Книга: Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах
Назад: С. А. Желудков Письмо корреспонденту З. (от 16.10.1974)
Дальше: К. А. Любарский Письмо С. А. Желудкову (от 29.09.1974)

К. А. Любарский
Письмо С. А. Желудкову (от 13.09.1974)

Дорогой Сергей Алексеевич!

 

Я получил все Ваши письма, по 12-е включительно, и даже повторение письма № 5, которое, действительно, запоздало, и оригинал и повторение были вручены мне одновременно. Видимо, сказалось содержание письма № 5: ведь в нём речь идёт о покорности власти, и власть изучала, нет ли тут скрытой непокорности. Непокорности найдено не было, и письмо вручено. Так что, как видите, призывом апостола Павла осталась довольна не только древнеримская милиция.
Простите мне, ради Бога, эту парфянскую стрелу, не мог уж я, старый спорщик и поперечник, от неё удержаться. Но по той же причине не могу я удержаться и от этого письма. 12 писем, как 12 медных таблиц, гудят во храме и взывают к ответу. И вот я, оставляя в сторону родных и знакомых (а у меня их, как у кролика в сказке Милна о Винни-Пухе, много), пишу снова Вам.
Игривый тон, от которого я никак не могу избавиться в начале этого письма, вовсе не означает несерьезности моего отношения к теме. Сейчас мы к ней перейдём… Просто у меня сегодня очень весёлое настроение. И есть чему радоваться — уже и впереди не так уж всё мрачно.
В надежде славы и добра
Гляжу вперёд я без боязни…

