Глава 14

Я вернулся в привокзальную гостиницу и отправился в бар. Его двери открывались на веранду шириной в десять футов, шедшую вдоль фасада здания. Широкие бамбуковые жалюзи сдерживали солнечный свет, насколько это было возможно, и пыльные вентиляторы под потолком крутились и крутились, отбрасывая тени на пол из шахматной плитки. Вокруг бара в конце веранды были расставлены низкие ротанговые кресла с подушками, на которых, нагоняя ужас на официантов, пили и пели японские солдаты. Напротив вокзала люди входили в здание муниципального управления и выходили обратно. Ветра не было, и флаг Ниппон с красным солнцем посередине повис, обмотавшись вокруг флагштока.

Отец Кона дал мне указание выйти в город и побродить по центру. Завернув меч в ткань, я перешел главную дорогу и углубился в оживленные улочки. Меня приветствовали жара и запахи. В ларьках торговали жареным ямсом и таро, ставшими для многих основой рациона. Большинство покупателей носило в корзинах пачки денег даже для самых мелких покупок. Женщины, как и на Пенанге, не давали себе труда выглядеть привлекательно, намеренно применяя одну и ту же тактику, чтобы не привлечь взгляд цзипунакуев. Какая-то девушка пристально на меня посмотрела, повернулась и пошла прочь.

Я пошел за ней. Она шла, не ускоряя шаг. Мы сворачивали за углы и заходили в переулки, пока я не заблудился и уличный гам не превратился в отдаленный гул. Девушка постучала в деревянную дверь магазина, стены которого были сделаны из сколоченных деревянных щитов. В двери открылся маленький квадратный проем, и девушка переступила через порог и вошла внутрь. Я последовал за ней.

Деревянная створка захлопнулась, и чьи-то руки, я насчитал несколько пар, крепко меня схватили и стали толкать туда-сюда. Я подавил естественное желание дать сдачи. Мы вошли в другую комнату, а потом в коридор, пока я не запутался в поворотах. Тут мы оказались во дворе, и я заморгал от солнечного света, уже еле сдерживая раздражение.

На деревянной скамье сидел парень моего возраста и ковырял в носу. Мои кулаки соединились в знаке триады, который показал мне Таукей Ийп. Меня толкнули на бетонный пол.

– Посмотрите, кто пришел предупредить нас про цзипунакуев, – ухмыльнулся он. – Полукровка.

По движениям за спиной я догадывался, что, кроме нас двоих, во дворе находилось еще трое человек, которых я не мог видеть. Ковырявший в носу вышел вперед.

– Давай, говори.

Я покачал головой. Таукею Ийпу было ясно сказано, что я скажу это только Кону лично. Ведь у нас не было возможности выяснить, кем был крот Саотомэ. Я почувствовал внезапное движение за спиной и повернулся, чтобы заблокировать удар, но опоздал. Нападавший попал мне в висок, отчего у меня в мозгу прогремел взрыв, который тут же сменился тьмой.

Меня разбудил комар. Я открыл глаза и отогнал его ладонью. Воздух сочился невидимой влагой, и мне показалось, что я тону. Поняв, что меня несут на носилках, я перевернулся и упал на землю. Рывком поднявшись, я оказался лицом к лицу с четырьмя незнакомцами: все они были китайцами и отличались особой брутальностью, выдававшей привычку к уличным дракам. В руках они держали проржавевшие автоматы «стен», взмахом которых мне приказали вернуться на практически неразличимую тропинку. Мой меч нес ковырявший в носу, и я поклялся, что отберу оружие, даже если мне придется его убить.

Мы шли молча. В лесу стояла тишина, которую нарушали только стук дятла и птичьи трели. Лучи света – был ли это тот же самый день? – оседали рябью на листьях и ветках; я никогда раньше не видел столько оттенков зеленого и коричневого. Мы продирались сквозь пятнистые папоротники выше нас ростом, их стебли смыкались у нас за спиной, скрывая дорогу. Под ногами у нас хрустели устилавшие землю листья величиной с тарелку.

Мы шли, пока свет между деревьями не померк, указывая на приближение вечера. Боль в виске, куда пришелся удар прикладом, начала ослабевать, и я уже не так страдал от головокружения. Каждый раз, когда шедший впереди разведчик поднимал руку, мы останавливались. Один раз нам пришлось нырнуть в мокрые заросли, чтобы не нарваться на двигавшийся через джунгли японский патруль. Я был уверен, что мы направлялись к известняковым скалам, потому что растительность понемногу редела и тропинка пошла на подъем. Я промок насквозь и тяжело дышал. Мы шли уже около трех часов, но у меня не было возможности это проверить.

Тропинка круто поднялась и нырнула в долину. Ветви деревьев сходились у нас над головами, образуя естественный навес, который давал надежную защиту от пролетавших самолетов. Наш вожатый-разведчик поджал губы, и с них сорвался птичий крик. Мы остановились на просеке, и из кустов вокруг поднялись партизаны. Мы подошли к внешним границам лагеря Белого Тигра.

В сопровождении партизан мы пошли быстрее. Спустившись в долину, тропа снова начала подниматься, выведя нас к утесам, где и закончилась.

– И что теперь? – пробормотал я, отгоняя от лица мух.

