Книга: История России с древнейших времен. Том 3. От конца правления Мстислава Торопецкого до княжения Димитрия Иоанновича Донского. 1228-1389 гг.
Назад: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ БОРЬБА МЕЖДУ СЫНОВЬЯМИ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО (1276–1304)
Дальше: ГЛАВА ШЕСТАЯ СОБЫТИЯ В КНЯЖЕНИЕ СЫНОВЕЙ ИОАННА КАЛИТЫ (1341–1362)

ГЛАВА ПЯТАЯ
БОРЬБА МЕЖДУ МОСКВОЮ И ТВЕРЬЮ ДО КОНЧИНЫ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА ДАНИЛОВИЧА КАЛИТЫ (1304–1341)

Соперничество между Михаилом Ярославичем тверским и Юрием Даниловичем московским. – Борьба за Переяславль. – Юрий увеличивает свою волость. – Наступательные движения Твери на Москву. – Борьба Новгорода с Михаилом. – Юрий женится на сестре ханской и воюет с Михаилом, который побеждает его. – Жена Юрия умирает в плену тверском. – Вызов Михаила в Орду и убиение его. – Юрий получает ярлык на великое княжение. – Димитрий Михайлович тверской усиливается против него в Орде. – Димитрий убивает Юрия и сам убит по ханскому приказу. – Хан отдает великое княжение брату Димитриеву, Александру Михайловичу. – События в других княжествах. – Продолжение борьбы у Новгорода со шведами, у Пскова с ливонскими немцами. – Набег литвы. – Война новгородцев с устюжанами. – Иоанн Данилович Калита княжит в Москве. – Митрополит Петр утверждает свой престол в Москве. – Истребление татар в Твери. – Калита с татарами опустошает Тверское княжество. – Александр спасается сперва в Пскове, а потом в Литве. – Он мирится с ханом и возвращается в Тверь. – Возобновление борьбы между Александром и Калитою. – Александр вызывается в Орду и умерщвляется там. – Московский князь примышляет к своей волости. – Судьба Ростова и Твери. – События в других северных княжествах. – События в Новгороде и Пскове. – Смерть Калиты и его духовные грамоты. – Усиление Литвы на западе. – Поляки овладевают Галичем. – События на восточной стороне Днепра.

 

По смерти Андрея Александровича, по прежнему обычаю, старшинство принадлежало Михаилу Ярославичу тверскому, потому что он был внуком Ярослава Всеволодовича, а Юрий Данилович московский – правнуком, и отец его Даниил не держал старшинства. Но мы уже видели, что место родовых споров между князьями заступило теперь соперничество по праву силы: Юрий московский был также силен, если еще не сильнее Михаила тверского, и потому считал себя вправе быть ему соперником. Когда Михаил отправился в Орду за ярлыком, то и Юрий поехал туда же. Когда он был во Владимире, митрополит Максим уговаривал его не ходить в Орду, не спорить с Михаилом, ставил себя и тверскую княгиню, мать Михаилову, поруками, что Михаил даст ему волости, какие только он захочет. Юрий отвечал: «Я иду в Орду так, по своим делам, а вовсе не искать великого княжения». Он оставил в Москве брата своего Ивана, а другого, Бориса, отправил в Кострому; но здесь Борис был схвачен тверскими боярами, которые хотели перехватить и самого Юрия на дороге, но тот пробрался другим путем. Опасность грозила Переяславлю, и князь Иван Данилович переехал из Москвы сюда оборонять отцовское приобретение от тверичей. Ему дали тайно весть из Твери, что хотят оттуда прийти внезапно под Переяславль с войском; и действительно, под городом скоро появились тверские полки под начальством боярина Акинфа. Этот Акинф был прежде боярином великого князя Андрея Александровича городецкого, по смерти которого вместе с другими боярами перешел в Москву; но туда же пришел тогда на службу знаменитый киевский боярин Родион Несторович с сыном и привел собственный двор, состоявший из 1700 человек; московские князья обрадовались такому слуге и дали ему первое место между своими боярами. На этом оскорбился Акинф, отъехал к Михаилу тверскому и теперь спешил отомстить Даниловичам московским за свое бесчестье. Он три дня держал Ивана в осаде; но на четвертый день явился на выручку Родион из Москвы, зашел тверичам в тыл; Иван в то же время сделал вылазку из города, и неприятель потерпел совершенное поражение; Родион собственноручно убил Акинфа, взоткнул голову его на копье и поднес князю Ивану с такими словами: «Вот, господин, твоего изменника, а моего местника голова!»
