Георгий Акимченко

В июле 1993 года с делом довольно бюрократическим — проверкой состояния памятников архитектуры и воинских захоронений — я отправился в командировку в Демянский район. Задание было несложным: за 10 дней все объехать, осмотреть памятники, а по возвращении заполнить длинные бумажные «простыни». В ту часть района, где расположены поселок Лычково и деревня Лужно, я попал только в самом конце своей командировки. Ехал с мыслью, что работа моя практически закончена: осталось осмотреть с десяток оставшихся памятников — и домой. И разве мог я подумать, что именно в Лычкове испытаю что-то похожее на потрясение?

На местном кладбище, сразу же за калиткой, мне в глаза бросилась довольно скромная могила с весьма скромной же надписью: «Ленинградские дети». Разглядывая ее, я не мог объяснить себе причину беспокойства, меня охватившего. На мой вопрос: «А, собственно, почему в Лычкове похоронены ленинградские дети?» — сопровождавшая меня сотрудница районного отдела культуры вкратце поведала эту историю. В 1941 году, рассказала она, эвакуировали детей из Ленинграда, на станции эшелон попал под бомбежку, убитых похоронили на здешнем кладбище. Сколько ребятишек погибло, — она не знает.

И вдруг все сразу стало понятно. Могила была безымянная. «Как же так, — проносились мысли в голове, — я видел много братских могил наших солдат, среди них есть тоже безымянные, и тем отраднее видеть на обелиске сделанную надпись, что в ней захоронен такой-то погибший, иногда даже есть фотография. А здесь, через пятьдесят с небольшим лет, не только нет имен погибших, но и сама могилка могла бы выглядеть получше. Неужели никто не пытался установить имена и фамилии похороненных детей? И вообще восстановить события, происшедшие на местной станции в 1941 году?» Я задал этот вопрос вслух, но ответить мне на него сотрудница не смогла, потому что не знала. Вернувшись в Новгород, я попытался найти хоть какие-то материалы об этой трагедии. Увы, обнаруженного оказалось до обидного мало.

В паспорте на это захоронение было написано: «Летом 1941 года в связи с угрозой установления блокады Ленинграда было принято решение эвакуировать часть гражданского населения и в первую очередь детей вглубь страны. Во время прохождения одного из специальных пассажирских поездов через станцию Лычково фашистская авиация подвергла его бомбардировке. Под бомбами погибло много детей. Их похоронили на территории гражданского кладбища. Количество захороненных, имена, фамилии не установлены» (выделено мною. — Г. А.).

Вот с этими сведениями я и начал свои дальнейшие поиски. Выступил на областном радио и вскоре получил несколько писем от жителей города и области. Как оказалось, этой темой занимались еще и до меня. Очевидцы писали в местную газету, обращались в райком партии, рассказывая о тех событиях, с единственной просьбой — вернуть из забвения имена детей. В одном из писем мне писали, что в Лычково в начале 70-х годов приезжал известный поэт Михаил Матусовский, опрашивал жителей и собирался написать поэму о детях Ленинграда и о погибших в Лычкове. На эту же тему снимался какой-то документальный фильм.

Я написал заметку в ленинградскую газету «Смена», и вскоре у меня уже было десятка полтора писем от очевидцев (тех бывших детей, кого в 1941 году эвакуировали из Ленинграда и кто остался в живых). Помимо этого я снова побывал в Лычкове, но уже с диктофоном, и записал воспоминания старожилов поселка о тех трагических событиях. К сожалению, у всех этих воспоминаний есть — с точки зрения историка — один недостаток: они не всегда полны. Через столько лет трудно вспомнить хронологию событий, забываются даты, имена, подробности, в памяти откладывается что-то одно, наиболее поразившее, а остальное забывается. Винить тут некого, тем более что участниками этой трагедии были в основном дети. Поэтому я попытаюсь хотя бы приблизительно реконструировать события полувековой давности, привлекая к этому упомянутые мною воспоминания, книги и архивные документы. Сразу хочу оговориться: у этой истории пока нет окончания… Я также еще не могу назвать точно число погибших детей, но имею возможность назвать несколько фамилий. Но об этом ниже.

Мне на глаза еще не попадался документ (а он должен быть!), который бы наконец пояснил: кем принято поистине беспрецедентное решение об эвакуации детей детсадовского и школьного возрастов (автор одного из писем, ссылаясь на книгу Гаррисона Солсбери «900 дней, осада Ленинграда», называет цифру 392 000) из Ленинграда. Без родителей, на довольно большое расстояние, в районы, которые, по сути, не были подготовлены к принятию огромного количества ребятишек. Немалое число эвакуированных попало в Демянский, Маревский, Молвотицкий, Валдайскй, Лычковский районы тогдашней Ленинградской области. Эту эвакуацию в дни, когда до блокады города оставалось более двух месяцев, когда немцев приостановили на лужских рубежах, никто не назвал ни паникерством, ни самоуправством. Я не припомню, чтобы из Москвы, да и не только из нее, эвакуировали детей. Госучреждения, заводы, фабрики, людей семьями — да, но чтобы вот так, как сделали в Питере!