Кон возник прямо из твердого камня. Вход в пещеру был замаскирован изгибом скалы, похожим на завиток панциря морской улитки. Увидев меня, он улыбнулся, но, когда я начал было поклон, быстро замотал головой.

– Здесь нельзя вести себя по-японски, – предупредил он шепотом на ухо.

Мне вернули меч, и, увидев его, Кон усмехнулся:

– Ты хорошо подготовился.

Согласно прочитанным мною отчетам разведки, лагерь Белого Тигра первоначально возглавлял Йонг Кван, но прославился лагерь благодаря впечатляющему мастерству Кона в партизанском деле.

– Почему у этого лагеря твое имя? – спросил я.

Он пожал плечами, и я с болью отметил, насколько исхудал мой друг.

– Так получилось после одной из первых вылазок. Мы сожгли военную базу и отступали бегом целую ночь. К рассвету мы выдохлись и вырыли яму, чтобы спрятаться. И тут появился тигр-альбинос. Зрелище было просто поразительное, никто из нас даже не думал, что такие бывают. Тигр просто стоял и смотрел на нас, а потом исчез в деревьях, как привидение. Один из наших людей когда-то слышал мое прозвище и рассказал остальным. Они решили, что это хороший знак, и назвали отряд «Белым Тигром».

Мы вошли в пещеру. Внутри было холодно, и по стенам текла влага. Эхо капели делало темноту еще глубже. Узкий коридор расширился, и внутри скалы открылась небольшая круглая площадка, похожая на пещеру моего деда, но меньше.

– Мы готовим еду внутри, чтобы дым не выходил из расселины.

Сквозь отверстие в листве над скалой падал свет, и, когда лица сидевших в круге повернулись нам навстречу, мне показалось, что я выхожу на сцену, сопровождаемый верными огнями рампы. Запах готовившейся еды сопровождался сильным запахом помета летучих мышей. Они висели целыми гроздьями высоко в тени, похожие на странные волосатые шевелящиеся фрукты. Время от времени одна из мышей срывалась вниз и с писком взмывала вверх, перед тем как выпорхнуть в отверстие наверху.

Я насчитал человек тридцать, но в пещере было тихо. Все хранили молчание. Среди партизан были китайцы, поровну мужчин и женщин – и женщины в большинстве выглядели так же свирепо, как и мужчины, – и несколько индийцев и малайцев.

– Где Йонг Кван?

– На вылазке, убивает японцев. Мы встретимся с ним вечером.

– Здесь есть где вымыться?

Кон вывел меня из пещеры к месту, где изгиб реки образовал мелкую заводь. Я с наслаждением погрузился в воду.

– Меня послал твой отец.

Он кивнул:

– Я догадался. Как он?

– Неплохо, – солгал я.

Он недоверчиво поднял бровь. Я почувствовал печаль дорог, которыми пошли наши судьбы. Отец Кона был прав: мы оба были слишком молоды. Мне хотелось бы знать, сумеем ли мы восстановиться после войны. Или пережитый опыт искорежил нас на всю оставшуюся жизнь?

– Серьезно, что ты здесь делаешь? – спросил Кон.

– Япошки закинут вам наживку, чтобы выманить из леса. Ты слышал о Саотомэ?

Он упреждающе поднял руку:

– Расскажешь Йонг Квану сегодня вечером.

– Что он собой представляет?

– Когда-то преподавал математику в китайской школе. Возможно, прошел подготовку в Китае. Меня бы не удивило, если он и учеников пытался обратить в свою веру.

Странно, что мы говорили о собственном народе, подчеркивая непринадлежность к нему. Разве мы с Коном не были китайцами? Но общались друг с другом только на английском.

– И он полный мерзавец. Коварный и безжалостный. У меня такое чувство, будто он ввязался во все это ради чего-то еще, а не только во славу коммунизма.

Я окунулся в воду с головой и вынырнул, чувствуя себя лучше и чище. Потом вылез из реки, обсох и оделся.

– Как дела на Пенанге?

– После того как вы взорвали радарную установку, японцы казнили несколько сот человек, – сказал я, чтобы он узнал цену, заплаченную за его действия. Но тут же об этом пожалел. Вина лежала и на мне.

– Я сказал, не подумав. Прошу прощения.

Кон покачал головой:

– Я это заслужил. Тебе не нужно было приходить. Я же сказал, что мы с тобой квиты.

– Между друзьями разговоры о долгах и расплате неуместны.

Я рассказал про Танаку и роль, которая ему отводилась в ловушке, спланированной Саотомэ.

– Он и есть та наживка, на которую Саотомэ хочет тебя выманить.

Его лицо напряглось.

– Когда мы в последний раз виделись, я тебе не сказал… Уильям погиб, утонул вместе со своим кораблем. Эдвард – в трудовом лагере, а Изабель…

Я рассказал ему про Изабель, прерываясь на каждом слове, а он молча слушал.

– Знаешь, твоя тетя была права. Англичане строят планы отбить Малайю. У нас в отряде есть солдаты, которых забросили к нам на парашютах. Все готово к наступлению.

– Ты еще доверяешь англичанам после того, как они предали нас, оставив японцам? Я прочитал столько документов, которые они бросили, в спешке эвакуируясь. Вся оборона страны была в хаосе. Были даже приказы европейскому населению ночью тайно покинуть город, сесть на корабли и уплыть.