Между тем в Орде решился спор между князьями другим образом: когда Юрий приехал в Орду, то князья татарские сказали ему: «Если ты дашь выходу (дани) больше князя Михаила тверского, то мы дадим тебе великое княжение». Юрий обещал дать больше Михаила, но тот надбавил еще больше; Юрий отказался, и Михаил получил ярлык. В 1305 году Михаил возвратился из Орды и, узнав о смерти боярина своего Акинфа, пошел на Юрия; чем кончилась эта война, на каких условиях помирились соперники, неизвестно; но известно, что после этого Юрий московский начал стремиться к усилению своей волости, не разбирая средств: он убил рязанского князя, плененного отцом его Даниилом, и удержал за собою Коломну, и в том же году встречаем известие об отъезде братьев Юрьевых из Москвы в Тверь. Через два года (1308) Михаил опять пошел к Москве, бился под ее стенами, наделал много зла, но ушел, не взявши города. Под 1312 годом находим в летописях трудное для объяснения известие, что двенадцатилетний сын Михаила тверского, Димитрий, отправился в поход на Нижний Новгород, на князя Юрия, но во Владимире был удержан от своего намерения митрополитом Петром и распустил войско.
До сих пор мы видели наступательные движения на Москву со стороны Твери; но в 1313 году дела переменились: хан Тохта умер, престол ханский занял молодой племянник его Узбек, и Михаил спешил в Орду взять ярлык от нового хана; этим отсутствием решились воспользоваться новгородцы, чтоб с помощью московского князя избавиться от притеснений тверского. Уже давно северные князья по примеру родоначальника своего Всеволода III стремились привести Новгород в свою волю, и только соперничеству между ними последний был обязан продлением своего быта. Когда по смерти Андрея Александровича оба князя соперника – и московский и тверской – отправились в Орду, тверичи хотели силою ввести в Новгород наместников своего князя; но последние не были приняты новгородцами, которые немедленно отправили рать оберегать Торжок на случай нападения тверичей; тверские полки действительно явились у Торжка, но не решились напасть, потому что новгородцы собрали всю свою землю против них; наконец, положено было, что новгородцы на свободе будут дожидаться ханского решения, признают своим князем того из соперников, кто привезет ярлык на Владимирское княжество. Ярлык привез Михаил, и новгородцы в 1308 году посадили его у себя на столе на обычных условиях. Однако в самом начале мы уже встречаем повторительные договорные грамоты новгородцев с Михаилом, и в их числе находится следующая жалоба новгородцев на двоих волостелей: «Князь великий Андрей и весь Новгород дали Федору Михайловичу город стольный Псков, и он ел хлеб; а как пошла рать, то он отъехал, город бросил, новгородского и псковского поклона не послушал, да еще приехавши в село Новгородскую волость пусту положил, братью нашу испродал. Тебе, князь, не кормить его новгородским хлебом, кормить его у себя, а за села его мы деньги ему отдадим. Бориса Константиновича кормил Новгород корелою, а он корелу всю истерял и за немцев загнал, да и на Новгороде брал больше, чем следует. Как будешь в Новгороде у отца своего владыки и у своих мужей, то нам с ним суд перед тобою, господин, и теперь серебра не вели ему брать. И тебе, господин, новгородским хлебом не кормить его, пусть выедет из Новгородской волости, а за села его деньги отдадим». Четыре года прошли, впрочем, мирно; на пятый встала ссора: Михаил вывел своих наместников, захватил Торжок, Бежецк со всеми волостями и остановил подвоз хлеба, что всего хуже было для новгородцев; весною, в распутье, отправили они владыку Давыда в Тверь, и тот успел заключить мир: Михаил отворил ворота для обозов и прислал опять своих наместников в Новгород, взявши с него за мир 1500 гривен серебра. Легко догадаться, что тверские наместники не стали воздержнее после этого, было от них новгородцам много обид и нужды, и вот в 1314 году, в отсутствие Михаила, новгородцы послали в Москву звать к себе князя Юрия. Тот отправил к ним сначала князя Федора ржевского, который перехватал тверских наместников и пошел с новгородскими полками к Волге, куда навстречу вышел к нему сын Михаилов Димитрий с тверскою ратью. Битвы, впрочем, не было: простоявши до морозов у Волги, новгородцы заключили мир с Димитрием и послали в другой раз в Москву звать к себе князя Юрия на всей воле новгородской; Юрий на этот раз приехал сам вместе с братом Афанасием, и рады были новгородцы своему хотению, говорит их летописец.
