Глава 5

Самый благодарный способ увидеть место, где живешь, – показать его другу. Я уже давно воспринимал красоту острова Пенанг как само собой разумеющееся, и только став гидом Эндо-сана, снова научился любить дом со страстью, которая меня удивляла и радовала.

После встречи с прорицательницей в Храме змей всякий раз, отправляясь в поход по улицам Джорджтауна, я прилагал все усилия, чтобы, исследуя улицы города, нам не пришлось наткнуться на какой-нибудь храм. Мест для показа было предостаточно, а для того чтобы произвести на Эндо-сана впечатление местной байкой или малоизвестным фактом, я расспрашивал прислугу в Истане и читал книги из отцовской библиотеки, стараясь разузнать про свой дом побольше.

Однажды вечером мы остановились у церкви Святого Георгия, привлеченные пением хора. Мы вошли внутрь и сели на заднюю скамью. Я шепотом сообщил, что в детстве пел в этом хоре.

Он жестом велел мне замолчать и закрыл глаза, отдавшись окружавшим нас голосам, и мне осталось лишь сидеть и слушать традиционные английские гимны – музыку моего детства. Я перестал петь, когда у меня сломался голос, четыре года назад, но привычные мелодии и порядок службы успокаивали.

После, когда мы гуляли по церковному двору, Эндо-сан заметил:

– Очень воодущевляющая подборка.

– Возможно, теперь вы начнете понимать, почему англичане считают, что обязаны колонизировать полмира.

Он видел, что я был серьезен только наполовину.

– О чем были те две последние строчки? В них вроде бы говорилось про меч.

Я хорошо помнил куплеты, которые так часто пел: «Мой дух в борьбе, несокрушим, / Незримый меч всегда со мной…»

Эндо-сан кивнул и повторил за мной.

– Не могу согласиться. Меч должен всегда оставаться крайним вариантом.

– Это же просто песня.

– Но песня, как ты сам сказал, достаточно могущественная, чтобы повести за собой целый народ.

– Мы же тренируемся на мечах.

– И чему я тебя учу?

– Сражаться.

– Нет. Это последнее, чему я тебя учу. Я хочу показать тебе, как не сражаться. Ты никогда, никогда не должен применять то, чему научился, если твоей жизни не угрожает опасность. И даже тогда лучше избежать схватки, если это возможно.

Он заставил меня пообещать, что я навсегда это запомню.

Следующие несколько дней лил сильный дождь, и я не мог показывать город. Но когда небо прояснилось, я повел учителя бродить по причалу и складам в портовой части города. Мы дошли до самого конца деревянного мола и остановились, разглядывая материковую часть Малайи.

– Что это там? – Он указал на группу зданий на берегу Баттерворта, где в сухом докe стояли два корабля, поднятые высоко над водой, со ржавыми корпусами, словно натертыми галангалом.

– Вторая по величине верфь в стране после Сингапура. Военные суда тоже там ремонтируют.

Некоторое время Эндо-сан рассматривал верфь. Потом повернулся и бросил взгляд на цепь холмов у нас за спиной.

– Я все собирался тебя спросить, как называется вон та гора, с домами наверху.

Мне не нужно было поворачиваться, чтобы понять, о чем он спрашивал.

– Гора Пенанг. Самая высокая точка острова. Здания – это резиденция резидент-советника и летние домики.

– Отведешь меня туда?

– Я как раз собирался.

В конце недели мы отправились на Пенанг. Вышли на рассвете. Шофер Эндо-сана высадил нас у подножия горы, в двух минутах езды от Джорджтауна, рядом с ботаническим садом, и десять минут мы шли по лесу. Ночью прошел дождь, и тропинка была скользкой, опавшие листья под ботинками превращались в мульчу. Ветки, которые мы отводили, чтобы пройти, поливали нас влагой.

– Они где-то здесь. – Я уперся тростью в землю, чтобы сохранить равновесие на глинистом склоне.

– Никогда про них не слышал.

– Это потому, что вы никогда не путешествовали с местными жителями.

Я поскользнулся, и рука Эндо-сана удержала меня, не дав упасть.