– А на кого еще нам надеяться? – спросил он с горечью в голосе.

Позади раздался шорох, и Кон схватился за нож.

Я узнал Суянь, партизанку, с которой познакомился в доме Танаки.

– Я тебя искала, – сказала она Кону.

– Мы могли тебя убить, – откликнулся он.

Она подошла к нему и поцеловала. Он оттолкнул ее.

– Хватит, мы же решили, что продолжать слишком опасно.

Она пожала плечами.

– Йонг Кван не вернется до вечера, а твой друг всегда может найти себе другое развлечение.

Она бегло взглянула на меня, и в ее глазах я увидел предостережение: не стоять у нее на пути.

Но Кон непреклонно отослал ее прочь.

– Ребенок?

Он едва заметно кивнул.

– Всю дорогу обратно она истекала кровью. И она так изменилась. Теперь она ненавидит всех и вся. Думаю, после действий акушерки Суянь потеряла больше, чем просто ребенка.

Я правда не хотел больше об этом слышать. Мне нестерпимо хотелось выбраться из леса. Он пугал меня, этот огромный, бесконечный, но ограниченный ландшафт, где было не за что зацепиться взгляду. Мне бы не удалось долго здесь продержаться, и мое уважение к Кону выросло еще больше.

До нас донеслись голоса и смех.

– Должно быть, это Йонг Кван. Пошли, пора возвращаться, – сказал Кон и тут же остановил меня, тронув за плечо: – Никому не говори, что Танака-сан – мой сэнсэй. Йонг Кван использует это против меня.

– Не скажу.

Йонг Кван оказался лысеющим мужчиной под сорок, коренастым, с холодным взглядом. Как и у всех остальных, его форма ААНМ видела лучшие дни.

Я подробно рассказал ему о западне.

– Саотомэ поедет по автостраде между Ипохом и Камерон-Хайлендс, солдаты будут ехать за ним на небольшом расстоянии. Его план – выманить вас из леса, и ему особенно нужен Кон.

Я заметил, что Йонг Кван был явно недоволен тем, что Саотомэ не счел его достаточно важной птицей.

– Возможно, о том, когда и где проедет Саотомэ, вам сообщит его крот. Среди вас есть предатель, и вы сможете поймать его только тогда, когда он поведает вам эти новости. Теперь мне пора возвращаться на Пенанг. Пожалуйста, прикажите кому-нибудь из ваших людей проводить меня обратно.

Йорг Кван покачал головой и дал знак двум партизанам. Они подошли ко мне сзади и схватили за руки. Один из них вытащил свернутую веревку и связал меня.

– Ты – известный коллаборационист. Мы не позволим тебе уйти, пока не убедимся, что ты сказал правду.

Я выругался на него. Он шагнул вперед и залепил мне ладонью в лицо. От удара я крутанулся и упал на землю.

– Прекратите! – рявкнул Кон. – Его послал мой отец.

– Твой отец, – ухмыльнулся Йонг. – Бессильный старик, подсевший на опиум, держатель борделей? Послал его нас предупредить? Я отвечаю за безопасность всего лагеря. Он останется связанным, пока мы не схватим Саотомэ.

Когда я попытался встать, он меня пнул.

Кон сделал движение в сторону Йонг Квана, но я тихо сказал по-японски:

– Оставь его. Я говорю правду.

Эти слова, бессмысленные для Йонг Квана, привели его в ярость.

– Что тебе сказал этот японский шпион? Ты что, тоже японский прихвостень?

Кон неторопливо обвел взглядом людей, собравшихся вокруг Йонга Квана, и вышел из пещеры.

Я пролежал связанным всю ночь. К рассвету все тело затекло, я окоченел. Запястья саднило, а лодыжки, которые мне тоже связали на ночь, начали кровоточить, пачкая веревку. Мне нестерпимо хотелось освободиться. Оставаться было нельзя, потому что Йонг Кван убил бы меня. Но если бы я вернулся, меня бы убил Фудзихара. Меня не было на Пенанге уже слишком долго, и мое отсутствие наверняка заметили.

Я лежал и думал о последствиях связи с Эндо-саном. И у меня не было ни малейшего сомнения, что если мне была уготована смерть, то я бы предпочел, чтобы мою жизнь оборвал именно он.

Кон принес мне плошку горячей каши, присел рядом на корточки и накормил. Потом отослал часового.

– Мы получили сообщение. Конвой будет на дороге завтра в полдень. Йонг Кван схватил человека, который принес донесение.

– Кто это?

– Крестьянин с рисовой плантации из деревушки в миле отсюда. Там нам дают еду и медикаменты. Он признался, что работал на японцев за деньги. – Он открыл свой нож и перерезал мои путы. – Нам потребуется вся помощь, на которую мы можем рассчитывать. Ты видел Саотомэ вблизи, поэтому ты его нам опознаешь.

Я встал, разминая затекшее тело. Когда мы вышли из пещеры, солнце поднялось уже высоко. Йонга Квана, стоявшего перед картой, окружила группа партизан. Он нас увидел, но не стал прерывать инструктаж. Я заметил, что большинство явно признавало авторитет Кона: они поглядывали на него, чтобы понять, одобрил ли он план Йонга Квана. Но, по-моему, план был простым и действенным, и Кон думал так же.