В «Блокадной книге» Даниила Гранина и Алеся Адамовича приводятся воспоминания жителей об этой масштабной акции. Дневник Охапкиной: «26 июня 1941 года… Всех детей детсадовского и школьного возрастов предполагают вывезти в другие города, так как Ленинград будет подвергаться опасности». Из дневника Г. А. Князева: «1941. VII. 7… Третьего дня (то есть 4 июля. — А. Г.) эвакуировались дети. Теперь предполагают эвакуировать не только детей, но и взрослых, которые могут сопровождать своих детей».

Отправка производилась от административных зданий районов города. На вокзалы — Московский и Витебский — детей либо привозили в автобусах, либо они шли пешком. Сцены при этом были душераздирающие: неразбериха, крики, детский плач. М. В. Маслов в своем письме подтверждает воспоминания драматурга Александра Штейна, приводимые в книге упомянутого Гаррисона Солсбери: «Невский проспект забит автобусами, трамваями, в которых полно плачущих детей, встревоженных родителей…» Своим респондентам я задавал вопрос: «В каких вагонах вас отправляли?» Получалось, что кого-то в пассажирских вагонах, а кого-то в теплушках. В своей книге «Холодное солнце» Ирена Дубицкая так описывает отправку:

«— Первые классы! Построиться парами! — объявляет женщина со щитом (на щите выведено крупно „206 школа“). Стася с Варей хватаются за руки. У каждой за спиной по новенькому рюкзаку с продуктами.

— Девочки, давайте сюда. — Папа ведет их к началу перрона, вдоль которого с двух сторон товарные составы.

— Это что ж, дети поедут в товарных?

— Как солдаты — по закону военного времени!

…Начинается спешное, лихорадочное прощанье, всхлипы, плач, вскрики — „мама!“…»

В вагоны садились и по классам, и по школам, и по «спискам на эвакуацию». С собой брали сменную одежду. Как вспоминает В. В. Дальгрен (он учился в интернате НКВД, в 1941-м ему было 11 лет), в его вещах было зимнее пальто, за что его отца какой-то начальник упрекнул в паникерстве, — следовало взять немного еды, туалетные принадлежности и что-нибудь по мелочам. Могу себе представить, как собирали детишек в возрасте двух-трех лет, особенно когда мама утром отводила ребенка в садик, а придя за ним вечером слышала: «А ваша дочка сейчас, видимо, уже в Демянском районе!» Читатель, представь себе эту ситуацию и что это твоего ребенка без твоего ведома увезли куда-то! А ведь я пишу о вполне реальном случае. Свою трехлетнюю дочь мать благополучно нашла в Демянске, где и осталась жить. С ее дочерью я разговаривал, она теперь, естественно, взрослая женщина, в 1994 году работала в районном отделе культуры.

Везли, как думали, в глубокий тыл, а, как потом оказалось, привезли в самое пекло. По прибытии детей распределили по деревням и селам. Жили кто в избах-читальнях, домах колхозника, по частным домам. Пустующие помещения спешно переоборудовались под жилье. Устанавливались нары, дети сеном набивали себе матрацы и подушки. Руководители договаривались с местным начальством о кормежке. Догляда за ребятами практически не было. Приведу один документ (орфография и пунктуация сохранены):

И вот, наконец, мы почти вплотную подошли к самому главному.

К середине июля фронт на лужских рубежах стабилизировался, наступление передовых немецких частей было остановлено до подхода основных сил группы «Север». Однако остановленные у Луги немцы активно вели наступательные действия южнее озера Ильмень на Шимск, Сольцы, Демянск. И хотя нашими частями был нанесен ощутимый контрудар и освобождены и Сольцы, и Шимск, тем не менее было ясно, что противника на рубежах не удержать.

Во все районы, где находились привезенные дети, полетели срочные телеграммы с указаниями о повторной эвакуации. На этот раз еще дальше — в Ярославскую и Кировскую области. Детей спешно собирали, грузили на машины, подводы или пешком отправляли на железнодорожные станции: в Лычково, в Старую Руссу, в Валдай. А к этому времени железную дорогу, на которой находились названные станции, уже бомбили. И бомбили жестоко.

