ЧАСТЬ 2

Для тех, кто пребывает в таком, как Александра, состоянии, у меня есть только один рецепт: щедрая доза из двух составляющих — выпивки и траха. Месса каноника Шарентона произвела на нее сильное впечатление, она дрожит, лопочет что-то бессвязное, при этом не забывая о припрятанной в машине бутылке бренди. Надо уносить ноги… Дороги я не знаю, помощи от бьющейся в истерике Александры ждать не приходится… К счастью, оттуда, куда она меня затащила, все пути ведут в Париж.

Шарентон… Силен, ничего не скажешь! Уж по крайней мере скучным его представление не назовешь, что никак не относится к тому, чем развлекают свою паству большинство братьев-священников. В крайности он, похоже, не впадает, детей не режет, каннибализма вроде бы тоже не наблюдается, так что со стороны все эти упражнения выглядят вполне невинными. Немного более зрелищными, конечно, чем привычные проповеди, но вряд ли более опасными. Мне по вкусу его здоровый взгляд на жизнь, а что касается средств достижения нужного эффекта… К черту! Слишком многие из тех, кого я знаю, и без того скорее мертвы, чем живы, с какой стороны ни посмотри.

Александра свое мнение по данному вопросу хранит при себе. Приложившись несколько раз к бутылке, она немного успокоилась. Одеться даже и не подумала. Прильнула ко мне и предлагает выпить. Делаю глоток. Мне сейчас не до выпивки — надо срочно кого-то отыметь. В первые минуты бегства от Шарентона было не до того, но уже через несколько километров напряжение вернулось. В закрытой, с поднятыми стеклами машине как-то особенно остро ощущаешь дурманящую силу того варева, что постоянно булькает у женщин между ног.

Расслабиться у Александры не получается… да и как расслабишься, если под хвостом зудит. Бренди помогает ненадолго, и, сидя рядом с ней, я испытываю такое чувство, словно еду с готовой вот-вот взорваться бомбой. Она лезет в ширинку и хватает первое, что попадает в руки… не поиграть, а просто подержаться, удостовериться, что он там, что с ним все в порядке и он никуда не делся.

Ненавязчиво намекаю, что ей не мешало бы одеться или хотя бы прикрыться, хотя и ничего не имею против того, чтобы промчаться по парижским улицам с голой бабой. Останавливаюсь у тротуара напротив ее дома, и что вы думаете, на ней то же, что и было вначале… то есть ничего. Собирает одежду в комок, выходит из машины и, голая, чинно шествует к дому. Нахожу выключатель и еще минут пять переминаюсь с ноги на ногу, пока она ищет ключи.

Такой я Александру еще не видел. То есть сучкой она была всегда, но сучкой здравомыслящей и осторожной, из тех, что лезут в бутылку, стоит только запустить руку им под платье где-то, кроме их спальни. Не скажу, что я сильно удивлен. Я больше не пытаюсь их разгадать и просто трахаю. Выходит большая экономия сил и времени.

Отыметь бабу можно за двадцать минут, а теперь подумайте, сколько времени надо ломать голову над теми вопросами, что за эти двадцать минут залезут в голову.

Александра идет прямиком в спальню, поднимается по ступенькам, покачивая задницей прямо перед моей физиономией, и ляжки трутся друг о друга как детали некой чудесной машины. Боже, эти сучки… ни капельки уважения к мужчине… трясут окороками у вас под носом, ничуть не заботясь о том, что там с вами делается. Ноги у нее чуть ли не до колен перепачканы текущей из пизды смазкой, и меня одолевает желание вцепиться в манящую жирную плоть зубами и посмотреть, что будет, когда я отхвачу кусочек мясца для завтрашнего ленча.

В спальне она ведет себя так же сдержанно. Ложится и принимает такой вид, будто оказывает мне великую честь. Однако ж нервишки не выдерживают. Садится и начинает поигрывать сама с собой, теребит волосики и жадно наблюдает за тем, как я раздеваюсь. Дрожать она давно перестала, однако с бутылкой не расстается и то и дело прикладывается к горлышку.

Член у меня, учитывая подготовительную работу в машине, стоит столбом, а яйца как будто узлом завязаны. Зрелище настолько великолепное, что я, стащив одежду, становлюсь на пару минут перед зеркалом и просто любуюсь собой. Когда мужчина в такой форме, ему надо приглашать фотографа, чтобы держать потом карточку при себе и поглядывать на нее перед тем, как отправляться к боссу с просьбой о повышении жалованья. Да и внукам будет не лишним показать…

Александра разделяет мое восхищение, хотя имеет собственное представление о том, на что следует употреблять такое чудо. Хватает моего великана и, не дожидаясь, пока я лягу, тянет себе в рот. Вот же стерва… а сколько я потратил сил, прежде чем заставил ее отсосать в первый раз! Кладет голову мне на ногу и начинает заниматься с ним любовью. Стонет… ах, она могла бы сосать его всю ночь… Впрочем, у меня есть основания полагать, что так надолго это не затянется. Подкладываю под голову подушку и принимаюсь выбирать заколки из ее волос.

Спрашивает, обратил ли я внимание на женщину на алтаре. И как можно считать их кем-то еще, кроме как племенем полных идиоток, если даже та, у которой вроде бы есть какие-то мозги, формулирует вопрос таким вот образом! Отвечаю, что да, кажется, кое-что припоминаю… присутствие означенной персоны не осталось незамеченным.

— Она замужем, у нее есть ребенок, а муж… он ни о чем не догадывается. Шарентон бывает в их доме совершенно открыто, его все принимают за ее исповедника. Иногда исповеди затягиваются на несколько часов.

Александра снова наклоняется и лижет мне живот, потирая подбородком красную головку моего нетерпеливого друга. Маленький язычок змейкой проползает вниз по животу и ныряет в чащу. Жаль, что не удалось поприсутствовать на других празднествах каноника Шарентона, тех, в которых Александра принимала более живое участие. Интересно бы посмотреть на эту сучку, которая, стоит ей вылезти из кровати, разыгрывает из себя такую чинную дамочку.

Иногда в чертах ее лица появляется что-то от древних египтян. Может быть, дело в губах… они так интересно выпячиваются, нацеливаясь на член… или в особом угле зрения, потому что эта мысль возникает у меня лишь тогда, когда я смотрю, как она вылизывает язычком. Ей бы золотой обруч на голову, гадюку вместо безмозглого шишкаря для забавы да павлинье перо для щекотки.

Держа член в руке, она прикасается к головке губами… не спешит… у нас куча времени, хватит на все. В этом отношении Александра совершенно не похожа на современных девиц, которые вьются вокруг вас как мухи. Зрелой, в теле, женщине не подобает прыгать, уподобляясь резиновому мячику. Секс с Александрой приносит чувство удовлетворения; только с такими, как она, понимаешь, сколь мало дают взрывные перепихи на скорую руку, когда все кончается, не успев начаться. Фейерверками, может, и приятно любоваться, но если хочешь согреть задницу зимой, нет ничего лучше спокойного, медленного огня тлеющих угольев…

Когда она берет моего приятеля в рот, я уже знаю, что он выйдет оттуда мягкий и умиротворенный. Убираю ее волосы за уши, чтобы видеть лицо, и смыкаю лодыжки у нее на талии. Только тогда Анна в полной мере осознает серьезность моих намерений и пытается уклониться, увильнуть, получить сначала свое, а уж потом… Приходится применять силу и возвращать ее голову на место до окончательного урегулирования спорной ситуации. Следует борьба, мой друг окончательно утверждается в правах, утыкаясь носом в самое горло, и… вдруг дает залп. Тут уж Александра прекращает сопротивление и принимается задело по-настоящему, выкачивая из меня пинты спермы сосет так жадно, что возникает опасение, как бы безжалостная воронка не засосала и яйца. Во рту у нее булькает, урчит… ей мало того, что есть, дай волю — проглотит и меня самого.

Выбрав последние капли, Александра не успокаивается. Спрыгивает с кровати, прикладывается к бутылке и, возвратившись на место, начинает тереться об меня пиздой с такой настойчивостью, словно у нее там чесотка. Потом, не получив ответного сигнала, бросается на подушки, раскидывает ноги прямо у меня под носом и играет сама с собой. Ожидает от меня вполне понятных действий, но… Наконец, потратив несколько минут на демонстрацию анатомических функций этой своей части, издает горестный вздох. Сообщает, что иногда тоскует по детям. Жаль, что их здесь нет, что они далеко, в глуши… Будь рядом Питер, уж он доставил бы ей удовольствие, он знает, как и что. Или даже Таня… Маленькая проворная Таня с гадким ртом и ловким язычком… Да, грустно повторяет Александра, порой, даже понимая, что так было нужно, она скучает по своим деткам и ждет не дождется…

Спрашивается, а кто ей мешает. Насколько я знаю, Таня и Питер пошли бы на все, лишь бы вернуться в Париж, даже при условии, что их лишат привилегии забираться к матери в постель. По-моему, это совершенно глупо. Что-то я не замечал, чтобы одиночное заточение или ссылка оказывали на детишек такое уж благотворное влияние.

Скрытое приглашение остается без ответа, и Александра наконец задает вопрос в лоб: буду ли я ее сосать? Ответ — нет. Не знаю, давно ли каноник Шарентон удостаивал ее чести принять его священный член, но будь я проклят, если стану брать пример с Питера. В качестве любезности облизываю ей бедра… на них сохранился вкус пизды, а так как для Александры удовольствие по большей части состоит из предвкушения, то она почти счастлива. Пока я тружусь, она раздвигает ноги все шире и шире и даже засовывает в дырку палец.

Конечно, вечно так продолжаться не может. Александра слишком разгорячилась и согласна потерпеть не более нескольких минут. Она хочет, чтобы ее отымели, а палец в пизде — слабый заменитель того, что должно там быть. Берется за моего друга, теребит его, дергает за усики, вымаливает обещания, подкупает поцелуями… В общем, вскоре он поднимает голову. И тут Александра приходит в неистовое возбуждение, прыгает по кровати и в конце концов приводит ее в такой вид, словно всю последнюю неделю здесь стоял лагерем отряд бойскаутов. Она проползает между моих ног и рук, надо мной и подо мной, вертится, оставляя за собой пятна сока и запах пизды. Разумеется, я не выдерживаю, хватаю ее за что попало, переворачиваю на спину и запрыгиваю сверху.