– Мы разделимся на две группы. Одна захватит машину, в которой едет Саотомэ, а другая разберется с грузовиком с солдатами. И ты, – он указал на меня, – будешь в группе, которая пойдет за Саотомэ. Он нужен мне живым.

– А как же солдаты из его конвоя? – спросил Кон.

– Солдаты? – Йонг Кван рассмеялся. – Нет никакой необходимости тащить их сюда.

– Я тоже буду в той группе, – твердо заявил Кон.

Мы оба считали, что, скорее всего, Саотомэ посадит Танаку в одну машину с собой.

В каждой из групп было по четыре человека. Йонг Кван шел первым, а мы с Коном и еще один партизан – следом. Во вторую группу, отделившуюся от нас после часа пути, входило трое китайцев из ААНМ и один малаец. Они должны были расположиться выше по автостраде.

Мы пробирались по джунглям, и наше продвижение затруднялось полным отсутствием всяких троп. Вокруг высились сплошные заросли, сочившиеся водой. Моя рубашка и ремень винтовки пропитались потом. Меч я брать не стал, что облегчило ходьбу. Москиты изводили нас, с наслаждением танцуя вокруг лиц. Один раз мы спугнули птицу-носорога; улетая, она раздраженно вскрикнула и захлопала широкими крыльями со звуком, похожим на тот, с которым женщины отбивают мокрую одежду на речных камнях при стирке. Вскоре мы выбрались из джунглей, и сквозь нависшие ветви деревьев стало просматриваться черное полотно гудронной дороги.

До войны это шоссе было популярно у тех, кто ездил в Камерон-Хайлендс на отдых. Йонг Кван решил устроить засаду на перекрестке с дорогой на Хайлендс. Машины всегда тормозили там перед поворотом. Отцу очень нравились эти места, потому что местный климат давал передышку от бесконечной жары, а Изабель любила бродить по земляничным фермам, огородам и окутанным дымкой холмистым чайным плантациям. Я знал, что за поворотом имелось укромное место, где вода из водопада собиралась в скалистый водоем. Мы часто устраивали там пикники, плавали в холодной чистой воде, сдирая с себя пиявок после купания, и гонялись за бабочками и прочими насекомыми. От нахлынувшего чувства утраты я сник, и Кон спросил:

– Что-то не так?

– Ничего, просто воспоминания.

Он понял.

– Дорога на Камерон-Хайлендс. Вы, англичане, неплохо здесь веселились, – сказал он ироничным тоном.

Мы скатились вниз на дорогу и перебежали в канаву на противоположной стороне. Я посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. По нашим расчетам, Саотомэ должен был выехать из Ипоха через несколько минут, и ему потребовалось бы три четверти часа, чтобы доехать до перекрестка.

Мы сидели в тени лаланга, вслушиваясь в приближавшийся шум двигателей. Мимо дважды проезжали машины, но они оказались маленькими грузовиками, в которых сидело по несколько солдат. Проверив их, я отрицательно качал головой, делая знак Йонгу Квану. Послышался тихий гул, и я поднял голову, но это были всего лишь грозовые тучи в небе.

– Будем надеяться, что дождя не будет. Снова начинаются муссоны, – сказал Кон, изучая небо.

– Ты вчера говорил, что война скоро кончится? – спросил я с надеждой, но и со страхом перед тем, что принесет мне окончание войны.

– Думаю, да. Мы сотрудничаем с другими отрядами, которые встречают британские войска, высаживающиеся из подводных лодок в Малаккском проливе. До прихода японцев некоторые дальновидные люди устроили в джунглях склады оружия и боеприпасов. Как ты думаешь, нам удается сражаться так долго? Мы приведем англичан к этому оружию и, когда получим приказ от малайского командования в Индии, уничтожим все основные японские базы и военные объекты.

Я посмотрел на часы. Был полдень, хотелось есть. Я уже собирался открыть фляжку с водой, но тут на крутом подъеме завыли двигатели.

Саотомэ позаботился, чтобы у партизан не осталось сомнений в его важности, потому что машину украшали два флажка – свидетельство статуса пассажиров. Когда машина притормозила на перекрестке, я подал Йонгу Квану сигнал, и мы встали из канавы, наставив на нее дула, и окружили ее.

Саотомэ открыл дверцу и вышел, очень элегантный в парадной форме. К его бедру прильнул меч, а сапоги были начищены до блеска. Увидев меня, он удивился:

– Надо же, юный Филип! Не ожидал тебя здесь встретить.

Зная о приближавшемся подкреплении, он не волновался. В этот миг раздались выстрелы, и мы оглянулись на дорогу. Практически сразу же показался первый из партизан-китайцев, потрясая в воздухе кулаком. Саотомэ понял, что произошло, и его рука потянулась к мечу. Кон нацелил на него дуло винтовки и сказал по-японски: «Не двигаться».

– Белый Тигр! Посмотри, что я тебе приготовил.

– Пожалуйста, выходите, Танака-сэнсэй, – сказал Кон.

Дверца с противоположной стороны открылась, и я увидел выбритую голову Танаки-сана. Я не стал ему кланяться, как и Кон.

Нас остановил неожиданный гул ехавших в гору грузовиков.

