ПОДБОЧЕНЯСЬ, ДЭВИД КОРОНЕТ СТОЯЛ У ОКНА в апартаментах, снятых для меня в отеле «Нью-Йорк Хилтон», и хмуро взирал сквозь залитое струями дождя стекло на потоки машин, снующих по Авеню Америк.

– Черт! Черт бы все побрал! – проклинал он погоду, раздосадовано тряхнув головой. Перед этим по телефону из этих самых апартаментов состоялся его продолжительный разговор с сотрудниками Национальной метеорологической службы, повлекший за собой отмену запланированного «Goliath Books» торжественного проезда моей персоны по Бродвею.

– Они утверждают, что стоит возблагодарить судьбу и за это, – брюзжал он, – надвигается сильнейший тропический циклон, который через пару дней может стать ураганом Эрнесто. Глупее имени для урагана не придумать! Вроде им всегда давали женские имена.

– Года три назад так и было, – произнес я. – Но борьба за равенство полов чревата последствиями.

– Ладно, пока мы не в проигрыше, – проворчал он, взглянув на часы. – Парни из метеослужбы сказали, что глаз циклона повернул в сторону моря у мыса Лукаут, и этот противный дождь к середине дня возможно прекратится. Так что наше игрище на стадионе «Янки», благодарение Господу, не придется отменять. Как подумаю о проблемах, связанных с переносом и возвратом денег за проданные билеты, а их свыше шестидесяти тысяч, так не по себе становится. А что Луиза? Прилетит поглядеть на покоряющего мегаполис героя?

– Не прилетит. Позвонила из Логана где-то около часа назад. Там не принимают самолеты, и взлеты отменены из-за плохой видимости как минимум на пару часов. Луиза возвращается домой, посмотрит по телевизору.

– Жаль. Вечер триумфа… и для нее в том числе.

– Она побудет с мальчиками, переживая за меня вместе с ними.

Он закурил еще одну сигару.

– У меня, знаешь ли, Марк, голова так забита, позабыл сказать. Вчера в утреннем шоу ты был бесподобен.

– С Джейн Паули это не сложно.

– Пропустил твое нынешнее участие в «Доброе утро, Америка». Как прошло?

– Дэвид Хартман только и делал, что рекламировал трансляцию нашего выступления по телеканалу ABC.

– Превосходно, очень даже распрекрасно. – Он снова взглянул на часы. – Что у тебя запланировано на остаток дня?

– В час за мной заедет Стюарт. Около часа раздаю автографы в универмаге «Macy’s» и столько же в издательской компании «Doubleday», затем вернусь сюда, надо немного вздремнуть. В последнее время к середине дня еле ноги таскаю.

– Да, отдых тебе необходим. График уж больно напряженный, мы тебе чрезвычайно признательны за усердие на протяжении всего тура. Шоу на стадионе начнется в девять вечера. Доктор Пил произнесет вступительную речь, за ним выступят еще трое – лучшие мотивационные ораторы страны – Каветт Роберт, Чарльз «Великолепный» Джонс и Чарльз Джарвис. Будут минут по двадцать гнать возвышенную позитивную чепуху.

– Доводилось слышать их выступления. Ты значительно затруднил мою задачу, Дэйв. Не знаю, на что ты рассчитывал, выставляя меня после трех профессионалов.

Он стряхнул пепел с сигары.

– Не бери в голову. Все пройдет великолепно. Итак, во сколько мне за тобой заскочить, чтобы отвезти на стадион? Хочешь послушать выступления?

– Если не возражаешь, Дэйв, я предпочел бы оставаться здесь как можно дольше и поберечь силы.

– Нет проблем, – заявил он, еще раз бросив взгляд на часы. – Поднимусь к тебе в номер в девять. У нас будет достаточно времени, чтобы добраться до стадиона. Идет?

Стоило ему уйти, я открыл дипломат и достал карточки с напечатанными для выступления заметками. В верхнем правом углу каждой из них был проставлен порядковый номер. Тут обнаружилось, смотреть-то смотрю на карточку под номером восемь, но слов не разбираю. Я перевел взгляд на окно, за которым все еще капал дождь. Подумать только, насколько быстро с памятного полета из Мемфиса пролетели эти две недели. Как ни силился, я не мог воскресить в памяти подробности последовавших затем посещений Кливленда, Питтсбурга, Вашингтона, округа Колумбия, Балтимора, Филадельфии и Бостона, за исключением ланча с президентом и первой леди в Белом доме да двух дней, проведенных с Луизой во время пребывания в Бостоне.

Помню, я несколько дней промучился, размышляя, стоит ли рассказать Луизе о второй встрече с Александром Энтони, но решил, что не стоит причинять ей лишнюю боль, перекладывая часть столь тяжкой ноши на ее хрупкие плечи. Что прикажете ей думать о выборе между сыном и мужем, принимая во внимание ее сильную любовь к обоим? Какая из жен и матерей способна на такое? Нет, окончательное решение принимать мне одному. Смирившись с этим леденящим душу фактом, я понял, что сумею утаить ужасную тайну даже от столь прозорливой женщины, как Луиза. Поэтому мы наслаждались сорока восемью часами, проведенными вместе в Бостоне, во время коротких перерывов между интервью и раздачей автографов.

Согласно графику, Стюарт заехал за мной ровно в час. Без перерывов я подписывал книги в «Macy’s» и «Doubleday» и уже в четыре вернулся к себе в номер. Вздремнул, ровно в шесть поднялся по звонку будильника, заказал в службе обслуживания номеров бутерброд с яйцом и салатом, молоко, принял душ и побрился. Еле сжевав половинку бутерброда и выпив молоко, в одних шортах я расположился на кровати и попытался сосредоточиться на карточках с заметками.