Просто развести ножки и ждать Александра не согласна, зацепляет края щели пальцами и растягивает ее так, что мне становится страшно — дыра чуть не до живота. Потом устремляется в направлении на юг, как будто хочет нанизать себя на крюк. Промахнуться невозможно… с такой-то пиздищей. Мой штырь проходит через ее заросли, проскальзывает между сочных, набухших губ и продолжает движение, пока не оказывается полностью погруженным в нечто, более всего напоминающее горячее масло. Александра обхватывает меня руками и ногами, и мой член попадает в ловушку.

Насколько я могу судить, на сборище у Шарентона ее не трахали. По крайней мере ведет она себя так, как будто несколько последних недель пребывала в одиночестве. Наверное, гоблины — вопреки ее заявлениям — все же не способны дать то, что надо… похоже, духи недостаточно глубоко проникаются нуждами и потребностями плоти. Александра вертится, как девчонка с хула-хупом на талии, которой сыпанули под юбку пригоршню клещей… тискает груди, тычет их мне в лицо, просит пососать… Пыхтит при этом не хуже перегревшегося парового котла, у которого вот-вот вылетит предохранительный клапан. Щиплю ее за задницу, раздвигаю бедра коленом, а когда провожу пальцем по пушку над задним входом, она вскидывается так, что мы оба едва не сваливаемся с кровати.

Боже, ну и заросли же у нее! Просто чаща, куда без фонаря и соваться-то опасно. Если у Александры заведутся когда-нибудь лобковые вши, она станет их пожизненным приютом. Тот, кто попал туда, найдет обратную дорогу разве что с помощью мачете, если прорубит себе тропинку. В конце концов я все же добираюсь до места и некоторое время еще шарю на ощупь, чтобы определиться, туда ли попал. Потом просовываю два пальца… Александра издает такой вопль, словно ее скальпируют, но я отвечаю только тем, что отправляю на помощь двум первым еще и третий палец. Судя по тому, как им там просторно, ничего страшного не случилось бы, даже если бы компания удвоилась.

Мой шланг не выдерживает напора и разряжается прямо в матку. Александра еще крепче сжимает ноги и тоже кончает. Мы лежим, вжавшись друг в друга, и каждый раз, когда она начинает ворочаться, я шевелю пальцами в ее заднице. Такое чувство, что мы оба кончаем уже целый час.

Одного раза Александре сегодня явно мало. Она дает мне паузу, достаточно долгую, чтобы хлебнуть бренди, и все начинается заново… трется пиздой о мои ноги, прижимается и, главное, наполняет комнату горячим, душным, сладковатым запахом, который ползет из всех ее пор. Когда она трется о мой живот своей щеткой, ощущение такое, словно по коже возят кистью, только что побывавшей в ведерке с краской. Потом щетинки постепенно высыхают и делаются жесткими и колючими, как накрахмаленные.

Требует дать ответ, кто лучше трахается, она или Таня, маленькая пиздюшка, как называет ее Александра. Что такого особенного я в ней нашел? Ну ладно, был бы мальчишка… она бы поняла, как понимает Питера… в конце концов если уж Тане так хочется, пусть трахается с парнями своего возраста, но иметь дело с солидными мужчинами… какая мерзость… это одинаково плохо и для них, и для Тани. Что, скажите на милость, она будет делать, когда вырастет? Чем тогда будет удовлетворять свои аппетиты? И… но ладно, возвращаясь к началу, разве взрослая женщина, такая как она, не лучше удовлетворит потребности мужчины, чем какая-то тощая мокрощелка, которую и подержать-то не за что, соска, у которой…

Как, черт возьми, может мужчина ответить на такой вопрос? Таня — совершенно особый случай, к ней нельзя подходить с общепринятыми мерками, потому что нигде больше ничего подобного не найти. Спрашиваю, почему сама Александра так привязана к девчонке. А, ну это совсем другое дело! Здесь имеет место мотив инцеста. Будь Таня чужой, не ее дочерью, ничего бы и не было… совершенно ничего. Она могла бы спокойно разгуливать перед Александрой день и ночь в любом виде… Чушь собачья, да и только! Конечно, родственная связь служит удобным оправданием и, наверное, придает отношениям дополнительную остроту, но я нисколько не сомневаюсь, что Таня залезла бы к Александре в постель в любое удобное для себя время.

Александра ударяется в воспоминания. Похоже, дочка утаила от мамаши самые пикантные детали своих приключений с мужчинами, но ей все равно есть что рассказать. Для меня самая, пожалуй, интересная новость состоит в том, что каноник Шарентон, оказывается, оказывал на Александру немалое давление, убеждая вручить дочь заботам его и дьявола. Ей удалось отстоять девочку, прибегая к разного рода уловкам. Сейчас, конечно, это все в прошлом, но если бы меня сегодня вечером не оказалось рядом, с дрожью в голосе говорит Александра… ох, даже трудно представить, чем бы все кончилось.

За разговорами она снова распалилась да и меня немного разогрела. Мой набухающий член зажат у нее между ног, она трется об него так и не сомкнувшимися створками раковины… И вот уже без каких-либо с нашей стороны усилий лысый хрен просунул голову в щель. Я бы вполне согласился оттянуть ее вот так, с ленцой, однако Александре нужно совсем другое, энтузиазма у нее хоть отбавляй. В конце концов она просто забирается на меня и показывает, как, по ее мнению, следует этим заниматься.

Что может быть приятнее, чем лежать на кровати, предоставив разошедшейся не на шутку бабенке обрабатывать тебя со всех сторон. Делать вообще ничего не надо, все делают за тебя, причем в лучшем виде. Александра сама знает все приемчики, это вам не какая-нибудь соплячка, которой надо показывать, как что работает. К тому же она действительно старается не за страх, а за совесть, можно сказать, душу вкладывает и, главное, без всякой оглядки на честь, достоинство и прочее. На мой взгляд, если сучка трахает вас в такой позиции, то ни о каком достоинстве нечего и говорить, черт, его еще можно как-то сохранять, отсасывая из шланга, но в этой вот сумасшедшей скачке, когда все трясется и прыгает… нет, ни малейшего шанса.

Мне еще ни разу не попадалась женщина, которая, оседлав вас, не поддалась бы соблазну посмотреть, как там что происходит. Оставаясь сверху, вы можете драть ее неделю за неделей, и это не пробудит в ней абсолютно никакого любопытства, но стоит позволить ей сесть в седло, как она тут же начинает оглядываться — нет ли где зеркала. Александра не исключение; попрыгав пару минут, она соскакивает, хватает зеркальце с ручкой, возвращается и… Одного взгляда на то, что происходит внизу, оказывается достаточно, чтобы она почти кончила. Нет, так не должно быть, восклицает наездница, однако потом, присмотревшись получше, меняет мнение. А что, пизда у нее очень даже хороша, и полюбоваться на нее в действии — одно удовольствие.

Теперь ей не терпится понаблюдать, что случится, когда мы кончим… Впрочем, к нужному моменту глаза у нее стекленеют, так что цель эксперимента остается недостигнутой.

Несколько следующих минут ей ни до чего нет дела. Лежит на спине рядом со мной, раскинув ноги, словно охлаждая перегревшийся движок, потом выражает желание поговорить о Шарентоне. Ясно, что происходившее там никак не дает ей покоя, хотя она и уверяет меня, что в ужасе от этого безобразия… Конечно, Шарентон уже отымел каждую овечку из своего стада… надо быть полным идиотом, чтобы упустить такой шанс… а если кто-то еще кого-то не вздрючил, то лишь по чистой случайности. Какой ужас! Какая гадость! Теперь эта картина будет стоять у нее перед глазами. Она жутко перепугалась в первый вечер, когда ее схватили и понесли к… Ну, к тому… чудовищу… я, возможно, не обратил внимания… В него заливали освященное вино, которое затем изливалось через тот громадный член… Боже, она так напилась в первый вечер…

Спрашиваю, что она намерена делать теперь… может быть, вернется в лоно католической церкви? Нет, вряд ли… похоже, ее тяга к мистицизму сошла на нет. Что делать дальше, Александра еще не знает. Как на мой взгляд, не стоит ли отдать Таню в монастырь?

Таня и монастырь… большего абсурда не придумаешь. Девчонка совратит саму мать-настоятельницу… через пару Недель обитель превратится в сборище веселых подружек, и во всем заведении не останется свечи, которая не издавала бы странный запашок. Александра вздыхает и соглашается со мной. Но что делать? Что делать… такая дочка и у собственного отца отсосала бы.

Ей снова хочется. Чтобы привести мой член в рабочее состояние, она берет его в рот. Вывести беднягу из транса не так-то просто, но Александра настроена серьезно, и после разнообразных манипуляций, в ходе которых она разве что не проглотила предмет вожделения, он начинает наконец обретать нужные кондиции. Однако в тот момент, когда я уже готов к очередному испытанию, у Александры появляется не самая лучшая, на мой взгляд, идея. Пытаюсь ее остановить, но поздно — она втирает во влагалище несколько капель бренди. Интересно же посмотреть…

Эффект проявляется незамедлительно. Она роняет мой член, подпрыгивает, соскакивает с кровати и начинает метаться по комнате как сумасшедшая с громкими воплями. Зажав пораженное место руками, мчится к столику, хватает платок, начинает обмахиваться, осыпает себя пудрой и даже — что уже совершенно непонятно — забирается на стул и спрыгивает. Если бы такие пляски устроила Таня или даже Анна, было бы не так забавно, но Александра… такая уравновешенная дама!

В конце концов она все же возвращается в постель. Может быть… если я вставлю… Не заставляя просить себя дважды, загоняю по самую шляпку, и Александра визжит ‘на пределе голоса… теперь ей надо, чтобы я поскорее вынул. Ну уж нет! Заталкиваю еще глубже и ни шагу назад. Трахаю ее до посинения, и чем громче она пищит, тем больше мне нравится.

Дрючить сучку, которая так визжит и мечется, было бы еще веселее, если бы это не походило на попытку прокатиться на велосипеде по палубе попавшей в шторм яхты. Я уже выдавил последнее, а Александра все еще сучит ногами так, словно пытается добраться до пружин. Без всякого предупреждения запускаю струю.