Ну, — к делу! Положил рядом Ваши письма и буду следовать им. Поскольку у Вас есть их копии, то я могу обойтись без цитат. Это мне, лентяю, облегчает дело.
Итак, Вам не понравился нарисованный мною «Мир атеиста». Видимо, в этом виноват я, это недостаток моего философского и литературного дарования; не сумел я этот Мир нарисовать так, как я его чувствую. Жаль только, что Вы не объясняете, почему у Вас в этом Мире возникает острое чувство подавленности, несвободы.
Впрочем нет, одно объяснение Вы даёте. Это, якобы, то, что в этом Мире «запрещается иметь понятие о Высшем Интеллекте». Если это главное, то спешу Вас заверить, что это не так. В Мире атеиста ничего не запрещается. Я этого специально не оговаривал, ибо мне это казалось ясным само собою. Видимо, зря. Идея Бога не появляется в Мире атеиста не потому, что она запрещена (Мир учёного несовместим с запретами), а потому что в ней нет необходимости. Вспомните знаменитый ответ Лапласа Наполеону: «Сир, я не нуждался в этой гипотезе».
Вы зря не остановили внимания на «лезвии Оккама», на принципе, который я сформулировал в прошлом письме. Этот принцип — центральный в мышлении учёного. Этот принцип ничего не запрещает. Он лишь предостерегает от поспешного введения в рассмотрение новых сущностей, идей, понятий, введения их тогда, когда необходимость в них не назрела.
Вы предлагаете мне «остановиться перед тайной», сказать «не знаю». Верно. Действительно «не знаю», ибо с точки зрения учёного не наблюдаю в Мире никаких проявлений Творца. Это не отрицает Творца, но и не доказывает Его существования. Но — внимание! — с той же степенью уверенности я могу сказать, что существует также и Икс, Игрек, Зет и любая другая сущность, для которой у нас нет даже названия. Я действительно не знаю, существует ли Икс или Зет, но и не отрицаю их. Если агностик последователен, то он должен наравне с Творцом допустить и Икс, Игрек и Зет (Вы спросите — что это такое? Не знаю, отвечу я, нечто мне неизвестное. Может быть, оно тоже есть). Вряд ли Вас устроит такое «незнание». Кто доказывает слишком многое, тот не доказывает ничего, гласит поговорка. Кто допускает существование слишком многого, тот не допускает ничего. Именно против такого беспредельного умножения сущностей и направлено лезвие Оккама.
Сказать же «не знаю» лишь в отношении Бога, выделить Его как-то среди прочих сущностей Икс, Игрек, Зет, агностик не может. Ведь выделить Его среди прочих неизвестных, значит уже по сути дела сделать Его известным, более известным, чем всё прочее, признать Его существование. А это уже не позиция агностика.
Итак, Вы видите, что позиция агностика некомфортабельна. Для меня, неверующего учёного — потому, что нарушает принцип Оккама, регулирующий мышление учёного, для Вас, верующего священника, — тем, что низводит идею Бога из величайших в рядовые. Не удивительно, что так. Любой паллиатив — неудовлетворителен.
Так обстоит дело с «запретами» в Мире атеиста. Нет их, этих запретов. Как только появится в этом Мире что-либо, настоятельно требующее введения идеи Бога — я первый поддержу её. Но нет этого… А запреты в мире учёных вообще не в моде. Вы, видимо, знаете, что никаких гонений на верующих учёных (в том числе, названных Вами и многих других) со стороны неверующих учёных никогда не было. Гнали, но не учёные, и это уже другой вопрос. Так что Вашу свободу в Мире атеиста никто не стесняет. (Не могу сказать этого же в обратном смысле: к сожалению, неучёные верующие, бывало, гнали не только учёных неверующих, но и учёных верующих).
Что касается приводимых Вами примеров, что и учёный может верить, то кроме замечания, что ссылка на личности — не аргумент, хочу отметить два обстоятельства. Да, верующие учёные есть, и немало, но большинство их, подобно Эйнштейну — пантеисты (оговорка его не случайна). А Вы сами чувствуете, что пантеист — «не тот» верующий, о котором идёт речь, не случайно Вы с неудовольствием заметили эту оговорку. Второе: никто из учёных верующих не выводит идею Бога из своих наблюдений над Миром. Заметьте, все их декларации о Боге сделаны всегда в самой общей форме, без ссылок на какие-либо конкретные основания. Не так, как это делает учёный, рассуждая о чём-либо ином. Ибо любой учёный, кроме того, что он учёный, ещё и просто человек. И это «просто человеческое» и рождает в нём идею Бога (причины зачастую имеют сугубо личный характер), которая и проецируется им на сферу его профессиональных занятий. Итак, я не утверждаю, что учёный не может поверить. Может, но эта его вера не вытекает из его научных наблюдений. И не может быть иначе, ибо тогда это была бы не вера, а знание.
Так обстоит дело с позиции агностика. К вопросу же о вере вне знания, к вере — озарению мы ещё вернемся.
Теперь — о ценностной характеристике Мира атеиста. Вам Мир смертных людей, человечество без загробной жизни, представляется ужасающе несправедливым. «Лопух на могиле» — вот, по Вашему мнению, единственная награда в Мире атеиста, и всё человечество Вам представляется лишь сплошной суммой нулей. Огорчили Вы меня таким плоским представлением.
Нет, Мир атеиста это не обещание молочных рек и кисельных берегов для будущих поколений; человек в нём не сырье для создания неописуемо хорошей жизни когда-то потом. И человечество — не арифметическая сумма умерших и живущих людей.
Вы думаете, человечество — это только три миллиарда людей, живущих сейчас на Земле? Нет, это они плюс гигантское материальное и духовное наследие всех живших до нас людей. Человечество — это мы плюс бесконечно сложные невидимые связи, которые создаёт между нами запечатленная наука предков, поэзия, музыка, этика, религиозно-философский опыт (да, и он), все творения рук людей, до нас живших. Вот что такое Человечество, а не сумма нулей.
