Память слова
Дина хороша собой, а улыбка ее просто неотразима. Она всегда притягивала к себе взоры мужчин. Но странное дело: когда доходило до близости, ласки не доставляли ей удовольствия. Всякий раз она ощущала напряжение и такой контакт воспринимала, сама не понимая почему, как вынужденный. В тридцать лет у Дины началась депрессия, и она нашла психотерапевта, который сумел расслышать, разобрать то, что она чувствовала в самых тайных глубинах своего сердца, когда раздевалась в присутствии мужчины. Сначала всплывали какие-то обрывки неясных впечатлений, смутные ощущения, или вдруг появлялось напряжение внизу спины. Потом, после нескольких сеансов, возникли образы, связанные с детством, с определенным возрастом, когда ей было шесть лет; затем она вспомнила дачный дом, приятеля ее родителей, которым она восхищалась, но которого и побаивалась, какую-то желтую комнату и, наконец… изнасилование. Явственно вспомнила ощущение его рук на своей спине и затылке, прижимающих ее к полу, вспомнила ужасную боль. В одно мгновение вернулся тот самый всепоглощающий страх, и опытный психотерапевт помог ей избавиться от него.
Этот феномен «вновь обретенных воспоминаний» в начале прошлого века Фрейд описал с точки зрения психоанализа. И вот недавно появилось совершенно новое объяснение. Оно столь же изящно, сколь просто: не бывает воспоминаний вне слов, без внутренней речи. То, о чем мы себе не рассказываем, мы не вспоминаем. У взрослых очень мало отчетливых воспоминаний из своей жизни до двухлетнего возраста. При том что у маленьких детей память хорошая: они легко отличают знакомых от незнакомых, знают, где их игрушки, а где чужие… Но они не рассказывают себе о том, что с ними происходит, они просто живут. Их воспоминания, как у зверят, закрепляются в телесных ощущениях, в чувствах, а не в «историях». Вот почему потом они не могут вновь себе «рассказать» о том, что было с ними в прошлом. Это «забыто».
Точно так же от нас ускользают сны. Если мы их себе не перескажем сразу же, как только проснемся, они растворятся. Забытые, поскольку так и не превратились в «истории».
Несколько лет назад психотерапевт Борис Цирюльник провел эксперимент: психологи играли с детьми, следуя одному из двух сценариев. «С одной группой детей мы играли в корсаров; не произнося ни слова, брали саблю, находили сундук, где лежат два изумруда, рубин и ожерелье, – рассказывает психотерапевт. – С другой группой играли в ту же игру, но при этом говорили: „Ура, мы нашли сокровища! Но сюда плывут пираты! Сколько здесь рубинов, теперь-то мы разбогатеем!“ Спустя три месяца мы снова встретились с этими детьми. Те, с кем мы не разговаривали, почти ничего не помнили об игре, зато другие вспоминали ее во всех подробностях».
Итак, «вновь обретенные воспоминания» – это те, что отпечатались в нашем теле и эмоциях в тот момент, когда мы не могли себе рассказать, что с нами случилось. Либо потому, что еще недостаточно хорошо владели речью (обычно в возрасте до семи лет), либо потому, что были запуганы и подавлены. Действительно, травматические воспоминания чаще фиксируются в виде обрывочных эмоций, чем в виде связной истории… Если взяться распутывать ниточку, начиная с тела и чувств, то иногда удается реконструировать эту историю, и тогда воспоминание может проявиться во всей полноте.
То же самое происходит и с лучшими моментами нашей жизни. Об этом свидетельствует опыт тех, кто ведет дневник и каждый вечер записывает в него самые светлые впечатления от прошедшего дня. Чем чаще мы рассказываем себе истории о чем-то хорошем, что происходит в нашей жизни, тем прекраснее она становится для нас. Остается лишь поразмышлять над такими историями.