Поняв, что происходит, она впадает в неистовство. Стараюсь успокоить… в конце концов горит у нее… с моей стороны это всего лишь акт милосердия… нельзя допустить, чтобы столь прекрасный инструмент пострадал… И что вы думаете — ей нравится. Вопли стихают… просит подлить еще… обхватывает меня руками… стонет, что кончает… Слышу, внутри что-то булькает.

Они все ненормальные, эти сучки… все и каждая. Что бы вы с ними ни делали — все отлично, все замечательно… Хотите, чтобы они приводили вам своих сестер или бабушек? Чудесно! Хотите шлепать их по заднице? Ах, сейчас сбегают за плеткой! Они благодарны вам абсолютно за все. Этому есть только одно объяснение — у всех баб мозги набекрень.

Эрнест лежит в постели с бутылкой, а на голове у него венок из высушенных розовых листочков. Когда я прихожу, он тянется к телефону, звонит и просит прислать девушек-танцовщиц. Увы, никто не появляется.

— Хм-м-м… странно, — говорит Эрнест. — Ладно, переживу.

Он прикладывается к бутылке.

Бедняга почти ничего не помнит, даже давно ли пьет, но с этим проблем нет — скажут на работе. В офисе с такими делами строго, учет налажен. Зато с гордостью заявляет, что помнит, почему пьет. Началось с того, что посочувствовал другу, а потом этот друг помирился с женой и бросил Эрнеста на произвол судьбы.

— Пригласил меня к себе домой пообедать, — рассказывает Эрнест, — и угадай, что случилось, когда мы пришли? Его сучку драли прямо на столе, на том самом столе, за которым мы собрались поесть! Ты когда-нибудь видел что-то подобное? Развалилась на столе, и какой-то парень дерет ее прямо у нас на глазах.

Сцена, по-видимому, еще стоит у него перед глазами, потому что Эрнест приходит в волнение и для успокоения нервов снова прикладывается к бутылке. Правда, на сей раз не забывает предложить и мне. Предлагает также, если у меня есть желание, сплести венок.

— Давай подискутируем, — продолжает Эрнест. — Ты заявляешь, например, что брак есть благородный и священный институт, а я отстаиваю противоположное мнение. — Он приподнимается, опираясь на локоть, оборачивает вокруг себя простыню наподобие тоги, но прежде чем мы успеваем приступить к диспуту, тема вылетает у него из головы. — Ну, и что ты думаешь о таких сучках? Тебе не кажется, что она совсем потеряла приличие? Уж могла хотя бы гостя не ставить в дурацкое положение. Нет же, не терпелось… Представь, ерзает по столу и визжит как поросенок на бойне, что неудивительно, потому как тот парень загнал ей по самые уши. И, разумеется, как всегда, первым в комнату вхожу я. Что делать? Откуда мне знать, что у них такое не в порядке вещей? Может, надо пристраиваться к парню и ждать своей очереди? Ты бы как поступил, Альф? В общем, решил я посмотреть, что будет дальше. Решил, что если муж снимет штаны, то, значит, все в порядке и мы так или иначе пообедаем после того, как ее оттянем. Слушай! Ты попадал когда-нибудь в ситуацию, когда какой-нибудь хрен начинает хвастать своим новым приемником или машиной и в решающий момент эта штука не срабатывает, ломается? Что говорят в таких случаях? Правильно, хрен разводит руками, чешет затылок и бормочет: "Как странно, такого с ней раньше не случалось". Вот так же повел себя и мой приятель… Мы сидим, хлебаем виски вместо обеда, а он повторяет: "Как странно, такого с ней раньше не случалось".

Эрнест делает наконец паузу, но, передохнув, заводит ту же песню:

— Потом мы напились, сняли какую-то шлюшку и уже приготовились ее трахнуть, как вдруг… как думаешь, Альф, что случилось? Мой приятель вдруг решает, что способен отодрать собственную жену лучше, чем какой-то там лягушатник. Говорит, что возвращается домой и покажет ей высший класс. Но, самое главное, даже не приглашает меня с собой! И это после того, как у нас не получилось с обедом, после всего того цирка на столе… В общем, проглотил пару тонизирующих таблеток и свалил… без меня. Вот тебе пример того, что может сделать стерва из приличного мужчины.

Где-то по пути домой Эрнест прихватил стопку открыток. Они лежат на бюро, и, выслушивая в третий раз одну и ту же историю, я от нечего делать начинаю их перебирать. Фотографии действительно классные, и шлюхи на них выглядят шлюхами, а не жалкими притворщицами, решившими продемонстрировать свои прелести. На середине первой дюжины… Анна! Испускаю вопль, и Эрнест, прервав рассказ, лезет посмотреть, что я там такое обнаружил… он, оказывается, про них и забыл.

Да, мир тесен, говорит Эрнест, отыскав в стопке еще пару карточек с Анной. Наверное, потому их и купил, что увидел ее. Та еще стерва, бормочет он. Будет ли нам от нее какая польза? Черта с два… может, от кого-то и будет, но только не от нее.

Ухожу, унося в кармане открытки с Анной и добрую половину бутылки виски в желудке. Эрнест достал из бюро еще бутылку и снова звонит, требуя прислать ему девочек. Отправляюсь в офис, а так как никаких дел там для меня никогда нет, пишу пару писем, прикидываясь, что работаю. Потом ухожу… искать то, сам не знаю что.

И сразу же на улице сталкиваюсь с Артуром. Говорит, что ищет меня, а возбужден так, что даже слова глотает. Прежде чем рассказать, в чем дело, ему требуется срочно выпить. Через дорогу есть бар, где у меня открыт кредит, однако ему так не терпится, что мы заходим в соседний с моей конторой, где кредит закрылся еще в прошлом месяце.

Оказывается, Артура навещала наша маленькая подружка Шарлотта. Его дома не было, но она оставила записку, приглашение нам обоим навестить ее по известному адресу. Артур настаивает на том, чтобы прочитать записку вслух… удостовериться, что он не пропустил что-то важное.

— Ты только представь, — взволнованно бормочет, — эта коротышка заявилась в дом, где я живу. Как по-твоему, что они там подумали, когда открыли дверь и увидели… Должно быть, решили, что я совсем спятил. Послушай, прочитай еще раз. Ну что это такое, если не приглашение на перепихон? Господи, разве я не говорил тебе, что она стерва? Говорил, верно? — Он залпом выпивает перно и заказывает еще. — Послушай, Альф, ты как сегодня? В порядке? Боже, у меня просто кишка тонка пойти туда одному… вот если бы ты смог составить мне компанию… — Смотрит на меня немного озабоченно, хочет понять, как я реагирую. — Послушай, вот что я тебе скажу… ты должен трахнуть ее первым. Мы заявимся вдвоем, ты ее оттянешь, а потом и я подключусь. Черт, я же не должен был ничего тебе говорить! Мог бы просто отправиться туда и поиметь ее сам. Но я так не поступаю, Альф. Послушай, ты когда-нибудь о таком слышал? Слышал о том, что карлицы такие ебливые сучки? Черт, я никогда и не думал, что у них есть сексуальная жизнь.

По-моему, Артур несет полнейшую чушь. Записка как записка, обычное приглашение, обещающее не больше, чем просто выпивку, а он уже невесть что себе вообразил. Хотя у Артура есть дар предчувствия, и его просто так со счетов не сбросишь, хотя вся затея с карлицей выглядит совершенно безумной… Короче, мы решаем нанести визит.

Шарлотта просто куколка. Если она и удивлена тем, что нас двое, то виду не подает. Говорит, что рада… не знала, чем себя сегодня занять. Едва мы располагаемся на стульях, как в комнату забредает полицейский дог ростом с человека и всем своим видом показывает, что не прочь съесть нас обоих.

Если бы угроза погибнуть от клыков зверя не была так велика, мы бы, наверное, изрядно позабавились, наблюдая, как наша хозяйка сражается с жуткой псиной. Она хватает его за ошейник, а пес без особых усилий отрывает ее от пола и начинает крутить вокруг себя. Шарлотта щелкает дога по носу, укоряет за отсутствие хороших манер, и он мгновенно успокаивается. Бедняжка свалилась бы замертво от одного его рыка, но нет — зверюга поджимает хвост и незаметно исчезает.

Шарлотта говорит, что его надо запереть, и бежит за ним, весьма соблазнительно виляя задницей. Артур наклонятся ко мне. Понятно, для чего в квартире держат такого пса, верно? Если бы для потехи, то такой крохе следовало взять что-нибудь игрушечное, вроде тех противных мексиканских крыс. Боже, шепчет он, заметил ли я, какая у сукина сына дубинка?

После второго стаканчика никаких сомнений уже не остается — Шарлотта напрашивается. Ведет она себя при этом так же, как и любая сучка в подобном положении. Смеется над всем, что мы из себя выдавливаем, даже когда ничего смешного нет.

Ах маленькая бестия! Устроилась в кресле, в котором поместилась бы пригоршня таких, скрестила ножки и задрала юбку так, чтобы и нам видно было, что там под ней. Жаль только, укладывать карлиц в постель мне еще не доводилось, а потому что делать дальше, я не представляю. Смотрю на Артура — Артур усмехается в ответ. Продолжаем пить ее скотч, между прочим, весьма недурной… Шарлотта не отстает… должно же на нее когда-то подействовать…

Эффект проявляется совершенно неожиданно: только что все было в порядке, а в следующее мгновение ее уже взяло. Что произошло, я понял только, когда потянулся, чтобы налить ей еще. Сижу спиной к Артуру… наклоняюсь, и тут она вдруг протягивает руку и хватает меня за ширинку. Удивительное чувство… крохотные пальчики подбираются к пуговицам, пробегают вверх-вниз… Я только смотрю. Она перекладывает стакан в другую руку и хитро улыбается, как будто у нас с ней общий секрет. Впрочем, тайное скоро становится явным; Артур, прищурившись, наблюдает за происходящим и вдруг испускает вопль:

— Эй, а как же я?

Малышка продолжает играть с ширинкой, и ручки у нее такие крохотные, что легко проскальзывают между пуговицами. Она демонстрирует это мне, одновременно мило улыбаясь Артуру.

А тот, похоже, позабыл о нашем джентльменском соглашении. Не успеваю я и глазом моргнуть, как Артур поднимается с дивана и садится на подлокотник кресла.

