке, наполненном детскими головами, или о способе достижения искусства молчания: нужно сварить в печи перворожденного мальчика .

На Руси ведьмы в облике сорок или иных птиц, а то и просто в виде старух прилетали через печную трубу в дом беременной женщины и вынимали плод из ее утробы. Сорока-ведьма в известном смысле отождествлялась с Ягой: обе они воруют детей и обе норовят их съесть в жареном виде . Не отсюда ли курьи ножки растут?

Из всех мероприятий в избушке Яги мучительней всего Проппу далось сжигание в печи. В ритуалах туземцев роль огня не слишком велика, зато человеческие трупы они, случается, сжигают . В мифологии же, хотя и происходит сожжение людей и даже детей (например, богиней Деметрой), о возможности обретения бессмертия или получения тайных знаний оно не свидетельствует . Да и смерть самой Яги ученый так и не смог объяснить «переворачиванием». Поэтому продолжатели его дела В.Н. Топоров и В.Я. Петрухин, не лишив Ягу статуса жрицы, поставили ее во главе другого обряда — кремации мертвых или трупосожжения.

Оказывается, у русов-язычников в этом обряде участвовала старуха, осуществлявшая приготовления к сожжению и устраивавшая все для будущего путешествия в иной мир. Погребенному сопутствовали конь или птица (орел) — те самые, что дает Яга герою в качестве волшебных помощников. Топоров привносит сюда мотив соединяющего миры дерева (столб на кургане, столбы домовины) и окружающих его животных, а Петрухин упоминает о крайне редких превращениях Яги в змею, лягушку и придавливании ее под корнями осины. Аналогами служат вредоносные мертвецы, связь с которыми Яги и без того очевидна, и литовский Совий, основатель трупосожжения и проводник душ, которого тоже хоронят в дереве. А мне приходит на ум не Совий, а любвеобильная Вау-ута, квакающая в деревьях. Но вот досада — огня в этом мифе нет!

Велика Яга Ритуальная! Когда же она успела обернуться трупом? По сути, речь снова идет о забвении ритуала. Жрица сохранилась в образе дарительницы (благодетельного покойника), которая не покидает своей избушки (домовины), а мертвец, вторгающийся в мир живых, принял образ воительницы и похитительницы. Он удаляется в иной мир древним способом — кремацией .

Ученые указывают на древнеиндийские и хеттские параллели русской жрицы, но это параллели мифологические, а Яга — сказочный персонаж. Почему не рассматриваются аналогичные персонажи европейцев, кавказцев, башкир, казахов? Не потому ли, что в их сказках дети сами идут к ведьме? То есть мертвец никуда не вторгается, а преспокойно лежит в гробу, тем не менее он очень вредоносен.

Не знаю, существовало ли у других народов что-либо подобное древнерусским домовинам (археология нынче творит чудеса), но первое описание трупосожжения с участием старухи на Руси содержится в «Записках» арабского дипломата Ахмада ибн Фадлана, ставшего очевидцем кремации знатного руса в ладье. Обряд был зафиксирован на Волге в 921/22 г. Старуха, названная автором «ангелом смерти» и «ведьмой», закалывала девушку, сжигаемую вместе с господином, а огонь разводил ближайший родственник покойника. Литовский же Совий впервые упомянут во вставке 1261 г. к русскому переводу «Хроники» Иоанна Малалы . Как помолодела Яга! Где ты, убеленная сединами глотательница неофитов из каменного века?

Оставим в покое обряды, реальные и мнимые, и постараемся понять истинную роль сказочного огня. Он горит не только в ведьмовской печи. Огонь этот переносится героями с места на место. Он опасен для отрицательных персонажей — для самой ведьмы и ее отпрысков, для мачехи и ее родных дочек (череп у Василисы, огненная птица), для неразумных героев (гостья госпожи Труде).

Огню в древности присваивались три функции: жертвенная, апотропеическая (от грен, «отклоняющий зло») и очистительная. Язычники проводили детей через огонь и приносили их в жертву Молоху и Ваалу. Обычай этот сохранялся вплоть до Средних веков. В рукописи XI столетия записано о манихеях: «Когда же рождается у них ребенок [плод свального греха], на восьмой день все они собираются вместе и разжигают посреди своего собрания большой огонь, и затем ребенок проносится в ходе церемонии через огонь… и наконец ребенка сжигают в огне. Оставшееся же они тщательным образом сохраняют… и дают тем, кто стоит на пороге смерти, как если бы это было последнее причастие» . Жертвенного огня в сказках нет, если только не рассматривать изгнание детей родителями как аллегорию жертвоприношения лесной богине.

По мнению Фрэзера, огненный способ избавления от вредных существ — ведьм, колдунов — был известей еще кельтским друидам, причем он распространялся и на диких животных (их сжигают и в сказках). К отголоску этого действа Фрэзер относит карнавальные шествия и костры, на которых сгорают чучела людей, животных и великанов . Может, поэтому в западноевропейском фольклоре превалируют огры и тролли? Когда-то их тоже жгли по-настоящему.