Вот — жил человек по имени Шекспир. Что же, если допустить, что нет загробного воздаяния, то ему остаётся лишь лопух на могиле? Нет, Сергей Алексеевич, и без загробного воздаяния ему остаётся наша — живых — память и любовь, благодарность за замирание сердца над диалогом Ромео и Джульетты, за слезы над судьбою Лира, за раздумья совместно с Гамлетом… Могила Шекспира чтится, а вот на могиле Гомера наверное и впрямь растёт лопух, но значит ли это, что лопух — единственное ему воздаяние? Нет, в Человечестве реальном, а не в придуманной Вами сумме нулей, не умирает ничего, не умирает — и без загробной уплаты. Я сам помню Шекспира и Гомера, и знаю, что то, будут ли помнить меня, зависит только от меня. Постараюсь же жить так, чтобы заслужить эту память у своих детей, у потомков — вот так или примерно так рассуждает атеист. И как совершается это воздаяние, он видит — не в потустороннем мире, в который он может только верить, не у грядущих поколений, до которых он не доживёт, а ежечасно, ежеминутно — сейчас, вокруг себя.
Так что я, видимо, был не совсем прав, говоря, что неверующий человек живёт и работает бескорыстно. «Корысть» есть — это память поколений, в которой он хочет жить. Есть лишь одно великое отличие от «корысти» верующего. Воздаяние здесь такого сорта, что исключает любые формы торга. Для этого воздаяния индульгенций не купишь, сама идея эта в голову прийти не может. Здесь немыслимы изречения типа «не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься». Такое воздаяние не оставляет места для уловок.
Не лопух на могиле, а сопричастность к построению великого светлого Мира — нет, не фантастических миров будущего — а того Мира, в котором мы живем с Вами сейчас. Да, я называю этот Мир светлым, ибо в нём, кроме болезней, войн, лагерей, предательств есть — уже есть — «Илиада» и теория относительности, Парфенон и подвиг Альберта Швейцера, «Война и мир» и Руанские соборы Монэ… Он уже построен, этот мир, и в то же время будет строиться всегда. И его построил Человек, а не некто извне, а значит и мы с Вами, как люди, каждый в меру своих сил. И в этом — источник нашей гордости, в этом наше воздаяние.
Я не считаю такой мир несвободным или несправедливым. И этот мир уже видят не глаза другого, а мои глаза. И наличие мерзостей этого мира ничуть не противоречит сказанному. Эти мерзости — и есть точка приложения моих сил, скажет атеист, я не буду сидеть сложа руки и лишь наслаждаться райским пением. Наслаждаясь — я одновременно внесу в этот мир и свою лепту.
Итак, вот суть нашего несогласия в этом вопросе: Вы считаете, что Шекспир жив только в мире ином. Я же вижу его живым и в мире сём. И пребудет вовеки… У атеиста религиозное чувство в этом смысле заменяется чувством истории. Как-то на эту тему я написал Гале большое письмо, ею не полученное. Увы! Древнеримская милиция тоже ведь не всегда была либеральной.
Несколько слов по поводу Вашего замечания, что «нравственные атеисты» выросли в питательной среде христианской культуры. Это верно. Но верно и другое — само христианство возросло на питательной среде дохристианской культуры. И так далее, до бесконечности. Каждый из нас — результат длительной нравственной и культурной эволюции человечества, каждый впитал в себя это наследие предков, в том числе и то, которое запечатлено в христианстве. Вопрос лишь в том — считать ли христианство результатом Божественного откровения или формой записи человеческого опыта. (Как таковое, христианство включило в себя и ветхозаветные идеи, но конечно, как Вы верно заметили, к ним не сводится).
В этой связи не могу не возразить самым резким образом против привлечения Вами столь популярных ныне слов Ивана Карамазова: «Если Бога нет, то всё позволено». Мне эта мысль представляется глубоко неверной, более того, глубоко вредной. Это — концентрированная форма «рабства» по Григорию Богослову, уж отнюдь не сыновства и даже не наёмничества. В этом-то и дело, что не всё позволено, даже если Бога нет. Не позволено потому, что есть люди, кроме тебя самого.
Говоря об этом, мы тем самым перешли к следующей затронутой Вами теме. Вы говорите о том, что идеи страха и воздаяния, идеи рая и ада надо понимать как «внутреннее переживание». Особенно ярко Вы пишете об этом, когда речь идет об аде, и ссылки на Пушкина и Гоголя, Достоевского и Исаака Сирина — убеждают. Но — вот в чём дело: если геенское мучение — это раскаяние, если (как Вы пишете далее) Бог выступает как любовь, красота, как совесть и оценка — то не достаточно ли самих этих понятий, вполне человечных? Зачем добавлять к этому идею Бога? Совесть, красота и т. д. — достаточно самодовлеющие понятия, ценные сами по себе, даже не соотнесенные с Богом. Их незачем проэцировать на Бога. Их создал Человек — и это, наряду с прочим, то, что заставляет меня гордиться человеком-демиургом (почему он их создал — с моей точки зрения — я уже писал в прошлом письме). И придание этим понятиям Божественного смысла ничего к ним не добавляет. Более того — убавляет. Если человек чтит совесть и красоту сами по себе — это прекрасно. Но если ему для этого необходимо ещё поддержать их Божественным авторитетом, то плохо дело. Значит, ему одной совести мало. Нужна ему палка, нужен хозяин. Тут-то и проникает в сознание то «рабство», о котором писал Григорий. Именно здесь одна из самых больших лазеек для тоталитарного мышления.