— Оставь в покое этого парня. Пощупай-ка здесь. — Он забирает у Шарлотты стакан и кладет ее руку на свою ширинку. — У него там нет ничего интересного… К тому же ты и сама не захочешь связываться с таким. Где он был на прошлой неделе? Знаешь? И никто не знает. Черт, да он, наверное, и сам не знает. Лучше потрогай здесь… так… сожми и увидишь, каким он станет большим.

Шарлотта хихикает и сжимает оба члена. И тут же прыскает со смеху… они оба слишком большие… Разве мы не видим, что она всего лишь маленькая девочка с очень маленькими амбициями? Артур моментально проявляет желание посмотреть на эти маленькие амбиции. Говорит, что впервые слышит, чтобы эти штучки так называли. Артур, похоже, уже пьян… думает, что кому-то его шутки кажутся смешными.

Амбиции Шарлотта показывать не хочет, зато согласна предъявить кое-что другое, чтобы мы получили некоторое представление об их истинных размерах. Подтягивает платье и демонстрирует изящные бедра. Нет-нет, говорит Артур, этого недостаточно. Я соглашаюсь с ним. Шарлотта сжимает ножки и поднимает платье еще выше, до трусиков. Такие, увидев, забудешь не скоро… сделаны, должно быть, из крылышек фей… на вид даже тоньше, чем шелковые чулки. До них и дотронуться страшно. А вот то, что под ними, выглядит более надежно. Надо проверить. Протягиваю руку… она вроде бы не возражает.

Шарлотта оставляет в покое наши члены и кладет руки на живот. Ну, теперь мы видим? Видим, какая она тоненькая? Разве может у нее быть что-то достаточно большое для того, о чем мы думаем? Измеряет пальцами другой показатель…

— Послушай, как насчет того, чтобы дать нам потрогать? — говорит Артур. — Хочу кое-что узнать. А ты… ты можешь еще раз пощупать мой… Ладно? — Он разговаривает с Шарлоттой как с маленькой девочкой, которая не все хорошо понимает. — Может быть, все так, как ты и говоришь, и она у тебя действительно очень маленькая, но мне все равно надо кое-что выяснить.

Шарлотта не позволяет ему забраться под трусики на том основании, что он грызет ногти — ей ни к чему затяжки. Поэтому она снимет их сама… никто не против? Нет? Хорошо. Упирается каблуками в подушку кресла, приподнимает задницу… Пока малышка вертится, я задираю ее платье к животу.

Мы с Артуром переглядываемся — волосы есть… вполне приличная лужайка. Протягиваю руку… Пока я исследую, что спрятано за кустиками, Шарлотта откидывается на спинку кресла и забавляется членом моего приятеля.

У нее прекрасная маленькая пизда. Впрочем, не такая уж и маленькая. Конечно, до настоящего размера ей далеко, однако никаких ассоциаций с детской щелочкой не возникает. Она, пожалуй, поменьше, чем у Тани, и помягче, хотя волосики вокруг гуще и длиннее. Провожу пальцем вдоль щели, слегка надавливаю и смотрю на Шарлотту — как она это все воспринимает.

Миниатюрная циркачка подмигивает. Нравится ли она мне? Когда-нибудь я встречу сучку, которая в такой момент задаст подобный вопрос, и ставлю десять к одному, что, когда это случится, она проглотит свою вставную челюсть, подавится ею и умрет. Спрашивать об этом то же самое, что спрашивать, нравится ли мне дышать. Пизда есть пизда, и они все хороши. Но Шарлотта действительно исключительный экземпляр, и я восхищаюсь ее аппаратом, восхищаюсь так же искренне, как восхищался бы изящными, совершенными по исполнению часиками.

Артур просто бесится от нетерпения. Шарлотта уже расстегнула пуговицы на ширинке и извлекла инструмент, но Артура куда больше интересует то, что происходит внизу. Похлопываю Шарлотту по заднице… она мягкая, как набитая гусиным пером подушка. Не удерживаюсь и щиплю… надеюсь, синяка не останется.

Артур подбирается поближе и с удивлением рассматривает диковинку. Советует Шарлотте сделать побольше фотографий… может быть, с приложением линейки… на таком можно состояние сколотить! Тем временем Шарлотта, справившись с пуговицами, выпускает моего дружка подышать свежим воздухом. Вздыхает: какой красавчик… Пусть она и коротышка, но между ногами чешется, как у всех.

Артур хочет перенести ее на диван и раздеть.

— Все будет в порядке, — уверяет он. — Дырка совершенно нормальная… мне приходилось иметь дело и с меньшими… Посмотри, член не такой уж и большой… скорее даже маленький… большим он просто со стороны кажется. Хочешь, Альф подтвердит.

Речь идет о штуковине, напоминающей красный пожарный шланг, однако — чудеса! — малютка Шарлотта находит его объяснения вполне логичными. Осматривает оба предъявленных для инспекции образца… мой она даже обхватить не смогла и держит за головку… и согласно кивает. Ну, пожалуй… Артур быстро добавляет, что если мы не сможем ее трахнуть, то просто полежим рядышком… побалуемся…

Шарлотта вытягивается во всю длину поперек дивана. Она такая маленькая, что не достает ногами до края. Снимаем с нее туфельки, они запросто помещаются у Артура на ладони. Трудно поверить, что в таком миниатюрном, игрушечном тельце может помещаться что-то настоящее, но стоит до него дотронуться, и вы чувствуете сочащееся горячее желание.

Карлицы, которых мне доводилось видеть, напоминали шотландских пони — кругленькие, толстенькие и довольно бесформенные… У Шарлотты же с пропорциями все в порядке, настоящая женщина в миниатюре. И фигурка неплохая, со всеми необходимыми выпуклостями. Однако же, едва начав, я начинаю чувствовать себя неуклюжим великаном.

У нее прекрасные груди. Такие маленькие, что прячутся под ладонью, но с учетом общих размеров вполне достойные. Член Артура на их фоне кажется бейсбольной битой. Зато когда начинаешь сосать… это что-то… такое ощущение, что она вся у тебя во рту.

Артур не унимается. Жаль, что у него нет с собой фотоаппарата… Нет, говорит он, никаких грязных карточек… всего один снимок… для себя… она и он на диване… Шарлотта возмущена. За кого он ее принимает? Впрочем, возмущение не мешает ей ухватиться за член, едва тот появляется из-под покровов одежды. Мы с Артуром устраиваемся по обе стороны, Шарлотта ложится, разводит ноги и пускает в ход обе руки.

Сунуть в дырку палец не составляет труда… смазки вдоволь, надо только приноровиться. Ей такая игра по вкусу. Откидывает голову и призывает нас действовать смелее.

Артур садится и начинает обнюхивать палец. Что-то бормочет… качает головой… заглядывает Шарлотте между ног… смотрит на меня. Догадаться, о чем он думает, нетрудно, парень всегда отличался излишней разборчивостью, граничащей с брезгливостью. Наконец, набравшись смелости, Артур наклоняется к Шарлотте и шумно втягивает воздух. Она обхватывает его ногами за шею и тычется пиздой в нос. Артур снова смотрит на меня и говорит, что если мне не нравится, то я могу заниматься этим сам с собой. Проводит языком по расщелине и начинает сосать… Я забавляюсь ее сиськами.

С такой куколкой играл бы весь день. Вот только мой солдат не понимает абстрактных ценностей. В его лысой башке всегда только одно… Он хочет трахаться, и спорить с ним бесполезно. Приходится ждать, пока Артур уберет свой нос подальше… Шарлотта все еще обнимает его ногами за шею; оба, похоже, довольны и не собираются думать о других. Вкус сладкий, информирует меня Артур, как у техасского банана. Это выражение он позаимствовал у Эрнеста… впрочем, проведя здесь несколько месяцев, все американцы начинают так разговаривать. В Париже каждый делает вид, что знает Штаты как свои пять пальцев.

Шарлотта спрашивает, думали ли мы, когда шли сюда, что все так вот и случится. Делаю Артуру знак прикрыть варежку, но этот болван уже клюнул и распинается вовсю… как мы все распланировали… как решили, что первым ее трахну я. Результат тот, что я и предвидел: она обижается на обоих, но главным образом на Артура. Вернуть ее в прежнее расположение духа помогает еще один стаканчик.

Артур по-прежнему лезет со своими расспросами. Конечно, нельзя винить человека за стремление к знаниям, но ему не хватает такта. В конце концов Шарлотта просит его огласить весь список… она ответит, а уж потом либо он прекращает относиться к ней как к уроду, либо убирается ко всем чертям. Я согласен с ней на все шестьсот семьдесят пять процентов. На ее месте я уже давно бы выставил обоих.

Первый вопрос, как нетрудно было догадаться, касается пизды. Артур хочет знать, все ли маленькие люди… такой термин представляется ему очень уместным и деликатным… имеют то же, что и Шарлотта. Похоже, что нет. У некоторых пиздищи огромные, размером со шляпу, у других же совсем крошечные, просто щелочки, даже без волос. То же относится и к мужчинам, говорит Шарлотта, так что самая большая проблема — найти подходящий размер…

Далее Артур интересуется, трахал ли ее когда-нибудь настоящий, полноразмерный мужчина. На этот вопрос Шарлотта предпочитает не отвечать, и по выражению лица Артура я вижу, что он собирается спросить о доге… Предвидя реакцию Шарлотты, хватаю ее, тяну к себе, а заодно советую Артуру обратиться с этим вопросом к самому догу. Черт, если так пойдет, идиот еще чего доброго спросит, сосала ли она резиновую куклу…

Похоже, луч света все же проникает в его тупую башку. Артур опрокидывает стаканчик и удаляется. Через пару дней я узнаю уже от Сида, что он, оказывается, осматривал ванную. Не хочется даже думать, что его там могло заинтересовать.

Шарлотте нравится обнюхивать мой член. Лежит, уткнувшись лицом в кусты, вдыхает запахи и щекочет яйца. Потом, решившись, проводит язычком по головке… пробует на вкус… открывает пошире рот, и… таким предложением грешно не воспользоваться. Она старается, сосет вовсю, как любая нормальная сучка… только вот выходит не очень… размер великоват… бедняжка едва не задыхается.