Немцы же и славяне, чтобы отогнать ведьм, сжигали на праздничных кострах преимущественно их чучела, а в Румынии и Сербии огонь разводили для отпугивания вампиров. Христианские святые прибегали к помощи огня для защиты от демонов. Якоб Ворагинский (1230–1298) в «Золотой легенде» рассказывает, как демоны, посланные к дому святого Амвросия для искушений, не могут к нему приблизиться, видя вокруг всего дома «огромное пламя» . Иными словами, ведьма и мертвец представляют опасность до тех пор, пока не сожжены, поэтому Убыр — мертвец несожженный .

Огонь подтверждал чистоту обращенных из язычников христиан. В валлийской повести «Бранвен, дочь Ллира» из цикла «Мабиногион» (XII–XIV вв.) в пламя бросают мальчика, чья мать заподозрена в связях с нечистой силой. Это средство было сродни прыжкам через огонь, известным у многих народов. Прыжки не только защищали от мертвецов и демонов, но и изгоняли смерть, поэтому костры нередко разводили после визита на кладбище: «По зарытии покойника в землю скачут иные народы через огонь, веря, что смерть и душа покойника следовать за ними уже не может» .

Огнем лечили болезни, вызванные происками нечистых духов; в Германии, например, клали в печь хворых детей . Ну и наконец, как мы видели, огнем «отогревали» покойников или «родителей». Думаю, трупосожжение тут ни при чем — таким способом славяне пытались отделить предков от злых духов. Недаром эти духи (навьи) зачастую являлись на огонек под личиной умерших.

Сказочный положительный герой за редким исключением избегает действия огня, что, вероятно, объясняется влиянием христианства, удалившего из сказок огонь очистительный, но сохранившего огонь апотропеический, хотя, скажем, костры инквизиции по смыслу объединяли в себе эти две функции. То, что ведьма владеет огнем и даже пытается им управлять (дает огонь детям, хочет их сжечь), удивлять не должно: бесы страшатся огня, но их главарь правит адом в виде огненной печи, в которой пылают грешники .

Гораздо любопытнее следующий факт: вода не менее опасна для ведьмы, чем огонь. Та же Убыр не сгорает, не разрубается на части, а тонет в воде. Ягу затаптывают в тину. Но ведь и такой способ борьбы с нечистью практиковался нашими предками. Трупы колдунов, ведьм, упырей, еретиков и самоубийц кидали в воду — топили в озерной тине, болоте, реке, «затаптывали в трясину» (sic!) или обливали их водой. Считалось, что вода составляет труднопреодолимое препятствие для беспокойных мертвецов .

Если все «ритуальные» сказочные мотивы списать на позднейшие наслоения, что, собственно, останется от инициации? Ничего! И право, жалеть о ней не стоит. Комплекс «ритуализма» с огромным трудом изживается нашими фольклористами, несмотря на осознание ими всей условности пропповской модели. При желании инициацию можно отыскать где угодно — хотя бы в русской мифологии. Не верите? Тогда давайте проведем маленький эксперимент.

Есть у нас один замечательный и очень древний персонаж — банник (баенник), злобный дух, опасный для тех, кто нарушает правила поведения в бане. Обычно он выглядит как маленький старичок с длинной бородой или высокий лохматый мужичина с железными руками и огненными глазами, но может принимать обличья разных животных, между прочим змеи. Его эквивалент — банница (обдериха), женщина с широко расставленными глазами, длинными распущенными волосами и большими зубами, или банная бабушка, дряхлая добрая старушка, которая лечит от всех болезней. Банник напрямую связан с огнем, дымом, очагом. Неугодного ему человека он может запарить до смерти или засунуть в горящую каменку. В старину женщины чаще всего рожали в бане, месте теплом и удобном. Банник или обдериха похищали ребенка и подменяли его своим .

Обитает банник в замкнутом, ограниченном стенами сруба пространстве. «Человек, вступающий в баню либо выходящий из нее, — пишет Н.А. Криничная, — оказывается одновременно в двух мирах и двух измерениях: одной ногой он стоит в сакральном банном пространстве либо на его границе (порог), другой — за пределами этого пространства». Когда-то под порогом новой бани хоронили умерших, а позднее там зарывали черную курицу. По версии Н.Н. Харузина, похороны проходили в самой бане. На северо-западе России баня осмысливалась в качестве домовины или вместилища для гроба. В ней происходила встреча живых и мертвых. В.Ф. Райан так прямо именует баню пограничьем между мирами .

Невест перед свадьбой изолировали в бане, где их напутствовали банник или обдериха. Баня служила местом проведения гаданий, заговоров и т. п. На Русском Севере будущий колдун шел в баню на рассвете и призывал там лягушку, которую должен был проглотить. По сведениям Криничной, обучающийся колдовству проходил, по сути, обряд инициации: в полночь он пролезал в пасть огромного, дышащего огнем мифического животного (чаще всего собаки), которое сидело на полке, и вылезал из его зада. Магическим ореолом было окружено лечение болезней в бане. Особое значение придавалось «живой» воде (воде из родника) и «живому» огню, добытому посредством трения дерева о дерево на пороге бани. В старинной легенде Николай Чудотворец и поп лечат людей в бане: рассекают их на куски, моют каждый кусок и «собирают» заново .