– Осторожно!

– Вот они. Лунные ворота.

Когда-то ворота были цвета слоновой кости, как полная луна в ясную ночь. Теперь же стена с круглым отверстием покрылась мхом и наростами грибов. Везде налип птичий помет, размазанный дождями и высушенный жарой. Они одиноко стояли на границе джунглей – квадратный кусок стены, сложенной из оштукатуренного и побеленного кирпича с тремя ступеньками перед круглым проходом в центре.

Мы прошли сквозь него и приступили к восхождению.

– Какой она высоты?

– Чуть больше двух тысяч футов. До вершины часа три. Никакого сравнения с самой высокой горой в мире.

Мы могли бы воспользоваться фуникулером, который ходил с двадцать третьего года, но Эндо-сан отказался. Сказал, что хочет почувствовать подъем. На фуникулере мы собирались спуститься вниз.

Не прошло и часа, как я весь взмок. Сумка потяжелела, и, несмотря на ежедневные тренировки, у меня сперло дыхание.

– Давай, не останавливайся!

Эндо-сан хлестнул меня тростью по голым икрам. Он вышел вперед и стал задавать темп. По тропинке, заливая ботинки, струилась вниз дождевая вода. Руки были в грязи от мокрых веток и земли, от которой я постоянно отталкивался, чтобы встать на ноги. Из земли лезли корни толщиной с запястье, затрудняя подъем.

Мы сделали привал в деревянной чайной хижине на полпути, где поздоровались с другими ранними путниками.

– Посмотри: они явно устали меньше тебя. А некоторые уже совсем не молоды.

– Это те, кто поднимается на гору каждое утро. Уверен, они просто привыкли.

Мои слова прозвучали так, словно я оправдывался.

Эндо-сан достал фотоаппарат и сфотографировал меня; я сидел на деревянной скамье и держал чашку чая, из которой поднимался пар. Вокруг чирикали и прыгали по жердочкам в предчувствии рассвета птицы в бамбуковых клетках, принесенные путниками.

– Пойдем, ты уже отдохнул.

Мы продолжили восхождение. Над навесом из листьев взошло солнце и согрело воздух. Над землей закрутились струйки пара, словно кто-то зажег благовонные палочки и натыкал их в пропитанную водой почву. Обезьяны с уханьем перелетали с ветки на ветку, обдавая нас душем из тяжелых капель воды и мокрых сучков. Иногда нам удавалось их разглядеть – большие коричневые мохнатые создания проворно исчезали в гуще деревьев, и только дрожь листвы выдавала их былое присутствие.

Мы достигли вершины к полудню, пройдя по тропинке за отелем «Бельвью». На высоте воздух был прохладным, в клубах тумана гулял ветер. Мы купили у лоточника сок сахарного тростника с мякотью и выпили его залпом, словно боясь, что сок вдруг исчезнет. Миновав отель, мы вышли на узкую дорогу. Легковых машин наверху не было, нам встретились только велосипеды и несколько армейских грузовиков.

– На горе всегда полно «анг-мо».

Он вопросительно посмотрел на меня.

– «Рыжеволосых». – Этот эпитет использовали для описания европейцев, многие из которых спасались на горе от пика джорджтаунской жары.

Эндо-сан рассмеялся.

У каменного фонтана, установленного в кольце цветущих растений, мы свернули налево и вошли в ворота Истана-Кечил, Малого дворца. Я достал ключ и отпер дверь. Внутри никого не было. Отец приезжал сюда охотиться на вальдшнепа, сибирскую птицу, прилетавшую на зимовку, и никогда не сдавал дом посторонним, даже когда никто из членов семьи им не пользовался. С нашего последнего приезда прошло уже много времени.

В доме было затхло и холодно, его единственным обитателем была тишина. Мы открыли окна и двери и вышли в сад, где пышно цвели бугенвиллеи и гибискусы, покачиваясь на ветру.