Кстати, где-то тут рядом обретается и «трудный текст» апостола Павла о властях. Вижу, что Вы и сами недовольны Вашим толкованием этого текста как текста ad hoc. Уж очень оно натянуто. Скажу лишь, что если это так, то включить подобный случайный текст без специальных пояснений в Книгу, которой придан авторитет Богодухновенности — серьёзно ли, достойно ли? Тысячелетия этот — и другие — тексты требовалось понимать только буквально. И сейчас — один мой друг, хороший человек, верующий, с которым Вы, видимо, познакомитесь (не из номинальных христиан) — сказал мне недавно: «Если я хоть на минуту допущу, что Священное Писание надо понимать не буквально — то Бога нет».
Так что текст действительно труден. И недостоин. Тут уж не сыновство. Тут рабство.
А предел покорности — душа — какое удобное это прикрытие для любого приспособленца! «Я, мол, тебе пятки лижу, но в душе я тебя, братец, ненавижу» — уж лучше бы он лизал пятки от всей души! Ведь устанавливая этот предел — в душе, Вы тем самым освящаете лицемерие. Нет, предел стоит ближе. Он включает и поведение человека. А то ведь даже Горький, и то писал о людях, бунтующих в тиши гостиных…
О мистическом опыте откровений. Да, мне известны подобные случаи. Сведенборг, например. Знаком я и с некоторыми очень впечатляющими личными рассказами. Это случаи крайние, и у меня есть на них своя точка зрения, которую позвольте мне не высказывать. Поговорим об откровении вообще, ибо вера, как таковая, как мы, кажется, уже согласились, не может быть приобретена знанием, а даётся лишь в откровении.
Но тогда — вот что удивительно. Откуда такое фантастическое разнообразие догматических и схизматических оттенков? И ведь каждому явился Дух Святой, каждому было откровение, но он, получивший откровение, яростно гонит другого, получившего откровение. Это нам, учёным, можно спорить и ссориться. Наша наука — дело рук человеческих, естественны ошибки и несогласия. Но откровение — это Откровение Абсолютной Истины! Так нет же, и эта истина оказывается не абсолютной! В чём же тогда её смысл?
У Мережковского в «Юлиане-Отступнике» есть великолепная сцена, когда Юлиан наблюдает за христианским Собором и с презрением смотрит на склоки и драки святых отцов, злобно не умеющих договориться ни о чём. Да и то — не такова ли вся история Церкви… Если так, то возникает вопрос: «Да было ли вообще кому-либо Откровение? Не может же Откровение быть таким мелочным, неполным, худосочным!?» Каждый, конечно, вправе объявить подлинным Откровение — своё, и только своё. Но это лишает разговор серьёзности.
Здесь по внутренней логике Вашего письма Вы приходите к «догмам атеиста» и вновь утверждаете, что в «догмах атеиста» «сомнения неверующих запрещаются безусловно». Уму непостижимо, откуда это взято? Впрочем, я об этом уже писал в начале письма. Нет у атеизма никаких догм, и запретов тоже. Если, конечно, не рассматривать исключительно как атеиста какого-нибудь администратора, увольняющего с работы «за веру». Но я надеюсь, Вы понимаете, что он действует не в качестве атеиста, а в качестве администратора.
Говоря же о запрете сомнений со стороны верующих, я тоже не имел в виду церковных администраторов, не суд над Галилеем. Администраторы всюду одинаковы — и в Церкви и вне её. Я имел в виду внутреннее убеждение большинства верующих — «не христианин не спасётся». Каждый из них в душе своей (а не административно!), изгоняет нас, неверующих.
Никаких подобных запретов у атеистов нет. К сожалению, слово это немного загажено всякими воинствующими безбожниками. Я вместо него предпочёл бы слово «свободомыслящий». Оно не мною изобретено и сейчас широко используется для обозначения неверующих людей.
А позиция «не христианин, не спасётся» — вот уж поистине странная позиция. Не потому, что я жажду спасения — я ведь в него не верю. А потому, что я знаю, чем эта угроза является для самого говорящего, знаю, какой смысл он в это вкладывает. Здесь зерно, которое разрастается дальше в «недоброе христианство».
Вы абсолютно правы: во многих из наблюдавшихся мною случаев налицо религиозная мания. Во многих — но не во всех. В этих других «недоброе христианство» цветёт пышным цветом. Это христианство Великого Инквизитора. Да, это дискредитация христианства. Но, видимо, Вы должны подумать, что же есть такое в христианстве, что допускает такую дискредитацию. Ведь это не чьи-то сторонние злые происки?!
Из многих затронутых Вами тем тезис Паскаля представляется мне наиболее интересным. Звучит, правда, немного смешно: «мой ответ Паскалю» — кто Паскаль и кто я?! Но, думаю, всё же прав я, а не Паскаль (это, конечно, не значит, что я умнее Паскаля. Я не умнее Ньютона, хотя на абсолютность или относительность пространства-времени смотрю вернее, чем он).
Заметим для начала, что отказ от «проверки документов на владение» осуществляется отнюдь не по мотиву трудности. Мотив состоит в том, что неизвестно, существует ли сам объект поисков. Ведь приступая к разборке архива надо иметь хотя бы какие-то основания для надежды найти в нём нужные документы. Иначе это будет напоминать поиски потерянной где-то монеты под уличным фонарем на том основании, что тут светлее. Искать надо не там, где светлее, а там, где монета обронена.
Вам этот мотив должен быть понятен. Ведь Вы тоже отказыветесь «проверять документы» иных религий. А почему, собственно? В Вашем отказе уже присутствует выбор, обосновать его Вы можете только априорной убеждённостью, что Ваше переживание Святого Бога оптимально. А может быть в иных религиях Вам откроются такие новые пласты Божественных откровений, каких Вы себе и представить не можете, и только поэтому Ваше переживание кажется Вам оптимальным? Может быть, Вы по отношению к этим неизвестным Вам откровениям находитесь в том же отношении, что и я — к откровениям христианства? Пишете же Вы, что Ваш опыт мистических переживаний беден…