По прибытии на станцию детей разместили по домам. Сколько их собралось здесь — трудно сказать. В воспоминаниях упоминаются цифры от 3000 до 19 000 ребят, вместе с воспитателями и педагогами. На станции уже стоял поезд. Здесь тоже не совсем понятно: одни пишут, что состав был товарный, другие — пассажирский. Трудно установить также дату гибели детей — пишущие практически не помнят ее: «это было в середине лета», «в середине июля», «в конце июля», «в августе». Такое впечатление, что под бомбы попали практически все прибывающие в Лычково и в конце июля, и даже в августе. Но могила-то одна. И на кладбище в деревне Лужно похоронены девочка и мальчик, умершие от ран 17 июля. А посему возьмем эту дату за отправную несмотря на то, что в воспоминаниях называют другие даты.

Итак, 17 июля 1941 года. День ясный, солнечный. Прибывших детей кормят в столовой и начинают грузить в поезд. Но лучше предоставим им самим слово (орфография и пунктуация авторов сохранены, в скобках указан возраст рассказчиков на момент происходящих событий).

 

ДАЛЬГРЕН Виктор Всеволодович (11 лет): «…В первых числах августа нас набили в автобус и снова повезла в Лычково… Вскоре началась посадка в огромный эшелон. Наша начальница требовала от начальника эвакуации, некоего Михайлова (директора одной их школ Дзержинского района Ленинграда), чтобы нас посадили в пассажирские вагоны, стоявшие у перрона. Но он посадил в эти вагоны „свои“ школы (в памяти остались номера школ 182, 183 или что-то похожее) Дзержинского района. Мы разместились в теплушке. За нашим эшелоном стоял подошедший эшелон с „новобранцами“. Вооружения у них не было никакого… Услышав возгласы „Летит! Летит!“ я выглянул из вагона и увидел высоко в небе самолет, подходивший с „хвоста“ под углом порядка 40 градусов, справа… Я успел спрыгнуть на землю и метнуться под вагон. Раздались оглушительные взрывы… Я прятался в яме под корнями большого дерева. Все было как в кошмарном сне. Потом, вдруг, оказалось, что все вокруг темно и тихо. В лесу кричали, созывая детей по своим группам. Я нашел своих. Мне дали нести малыша лет четырех. От усталости он не мог идти. Устроили нас в каком-то доме. Я устроился под столом. Ночью (во времени я уже не ориентировался) нас повели на станцию. У некоторых девочек было сильное нервное потрясение. Их вели… Говорили, что бомбы накрыли пассажирские вагоны, и погибло много ребят из школ Дзержинского района».

МАСЛОВ Михаил Владимирович (9 лет): «…А потом — Лычково. Железнодорожная станция. Солнечный день. На станции сосредоточили громадное количество детей. Тот же принцип: кормежка и посадка в эшелон. Тут руководство двух районов — Кировского и Дзержинского — повздорило между собой, кому раньше производить посадку. Стали садиться в поезд дети Дзержинского района, а нас — в столовую. Не успели притронуться к еде, как раздался страшный грохот, все подпрыгнуло, звон стекла. Кто кричал, кто плакал… В окно мы увидели бегущую женщину (никогда не забуду), рвавшую на себе волосы, невменяемую. Она, конечно же, видела уже страшные результаты бомбежки — было прямое попадание в первые два вагона с детьми и паровоз…»

КОТОВ Н. (сотрудник НКВД Лычковского района в 1941 году): «…фашистский самолет с выключенным мотором из облаков сбросил 20 осколочных бомб на детей. Одна бомба попала даже в трубу паровоза. Когда я выскочил из здания НКВД, за канавой в сквере лежал убитым наш сотрудник Кудряшов. Посмотрел на эту страшную жуткую картину, сколько было убито детей, их куски тел были вместе с одеждой разбросаны по висящим проводам, на крышах близ лежащих домов. Много было искалеченных, но еще живых, кричали: „Дяденьки, помогите“. Сколько их было убито и ранено, неизвестно. Многие погибли и сопровождающие детей. Тела убитых были убраны и захоронены на кладбище п. Лычково».

ЮГОВ Вениамин Иванович (13 лет): «В 13–14 часов нас построили и повели в столовую. Когда сидели за столом, раздался сильный взрыв и еще несколько подряд… Когда я прибежал на станцию, наш эшелон стоял на 1 пути, в паровоз попала бомба, 4 первых вагона были разбиты, это вагоны 182 школы, на перроне лежали убитые и раненые дети, несколько женщин, военные и железнодорожники оказывали им помощь. Директор нашей 182 школы и другие руководители фотографировали разрушения и убитых для дальнейшего опознания. На перроне я увидел Тамару Воробьеву и ее подругу Лиду Виноградову. Тамара была убита, Лида ранена в живот».