Эндо-сан влез на низкую стену из гранитных блоков, окружавшую наши владения (она стояла там, чтобы никто не упал в начинавшееся за участком ущелье). День оказался ясным, и весь Джорджтаун был как на ладони. Можно было рассмотреть даже горы Кедаха за проливом. Расстояние раскрасило их в оттенки синего, а сверху навис слой облаков. Вокруг гор лежали равнины, разрезанные на квадраты-заплатки рисовых полей. Морская гладь пестрела белыми стежками: паромы перевозили груз на материк; пароходы направлялись в Куала-Лумпур, Сингапур, Индию и весь остальной мир; военные суда несли дозор, защищая нас от пиратов с Суматры и из Зондского пролива.

Он установил штатив и принялся фотографировать: восток, запад, все стороны света, переводя камеру с такой точностью, будто заранее сделал разметку. Фотоаппарат щелкал и щелкал, словно ящерица в брачный сезон.

Я вспомнил снимки у него дома, и мне стало любопытно, почему на них никогда не было самого фотографа. Может быть, потому, что он всегда путешествовал в одиночку?

– Давайте я вас сфотографирую, чтобы вы тоже были на снимках.

Он отказался.

– Мое лицо их только испортит.

По опыту я знал, что ночью на горе Пенанг будет холодно, поэтому мы подготовились заранее. Ужинать мы отправились в отель «Бельвью», надев черные смокинги. Метрдотель устроил нас на веранде, откуда открывался вид вниз на городские огни, растекавшиеся в глубь острова фосфоресцирующим приливом от самой кромки моря у набережной Вельд Ки. Само море, со всех сторон окружавшее Пенанг, рассмотреть в темноте было невозможно, только точки света указывали на проплывавшие мимо суда.

В голосе Эндо-сана звучала благодарность:

– Спасибо, что привел меня сюда. Вид стоит восхождения, верно?

– Да, Эндо-сан. – Я почему-то знал, что этот вечер запомнится мне на всю жизнь.

Прищурившись, он посмотрел на увитые лозами шпалеры над головой. Среди зелени что-то пошевеливалось.

– Мне кажется или там змеи?

– Гремучие змеи, да. Один из предметов гордости отеля. Бояться нечего, не было ни одного случая, чтобы они здесь кого-нибудь укусили. Они едва заметны, настолько хорошо маскируются.

– Но ты знаешь, что они поджидают над головой и в любой момент могут упасть.

– Я не обращаю на них внимания, как и все остальные.

– Великая человеческая способность закрывать глаза.

– Она упрощает жизнь.

Официант поставил на стол горелку с котелком. На большом блюде лежали яйца, листья салата, курятина, шарики рыбного фарша и лапша. Когда котелок закипел, мы принялись кидать в него содержимое блюда.

– Как это называется? Похоже на сябу-сябу.

– Стимбот. Как раз для сегодняшнего вечера.

– Когда твоя семья возвращается из Лондона? – спросил Эндо-сан, когда я положил себе на тарелку сварившееся яйцо.

– В конце года. – Яйцо обожгло мне язык.

– Расскажи о них.

Я задумался. Семью всегда воспринимаешь как само собой разумеющееся, и я никогда не задумывался над тем, как представлять ее другим. Глотнув чая, чтобы остудить язык, я приступил к рассказу:

– Отцу сорок девять лет. У него седые, почти белые, волосы, но многие женщины считают его очень привлекательным. Он поддерживает форму плаванием и парусным спортом. Он очень много работает. Раньше он уделял нам больше времени, но с тех пор, как умерла моя мать… Так говорит Изабель. Я тогда был слишком мал… – Я пожал плечами, не зная, как объяснить отцовское отстранение от детей после смерти матери.

– Да, я с ним познакомился, когда подписывал документы на аренду острова.

– У меня два брата. Эдварду двадцать шесть, а Уильяму двадцать три. Думаю, они очень похожи на отца. Эдвард изучал право, как отец, и получил диплом юриста, но выбрал работу в семейной фирме. Уильям окончил университет в прошлом году, и отец хочет, чтобы он тоже работал в семейном бизнесе.

– Все отцы этого хотят.

– Эдвард… Я с ним не близок. Он высокомерен, мы редко разговариваем. Изабель двадцать один, и, по-моему, она во многом превосходит наших братьев. По крайней мере, она всегда добивается своего. Ей не очень понравилось, что я предпочел остаться дома вместо того, чтобы поехать со всеми в Лондон.