– Еще машины? – спросил Кон.

Саотомэ улыбнулся. И тут дорога наполнилась японскими солдатами, во главе их я увидел Горо. Тот бросился прямо ко мне. Саотомэ предугадал наш план.

Я выстрелил в Горо, но промахнулся. Саотомэ снова потянулся за мечом, но я пнул его в голень. Он пошатнулся, сделав шаг назад, и я воспользовался этой возможностью, чтобы вытащить его меч. Повернувшись, я оказался лицом к лицу с Горо. Йонг Кван пристрелил троих солдат, и китайские партизаны, услышав выстрелы, выбежали у нас из-за спин. Все принялись стрелять. Кон встал рядом и сказал:

– Отведи Саотомэ и Танаку-сэнсэя обратно в лагерь. Живее!

Я наставил кончик меча Саотомэ на его горло.

– Пойдем.

Танака уже карабкался по насыпи в джунгли. Я подтолкнул Саотомэ в ту же сторону, и мы заспотыкались по скользким зарослям. Я ослабил захват меча, и Саотомэ выбил его у меня из рук. Расстегнув пуговицу кобуры, он поднял пистолет, но в этот миг Танака ущипнул нерв у него на шее. Глаза у Саотомэ закатились, веки опустились, и он потерял сознание. Я поднял меч и попытался определить, в какую сторону идти. Подняв Саотомэ, мы направились в джунгли. Выстрелы позади нас становились все тише, и вдруг наступила полная тишина, потому что обезьян и птиц распугал шум.

– Ты знаешь, в каком направлении нам двигаться? – спросил Танака.

– Понятия не имею, – ответил я, пытаясь найти ориентиры, которые я запомнил.

Кон дотронулся до меня сзади, и я подпрыгнул.

– Я ранил того офицера, но нам надо поторопиться. Подъезжает еще больше солдат.

– Его зовут Горо, и он меня знает.

– Тогда тебе нельзя возвращаться на Пенанг.

– Я должен. Отец остался там совсем один.

Двое партизан погибли, но Йонг Кван широко улыбался. Захват Саотомэ добавил ему огромное количество лица. Мы вошли в лагерь, и все бросились прятаться, по опыту зная, что скоро японские войска станут прочесывать местность.

– Это место они не найдут, – уверил меня Кон.

– А что с тем шпионом, крестьянином с рисовой плантации?

– Он мертв. Йонг Кван убил его перед нашим уходом.

Саотомэ пришел в себя, и Йонг Кван ударил его по лицу. Он покачнулся на стуле, не имея возможности стереть боль со щеки связанными руками. Оглянувшись по сторонам, он увидел меня.

– Похоже, Горо-сана среди нас нет. Если он не погиб, твое положение становится очень шатким.

Я не стал отвечать и подошел ко входу в пещеру.

– Где Танака-сан? – спросил я Кона.

Тот обвел нас взглядом и сказал:

– Пойдем со мной.

Я последовал за ним на просеку, где стояла маленькая, вся в заплатах, палатка. Кон махнул часовому, откинул полог и нырнул внутрь. Танака, как и Саотомэ, был привязан к стулу, грубо сколоченному из нескольких досок.

– Сэнсэй, – позвал Кон.

– Танака-сан, – присоединился я к приветствию.

Мы развязали ему руки, и он с благодарностью принялся их разминать. В отличие от Эндо-сана, за прошедшие годы он внешне почти не изменился. Мне хотелось узнать, что с ним случилось, потому что с нашего расставания ничего о нем не слышал.

– Так вы уехали тогда в Горы Черных Ручьев, как собирались?

Он кивнул:

– Да, уехал в горы и остановился у монахов. Я бы никогда не спустился оттуда, пока все это безумие не закончится. Но Саотомэ-сан меня нашел. Не знаю, как ему это удалось.

– Это моя вина. Я рассказал Эндо-сану, куда вы уехали.

– Неважно.

– Но Эндо-сан хотел, чтобы я предупредил Кона и спас вас. Я не понимаю…

На миг лицо Танаки осветилось позабытой радостью, и я понял, что ему вспомнилась молодость, проведенная с Эндо-саном.

– После стольких лет тебе уже пора знать своего сэнсэя.

– Он связан долгом своего положения, – сказал я, обдумывая сказанное Танакой. – Но долг дружбы и принципы его учителя тянут его в другую сторону.

– И вот через тебя он нашел способ привести свои жизненные противоречия в согласие. Когда снова его увидишь, скажи ему, что я по нему скучал. Скучал по нашим вечерам за выпивкой и беседой. Когда война закончится, – тут на его лице появилось тоска, – когда война закончится, нам всем нужно будет собраться снова и пить и беседовать, как будто мы снова стали молоды.

– Я передам ему, Танака-сан.

Он улыбнулся Кону стариковской улыбкой.

– А у тебя как дела? Вижу, ты сделал то, что собирался. Хорошо. От лица моего народа я приношу вам извинения за те ужасные вещи, которые здесь творились. – Он с трудом поклонился.

– Сэнсэй, прошу вас, – страдальчески произнес Кон.

Танака вздохнул и спросил:

– Что со мной сейчас будет?

– Я поговорю с начальником лагеря, и вас отпустят.

Танака печально посмотрел на Кона.