РОК Лев Моисеевич (8,5 лет): «Бомбежка была как раз тогда, когда я и мой напарник шли с дежурства (ребята охраняли вещи на станции. — А Г.) в красный дом, т. е. в 12.30 (часы висели на вокзале). После бомбежки нас, живых и не раненых, увели в лес и мы сидели там до рассвета… из детей с завода „Красный химик“ погибли только двое: Козловский и его напарник…»

ПАВЛОВ Иван Максимович (житель Лычкова, 8 лет): «…День был солнечный. После бомбежки на вокзале, когда там все горело, мы с двоюродным братом потихоньку стали пробираться к вокзалу. Отлично помню висевшие на проводах кишки и еще какие-то останки погибших. Вокруг был народ. Крики, плач. Мы подходили к этому месту и смотрели метров за 70–90».

МАКАРОВ Ю. (ветеран СЗФ, капитан в отставке): «А рано утром над еще не проснувшейся станцией появились фашистские стервятники; началось ужасное, несмотря на то, что были выставлены белые с красным крестом флаги, эшелон в короткое время был разбомблен целиком. Буквально никто из детей не уцелел, практически не было даже целых трупов, все было разорвано на куски и клочья: так мне рассказывала одна из жительниц Лычкова, видевшая весь этот ужас. Им же и пришлось хоронить. Останки детей собирали в ящики по кускам, снимали с ближайших деревьев кусочки, шмотья кровавые, искали и находили ручки, ножки, головки по отдельности. Эта женщина говорила, что она была вне себя и действовала как автомат, буквально все находились в шоке, долгие годы после им это снилось».

 

На этом довольно кровавом рассказе я позволю себе прерваться. В 1994 году, беседуя с жителями поселка, я каждого выспрашивал: что он видел лично, а не слышал со слов соседа или знакомого. Из десятка опрошенных все помнят, что были убитые дети, а вот количество не могут сказать. Одна из старожилок Лычкова (ей было 94 года, но память — дай Бог каждому) рассказала, что в те июльские дни она вместе с остальными жителями работала на устройстве противотанкового рва. После бомбежки их, как уже вполне опытных землекопов, отправили на кладбище для рытья могилы. Со станции погибших привозили на машине. Таких машин было несколько, и хотя нагружены они были не полностью, все равно число погибших детей заходит за два десятка. Еще она говорила, что в машине находились оторванные конечности, причем немалое количество. Да оно и понятно: от разрыва бомбы и рана тяжелее, а бывает, что и человека не найти.

В основном все воспоминания жителей Лычкова хоть и рознятся между собой в датах, тем не менее общая картина вырисовывается. Да, бомбили. А точно ли 17 июля? И 17-го бомбили, а потом — вплоть до занятия поселка в августе 1941 года. Станция хоть и некрупная, но все-таки, да и мост неподалеку. Дети, которых привезли на станцию из Демянска, Марева, тоже попали под бомбежку. Погибших было много. Сколько конкретно? Вопрос, думаю, недалекого будущего.

В упомянутой мною выше «Блокадной книге» есть целая глава «Первая эвакуация детей», как раз и посвященная событиям, о которых я здесь пищу. Но по этой книге как-то гладко все выходит. По воспоминаниям одной из сопровождающих, бомбежка была, но не было погибших, правда, были раненые, но они благополучно отправились вместе с медицинским персоналом обратно в Ленинград. Тогда кто же захоронен на лычковском кладбище? А в деревне Лужно две могилы — Герейко Катюши, 14 лет, и Беляева Андрея, 13 лет, умерших от ран 18 июля 1941 года. Их привезли в лужновскую амбулаторию, но спасти не сумели: у девочки была огромная рана бедра, а мальчик умер от потери крови. Кстати, Лидия Васильевна Образцова, женщина, которая ухаживает за этими могилками уже лет 40, рассказала, что Катин отец в том же июле как-то сумел пробраться с фронта в Лужно, узнал, где захоронена его дочь, откопал ее (она и мальчик были похоронены без гробов) и перезахоронил по всем правилам.

Сколько еще детей погибло вместе с родителями, которые, узнав о бомбежке, ринулись искать своих детей по станциям? На станции Боровенка Окуловского района на местном кладбище тоже есть братская могила ленинградских детей. «Во имя жизни и против войны» — написано на обелиске. Могила тоже безымянная.

Говорят, что войну нельзя считать законченной, пока не похоронен последний павший солдат. Добавлю от себя: и пока не будут все погибшие названы поименно, хотя бы на могильных камнях. Исходя из этого, я могу предположить, что для нас война будет длиться еще Бог знает сколько времени, и одному Богу известно, когда она закончится.

Статуэтка — надгробие А. Бурганова стоит на центральной аллее кладбища.

Альманах «Чело» Учредители: Новгородский Гос. Университет им. Ярослава Мудрого,

Администрация Новгородской обл. Издается с 1995 г. № 1 (17) 2000 г.