– А ты, где твое место?

Я пожал плечами:

– Наполовину китаец, самый младший ребенок в английской семье? По-моему, я никуда не вписываюсь.

Эндо-сан молчал; внезапно я обнаружил, что говорю ему то, чего никогда не мог сказать отцу.

– Хуже всего, что я учусь в той же школе, куда ходили братья. Многие из моих учителей учили и их, все знают, кто они такие. Но вместо того чтобы нас сблизить, это только подчеркнуло нашу непохожесть друг на друга.

– Ты оказался не тем, кого все ожидали, – тихо произнес Эндо-сан. – А молодые люди часто не обращают внимания на причиненные ими страдания.

– Да. – Мне стало легче от того, что он не стал преуменьшать трудности моего положения, а как раз, наоборот, отлично их понял.

Я обхватил ладонями чашку с чаем, чтобы согреться. Публики было немного, в основном британские офицеры старших чинов в форме с женами. Некоторых я узнал. Они болтали – громко, весело и беспечно. Я указал на них Эндо-сану, и он принялся их рассматривать, словно находя для каждого место в памяти. Заиграл секстет, и некоторые мужчины повели спутниц танцевать.

– Это место популярно у военных.

– О да. Здесь небольшой гарнизон. Вроде наблюдательного пункта. Это имеет смысл, потому что отсюда видны весь остров и море вокруг.

– До самой Индии.

– Да, точно. Может, даже до самой Японии.

Он рассмеялся:

– Тогда буду подниматься сюда почаще.

Мы встали рано, чтобы встретить солнце, встающее из-за моря. Выйдя из дома, спустились по тропе на край утеса, сели на холодный, узкий уступ и приступили к дзадзэн. С огородов внизу доносились петушиные крики. Лаяли дворняги, стучали деревянные ворота. По долинам разлетелись плотные лоскуты тумана, словно иней на замшелых валунах.

Я схватился за край уступа и почувствовал, что от страха вот-вот потеряю сознание. Камень был всего шесть дюймов в ширину, а за ним начиналось ущелье глубиной в шестьдесят футов, до самых макушек растущих внизу деревьев. В моем мозгу ущелье превратилось в бездонную пропасть, и мне захотелось открыть глаза. Я представил, как уступ подается вперед, слышал, как осыпаются камни под нашим весом. С запада тянуло дождевые тучи, и мне казалось, что нас сдует ветром. Я вцепился в уступ сильнее, желая, чтобы упражнение как можно быстрее закончилось. Невозможно было удержаться и не смотреть вниз, на макушки деревьев, торчавшие на дне обрыва, словно пики на изготовку.

– Отпусти его. Ты не упадешь.

– А что, если упаду?

– Я тебя поймаю.

Я поднял взгляд и увидел, что Эндо-сан смотрит на меня без тени улыбки. Он просто кивнул и снова закрыл глаза. Я подумал о его словах, сказанных тихим твердым голосом, словах, возвестивших о переменах в моей жизни.

В ту секунду я понял, что доверяю ему безраздельно, к чему бы меня это ни привело. Я закрыл глаза, расслабил пальцы, и меня охватила эйфория освобождения. Солнце вышло из-за облаков, присоединившись к нам, как старый приятель. Под заполнившим мир светом мои веки вскоре запылали изнутри красным. Я больше не чувствовал, что сижу на холодном твердом уступе, я парил высоко над землей, совсем рядом с раскаленным солнцем, свет которого видел внутри собственной головы, где оно озаряло простор, казавшийся шире вселенной.