Когда она подлезает под меня и раздвигает ножки, у меня поначалу просто рука не поднимается. Лежу как бревно и только смотрю, пока Шарлотта не начинает ерзать и хныкать. Опускаюсь… подвожу… Чувство такое, словно собираешься трахнуть ребенка… нет, еще хуже, потому что ей уже совсем невтерпеж, и если не сработает… кто знает, как она себя поведет…

Мне даже страшно… а вдруг развалю ее пополам, как переспелый персик… хотя дело продвигается… поршень уходит все глубже, а Шарлотта даже не пищит. Набираюсь смелости посмотреть… со стороны все выглядит так, словно просовываешь в дырку воздушный шар…

Она кусается… требует трахнуть ее… распалилась так, что уже не остановишь, и никакие размеры ее не пугают.

Лиха беда начало… дальше все проще простого. Прежней она уже не будет; ее пизденка навсегда утратила первоначальное совершенство, но это не имеет значения, когда дошло до дела. Что толку хвастать чем-то, пусть даже и близким к идеалу, если не можешь этим пользоваться. Я задвигаю на всю глубину, и она охает, требуя наподдать еще. Другая на ее месте испугалась бы, а Шарлотте хоть бы хны. У крошки блядская натура, и если она чего и боится, то только того, что не получит по полной программе.

Куда поместился член, трудно даже представить. Если он не выскочит сейчас в горло, то я уже и не знаю, где его искать. Хватаю стерву за пухленькую задницу, поворачиваю на бочок и задаю по полной, невзирая на особые обстоятельства. Края пизды натянуты так, что и булавку не протолкнешь… да и кому придет в голову совать туда булавки? Дрючу так, что искры летят. Уж не знаю, кто ее сделал, но на такой прогон он явно не рассчитывал. Шарлотта вдруг начинает пищать… бьет мне по ребрам ногами… кончает, напоследок показывая, что и она тоже кое-что умеет.

Есть такие сучки, которые кончают так же долго, как и трахаются… Из дивана уже вата лезет… крик, гам, вопли, прыжки… все орет и скачет… Хорошо еще, что консьерж глуховат, а то бы решил, что здесь кого-то убивают. Пес начинает лаять, скрести когтями, того и гляди выскочит из… не знаю, куда она его спрятала… Все залито соком… пизда, задница, даже живот. Похоже, я добурился до какого-то источника.

У моего приятеля, не привыкшего к такой тесноте, что-то вроде икоты… тычется то сюда, то туда, но потом, сориентировавшись, задает ей такую трепку, что Шарлотта уже и не пищит, только беззвучно открывает рот. Перед глазами у меня расплывается, мебель начинает медленно покачиваться, будто танцует гавот…

Возвращается Артур, неся перед собой вздыбленный, как копье, член. Я сижу на диване, стараясь не шевелиться, чтобы снова не оказаться на качелях. Шарлотта лежит на спине, засунув ладошку между ног. При виде еще одного готового к бою оружия она вскакивает с дивана и мчится к Артуру. Какое непостоянство! Куда ветер подул, туда их и несет. Прижимается к нему… Роста ей хватает ровно настолько, чтобы конец доставал до 176. Целует Артуру живот, ниже… потом открывает рот и вот так запросто принимает…

Во время отсутствия Артур, должно быть, дрочил. Либо все дело в этом, либо он просто теряет самоконтроль, потому что не более чем через минуту его пушка выстреливает. Оба в экстазе… Шарлотта захлебывается, пытаясь одним махом проглотить добрую пинту спермы… А мне кажется, что я снова смотрю знакомую сцену из заезженного фильма.

Шарлотта спешит ко мне. Спрашивает, не желаю ли я, чтобы она отсосала. Ответить не успеваю — сучка уже забралась на колени и тянет мой огрызок в рот. Бормочет, что было бы неплохо, если бы я проделал то же самое с ней… подсовывает мне задницу, и в результате я вижу потолок через развилку ее ног. Пизда со спермой никогда меня не привлекала, так что покусываю бедра, чем доставляю почти такое же удовольствие. Она пускает слюни и воркует… до поры до времени…

Крохотных пальчиков едва хватает на то, чтобы сжать одно мое яйцо. Ей почему-то нравится его тискать… может, она думает, что таким образом выжмет из него еще немного спермы. Итак, одной рукой Шарлотта дергает меня за яйца, а другой ласкает моего дружка, наверное, рассчитывая на ответную любезность с его стороны. Я же между тем знакомлюсь с ее задним проходом. Дырка маленькая, в нее и гривенник не просунешь, однако Шарлотте мои исследования нравятся. Артур тоже проявляет здоровый интерec… осматривает… говорит, что было неплохо вставить туда клин, да вот только это невозможно.

Черт, кукольные пальчики сводят меня с ума… и миниатюрный эластичный ротик тоже… Мой шланг переполняется… вот-вот брызнет… а я и не удерживаю. Видеть, как она слизывает угощение с губ, как глотает, жадно, торопливо, — это что-то!

Только-только на вахту заступает Артур, как вдруг нашу идиллию нарушает страшный грохот. Чертов пес врывается в комнату, волоча за собой поводок, и по всему видно, что зверюга вознамерилась закончить то, что собиралась сделать раньше. Здоровый, как дом, дог устремляется прямиком к дивану. Мы с Артуром бросаемся в разные стороны, но его цель не мы. Чудовище прыгает на Шарлотту, и той уже не увернуться.

Артур хватает первое, что попалось под руку, — бутылку скотча — и замахивается… Но пес совсем не угрожает жизни Шарлотты… ему надо другое. Бедняжка не может ничего поделать… он знает, как с ней обращаться, и даже, на мой взгляд, действует весьма мягко, учитывая обстоятельства. К тому же Шарлотта его не боится… разве что дико смущена.

— Возьми и уведи его отсюда, — предлагаю я Артуру. — Он тебя не съест.

Артур вежливо просит меня идти к черту… с этим сукиным сыном он связываться не намерен. Между тем зверь уже исхитрился вставить свой очень красный и очень длинный штырь между ног нашей карлицы.

— Похоже, у него получится, — замечает Артур. — Эй, Альф, ты не думаешь, что нам стоит предложить ему стаканчик после того, как все закончится? Держу пари, у скотины богатый и, может быть, полезный опыт… послушать стоит.

— Уйди… пожалуйста… уйди… — хрипит Шарлотта. — Жак… о Жак, не надо! Прочь, негодник!

— Значит, ты так и собираешься сидеть и позволишь собаке взять то, что по праву принадлежит тебе? — спрашиваю я Артура. — И ничего не сделаешь?

— Да, собираюсь сидеть и ничего не делать… только смотреть, — отвечает Артур. — Ты видел когда-нибудь что-то подобное? Вряд ли. Разве что в каком-нибудь борделе. Но там это только шоу, а здесь все по-настоящему. И если ты думаешь, что я встану у него на пути, то ты сумасшедший. Посмотри, он вдвое крупнее меня.

Шарлотта просит нас уйти… умоляет… Дог уже занял позицию и дерет ее с неимоверной скоростью. В конце концов ей ничего не остается, как раскинуть ноги и отдаться на милость победителя.

— Послушай, придурок, — обращаюсь я к Артуру, понаблюдав за происходящим, — вся эта карусель закончится через пару минут. И знаешь, что будет потом? Ты видел его глаза? Нет? А я видел. Он проголодается как черт. Мне наплевать, что ты собираешься делать, но лично я сматываюсь.

Осторожно подбираюсь к дивану и собираю одежду. Артур после секундного размышления тоже начинает одеваться. Мы еще успеваем пропустить по стаканчику и даже пытаемся проститься с Шарлоттой. Она нас не слышит… обхватила косматую задницу и дарит ему свою любовь. Какие женщины милые, когда узнаешь их получше.

Выходим на улицу. Разговаривать не хочется. Проходим с полквартала, как вдруг Артур хватает меня за руку.

— Боже мой, Альф, ты только взгляни на ту сучку! Ну как? Ты бы хотел ее трахнуть? Черт, под этой задницей можно заблудиться. Вот что мне нужно в старости… чтобы такая согревала мою постель…

Сучка действительно внушает уважение. Но когда я закрываю один глаз и смотрю на нее снова, то ясно вижу, что в ней от силы пять футов и три дюйма…

У Анны депрессия. Старый хрен, у которого она на содержании, похоже, малость сбрендил, и она не знает, что с ним делать. Денег дает много и вообще не скупится, однако его занудство ее просто достало. Мы сидим в кафе, и она подробно излагает мне список претензий.

Во-первых, ему вдруг захотелось познакомиться с ее подругами. Считает себя эдаким ухарем, и стоит Анне представить его какой-нибудь девушке, как он сразу же начинает разыгрывать из себя бог весть кого и тянет бедняжку в постель. Ничего особенного в этом, намой взгляд, нет, да только девушкам нужны его деньги, а он злится. Думает, что во всем виновата Анна, что это ее рук дело и что его пытаются развести, как какого-нибудь сопляка… не может быть, чтобы такой молодец не мог получить свое бесплатно.

Ну и еще кое-что по мелочам. В общем, за свои деньги желает приключений в духе "Тысячи и одной ночи", только в новом, улучшенном варианте. Каждый вечер Анна должна рассказывать ему о своей сексуальной жизни, и у нее уже мозги завернулись придумывать всякие разные истории. Например, накануне, когда ее выгрузили из такси у самой двери… Он был прямо в восторге… разве что из пижамы не выскочил, когда ее увидел. Понятно, никаких объяснений не требовалось, все было ясно. Конечно, он сразу же ее отымел… с полным сознанием того, что последний раз — самый лучший, что это он подвел черту… Но еще ему, видите ли, нужно было обязательно услышать, как и что. Несколько часов не давал уснуть, все допытывался, как то и как это, а ей, пьяной и затраханной, если чего и хотелось, так только упасть и закрыть глаза. И когда она так и сделала, обиделся… мол, раз уж столько не спала, пока с ней всякое там выделывали, то уж могла бы потерпеть еще немного и обо всем ему рассказать… доставить удовольствие…

Когда он приглашает к себе знакомого, какого-нибудь бизнесмена, Анне положено устраивать перед гостем спектакль.