– Не будь так уверен. В такие времена, как сейчас, все желают нам смерти.

– Даю слово, что вытащу вас отсюда, – сказал Кон.

Мне было интересно, что он задумал. Потому что, сколько я его знал, он никогда не разбрасывался обещаниями.

Тем же вечером, когда над нами уже час кружили японские самолеты-корректировщики, между Коном и Йонгом Кваном разгорелся спор. В тот вечер решил начаться сезон муссонов, и пошел дождь, сначала накрапывая, а потом все сильнее и сильнее, пока не повис в темноте непроглядной пеленой. Сквозь буйство стихии до нас долетали их голоса. Партизаны смущенно поглядывали друг на друга, и я вспомнил малайскую поговорку, которой меня научил отец: «Когда в джунглях дерутся слоны, страдает оленек».

Кон вышел из спального помещения Йонга Квана. Я накинул потрепанный дождевик, который пропускал больше воды, чем отталкивал, и побежал ему навстречу.

– Что случилось?

– Йонг Кван хочет допросить их сегодня вечером.

– И Танаку-сана тоже? Но ты же сказал ему, что он невиновен?

– Ему это безразлично. Йонг Кван – как те японцы, на которых он любит охотиться. К тому же он узнал о моей связи с Танакой-саном от Суянь.

Кон замолчал, и я видел, что он собирается с силами, чтобы что-то у меня попросить. Я прервал его прежде, чем он заговорил:

– Тебе не нужно просить. Я это сделаю. Я заберу Танаку-сана с собой, когда буду уходить.

– Тогда я буду перед тобой в долгу. Ты не представляешь, насколько Йонгу Квану нравится издеваться над своими жертвами. Я не могу позволить, чтобы Танака-сан пострадал. Возьми его обратно на Пенанг, когда будешь возвращаться. Спрячь его в горах.

Мы сидели перед холодным ужином из ямса и жилистого мяса дикого кабана. В лагере уже было несколько британских солдат, часть авангарда, не так давно высаженного с подводных лодок вдоль Малаккского пролива. Обгорелые лица выдавали в них новичков; бывалые партизаны-европейцы все как один отличались светящейся бледностью, словно духи джунглей, от слишком долгого пребывания в полутьме деревьев.

– Мне нужно уйти как можно быстрее, – сказал я Кону.

Я беспокоился за отца. То, что Горо спасся, означало, что он уже в пути на Пенанг. Он меня видел, и, чтобы меня наказать, Хироси с Фудзихарой используют его показания по полной.

– Тогда пойдем сейчас и подготовим Танаку-сана. Я покажу тебе путь к автостраде.

Мы пробрались к палатке, где держали Танаку. Земля насыщалась водой, превращаясь в грязь. Часового не было, палатка опустела. Мы опоздали.

Мы бросились обратно в пещеру, и Кон стал грубо расталкивать толпу. У входа в коридор нас остановил один из партизан: «Вам сюда нельзя. Приказ командира Йонга». Мы остались ждать, вздрагивая от криков, эхом разносившихся по пещере. Через час пленников вывели наружу. У Саотомэ была сломана челюсть, и из носа и рта шла кровь. Он был в сознании, как и Танака, который не мог идти, потому что Йонг Кван переломал ему ноги. Их вытащили под дождь и привязали к молодому дереву. Дождь усилился, смывая с них кровь.

– Оставьте их на ночь там, – распорядился Йонг Кван. – Завтра продолжим.

Мы остались под дождем, а он вернулся в пещеру. Кон снял плащ и накинул его на Танаку.

– Осталось недолго, сэнсэй. Пожалуйста, мужайтесь.

Он медленно побрел в свою палатку и начал паковать вещи.

– Что ты делаешь?

– Ты видел, в каком он состоянии. С одним тобой ему отсюда не выбраться. Думаю, мне пора вернуться на Пенанг. Я хочу снова пройти по отцовскому саду, по улицам Джорджтауна, – в его голосе звучала тоска, как у маленького мальчика, который очень соскучился по дому и по своей кровати. – Мне просто хочется домой. Кроме того, – Кон поднял взгляд на скаты палатки, – я сыт по горло этим бесконечным дождем.

Мы прождали всю ночь, но дождь и не думал заканчиваться. Ближе к рассвету мой друг сказал:

– Пора идти.

Он нашел еще один кусок брезента и превратил его в плащ. Мы опять вышли под дождь, и Кон захватил меч Саотомэ. Я разрезал веревки на Танаке своим мечом, и мы осторожно его подняли. Я увидел, что у него сильно шла кровь из раны, которую раньше не заметил. Оторвав рукав рубашки, я попытался остановить кровь. Он открыл глаза и слабо кивнул.

– С ним что делать? – Я указал на Саотомэ.

– Оставим его Йонгу Квану.

Но Танака прошептал: «Нет».

Он дотронулся до моей руки и сказал:

– Ты знаешь, что надо сделать.

Я покачал головой:

– Он получает только то, что часто учинял сам.

– Это не Путь, – возразил Танака. – Ты же теперь последователь айки-дзюцу, и у тебя есть обязательства. Прояви милосердие.