Недолго радовались новгородцы: хан прислал звать Юрия в Орду, и тот поехал вместе с послами новгородскими, оставив в Новгороде брата Афанасия; тогда же пришла весть, что Михаил идет в Русь, ведет с собою татар. Новгородцы не могли теперь ждать от него милости и решились защищаться силою: князь Афанасий вышел с полками к Торжку и стоял здесь шесть недель, чтоб перенять весть; весть пришла, что Михаил со всею Низовою землею и татарами идет на Новгород. На этот раз дело не обошлось без битвы, и битва была злая: новгородцы потеряли много мужей добрых, бояр и купцов, и потерпели совершенное поражение: князь Афанасий с остатком рати затворился в Торжке, куда победитель прислал сказать новгородцам: «Выдайте мне Афанасия и Федора ржевского, так я с вами мир заключу». Новгородцы отвечали: «Не выдаем Афанасия, но помрем все честно за св. Софию». Михаил прислал опять, требовал выдачи по крайней мере одного Федора ржевского; новгородцы сперва не соглашались, но потом поневоле выдали его, кроме того, заплатили Михаилу 50000 гривен серебра (по другим известиям – только 5000) и заключили мир. Но Михаил, несмотря на мирное постановление, призвавши к себе князя Афанасия и бояр новгородских, перехватал их и отправил заложниками в Тверь, на жителей Торжка наложил окуп, сколько кто мог заплатить за себя, отобрал у них все оружие и тогда отправил своих наместников в Новгород, где посадничество дано было Семену Климовичу; но, по некоторым, очень вероятным известиям, Михаил дал посадничество из своей руки Михаилу Климовичу и Ивану Димитриевичу. Заключен был договор: «Что сталось между князем и Новгородом, какое розратье, что в эту замятню взято в княжой волости, или у наместников, или у послов, или гостиный товар, или купеческий, или в церквах, или у которого боярина и по всей волости, то все князь отложил; а что взято новгородского товара но всей волости, того всего Новгороду не поминать. Которые села или люди новгородские заложились в эту замятню за князя и за княгиню, или за детей их и бояр, или кто купил села – тот возьмет свои деньги, а села отойдут Новгороду по прежней грамоте владыки Феоктиста, что утвердил в Твери. Что взято полону по всей волости Новгородской, то пойдет к Новгороду без окупа. Князю великому Михаилу и боярам его не наводить рати на Новгород ни за что, гостя не задерживать в Суздальской земле, нигде; а за все это взять князю у Новгорода 12000 серебра, а что взято у заложников, то пойдет в счет этих 12000; брать эти деньги в низовый вес, в четыре срока; а когда князь все серебро возьмет, то всех заложников должен отпустить. Нелюбье князь отложил от Новгорода, и от Пскова, и от всех пригородов и недругам своим мстить не будет; Новгороду держать княженье без обиды, а князю великому держать Новгород без обиды, по старине; опять сел князь великий Михаил на Феоктистовой грамоте, которую утвердил с владыкою и послами новгородскими в Твери. Если Новгород заплатит все серебро, 12000, то великий князь должен изрезать две прежние грамоты: одну, которая утверждена была в Городце, на Волге, и другую – новоторжскую, что утвердили в Торжке».
