Корреспондент Д.
Письмо С. А. Желудкову (от 12.12.1975)

Тягостное впечатление производит духовная несвобода Вашего корреспондента. Он абсолютно не в силах вырваться из околонаучных стереотипов, из того, что стало модно называть парадигмой науки. Для него постулатами, сомневаться в которых невозможно, служат не добытые наукой истины, но ходячие точки зрения, которые из-за многократного повторения перешли в глазах публики из разряда гипотез, догадок, сопоставлений в разряд окончательно утверждённых истин. Грустно это. Как ужасно зрелище ума, окостенелого в границе, которую поставила не воля Всевышнего, но сам человеческий разум, любующийся собственной ограниченностью. Ну, это всё грустные эмоции, а по делу скажу не много. Почему Ваш корреспондент полагает, что верующему необходимо отрицать эволюционное происхождение человека? Почему он полагает, что Библия есть учебник естествознания? Как писал А. К. Толстой (человек глубокой и чистой веры): «Способ, как творил Создатель, что считал он боле кстати, знать не может председатель комитета о печати». Вопрос только в том, что с нашими религиозно-нравственными представлениями о человеке лучше совмещается та из возможных эволюционных теорий, по которой 1) эволюционное развитие есть раскрытие предустановленной гармонии (само по себе это ещё не признание Бога) и 2) качественное отделение человека от животного мира произошло однократно за малый промежуток времени. Такие эволюционные теории (номогенетического толка) всерьёз обсуждаются в советской литературе (более даже чем в западной). Биохимическое родство человека и обезьяны этому не противоречит. Человек состоит из тех же химических элементов, что и мертвая природа. Отличие в структуре. А функциональное разделение мозговых полушарий, при котором правое управляет левой половиной тела и отвечает за художественно-эмоциональную сторону человека, а левое полушарие — правой половиной и логической деятельностью, — такое есть только у человека, и вряд ли это могло возникнуть постепенно. Кстати, к номогенетическим взглядам на эволюцию (как на закономерный процесс) в противовес селекционизму, где регулятором служит исключительно борьба за существование между видами, склоняются прежде всего палеонтологи.

Теперь о бритве Оккама. Корреспондент пишет: «Новая сущность вводится в науку именно тогда, когда возможности старых полностью исчерпаны». Но кто этому судья? Кто и когда шепнул Максу Планку, что не надо биться над фокусами в рамках классической теории? Бритва Оккама полезна, когда она ограничивает учёного в попытках вводить новые сущности по любому случаю, когда он не находит достойного объяснения тех или иных феноменов. Но она же становится гирей у него на плечах, когда останавливает мысль на пути проникновения вглубь новых сущностей. Впрочем, на эту и близкие темы есть хорошая статья в журнале «Изобретатель и рационализатор», №№ 8 и 9 за текущий, 1975 год.

Наконец, последнее. Разница между верующим христианином любого вероисповедания и Вашим корреспондентом состоит, в частности, в том, что мы верим Откровению Спасителя о Себе Самом: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь» (от Иоанна). Мы не станем поверять достоинства Христа той ограниченной моралью и истиной, которую открывает нам наш убогий посюсторонний опыт, — наоборот, мы поверяем мораль и правду Откровением Христовым. Эту мысль великолепно обозначил Достоевский в парадоксальной форме: «Если Христос и истина не одно, то я на стороне Христа, а не истины» (цитирую по памяти, заведомо не буквально). Так вот: плевал я на любую мораль, если она не от Спасителя и не спасительна тем самым. Впрочем, я абсолютно уверен (в гордыне своей говорю не «верю», а «уверен»), что морали не от Христа нет, что такая мораль фактически оборачивается дьявольским извращением нравственности.

Как видите, Ваш корреспондент неправильно понял своего собеседника в смысле религиозного оправдания аморализма. Наоборот, религия, Бог есть единственно возможное основание нравственности. Но упаси нас Господь рассматривать принятую нами сегодня мораль как некие технические условия на религию, по которым мы могли бы судить религию.

Вот несколько замечаний, которые я позволил себе сделать по Вашей просьбе. Если Вы сочтёте нужным что-либо из этого письма передать Вашему корреспонденту, то исключите, прошу Вас, всю эмоциональную подоплеку. А ему передайте моё горячее пожелание очутиться поскорее в таких условиях, когда дискуссия может быть не стеснённой ничем и более резкой. Мне кажется, что сейчас эта дискуссия становится далее бесполезной. А тему хорошо бы развивать, в частности, по пути, подсказанному Л. Очень большую радость доставил мне её текст. Очень.