Я заглянул Саотомэ в глаза, но увидел Изабель, бегущую по бесконечному пляжу. Я увидел Питера Макаллистера и Эдварда – и понял, что мой брат никогда не вернется домой на Пенанг. Саотомэ не мог двигать челюстью, но я знал, чего он от меня хотел.

– Нет, я этого не сделаю.

Я вложил свой меч в ножны, и он закрыл глаза, признав поражение.

– Куда мы пойдем?

– Мы дойдем до реки и пойдем вдоль нее до Ипоха. Это недалеко.

Мы вдвоем подняли Танаку и направились прочь из лагеря. Несмотря на свои страшные раны, Танака ни разу не вскрикнул. Мы почти добрались до реки, когда поняли, что нас преследуют.

– Стой, – сказал я. – Слышишь?

Река гремела течением, и нам было трудно расслышать хоть что-нибудь.

– Я вернусь обратно и выясню, – сказал Кон. – Продолжай идти к реке.

Танака обхватил меня за плечи, и мы продолжили путь к речному берегу, естественной насыпи, которая оканчивалась крутым обрывом. Десятью футами ниже бурлящая вода размывала берег, неся с высокогорий стволы поваленных деревьев, ветки которых высовывались из неумолимого потока, словно руки утопающих. Река гремела, растягиваясь и перекручиваясь бесконечным выбросом чистой энергии. За спиной раздался шорох, но под весом Танаки поворачиваться было сложно.

– Это я, – сказал Кон. – Ты был прав. За нами идут Йонг Кван с Суянь и еще несколько. Они очень близко. Наверное, Саотомэ поднял тревогу.

– Опусти меня, – попросил Танака.

Я осторожно спустил его на землю, и он едва не застонал от боли.

– Я больше не могу. Вам нужно идти. Особенно тебе. – Он обратился ко мне. – Ты должен вернуться к отцу.

– Мы не можем вас здесь оставить, – возразил Кон. – Йонг Кван будет вас мучить так долго, как только возможно.

Между учителем и учеником промелькнул миг полного понимания, и наконец Кон сказал:

– Я сделаю это, сэнсэй.

Танака снял с шеи круглый амулет. Это был мон, его семейный герб.

– Это тебе.

Кон протянул руку, и я заметил, как она задрожала, сжимая подарок в ладони. Он обнажил меч Саотомэ, и под дождевыми каплями блестящая поверхность тут же превратилась в бурлящий расплавленный металл, словно клинок разогревался перед использованием.

С помощью Кона Танака встал на колени. Испытываемые им муки приводили меня в ужас, но ему удалось удержаться прямо и неподвижно.

– Ты не можешь этого сделать, – сказал я Кону голосом, глухим от гнева и горя. – У нас еще есть большой шанс скрыться. Не будь дураком!

Танака покачал головой:

– Я хочу, чтобы он это сделал. Не суди друга так строго. Возможно, настанет день, когда ты поймешь, насколько я ему благодарен.

Мне больше нечего было сказать, поэтому я поклонился и прошептал:

– Сайонара, Танака-сан. Знакомство с вами – честь для меня.

Ему удалось выдавить кривую улыбку.

– Кто знает, может быть, мы встретимся снова?

– Надеюсь на это, – сказал я и уступил место рядом с Танакой Кону.

– Ты встал правильно?

– Да, сэнсэй, – ответил Кон, и я услышал, что у него такой же сдавленный голос, как был у меня.

– Перенеси еще немного веса на правую ногу. Следи за дыханием. Ослабь захват рукояти – да, отлично.

Я смотрел, как Кон успокаивается, закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, в точности выполняя инструкции Танаки. В этот миг ничто не имело значения, кроме выполнения поставленной перед ним задачи. Он отдавал прощальный долг Танаке и был намерен выполнить его так, как нужно. Он поднял меч в исходную позицию.

У меня за спиной зашуршала листва. Смахнув воду с глаз, я увидел вышедшую из джунглей Суянь. Она навела на Кона пистолет.

– Не думаю, что Йонгу Квану это понравится, Кон, – хрипло заявила она. – Ты бежишь и бросаешь меня здесь, ничего не сказав и не предложив пойти с тобой?

Кон опустил меч, и я увидел в его глазах боль. Но мне подумалось, что ко всему прочему я увидел тень позорного облегчения, словно он был рад, что его прервали.

– Ты собираешься меня пристрелить? – поддразнил он ее.

Суянь в сомнении колебалась.

Кон снова высоко поднял меч, но пошатнулся от выстрела и отступил к краю реки. Из-за деревьев вышел Йонг Кван и направился к Кону. Я злился на себя, что на миг потерял осознанность, что не почувствовал присутствия Йонга Квана.

– Останови его, – бросил я Суянь. – У тебя же пистолет!

Но девушка только тупо смотрела на происходящее. Быстрым непреклонным движением я обнажил собственный меч. Хлыстом из света он пересек расстояние между нами, и его кончик мягко уперся в шею Йонга Квана, готовый ее рассечь.

– Опусти пистолет, – сказал я сквозь дождь. И слегка надавил на меч, выпустив каплю крови.

Йонг Кван вздрогнул и повиновался.

Не выпуская его из вида, я крикнул Кону:

– Ты в порядке?

– В порядке, – ответил он, опираясь на меч, чтобы встать с земли.

Все это время Танака оставался неподвижным, словно был абсолютно уверен в исходе.