Теперь понятно, кто такая Яга? Это бывшая обдериха — матриархальный образ, который позднее был заменен мужским духом (карликом и великаном), но сохранил ряд светлых черт (банная бабушка = дарительница) и тотемных признаков. Курьи ножки произошли от черной курицы, зарытой под порогом. Деревянная баня так же тесна, как избушка Яги, и так же ассоциируется с домовиной. Именно через баню осуществлялся вход в царство мертвых. Правда, баня не связана с лесом, но и Яга не всегда живет в лесу. А связь с водой очевидна. Избушка может стоять на «чистом месте у моря», то есть на задах огорода, у реки. Яга моет героя в бане.

Поскольку в бане проходила инициация, банные духи были благорасположены к детям, а с утратой смысла обряда стали их похищать. Однако невестам они помогают до сих пор. Вызывает недоумение лишь обнаруженная Криничной пасть, но ведь и Пропп за своими пастями «за три моря» ходил. Зато всплыла связь с огнем, которой у Проппа не было. Сначала огонь лечил и очищал, а после забвения принялся уничтожать людей. Ну а как вам расчленение и «воскрешение»?

Несложная цепочка рассуждений — и готов новый ритуал! Вы спросите, откуда взялась русская баня у других народов? Но ведь стояли когда-то в британских и германских лесах туземные дома с пастями. Чем баня хуже? А русские сказки — вообще самые архаические…

Кстати, о доме. Избушка Яги иногда бывает «пирогом подперта», «блином крыта». Этот «дом еды» вкупе с пряничным домиком Пропп относит к яствам мертвых, предназначенным для накормления героя , так что можно запутаться: дом с его пастью кушает неофита или неофит — дом?

Пропп умолчал о родине пряничных домиков — французской стране Кокань и немецкой Шлараффии. О пищевом изобилии он помянул и даже отметил его реакционность: мол, такие представления исходили от «сословия жрецов», а «трудовые слои» ощущали их вредность . А ведь в образах названных стран воплотились именно простонародные мечты. Кокань начинает оформляться примерно в XIII в., а Шлараффия впервые упоминается в поэме Г. Виттенвейлера «Кольцо» (1410), хотя братья Гримм считали ее источником старонемецкое стихотворение XIII в. Домик из оладий, пирогов, пряников является непременным компонентом Кокани и Шлараффии:

В русском народном стихотворении говорится: «Стоит-то церковь из пирогов состроена, лепешками вымощена, оладьями вывершена, блинами покрыта». Такова и избушка Яги. Вероятно, Ягу вселили в нее по аналогии с ведьмой. Та живет в пряничном домике неслучайно: слово Schlaraffe на верхненемецком языке обозначает маску или уродливое лицо, ведьму или старую уродливую бабу. Этой связью мы наверняка обязаны «жрецам», осудившим Шлараффию. В поэме начала XVI в. туда попадают те, «кто презирает Бога и христианский мир, кто бесчестен и порочен, кто без боязни и усилий служит туловищу» .

Были в этих странах и молочные реки с кисельными берегами, и всяческие твари, приглашающие гостей откушать их по примеру сказочных печи с пирожками, яблони с яблоками, коровы с молоком и т. д. Правда, в отличие от домика, эти образы встречаются уже в античных мифах и в Библии. Молочное море выдумывает Лукиан, винные потоки описывает Телеклид, Страбон находит в Индии «источники частично с водой, частично с молоком, другие снова с медом, следующие с вином, четвертые с маслом» .

Что же получается? Ведьма ощупывает палец, так как ведьмы интересуются пальцами. Ведьма хочет съесть детей, так как ведьмы их едят. Ведьму сжигают, так как ведьм положено сжигать. Даже в пряничном домике ведьма живет оттого, что она — ведьма. Следовательно, красноглазая ведьма — это… ведьма. Неожиданный вывод, не правда ли? Но он не окончателен. Ведьма не просто ведьма, она — мертвая ведьма, обитатель мира мертвых. Ее нужно устранить не столько как ведьму, сколько как мертвеца, чтобы она не беспокоила живых (здесь я согласен с Петрухиным).

Остается выяснить, зачем дети сами идут к ведьме. Их туда заманили? Они выручают украденных братьев и сестер? Но в нескольких рассмотренных нами сказках они оказываются там случайно, приходят из любопытства или за огнем. Маленькая зацепка у нас имеется. Наши жестокие предки не только убивали и кушали детей, но и оставляли их в лесу, в межевой канаве, между морем и берегом во время отлива, то есть как бы на границе между мирами. Так избавлялись от незаконнорожденных, умерших до крещения, больных или просто лишних детей . Эти дети подпадали под власть мертвых, в них вселялись бесы (например, в исландских утбурдов), они поступали в услужение к колдуну или ведьме и выполняли их приказы . Не схожим ли путем шли Гензель и Гретель, Василиса, другие мальчики и девочки? Героиня нижеследующей сказки добровольно идет за веретеном в гости к весьма необычному персонажу.