Договор не был исполнен; новгородцы отправили послов к хану жаловаться на Михаила, но тверичи поймали послов и привели их в Тверь; в 1316 году наместники Михаиловы выехали из Новгорода, по другим известиям, были выгнаны, и Михаил отправился к Новгороду со всею Низовскою землею, а новгородцы сделали острог около города по обе стороны, и к ним на помощь сошлась вся волость: псковичи, ладожане, рушане, корела, ижора, вожане схватили какого-то Игната Беска, били его на вече и сбросили с моста в Волхов, подозревая, что он держит перевет к Михаилу, но правда ли это – бог один знает, по замечанию летописца; тогда же убит был и Данилко Писцов своим холопом, который донес горожанам, что господин посылал его с грамотами к князю Михаилу. Между тем Михаил приближался с войском и стал в 50 верстах от города; но собственная болезнь, мор на лошадей, вести о враждебных намерениях Юрия московского заставили его отступить, и отступление было гибельно: тверские ратники заблудились в озерах и болотах, начали мереть от голода, ели конину, оружие свое пожгли или побросали и пришли пешком домой. В надежде, что эта беда сделает Михаила уступчивым, новгородцы в следующем 1317 году отправили к нему владыку Давыда с мольбою отпустить на окуп новгородских заложников; но Михаил не послушал просьбы архиепископской; ему, как видно, нужно было иметь в руках новгородских заложников в предстоящей борьбе с Юрием московским.
Юрий недаром жил в Орде; он не только оправдался в обвинениях Михаиловых, но умел сблизиться с семейством хана и женился на сестре его, Кончаке, которую при крещении назвали Агафиею. Ханский зять возвратился в Русь с сильными послами татарскими, из которых главным был Кавгадый; один татарин отправился в Новгород звать на Михаила его жителей; но последние, еще не зная, где князь Юрий, заключили с Михаилом договор в Торжке, по которому обязались не вступаться ни за одного из соперников, после чего тверской князь, собравши войско и снесшись с другими князьями, пошел к Костроме, навстречу Юрию; Долго соперники стояли на берегу Волги, наконец заключили договор, в содержании которого источники разногласят: по одним известиям, Юрий уступил великое княжение Михаилу, по другим, наоборот, Михаил уступил его Юрию. Как бы то ни было, дело этим не кончилось; Михаил, возвратясь в Тверь, стал укреплять этот город, ожидая, как видно, к себе врага, и действительно, Юрий остался в Костроме, собирая отовсюду войска. Когда пришли к нему князья суздальские и другие, то он двинулся из Костромы к Ростову, из Ростова пошел к Переяславлю, из Переяславля к Дмитрову, из Дмитрова к Клину; а новгородцы уже дожидались его в Торжке. Наконец войска Юриевы пошли в Тверскую волость и сильно опустошили ее; послы Кавгадыевы ездили в Тверь, к Михаилу, с лестию, по выражению летописца, но мира не было, и в 40 верстах от Твери при селе Бортеневе произошел сильный бой, в котором Михаил остался победителем; Юрий с небольшою дружиною успел убежать в Новгород, но жена его, брат Борис, многие князья и бояре остались пленными в руках победителя. Кавгадый, видя торжество тверского князя, велел дружине своей бросить стяги и бежать в стан, а на другой день послал к Михаилу с мирными предложениями и поехал к нему в Тверь. Михаил принял его с честию, и татары стали говорить ему: «Мы с этих пор твои, да и приходили мы на тебя с князем Юрием без ханского приказа, виноваты и боимся от хана опалы, что такое дело сделали и много крови пролили». Князь Михаил поверил им, одарил и отпустил с честию.