Минул час, а я не продвинулся ни на йоту в своих стараниях. Что со мной происходит? Слова, повторяемые неоднократно на протяжении последних нескольких недель, убедительные фразы, провозглашающие самые позитивные и конструктивные принципы из моей книги, теперь, стоило произнести их вслух, казались никчемными, аргументация неэффективной. Попробовал повторить с самого начала. Получилось ничуть не лучше. Словно скучающий школяр бубнит содержание прочитанной книги. Понятно, что текст тут ни при чем. Дело во мне. Не лежит у меня сердце к сегодняшнему цирковому представлению, отсюда и слова, в которые как ни старался я вдохнуть хоть искру жизни, звучали банально и бесцветно. Из раза в раз, повторяя их во всевозможных интервью, я стал походить скорее на попугая, чем на вестника успеха.

Оставался час до того, как мне следовало переодеться. Довольно ли будет этого времени, чтобы собраться и подготовить лучшую из моих речей? Все возможно. Я вскочил с постели, достал из дипломата пачку чистых карточек и разместился за небольшим восьмиугольным столиком у окна. Минут через двадцать швырнул ручку в противоположную стену. Меня охватило отчаяние. На одной из карточек я вывел единственное слово – «Авессалом!» То, что оставалось неосознанным, теперь осознал в полной мере. Наконец истина пробилась наружу, и от нее уже не скрыться. Сегодня вечером Марк Кристофер должен сделать наиважнейший выбор в жизни… Тодд или я… синий галстук или красный.

Почувствовав головокружение и тошноту, я рухнул на постель. Как перед огромной толпой и телекамерами изображать харизматика, полного энтузиазма, не сомневающегося в себе, когда сердце рвется на куски? Как? Я с головой зарылся в мягкую подушку; перед глазами возникла фотография в позолоченной рамке с Луизой, Тоддом и Гленном, которую ставил на каждую прикроватную тумбочку в каждом отеле каждого города. Представил, как они сидят в нашей гостиной и с волнением ожидают появления отца и мужа на огромном экране телевизора. Разве допустимо разочаровать их заурядным выступлением? Если подобное случится, завтрашние газеты запестрят заголовками типа «Мистер Успех терпит сокрушительное поражение на стадионе “Янки”»! Тут уж сомневаться не приходится. Боже ты мой!

Боже?

На тумбочке рядом с фотографией лежала Библия. Я поднялся и взял ее. Когда я был ребенком, матушка, перед тем как уложить нас спать, бывало, играла со мной в необычную игру. Мы наугад открывали Библию и на раскрывшейся странице наобум пальцем указывали на стих, который затем зачитывали вслух. Это, как уверяла она, особое послание от Бога, помогающее справиться с насущными проблемами. Я верил ей. Что ж, благодаря Александру Энтони, одно послание уже получил. Отчего бы не получить второе?

Произвольно раскрыв Библию и закрыв глаза, я повел пальцем по правой странице. Когда открыл, палец указывал на два стиха Евангелия от Матфея:

Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать; ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас.

Я осторожно закрыл Библию и впервые за две недели почувствовал, что нахожусь в гармонии с самим собой.

В десять пятнадцать Дэвид Коронет провел меня через просторную раздевалку стадиона «Янки», и мы вошли в переполненный дагаут, где я пожал руку доктору Пилу и трем выступившим уже ораторам, пожелавшим мне удачи. Прямо за основной базой была установлена огромная сцена, а тысячи складных стульев занимали внутреннюю часть поля. Далеко в центре внешнего поля я увидел уменьшенную копию Башни Успеха, вокруг которой маршировал, играя, духовой оркестр. Трибуны были забиты до отказа, толпа принялась скандировать: «Мистер Успех! Мистер Успех! Нам нужен мистер Успех!» Сколько раз на этом самом клочке земли раздавались схожие приветствия Руту, Геригу, Димаджио, Мэнтли и Мариси? Я оцепенел и едва удержался, чтобы не сбежать. Скрыться. Не важно где!

Чья-то рука опустилась на правое плечо. Дэвид указал на три телевизионные камеры на штативах: две были установлены на лицевых линиях поля, а третья – на небольшом постаменте над насыпью питчера.

– Тот паренек в кепке для гольфа, у камеры на третьей базе, – прокричал Дэвид мне на ухо, – режиссер программы. Когда он подаст мне знак, я выйду, поднимусь на сцену, подойду к микрофону и представлю тебя. Как только услышишь: «Давайте-ка послушаем, что скажет нам мистер Успех!», выходи, не торопясь. Спокойно поднимайся по ступенькам. Поддай им жару. Пусть аплодисменты снесут над трибунами крышу. Уяснил?

Я кивнул.

– А где твои заметки? – забеспокоился он.

– Обойдусь без них.

– Ну даешь! Двадцать три минуты импровизации?

– Не совсем.

Из-за рева толпы я едва его слышал.

– Не совсем? Что ты этим хочешь сказать?

Тут человек в кепке для гольфа подал нам знак.

– Надеюсь, парень, ты знаешь, что делаешь, – прокричал Дэвид. – Удачи тебе!

– Спасибо, – поблагодарил я его, прочистил горло и достал носовой платок, чтобы вытереть со лба нервную испарину. – Боже, – прошептал я, – спаси и помилуй!

– Кстати, Марк, великолепно выглядишь, – оглянувшись, прокричал Дэвид, направляясь к сцене. – Костюмчик что надо. Весьма элегантный. И красный галстук тебе к лицу!