Ему хочется похвастать, показать ее каждому, и все бы ладно, да от нее требуется демонстрировать неугасимую страсть и неутолимое желание. И вот она должна ходить вокруг него кругами, принимать разные позы и вообще вести себя как сучка весной… тереться об него, позволять ему запускать руку ей под юбку, даже время от времени хватать его за яйца. Потом она удаляется в другую комнату и зовет его оттуда, а он извиняется и мчится как бы поиграть со своей кошечкой полчасика. Иногда у него что-то получается, и он втыкает в нее на полпальца, но чаще дело ограничивается тем, что старый пень стаскивает с нее блузку или мнет платье. Потом они возвращаются к гостю… он застегивает пуговицы на ширинке, а Анна обязана делать вид, что ее только что пропустили через стиральную машину.

Теперь у него появился еще один чудненький план. Хочет, чтобы Анна привела какого-нибудь молодчика с дубинкой в штанах и дала ему прямо в их спальне… Пусть он отымеет ее по полной, а папочка все это время будет сидеть в шкафу и наблюдать. Разумеется, Анна ответила категорическим "нет". Она прекрасно представляет себе всю ситуацию: пока они будут трахаться, ее мудак займется собой, а потом, в конце сеанса, выскочит из укрытия и разыграет оскорбленного любовника. У себя дома, говорит Анна, он, может быть, даже наберется смелости съездить сопернику по физиономии или даже выстрелить. А если попадет, то французский суд, разумеется, встанет на защиту поруганной чести.

Верится в такое с трудом, но Анна говорит, что если бы я знал ублюдка, то поверил бы на все сто процентов.

Пока пьем кофе, я показываю ей карточки, те, что купил где-то Эрнест. При виде их Анна чуть кипятком не писает, — так она и знала, что они, некие ее приятели, выкинут что-нибудь эдакое. Говорили, мол, никто ничего не узнает, что фотографируют так, для смеху… Ладно, теперь и она, если встретит кого из них, просто так, для смеху, отрежет ему яйца. Теперь, когда половина парижских недоумков дрочат, глядя на нее… Она уже представляет, как карточки гуляют по всему городу, как ее узнают на улицах, показывают пальцем… Впрочем, худа без добра не бывает… ее "кормилец" будет счастлив… такие вещи в его вкусе.

Уже собираемся уходить, когда на нас натыкается Рауль. Он явно хочет что-то мне сказать и заказывает выпивку. В присутствии Анны Рауль немного робеет, поэтому она, извинившись, оставляет нас наедине.

Оказывается, в Париж вернулась его невестка, и теперь у Рауля появилась возможность расплатиться со мной за уроки испанского. Рауль прощупал почву, закинул удочку и обо всем договорился. Она вовсе даже не против. Не знаю, что он там обо мне наговорил, но… почему бы и нет? Рекомендации Рауля достаточно, чтобы она перепихнулась бесплатно. Рауль по-прежнему надеется, что когда-нибудь уедет в Америку и будет продавать там пылесосы.

Предупреждает, что идти к ней домой не стоит. Слишком рискованно… да и мне лучше не знать, где она живет. Меня такой расклад устраивает… ей тоже лучше не знать, где я живу… по крайней мере пока я не увижу, что она собой представляет и какова в деле. Договариваемся встретиться на углу улицы Кювье и набережной Сен-Бернар завтра, в восемь вечера.

— Имей в виду, — говорю я Раулю, — увижу какую-нибудь старую кошелку, разворачиваюсь и сваливаю. Никаких обязательств я на себя не принимал. Уговор такой: это она меня трахает, если я захочу.

— Нет-нет, никакая она не кошелка, очень даже симпатичная. Подожди, вот увидишь. И трахать ее одно удовольствие, сам убедишься. Мой брат, он до сих пор считает ее классной сучкой, а ведь он на ней женат.

— Она знает мое имя? Может, думает, что мне деньги девать некуда… чем ты ее так зацепил? Уж больно легко получилось…

— Не беспокойся, Альф, я все устроил как надо, в лучшем виде. Богатым она тебя не считает, знает только имя, но уже мечтает о тебе. Я ей такого про тебя нарассказал… Многого не требуется, ты только отъеби ее как следует. И еще, Альф. Может, я тоже кое-что с этого получу, а? Она же не захочет, чтобы моему брату стало известно… Если бы бакалейщик отпустил мне кое-что без расписки…

— Мне наплевать, как она договорится с бакалейщиком, меня интересует, что получу я. Проблемы мне не нужны.

— Никаких проблем! Можешь поверить, Альф. Она хорошая девочка. Я же знаю. Ходит в церковь…

— А в рот принимает?

— Конечно. Конечно, принимает, говорю же, хорошая девочка… ходит в церковь…

Возвращается Анна, и Рауль убегает, потому что у нас дела.

Двух ее подружек нет дома, на двери висит записка: нас просят войти и подождать, они скоро вернутся. Устраиваемся на диване, ждем. От нечего делать Анна начинает рассматривать карточки. Ужасно, говорит она, подумать только, такая гадость разошлась по всему Парижу, а может, и дальше. Качает головой… бормочет… перекладывает… Терпение у меня уже на пределе. Ясно, что к добру это не приведет… все равно что болячку чесать, а уж если так хочется, то от зуда есть средство получше, чем себя на открытках разглядывать.

Анна твердит, что нет… нельзя… не стоит, но при этом активно не противодействует, так что вскоре мы оба оказываемся на диване. Стягиваю с нее панталоны, оголяю задницу; она достает мой прибор и начинает причесывать растительность… И тут вваливаются ее подружки. Совсем молоденькие сучки, каждой лет около двадцати.

Контакт устанавливается сразу. В такой ситуации иначе и быть не может. Моего дружка Анне еще удается как-то вернуть на место, однако с ее штанишками такой фокус не проходит. В конце концов она встает, задирает юбку и натягивает ее на задницу. Меня представляют хозяйкам, которые оказываются американками. Одну зовут Джиной, другую — с первого взгляда видно, что она лесбиянка — Билли.

Джина — миниатюрная блондиночка, вся ее одежда, похоже, на размер меньше нужного, но формы как-то помещаются. Билли тоже фигуристая, однако предпочитает приталенный костюм и галстук. Уже потом Анна рассказывает, что у Билли есть деньги, а у Джины нет, так что первая платит по счетам, а вторая в нужное время расставляет ножки.

Что она делает это в охотку, я понимаю в первую же минуту. Так как все стоят, то и мне садиться вроде бы неудобно, и вот, пока я стою, Джина пялится на мою ширинку так, словно оттуда вот-вот чертик выскочит. Потом вежливо спрашивает, действительно ли она видела то, что видела, или ей просто померещилось. Анна отвечает, что да, все самое настоящее, и не желает ли Джина взглянуть еще разок. Маленькая сучка улыбается, подмигивает мне и говорит, что, пожалуй, немного подождет.

Я вообще не знаю, зачем мы сюда притащились. Анна обещала познакомить меня с подругами, но все складывается так, будто нам просто негде больше поиграть в веселые игры. Билли хвастает двумя книжками, которые сама проиллюстрировала… оказывается, лесбиянки лучше других умеют изображать, как люди трахаются. Еще одна загадка без ответа. Анна тоже смотрит на картинки… любой, кто когда-либо сосал член, сразу поймет, что художник никакого опыта не имеет, говорит она. Билли требует провести демонстрацию, но Анна вместо демонстрации предлагает ей взглянуть на фотографии. Достает карточки и отдает Билли. И эта сучка только что твердила, что готова на все, дабы изъять их из обращения!

Чуть ли не час треплемся о том о сем, пока Джина наконец не решается озвучить то, что у нее на уме. Все это время Билли обхаживала ее и так и эдак, разве что не раздела, и каждый раз, когда она трогала подружку за задницу или просто проходила мимо, Джина поворачивалась и бросала в мою сторону призывные взгляды. Почему бы нам, говорит теперь Джина, не расположиться поудобнее и не заняться чем поинтереснее? Или так и будем ходить вокруг да около?

— Уж и не знаю, что с ней делать, — замечает Билли. — Едва увидит мужчину, как тут же хочет раздеться.

— Она ревнует, — объясняет Джина. — Считает, что я должна раздеваться только перед ней, и точка. Но мне доставляет удовольствие снимать с себя одежду. Я и сейчас хочу все снять…

Снова смотрит на меня. У меня в штанах вырос настоящий дирижабль, и попытки всунуть его в брючину ни к чему не приводят. Что делать, не представляю. В такой переплет еше не попадал. С каждой из них поодиночке я бы справился без проблем, однако три… К тому же Джина не единственная, кто напрашивается на трах. Анна тоже хочет, да и у Билли что-то такое на уме… хотя одному богу известно, что именно.

Билли ловко перехватывает инициативу. Вот уж стерва, сама не своя становится, чуть ее Джина на пару штанов посмотрит. Вдруг ни с того ни с сего обхватывает подружку за талию и швыряет на диван. Прямо-таки апаш какой-то.

— Ну, дрянь этакая, держись! — кричит она, когда Джина начинает брыкаться. — Хочешь, чтобы он увидел? Ладно, я тебя раздену!

Лично я не подошел бы к этой дикой кошке ближе чем на три фута. Каблуки у нее будь здоров, так и рассекают воздух… молотит вовсю, будто вознамерилась срубить Билли голову. Но Билли ее не боится… наверное, такие игры у них обычное дело… черт, кто их разберет. Впрочем, шоу получается премиленькое. Джина подтягивает юбку повыше, чтобы получить свободу маневра… надо признать, бедрышки у нее такие же аппетитные, как и все прочее. Тем не менее Билли удается протиснуться между ними, и теперь у Джины нет ни единого шанса. Билли шлепает Джину по всем голым местам, и пока та крутится ужом, стараясь выползти, прыгает на нее сверху и переходит к делу.