Между тем Юрий явился опять у Волги, и с ним весь Новгород и Псков с владыкою своим Давыдом: понятно, что Новгород должен был вступиться за Юрия, не ожидая себе добра от усиления Михаилова. Тверской князь вышел к неприятелю навстречу, но битвы не было: заключили договор, по которому оба соперника обязались идти в Орду и там решать свои споры; Михаил обязался также освободить жену Юриеву и брата; новгородцы заключили с ним особый договор, как с посторонним владельцем (1317 г.). Но жена Юриева не возвратилась в Москву: она умерла в Твери, и пронесся слух, что ее отравили. Этот слух был выгоден Юрию и опасен для Михаила в Орде, и когда тверской князь отправил в Москву посла Александра Марковича с мирными предложениями, то Юрий убил посла и поехал в Орду с Кавгадыем, со многими князьями, боярами и новгородцами.
Начальником всего зла летописец называет Кавгадыя: по Кавгадыеву совету Юрий пошел в Орду. Кавгадый наклеветал хану на Михаила, и рассерженный Узбек велел схватить сына Михаилова, Константина, посланного отцом перед собою в Орду; хан велел было уморить голодом молодого князя, но некоторые вельможи заметили ему, что если он умертвит сына, то отец никогда не явится в Орду, и Узбек приказал выпустить Константина. Что же касается до Кавгадыя, то он боялся присутствия Михаилова в Орде и послал толпу татар перехватить его на ДОроге и убить; но это не удалось; чтоб воспрепятствовать другим способом приезду Михаилову, Кавгадый стал говорить хану, что тверской князь никогда не приедет в Орду, что нечего его дожидаться, а надобно послать на него войско. Но в августе 1318 года Михаил отправился в Орду, и когда был во Владимире, то явился туда к нему посол из Орды, именем Ахмыл, и сказал ему: «Зовет тебя хан, поезжай скорее, поспевай в месяц; если же не приедешь к сроку, то уже назначена рать на тебя и на города твои: Кавгадый обнес тебя перед ханом, сказал, что не бывать тебе в Орде». Бояре стали говорить Михаилу: «Один сын твой в Орде, пошли еще другого». Сыновья его, Димитрий и Александр, также говорили ему: «Батюшка! не езди в Орду сам, но пошли кого-нибудь из нас, хану тебя оклеветали, подожди, пока гнев его пройдет». Михаил отвечал им: «Хан зовет не вас и никого другого, а моей головы хочет; не поеду, так вотчина моя вся будет опустошена и множество христиан избито; после когда-нибудь надобно же умирать, так лучше теперь положу душу мою за многие души». Давши ряд сыновьям, разделив им отчину свою, написавши грамоту, Михаил отправился в Орду, настиг хана на устье Дона, по обычаю, отнес подарки всем князьям ордынским, женам ханским, самому хану и полтора месяца жил спокойно; хан дал ему пристава, чтоб никто не смел обижать его. Наконец Узбек вспомнил о деле и сказал князьям своим: «Вы мне говорили на князя Михаила: так рассудите его с московским князем и скажите мне, кто прав и кто виноват». Начался суд; два раза приводили Михаила в собрание вельмож ордынских, где читали ему грамоты обвинительные: «Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского Кавгадыя, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил, княгиню Юрьеву отравил». Михаил защищался; но судьи стояли явно за Юрия и Кавгадыя; причем последний был вместе и обвинителем и судьею. В другой раз Михаила привели на суд уже связанного; потом отобрали у него платье, отогнали бояр, слуг и духовника, наложили на шею тяжелую колоду и повели за ханом, который ехал на охоту; по ночам руки у Михаила забивали в колодки, и так как он постоянно читал псалтирь, то отрок сидел перед ним и перевертывал листы. Орда остановилась за рекою Тереком, на реке Севенце, под городом Дедяковым, недалеко от Дербента. На дороге отроки говорили Михаилу: «Князь! Проводники и лошади готовы, беги в горы, спаси жизнь свою». Михаил