А ведь среди других религий есть и не менее массовые, и более новые, хронологически следующие за христианством, как христианство за иудаизмом. Ислам, например. Но Вы отказываетесь взглянуть на его документы. И довод Ваш, что Вы стали христианином не только потому, что родились в России, в христианской среде — конечно, не убедителен. Именно потому и стали. Представьте себя индийцем или японцем — так ли бы развивалось Ваше мировоззрение? Ну, ладно, пусть Вы лично не поэтому стали христианином! А как быть с миллионами русских и с миллионами индийцев? Почему «переживание Святого Бога» открывается только русским и не открывается индийцам? (Единицы христиан-индийцев, конечно, не меняют дела по существу). И умоляю Вас, не говорите мне об особом предназначении Святой Руси, об её избранничестве. Хорошо вижу, к чему приводит это. Слишком хорошо. Начинается с избранничества, а кончается пухом из подушек. Это — лучшая антирелигиозная пропаганда.
И далее — почему, собственно, Вы полагаете, что я отказался от «проверки документов»? Вовсе нет. Я читал Библию, оба Завета, многое из религиозно-апологетической (и, конечно, критической) литературы, чрезвычайно подробно и много беседовал с верующими людьми. Много мне хотелось понять и, мне думается, многое я понял. Конечно, я знаком с религиозной философией хуже, чем Вы, неизмеримо хуже, но и не совсем уж невежда. И вот, в результате этой проверки я нашёл эти документы не то чтобы фальшивыми, но с истекшим сроком давности.
Можно, конечно, потребовать, чтобы я ещё и ещё углублялся в церковную и религиозно-философскую литературу — пока не поверю. Требование это было бы приемлемым, если бы я (и любой человек вообще) думал только о себе. Я искал бы себе документы на дворец. Но, роясь в архивной пыли, я рискую оставить детей своих без дома вообще, дом оставить недостроенным. Пусть лучше я буду без дворца, но дети будут жить в теплом и удобном доме.
Хорошо, если документы будут найдены. А если нет? Как жить тогда? Вы скажете, что Вы знаете, что они непременно найдутся. Вы знаете, но я-то не знаю. И если я поверю Вам на слово и буду дальше и дальше искать документы, то тут-то как раз и будет наличествовать заранее сделанный выбор — убеждение, что документы есть, непременно есть и надо только отыскать их, и ради этого можно отказаться от строительства дома. Напротив, в отказе от дальнейших поисков такого тайного уже сделанного выбора нет: может быть — документы есть, может быть — нет, но гоняясь за ними, я рискую остаться без дома для себя и для детей.
Тем более, что Вы мне подаёте пример. Вы «не ищете добра от добра». Я тоже. Только добро мы понимаем — в этом контексте только — по-разному.
Итак, я всё опять к тому же — Человек должен сам быть демиургом… Пусть строит то, что может. Зато сладки плоды трудов своих.
Недооценка этого постоянно сквозит в Ваших письмах. Всё Человеческое для Вас велико лишь постольку, поскольку оно где-то в глубине своей озарено Божественным светом. Совесть — Бог, Любовь — Бог, Красота — Бог. Вы верно отмечаете, что было время, когда Бог был — молния, гроза, землетрясение, извержение вулкана. Сейчас мы знаем, что молния — это не Бог, землетрясение — тоже. Мы знаем — что это. Недра человеческой психики мы только начинаем проницать. Пока они ещё не познаны нами, и всюду, где не познано, человек помещает Бога. Но так будет не всегда, и в этом порукой нам — непрестанное сокращение сферы Божественного. Сначала из неё выпали ручьи и деревья, придорожные камни и вулканы… Затем отпало и небо — физическое небо… остались недра психики. Но будет время, когда выяснится, что Совесть — это Совесть, Любовь — это Любовь. Не Бог. Станут ли они от того «хуже»? Я знаю, что радуга — это солнечный спектр, атмосферное явление. Но разве от этого я перестаю ею восхищаться?
Так стоит для меня вопрос о Боге. Не знаю, ясно ли я его изложил, но, поскольку Вы в конце своих писем возвращаетесь снова и снова к этому вопросу, повторяю — я не «знаю, что Бога нет». Я, как Лаплас, пока не нуждаюсь в этой гипотезе. Я не «запрещаю» её, но требую от выдвигающих её серьезных оснований. Пока их нет для меня. Практика же — личный опыт и историческая ретроспектива настораживают.
Если говорить честно, то если и есть «вариант» христианства, мне духовно наиболее близкий (если бы пришлось выбирать), то это — Ваш, изложенный Вами. Но — Вы правы — Ваши же братья православные Вас не понимают. Тут я со всех сторон слышу одно — что Вам надо покаяться.
***
А Ваш реферат я оценил — может быть, я, старый ругатель, просто хвалить не умею… Это великолепно — видимо, впервые христианин делает такой прямой шаг к, я бы сказал, «моральному экуменизму», не держа за пазухой камня фатальной загробной погибели для нас, неверующих. Это важный шаг. Без него трудно достигнуть того, о чём писал Толстой — «объединиться всем хорошим людям» в противовес плохим (Вы знаете эту его мысль, я точной цитаты не имею под рукой). Ну, а то, что я не принял «анонимного христианства» — посудите сами, как бы Вы восприняли, если бы я, желая Вас похвалить (для меня это высшая похвала), назвал бы Вас «анонимным свободомыслящим»? Или — ещё того более — «анонимным атеистом»? Так что пребудем каждый в своей «епархии». Это не помешает, а поможет нам работать рука об руку. Ибо
…если все шагают в ногу,
Мост обрушивается!