Схватка двух этих сучек — волнующее зрелище; Анна в конце концов не выдерживает, подбирается ко мне и хлопается на колени. Течь она дала еще раньше, когда мы только начали, а сейчас из нее просто хлещет… сок течет по бедрам… едва ли не до колен, а пахнет от нее как от постели, на которой вы три ночи гоняли какую-нибудь блядь. Хватается за спасительную соломинку, что чуть не толще руки, начинает разогревающие процедуры. Я тянусь к ее панталонам, но их уже нет, Анна сама позаботилась…

Между тем Джина не сдается. Понимая, что помешать Билли нельзя, она меняет тактику и сама начинает ее раздевать. Через пару минут на обеих нет юбок, однако борцы продолжают кувыркаться с голыми задницами, пока не лишаются и того, что прикрывает верх. Пусть Билли и лесбиянка, но у нее все в порядке, и даже зная, что ее интерес ко мне равен нулю, я нет-нет да и поглядываю на открывшиеся виды. Этот поросший кустиками холмик создан для того, чтобы воткнуть в него древко. Мой лысый друг придерживается того же мнения… он и без стараний Анны уже вскочил бы и доложил о готовности.

Сражение завершается. На Джине не осталось ничего, а на Билли чертовски мало. Билли призывает нас с Анной посмотреть на ее поверженную противницу. Хотим услышать, как она вопит? Щиплет за груди. Или хотим увидеть ее пизду? Просовывает руку под ногой и щекочет снизу. Начинает разглаживать волоски… так аккуратно, как будто собирается их пересчитать. Запускает палец в щель… Джина затихает.

Анна дотянула подол до живота и теперь стаскивает платье с плеч, высвобождая свои роскошные груди. Билли ложится поперек Джины и смотрит на Анну. Джина засунула руку между ног Билли, но что она там делает, я не вижу. Анна хочет, чтобы я уделил внимание ее грудям… наклоняется, трясет ими перед моим носом.

— Ты с ней когда-нибудь баловалась? — шепотом спрашиваю я. — Смотрит она на тебя так, словно готова проглотить.

Кажется, это не мое дело. Анна укоризненно качает головой и не отвечает. Зато еще шире разводит ноги, чтобы Билли могла углядеть все детали. Те две сучки уже перестали драться и теперь лежат, притихшие, и снимают остальное, пока не остаются абсолютно голые, как общипанные цыплята. Анна скатывает чулки. Потом решает, что лучше снять заодно и платье. Я не из тех, кто стоит в стороне от мировых тенденций, поэтому тоже разоблачаюсь. И пока я это делаю, они, эти три бляди, замирают и только пялятся, раскрыв рты… Джина вскрикивает и прыгает на диван. Ей хочется этого… Этого!

Билли говорит, что, может быть, ей и дадут немного попробовать, если она будет хорошей девочкой. Черт, я бы предпочел угостить плохую девчонку. Анна проскальзывает между коленей и начинает тереться щекой о мой штандарт, одновременно косясь на подружек. Джина вдруг хватает Билли за задницу, обнимает, и они начинают слюняво, как школьницы, целоваться. Трутся друг о дружку животами, грудями, пиздами… трутся так, что скоро и волос не останется… Обидно, такие старания и никакого результата.

— Покажи им, что ты со мной делаешь, — говорит Джина. Господи, другие на их месте попытались бы вести себя поскромнее, но только не эти стервы. Джина раскидывает ноги и ложится на спину. Билли, со своей стороны, тоже не скрытничает. Чего стесняться — вот она, большая тайна.

Ее пальцы долго играют в прятки в оперении Джины. Обычно у блондинок — сужу по собственному опыту — кустики так себе; Джина исключение. Конечно, матрас ими не набьешь, но все же… Билли тычется в них лицом, кусает подружку в живот, а потом целует прямо в линию разлома. Нас с Анной как будто и нет. Билли присасывается к щели, /и все остальное перестает для нее существовать. Какое бесстыдство. Впрочем, достаточно было посмотреть на ее костюмчик и походку чуть вразвалку, чтобы понять — такая любит совать нос под юбку.

Анна поглядывает на диван, однако не забывает и о моем приятеле. Запускает его в ложбинку между грудями и обхаживает там со всей любезностью. Ее груди приспособлены для ебли лучше, чем иная пизда, так что все довольны… Время от времени Анна наклоняется и целует бодрячка в красный, как у пьяницы, нос.

Джине, похоже, надоело. Неудивительно… если вам каждый вечер — ну, пусть даже не каждый, а через раз — вылизывают между ног, когда-нибудь это надоедает, как и все на свете. Спрашивает, почему ей нельзя потрахаться… и вообще не пора ли поменяться.

Билли согласна. Говорит, что давно пора, и, прежде чем Джина успевает сообразить, что происходит, вскакивает и сует ей свою задницу прямо под нос.

— Я тебя знаю, стерва, — приговаривает Билли. — Хочешь показать ему, какая ты хорошая девочка! Тогда не капризничай и пососи у меня. Согласна? Грязная лизунья. Помнишь, что случилось, когда к нам приезжала моя сестра? Да, в первую же ночь. А чему тебя научила Аннета? Разве не тебя я застукала под юбкой Бебе? Не ты ли сама пригласила Мег? Если уж на то пошло, кто из моих друзей тебя еще не сосал? Не помнишь? Я тебе напомню. Ты сучка, да, ты блядь! Но не думай, что тебе это сойдет с рук. Стоит тебе прогуляться отсюда до угла, как ты возвращаешься либо с вымазанным носом, либо со спущенными трусиками…

Анна продолжает баюкать мой член, потом вдруг открывает рот и просит меня отправить его туда. Я так спешу, что заталкиваю лысого чуть ли не в горло. Джины почти не видно… только задница да дрыгающие ноги, но о том, что там происходит, можно догадаться по доносящимся из-под Билли звукам. Билли сжала голову Джины коленями точно жокей и, подавшись вперед, подпрыгивает… Для полноты картины не хватает только шпор и хлыста.

Анна вскакивает… Как раз вовремя, потому что через минуту я бы кончил. Идет к дивану, я за ней. Глаза у Джины закрыты, и пизду она сосет с блаженным видом, словно спелую грушу. Как-то не верится, что ей это не по вкусу.

У Анны безумная идея. Хочет, чтобы Билли пососала у меня. Сам бы я никогда такое не предложил, однако у Анны есть сильный аргумент: сама она вполне нормальная, но готова признать, что отсасывала у женщин, и не собирается от этого отказываться. Из всего сказанного логично вытекает, что Анна, возможно, имела кое-какие отношения с Билли… Если так, если Анне позволительно сосать пизду, то почему бы и Билли не пососать хуй?

Надо отдать должное, Билли способна слушать голос рассудка, что у лесбиянок встречается не часто. Другая на ее месте взвилась бы до потолка, услышав подобное предложение. Она спокойно кивает и на некоторое время погружается в раздумья. Потом поднимает ногу, переносит ее через распростертую Джину, спешивается… со стороны это выглядит именно так… и сосредоточенно рассматривает мой член.

— Знаешь, я, пожалуй, согласна, — говорит она. — Если, конечно, Альф не против.

Если я не против!.. Господи, я вполне благоразумный человек… даже не припомню, отказывал ли когда-нибудь кому-то в такой любезности, как пососать мой хрен.

Билли говорит, что в подсказках с галерки не нуждается, теоретическая часть ей знакома, и помощь тоже не нужна. Она опускается передо мной на колени, смотрит на предъявленный ее вниманию образец и переводит взгляд на меня. В глазах у нее появляется томное, мечтательное выражение. Не будь я на сто процентов уверен в ее приверженности лесбийским утехам, решил бы, что она в восторге от моего молодца и уже глотает слюнки, предвкушая близкое знакомство. Билли начинает с ним забавляться, но не по необходимости, а руководствуясь, наверное, некими теоретическими постулатами. И тут… вот он я, вошел без стука.

Сказать нечего, Билли умеет устраивать убедительные представления. Она урчит, сопит, пускает слюни и выделывает языком такие фигуры, как будто ничего вкуснее в жизни не пробовала. Обнимает меня за ноги, трется грудями о колени, тискает яйца, и если отрывается от шланга, то только для того, чтобы обмусолить мои шары или облизать живот.

Если судить по ее собственным стандартам, Билли — грязная сучка. Такие всегда слоняются по барам, пожирая голодными глазами приглянувшуюся подстилку, угощая ее выпивкой перед тем, как изложить свою проблему. Мне всегда было любопытно, что будет, если устроить им хороший прогон. Одна беда — к ним не подойдешь. Некоторые очень даже ничего, но скорее какой-нибудь хмырь в метро откликнется на вашу просьбу снять штаны, чтобы вы могли сгонять передним всухую, чем такая дрянь допустит мужика к себе под юбку. Уж можете мне поверить. Я пробовал.

Даже Билли, если ее теория хоть отчасти верна, должна понимать, что случится, если она будет продолжать в том же духе. Джина и Анна ждут не дождутся, когда же я кончу. Не хочу никого разочаровывать и сдерживаюсь, пока яйца только что в пружины не скручиваются: пусть получит все и сразу.

Билли знала, о чем говорила, предупреждая, что помощь не потребуется. Я уже готов схватить сучку за волосы, если надумает схитрить, когда орудие дает залп, наполняя ее рот густой спермой. Она даже не пытается дать задний ход… скорее наоборот. Бросает взгляд на Джину и, обнаружив, что та не сводит с нее глаз, проглатывает всю порцию. Джина хватает Анну за сиськи, и я с любопытством жду продолжения, но… ее останавливает страх перед Билли. Едва успеваю слить, как Билли устремляется к подружке — не для того чтобы присосаться к другому источнику, а чтобы смачно поцеловать ее в губы! Они начинают обниматься, вертеться как угорелые и облизывать друг дружке язык. Джина шепотом обзывает Билли грязной извращенкой и членосоской.

Картинка была бы совсем идиллической, если бы не вмешательство Анны, которая, судя потону, чувствует себя лишней на этом празднике. Жалобно стонет, что у нее тоже чешется, и не будет ли кто-нибудь так добр… Билли обнимает бедняжку, потом объятия становятся взаимными, и вскоре голова Билли уже оказывается между ног Анны и наоборот.

Джина устроилась позади Билли… играет на собственных инструментах… Боже, присутствуя на такой выставке, невозможно оставаться безучастным зрителем. Присоединяюсь и цепляю Джину. Мой боец еще не в форме, но маленькая тварь знает, как привести его в чувство, с таким набором средств! Раскидывает ножки, приглашая меня заняться цветничком, а сама берется за массаж.