Легко позавтракав, мы вышли на газон. Вернув поклон, Эндо-сан ударил меня ногой, целясь в почки. Мне не хватило скорости – я следил за его глазами и руками, все еще думая про уступ и сказанное. Боль разлилась, словно капля красных чернил по бумаге, и я упал на колени. Его вторая нога начала замах – меня ждал удар в голову. Я кувырком встал на ноги. Удар не достиг цели, и на долю секунды соперник оказался в моих руках. Я поднял его ногу, используя направленное внутрь вращение, и ударил ногой по внутренней стороне голени. Он закряхтел, и я повалил его на траву. Он перекувырнулся на ноги и нанес мне очередной удар в бок. Я погасил удар, ринувшись навстречу и не дав ему сработать в полную силу, но тут же налетел на кулак. Кулак врезался мне в щеку, и все вокруг побелело. Я упал на спину, на несколько долгих секунд потеряв сознание.

– Ты делаешь успехи. Но все равно следишь за моими руками, ногами и глазами.

Он приподнял меня и осмотрел мне глаза и щеки, погладив пальцами по лицу.

– Ничего серьезного.

– Как же мне за ними не следить?

– Нужно отбросить страх. Твой взгляд мечется между моими руками и ногами, потому что ты боишься и не уверен в себе. Перестань беспокоиться, что тебя могут ударить, и удара не будет.

Я помотал головой, чтобы разогнать одурь и понять, что он говорит.

– Вставай. Повторим.

Я со вздохом поднялся и встал в боевую стойку.

К концу тренировки наползли грозовые тучи, царапая макушки холмистой гряды, словно дракон, ползущий брюхом по скалам. Мы наблюдали за ними, встав у стены.

– Мне всегда нравились ваши облака. Они так низко летают.

– В дни, как сегодня, когда облака густые, кажется, что небо стало ближе и до него почти можно дотронуться.

Он взглянул на меня, уловив в моих словах невысказанное желание.

– Ты можешь дотронуться до неба, когда захочешь. Я тебя научу.

Эндо-сан назвал это «тэнти-нагэ» – бросок «небо – земля». С силой схватив меня за обе руки, он попросил меня разъединить их, поднять одну руку к небу, целясь в самое сердце небесного свода. А другую руку я направил вниз, словно стремясь дотянуться до центра земли. Я вошел в его динамическую сферу и легко сбил с ног.

– Теперь ты навсегда меня запомнишь, как того, кто научил тебя доставать до неба.

Эндо-сан подыскивал дом для консульства, чтобы сотрудникам было где проводить отпуск. Я показал ему дом в псевдотюдоровском стиле, построенный на северном склоне холма. Оттуда открывалась панорама на Индийский океан и в туманную даль Малаккского полуострова.

– Этот дом постоянно сдают отдыхающим. Владелец – американец, торговец шелком из Бангкока.

Он осмотрел здание и сделал несколько снимков.

– Посмотрим, подойдет ли он консулу. Но уверен, что Хироси-сану не к чему будет придраться. Здесь есть телефон?

– Да. Это один из домов, куда протянули линию.

Эндо-сан сложил штатив, убрал фотоаппарат, и мы отправились обратно в Истана-Кечил. Дорожка вилась мимо калиток и въездных ворот в другие дома, сплошь принадлежавших британцам. Мы находились на самой вершине; даже здесь безраздельно царила иерархия: местным китайцам и малайцам разрешалось владеть постройками на нижних уровнях, у подножия «анг-мох-лау» – «особняков рыжеволосых». Пока мы шли, у меня созрел вопрос:

– Зачем Японии консульство на Пенанге?

– Есть несколько наших отделений в Малайе. Еще по одному – в Куала-Лумпуре и Сингапуре. У нас торговые интересы в этой части света. Я же говорил, после веков изоляции Япония хочет участвовать в судьбах мира.

Когда мы сидели в фуникулере (тот двигался так бесшумно, что мне показалось, будто нас несет сброшенный лист, скользящий вниз по холму), он спросил:

– Ты бывал в Куала-Лумпуре?

– Конечно. Отец иногда возит нас туда на выходные. Там филиал нашей фирмы. Почти все торговые компании перенесли штаб-квартиры в Куала-Лумпур, но он от этого отказался.

– Я согласен с ним. Ваш остров намного приятнее Куала-Лумпура. Через несколько дней я собираюсь ненадолго туда поехать. И мне снова нужен попутчик, знакомый с городом. Ты хотел бы присоединиться?

Я не колебался ни секунды.

– С большим удовольствием.