В разнообразии — многоцветье мира.
И напоследок — маленькое замечание. Я бесконечно благодарен Вам за высокую оценку моей скромной персоны, но она преувеличена бесконечно. Я бы очень не хотел, чтобы самый факт приключившегося со мною ставил меня на неподобающий пьедестал. К сожалению, такие тенденции наблюдаются и не только у Вас, и не только по отношению ко мне. Попасть сюда и быть здесь — это ещё не подвиг. Это страдательное, а не действительное достоинство. Мученик — комплимент весьма сомнительный, а я ни в коей мере не мученик. Вашу высокую оценку ещё надо заслужить делом. Я постараюсь. А пока мне не по себе от не заслуженных ещё похвал.
Всё будет хорошо, милый Сергей Алексеевич!.. Ваши письма много для меня здесь значат. Пишите и простите за то, что следующее письмо будет не скоро.

 

13.9.74

 

P. S. А всё-таки любопытный у нас получается диалог! Интересно, как он выглядит для человека «со стороны»? Хотелось бы знать объективное мнение…

 

Зря Вы всё-таки против слова «сущность» («Бог не — сущность»). Употребите любое другое слово. Ведь пишете же Вы сами, что Бог — «величайшее из слов». Величайшее, но всё-таки слово. Так и сущность. Раз мы с Вами рассуждали о Боге, значит Он всё же есть Нечто — идея, понятие, — подберите сами термин для обозначения того, о чём можно рассуждать.

 

(Лагерь 19, пос. Лесной, Мордовия. Письмо З. свящ. С. А. Желудкову и ответ на него к этому времени ещё не были получены К. А. Любарским в копии, поэтому в настоящем письме и не содержится отклика на них.)
Назад: С. А. Желудков Письмо корреспонденту З. (от 16.10.1974)
Дальше: К. А. Любарский Письмо С. А. Желудкову (от 29.09.1974)