38

Останавливаюсь где обычно. Еще нет и четверти второго. Два часа с лишним в запасе. Но это долгая процедура, никто там не старается ничего тебе облегчить. Учишься приезжать загодя. Сначала передача, всегда волокитное дело, потом само свидание. Заявляешь о себе у входа и ждешь. Это добрый час. А если проголодался...

Учишься класть на это целый день. Следующий раз – только через две недели. Очень часто я приезжаю даже раньше сегодняшнего (сразу сюда, без кладбища) и только рад этому. Побыть близко.

И всегда, запирая машину, думаю: настанет день, когда это произойдет в последний раз. Настанет день, когда я отойду от машины один, а вернусь не один.

Столько всего привычного, что становится частью тебя, как рукав, как кожа. Поездка на работу, дверь, лестница. Рита со вскипяченным заранее чайником.

Наблюдаешь за кем-то – изучаешь его привычки, ежедневные маршруты, чтобы знать, когда он от них отступит.

Хотя этот маршрут у меня не первый. Девять месяцев она пробыла в Эссексе – поездка в Сау-тенд занимала целый день. Потом, по счастливой случайности, обратно сюда. И в любой момент могут опять куда-нибудь перевести – мы оба это знаем. Ни с того ни с сего.

Но если это случится, я готов. Буду ездить. Я узнал, где они все расположены – тюрьмы, куда берут женщин с пожизненным на второй, на третьей стадии. Точки на твоей карте.

Отстегиваю ремень и лезу в бардачок. Большой незапечатанный коричневый конверт. Пролежал там весь день. Мое очередное приношение, двухнедельная работа – разумеется, вынут и просмотрят, прежде чем передавать. Мне без разницы. Привык. Пусть читают каждое слово, если им надо. Это не любовные письма, немножко другое. Репортажи из внешнего мира с двухнедельным интервалом.

Пусть себе хихикают, пусть думают что хотят. Надзиралки. Надзорки.

Джорджи-Порджи наш. Ездит и ездит, все ему мало.

А другой конверт обычно лежит у них, дожидается меня. Что-то отдаю, что-то забираю. Мое предыдущее с ответом учительницы. Сарины репортажи, впрочем, невелики. Тюремная рутина – что о ней писать.

Есть кое-что другое, про что она пишет. Императрица Евгения.

(Особой проблемы это не составило. Дали, конечно, отсрочку – ввиду тяжелых обстоятельств. Был договор с издательством, она уже начала – и отказалась от дальнейших выплат. Работа не ради денег. И кому, собственно, какое дело? Можно и не писать, что переводчица этой книги отбывает наказание за убийство.)

Переводчики так и так теневые люди, промежуточные люди.

По крайней мере, это держит ее на плаву. Этакий плот на троих. Она, я и императрица Евгения. На четверых: еще старый муж-император. Мы с Сарой разговариваем о них как о знакомых.

«Как поживает императрица?»

Надеваю куртку. В конверте, кроме моей писанины, чистая бумага. Она тратит всю, какую может получить.

Сую конверт под мышку, запираю машину. Потом иду не к тюрьме, а в другую сторону. Есть время перекусить. Большая улица в пяти минутах. Если не сандвич на скамейке, если не крошки мертвым – ладно, пусть тогда «Ланчетерий».

Улица застроена жилыми домами (а тюрьма – вот она, рядом). До конца, налево, потом направо. И сразу магазины, транспорт, люди. «Сейфуэй», «Аргос», «Маркс энд Спенсер». Вспышки солнца на стеклах машин. У света медно-красный оттенок. Лица прохожих – как трассирующие снаряды.

Закусочная полна народу. Входишь точно в машинное отделение. Шипит и фырчит кофейный автомат, повторяются скороговоркой заказы. Время ланча. Шаркающая очередь – передо мной шестеро или семеро, но я не досадую.

Это новое во мне сейчас: не досадую на задержки. Могу ждать. Нетерпеливостью больше не страдаю. Проволочки, очереди, пробки, отсрочки – ничего страшного. Побывал на кладбище, купил сандвич...

Стоишь в очереди – можешь наблюдать, приглядываться. Стоишь в очереди – думаешь обо всех других очередях, в которых мог бы оказаться, обо всех ужасных шаркающих очередях. Так или иначе, бывает ли жизнь, которая наполовину не состояла бы из ожидания? Жизнь, не продырявленная тут и там пустотами? «Время терпит». «Не суетись». Быстро хорошо не будет – ни в готовке, ни в остальном. Хотя за этим прилавком они ох как шустрят.

Помимо прочего – детективу без этого никуда. Если не умеешь дождаться, выждать...

Здесь меня уже, конечно, знают. Завсегдатай. Раз в две недели как штык. Иногда еще заезжаю просто оставить передачу. Одежда, одно, другое, что они там разрешают. Служба доставки.

Вот и прилавок. Мне кивают, узнали. Способны ли догадаться, зачем я тут бываю, – другой вопрос.

Этот? С конвертом под мышкой? Он только-только с кладбища, там стоял у могилы убитого человека. Теперь хочет увидеться с женщиной, которая его убила. В промежутке ест сандвич и пьет капучино.

Сандвич с курицей, зеленью и обжаренным красным перцем. Хозяева – испанцы. Сара умеет по-ихнему. «Ланчетерий». Старое доброе испанское словцо.

Есть свободное место – табуретка у окна. Кафе «Рио». Интернациональный мир.

Как она переживет этот день? Полвторого. Представляю себе надгробие – красноватый свет, искрящийся гранит. Могила, к которой год теперь никто не придет.

Минут через двадцать двинусь обратно и встану в другую очередь.