Уголком глаза я смотрел, как Кон собирает всю свою волю, всю решимость, которая вряд ли бы нашлась у меня. Он снова поднял меч к небу, встав в правильную позицию. Сквозь его рубашку сочилась кровь от пулевой раны, и ее тут же смывал дождь, словно вид крови оскорблял богов.

Он махнул мечом вниз настолько совершенным движением, что Танака не преминул бы его похвалить. Я увидел, как его сэнсэй улыбнулся, в самую последнюю секунду закрыв глаза, и у меня возникло чувство, что Кон заслужил его одобрение. Тело упало на бок, я выдохнул и закрыл глаза. Я не видел, как Суянь снова подняла пистолет. Она выстрелила дважды, и Кон зашатался, повернулся кругом и упал с края насыпи в реку. Когда я оказался у края, он уже исчез в бурном потоке.

Йонг Кван удовлетворенно улыбался.

– Эта девушка знает, кто о ней позаботится. Так ведь, Суянь?

Он протянул ей руку, и, секунду поколебавшись, она пошла к нему.

Меня пронзила невероятная боль, которая тут же дала выход всепоглощающему гневу, бурному, как река. Я ударил Йонга Квана рукоятью меча в лицо, отправив в нокаут. И посмотрел на Суянь.

– Мне надо было тебя убить, шлюшка, – сухо сказал я.

Ее лицо не выражало никаких чувств, полузакрытое свисавшими на него прядями. Под дождем было невозможно разобрать, плакала ли она, когда я уходил прочь.

Я прошел вдоль реки в поисках друга, выкрикивая его имя. Но по течению крутились только стволы деревьев с обломанными ветками. Все было напрасно. Я повернул обратно в джунгли и пошел домой к отцу.

Чтобы найти дорогу в Ипох, мне потребовалось три дня. Я мысленно повторял указания Кона, иногда слыша его голос и думая, что сошел с ума, что в меня вселились духи джунглей, которые, как рассказывала ама, часто подшучивали над заблудившимися путниками, заставляя их ходить кругами дни напролет, отвлекая ложными звуками и смехом. Иногда дождь внезапно прекращался, и с листьев начинало капать, как из не до конца завернутых кранов. А потом солнце выпаривало из зарослей влагу, создавая странный туман, не холодный, а горячий и тяжелый, который невозможно было вдохнуть.

Понимая, что заблудился, я сел на корень, потеряв способность двигаться, одеревенев от горя. Тропический лес отказывался меня выпускать, и прямые колонны тысячелетних деревьев, расставленные вокруг, продолжали тянуться к солнцу. Я горевал о друге, но меня некому было утешить.

Я говорил с Эндо-саном, умолял о помощи, зная, что вот-вот сдамся. Но мысль об отце заставила меня встать на ноги, и я побрел дальше, пытаясь определить направление по солнцу. Через несколько ярдов я нашел убежище в пустом стволе смоковницы. Я сел, замедлил дыхание и начал медитировать.

Не знаю, сколько я там просидел, но гул самолетов вернул меня к реальности. Я открыл глаза, посмотрел вверх сквозь навес из листвы и увидел, как надо мной с ревом пролетели два самых больших самолета, какие я видел. Заметив направление, в котором они полетели, и почувствовав, как внутри встрепенулась надежда, я последовал за ними между деревьев. Через час до меня донеслись взрывы – и я понял, что англичане вернулись, чтобы на этот раз завершить то, что они когда-то бросили. Я пошел на поднимавшиеся в небо перекрученные столбы густого черного дыма, зная, что Ипох близко.

Самолеты – потом мне сказали, что это были «Ланкастеры» и «Галифаксы», способные пролетать большие расстояния и использовавшиеся для бомбардировок, – кружили над Ипохом, сбрасывая бомбы на занятые японцами здания. Я прочел благодарную молитву Изабель и ее друзьям, которые передавали англичанам точную информацию. Я вышел на возвышенность, и Ипох оказался передо мной как на ладони, с холмами, потускневшими в серых облаках. Разгорались пожары, и ветер донес до меня слабый вой сирен, похожий на плач разбуженного младенца.

Я сел и стал ждать, пока самолеты не сделают последний круг и не улетят на запад, обратно в Индию. И пошел в город Ипох, пройдя по пути несколько маленьких кампонгов, где дети мне улыбались, а старики махали руками. Они знали, что с японцами покончено.

В центре города перед падангом я зашел на вокзал и направился в гостиницу. Стол администратора обступили истеричные японские дамы, и мне пришлось их растолкать, чтобы попросить ключ. Администратор-индиец пристально посмотрел на меня, держа ключ в руке.

– Может быть, вам не стоит возвращаться в номер.

Протягивая руку за ключом, я поблагодарил его.

– Я должен.

Они меня ждали, Горо и офицеры из кэмпэнтай. Он широко улыбнулся и приказал надеть на меня наручники.

– Эндо-сан предупредил нас, что ты вернешься за отцом. Тебя ждет обвинение в шпионаже, помощи ААНМ и убийстве Саотомэ-сана. Если тебя признают виновным, то ты и члены твоей семьи будете публично обезглавлены.

Его улыбка превратилась в ухмылку.

– Тебя признают виновным, уж поверь на слово. И я сам тебя казню.