Горячая штучка эта Джина. Через несколько минут мой дирижабль уже готов взорваться, если не попадет в пункт назначения. Джина пыхтит как собачонка… ноги развела так, что вот-вот треснет пополам… Запускаю пальцы в дырку, и они уходят в никуда — Билли разработала шахту на славу. Хорошенькая пухленькая пизда… Если мне что и не нравится, так это костлявые сучки, у которых и нет ничего, кроме клочка перьев да дырки, пробитой не иначе как палкой.

Билли против наших с Джиной игр не возражает. Так запуталась в Анне, что до остального ей и дела нет. Анна за нами наблюдает, а вот Билли и не видит, что я уже вскарабкался на ее подружку.

Поначалу Джина ведет себя пассивно. Подняла колени, облегчив мне доступ, но дальше этого ее сотрудничество не идет. Дает себя трахать, но сама не трахается. Притом что я стараюсь вовсю… каждый раз прохожу всю дистанцию. Края ее пизды подвернулись, трещинки законопачены волосами… Дрючу так, что у нее язык болтается… И только когда я выхожу на финиш, она подключается и начинает подмахивать. Впечатление такое, что я трахаю сразу всех фурий.

Глядя на нашу бешеную скачку, Анна резко оживляется, как будто ей перца под хвост сыпанули. Растягивает пиздищу до невероятных размеров, так что Билли может просунуть голову в эту зияющую бездну. Потом кончает… пытается встать… Билли цепляется за нее, словно хочет забраться на плечи… Анна отталкивает ее, но та все равно слизывает стекающий по ногам сок.

Закончив, Билли поворачивается и, видя, что вытворяем мы с Джиной, отпускает несколько проклятий, которым явно недостает мужской крепости и выразительности. Только женщины способны так безответственно обращаться с языком; но все же кое-что проясняется. Нельзя сказать, что она злится… Похоже, две эти сучки получают особый кайф только тогда, когда либо плюют друг дружке в лицо, либо мутузят одна другую. Джина не обращает на нее внимания и добавляет жару. Потом забрасывает мне ногу чуть ли не на плечо, чтобы Анна и Билли полюбовались происходящим во всех подробностях… и мы оба кончаем.

Ей нужен мой адрес! Это первое, что говорит Джина после остановки. Черт, я не могу не дать адрес такой классной телке… Странно, Билли даже бровью не ведет. Если кто и ревнует, то Анна. Спрашивает Билли, не боится ли та потерять подружку… такой риск…

— Ее надо трахать, — говорит Билли, поглаживая Джину по голове. — Я вовсе не против, чтобы она ходила куда-то перепихнуться. Чего я не выношу, так это того, что она путается с лесбиянками. Ты и сама, Джина, знаешь, что делать.

Джина знает. И тут же подтверждает это на практике: смахивает с лица волосы, чтобы не мешали, наклоняется и приникает к пизде Билли. Она еще не совсем отошла после нашего гона, но сосет до тех пор, пока подружка не кончает.

Прошлый вечер, около восьми. Верный обещанию, стою у входа в Ботанический сад. Пятнадцать минут… полчаса… Прождал целый час, а та дрянь так и не появилась. Черт, людей, которые не приходят на встречу, надлежит сажать в тюрьму. Они ничем не лучше воров, которые вытаскивают деньги у вас из кармана. Нет, они даже хуже воров. Из-за них вы впустую растрачиваете свою жизнь. Час здесь, пятнадцать минут там… в результате получаются годы. Годы, выброшенные на ветер. Вот она украла у меня час, и где, черт возьми, я возьму другой, чтобы компенсировать потерю? Господи, я же не собираюсь жить вечно, у меня осталось не так много часов, чтобы разбрасываться ими направо и налево.

Женщины о таких вещах никогда не думают. По-моему, им и в голову не приходит, что когда-то их жизнь подойдет к концу. То есть, может, они об этом и догадываются, однако воспринимают неизбежность совсем не так, как мужчины. Если мужчина не пунктуален, то он еще и ненадежен, никчемен, жалок, ленив и имеет добрую дюжину других недостатков. Но женщины… даже самая толковая — толковая в мужском понимании — может заставить вас протолочься в ожидании целый час и не испытать при этом ни малейших угрызений совести.

В девять покидаю чертов угол. Есть дела получше, чем весь вечер расхаживать бесцельно по тротуару. Хорош Рауль! Отлично все устроил. Впрочем, в Париже поговорка "поезд ушел" не действует. Ушел один — придет другой. Достаточно зайти в уборную при любом кафе, чтобы увидеть на стене список адресов… причем они вовсе не вымышленные, как в Америке. (Интересно, что за бляди скрываются за этими адресами? Пожалуй, стоит проверить.) Шлюхи здесь везде… вы можете заплатить им, а можете получить даром, все зависит от остроты нужды, и если желудок у вас порой урчит от голода, как часто бывает и в Америке, то постель пустой оставаться не должна.

Итак, несмотря на то что невестка Рауля не явилась, я вовсе не расстраиваюсь. Примерно час спустя, пропустив несколько стаканчиков, нахожу то, что нужно. На самом деле она и не шлюха вовсе, а просто голодная. Не красавица, но и не страхолюдина; молода и, похоже, иногда даже пользуется мылом. Плачу за ужин, мы идем ко мне, и дальше по программе… И все-таки жаль, что та сучка не пришла…

Сегодня утром в комнату, как всегда, танцующей походкой вплывает Рауль. Счастливый и довольный, цветет и пахнет. Сукин сын… Спрашивает, как все прошло вечером.

— О старина! О! Ну, Альф? — говорит он, грозя мне пальцем. — Как она тебе? Все, как ты и думал? Вот видишь, когда задело берусь я… Надеюсь, в следующий раз ты мне поверишь… — Проходится по комнате, стреляет сигарету. — А ты ей понравился. Я видел ее сегодня. Сразу скажу, она от тебя без ума. Только считает, что ты малость сумасшедший. Одно плохо… очень плохо. У нее на заднице такие синяки! Альф, как она объяснит их брату? Хотя, знаешь, это ей тоже понравилось. Завтра все уже будет забыто, просто не надо было так сильно прикладываться. В следующий раз будь поосторожнее. И ради бога, отведи ее в другой отель… в этом у нее нашлись знакомые.

— Хватит придуриваться, черт возьми! Послушай, Рауль, передай этой сучке… А, черт, передай что хочешь. Я проторчал там битый час…

— Час? Нет, Альф, какой час… Мы же договаривались на восемь.

Рауль продолжает распинаться, и до меня наконец доходит, что он действительно думает, будто я прошлым вечером был с его невесткой. Ему даже подробности известны. В конце концов я ввожу его в курс дела и долго убеждаю, что отнюдь не шучу. А когда говорю, что провел ночь с другой шлюшкой, он даже залезает на кровать и обнюхивает простыни. Убедившись в моей правоте, Рауль начинает бушевать.

— Но ее же трахнули, Альф! Честно… Отымели по всем статьям! Ты бы посмотрел на нее сегодня утром! Черт, я думал, ты шутишь. Меня-то ей не перехитрить. Ты понимаешь, что случилось? Ее трахнули! Обманули!

Хочет знать, кому я рассказывал об этом свидании. Никому. Тогда на каком углу я стоял? Да, точно, и она была там. И так минут десять. Рауль не видит в случившемся ничего забавного, а мне в такой ранний час как-то не до смеху.

— И как же нам быть? — спрашиваю я. — Должок-то остался. Может, сегодня? Она свободна?

Рауль хмурится. Какой, к черту, вечер, бормочет он. Какой трах, если ее уже оттрахали. Что ему сказать невестке? Как объяснить, что произошла ошибка? И что я предлагаю? Пойти и сказать, эй, послушай, вчера был не тот парень… не повторишь ли ты сегодня с другим? Ей ведь даже не заплатили.

— Каким же надо быть сукиным сыном, а, Альф? Наверняка это кто-то из твоих друзей… никто другой на подобное не способен. Вот негодяй! Надругаться над невинной девушкой… и даже не заплатить. Трахнуть ее в каком-то грязном, убогом отелишке, где она могла подцепить вшей или что похуже! Так поступить с моей невесткой!

Долго задерживаться он не может… надо бежать… поправлять ситуацию. У меня есть фотография, которую он мог бы показать ей? Нет? Черт! Ладно… а что, если нам встретиться где-нибудь попозже… чтобы она убедилась, что ее трахнул не тот парень? Рауль полагает, что если его невестка увидит меня и если я ей понравлюсь, то у нас еще что-то получится. Впрочем, похоже, он и сам не очень на это надеется. Над его семьей тяготеет проклятие. У Рауля есть двоюродный брат, у которого была девушка… такая милая девушка. Девушка получила работу, а потом за ней начал ухлестывать босс. Понятно, кузену такой поворот не понравился. Он идет к старику… ну, поговорить с ним по душам. И что, по-моему, произошло? Отвечаю, что не знаю, но, наверно, что-нибудь ужасное. Представь, продолжает Рауль, старик решил, что парень пришел искать работу, и тут же его принял. Так что теперь оба вынуждены лизать ему задницу. Мало того, двоюродному брату Рауля приходится отвечать на звонки и объяснять, что шеф на совещании, когда он прекрасно знает, что старый хрен в задней комнате и снимает трусики с его подружки. Такая вот незадача. Просто рок какой-то, говорит Рауль.

Едва за ним закрывается дверь, как на лестнице уже новые шаги. Александра. Врывается и спрашивает, у меня ли Таня. Если ее нет здесь, то куда я ее дел? Похоже, малышке надоело играть со щеночком и вчера она исчезла. Сейчас уже должна быть где-то в Париже, и Александра решила, что самое подходящее место — у меня.

А что же Питер, спрашиваю я, когда Александра немного успокаивается, тоже сбежал? Нет, Питер в деревне, ждет известий. И, конечно, знает о местонахождении беглянки не больше, чем все остальные. Не получал ли я от нее каких-нибудь записочек? Может быть, у меня есть подозрения?

Очевидно, Александра хочет, чтобы я взялся за организацию поисковых отрядов, оповестил через прессу всю страну и разослал разведчиков. Такой взвинченной я ее еще не видел, увещевать ее бессмысленно, надо ждать, пока успокоится. Говорю, что сделаю все, что в силах, и Александра уходит… ей надо куда-то еще. Сегодня она совершенно не в себе, хотя причин для беспокойства нет. Насколько я знаю Таню, она вполне в состоянии о себе позаботиться.