47

Я думаю: он прожил без нее всего пару часов.

Ничего ей не говорю.

А тут – уже два года.

Иногда она ближе дыхания, хоть нас и разделяет стол. Иногда стол растягивается на милю.

Не первый раз думаю: если я хороший посетитель, аккуратный, надежный, если я отбываю свой срок (уже два года!) без нареканий, может быть, мне позволят взять ее домой?

В порядке исключения. А? Я буду за ней смотреть, обещаю. Никаких больше убийств. Можете не опасаться. Беру на поруки. Бессрочно.

Я вежлив с надзорками, я всегда с ними вежлив.

Одной проблемой, одной заботой им будет меньше. Одним ртом меньше, одна койка освободится. Хоть маленькое, но облегчение для бюджета. Частная благотворительная инициатива. Я сам буду держать ее под замком.

В сущности, то же самое, что она сделала три года назад, взяв Кристину. Какие правила она нарушила? Ну какие?

Надзорки стоят с таким видом, точно в любой момент могут сделать выбор. Так, вы двое – да-да, вы и вы, – мы за вами наблюдали. Считайте, что вытянули счастливый билет. Нет, не надо нас благодарить.

Но они просто смотрят. Такая у них работа. Ни во что не ввязываться. У них тоже проведена черта. У каждого она есть.

Почти четыре. Они все еще в фулемской квартире, шторы задернуты. Еще чуть-чуть – и я подъеду к дому, стану ждать, смотреть. Смеркается. Так, вы двое – да-да, вы и вы, – на выход, время истекло.

Смотрит на меня так, словно ищет что-то позади меня, что-то более важное, чем я. Мне из-за этого больно. Как будто сегодня я должен был прийти не один, захватить кого-то по дороге (я пытался). Гляди, кто здесь. Кого я привел...

И, было бы возможно, я бы сделал это. И это тоже. Надо – значит, надо.

Гляди: это Боб. Глядите все: Боб Нэш. Ошибка вышла!

Скажу: так, вы двое – считайте, что вам повезло. А я отойду, не буду мешать, моя работа наконец кончена.

Но мне больно.

Надо же – оказывается, мне сегодня должно быть больно. Нелепейшая штука: ревную ее к человеку, которого она убила. Хочу, чтобы он ушел из ее жизни. И он ушел, ушел. Но сегодня имеет право на свидание. Его день, я не могу против этого возражать.

Четыре часа дня...

Но он по-прежнему с женщиной, без которой, сказал, не может жить.

– На работе был утром? – спрашивает она.

Разговор ни о чем. Пустой разговор, не касающийся главного. Сидишь у больничной койки и беседуешь о погоде. Вокруг – может быть, двадцать таких же разговоров. Вопрос, которого тут лучше не задавать: как ты сегодня?

– Всего на час какой-нибудь заскочил. Потом на кладбище.

– Рита сейчас там?

– В офисе? Еще бы.

– Она знает, куда ты поехал?

– Перед тем как сюда? Конечно. Она знает, какой сегодня день, она не забыла.

Во взгляде появляется что-то испытующее. Иногда мне кажется, что Сара не прочь получить через меня весточку от Риты, пусть на словах. От другой женщины, из ее мира. И я бы передал, если бы мог, если бы было что.

Рита шлет тебе привет. И еще, чуть не забыл, она просит передать, что прощает тебя.

Я не все рассказал Саре про Риту – умолчал, например, про светло-розовый пушистый халат. Но она знает. Я знаю, что она знает, она умеет догадываться. Что-то вроде игры у нас. Нелепейшая штука. Игра в ревность. Как будто Саре можно ревновать, как будто она имеет право. И как будто я даю повод.

Но она смотрит на меня пристально, улыбка лишь угадывается. Как будто допрашивает меня. Еще одна игра. Из нас двоих – я под подозрением, даже чуть ли не признан виновным. Сара ловит меня, вгоняет в пот, сидя за своим пустым столом. Из нас двоих я живу в том мире, где человек может сбиться с пути. Как можно сбиться с пути в тюрьме?

– И что она думает?

– Рита? Насчет...

– Насчет.

– По-моему, Рита думает, что я спятил.

Опять опускает взгляд на свои руки. Она часто теперь на них смотрит, точно удивляется, что ей еще позволено их иметь.

– А ты так не думаешь?

– Я не спятил, сердце мое. И ты это знаешь. Я ей сказал, что даю ей выходной. Потому что сегодня... особый день. Потому что меня большую часть времени не будет. Но чтобы Рита взяла выходной? Она на месте и вкалывает вдвое против обычного.

– А ты лодырничаешь.

– Да. Не спятил, просто лодырничаю.

Улыбка становится шире. Между нами пустой стол. Случается, что мы забываем, кто из нас где. Я пришел к ней на свидание или она ко мне?

Еще одна наша игра, большая долгая игра. Не тебе дали срок, сердце мое, а мне.

– Она преданная женщина, Джордж. Тебе повезло, что она у тебя есть.

– Еще бы.

Хотя я мог бы сказать ей, смело мог бы сказать ей прямо сейчас: я думаю, Рита хочет уволиться. Это положит конец нашей игре, нашей маленькой игре в ревность. Это будет означать, что Сара выиграла. Рита собирается от меня уйти, я улавливаю сигналы.

(Рита их тоже улавливает.)

Но я знаю, что сейчас говорить об этом Саре не надо. Не те слова, что она хотела бы услышать. Мол, Рита решила, что с нее хватит, она сдается, уходит.

– Да, – говорю я. Смотрю ей прямо в глаза.– Мне очень повезло.

Странно, сколько всего можно сказать здесь, где уединиться невозможно. Как будто под словами, которые произносишь, кроются другие, шифрованные.

Странно, какие признания можно тут сделать.

Но я не сказал Саре всего. Говорит кто-нибудь кому-нибудь все? Есть вещи, которых я не могу пока Саре сказать и не скажу. Может быть, никогда не скажу.