отказался. «Если я один спасусь, – говорил он, – а людей своих оставлю в беде, то какая мне будет слава?» Уже двадцать четыре дня Михаил терпел всякую нужду, как однажды Кавгадый велел привести его на торг, созвал всех заимодавцев, велел поставить князя перед собою на колени, величался и говорил много досадных слов Михаилу, потом сказал ему: «Знай, Михайло! Таков ханский обычай: если хан рассердится на кого и из родственников своих, то также велит держать его в колодке, а потом, когда гнев минет, то возвращает ему прежнюю честь; так и тебя завтра или послезавтра освободят от всей этой тяжести, и в большей чести будешь»; после чего, обратясь к сторожам, прибавил: «Зачем не снимете с него колоды?» Те отвечали: «Завтра или послезавтра снимем, как ты говоришь». «Ну по крайней мере поддержите колоду, чтоб не отдавила ему плеч», – сказал на это Кавгадый, и один из сторожей стал поддерживать колоду. Наругавшись таким образом над Михаилом, Кавгадый велел отвести его прочь; но тот захотел отдохнуть и велел отрокам своим подать себе стул; около него собралась большая толпа греков, немцев, литвы и руси; тогда один из приближенных сказал ему: «Господин князь! Видишь, сколько народа стоит и смотрит на позор твой, а прежде они слыхали, что был ты князем в земле своей; пошел бы ты в свою вежу». Михаил встал и пошел домой. С тех пор на глазах его были всегда слезы, потому что он предугадывал свою участь. Прошел еще день, и Михаил велел отпеть заутреню, часы, прочел со слезами правило к причащению, исповедался, призвал сына своего Константина, чтоб объявить ему последнюю свою волю, потом сказал: «Дайте мне псалтирь, очень тяжело у меня на душе». Открылся псалом: «Сердце мое смутися во мне, и страх смертный прииде на мя». «Что значит этот псалом?» – спросил князь у священников; те, чтоб не смутить его еще больше, указали ему на другой псалом: «Возверзи на господа печаль свою, и той тя пропитает и не даст вовеки смятения праведному». Когда Михаил перестал читать и согнул книгу, вдруг вскочил отрок в вежу, бледный, и едва мог выговорить: «Господин князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа прямо к твоей веже!» Михаил тотчас встал и со вздохом сказал: «Знаю, зачем идут, убить меня», – и послал сына своего Константина к ханше. Юрий и Кавгадый отрядили к Михаилу в вежу убийц, а сами сошли с лошадей на торгу, потому что торг был близко от вежи, на перелет камня. Убийцы вскочили в вежу, разогнали всех людей, схватили Михаила за колоду и ударили его об стену, так что вежа проломилась; несмотря на то, Михаил вскочил на ноги, но тогда бросилось на него множество убийц, повалили на землю и били пятами нещадно; наконец один из них, именем Романец, выхватил большой нож, ударил им Михаила в ребро и вырезал сердце. Вежу разграбили русь и татары, тело мученика бросили нагое. Когда Юрию и Кавгадыю дали знать, что Михаил уже убит, то они приехали к телу, и Кавгадый с сердцем сказал Юрию: «Старший брат тебе вместо отца; чего же ты смотришь, что тело его брошено нагое?» Юрий велел своим прикрыть тело, потом положили его на доску, доску привязали к телеге и перевезли в город Маджары, здесь гости, знавшие покойника, хотели прикрыть тело его дорогими тканями и поставить в церкви с честию, со свечами, но бояре московские не дали им и поглядеть на покойника и с бранью поставили его в хлеве за сторожами; из Маджар повезли тело в Русь, привезли в Москву и похоронили в Спасском монастыре. Из бояр и слуг Михайловых спаслись только те, которым удалось убежать к ханше; других же ограбили донага, били как злодеев и заковали в железа (1319 г.).
В 1320 году Юрий возвратился в Москву с ярлыком на великое княжение и привел с собою молодого князя тверского Константина и бояр его в виде пленников; мать и братья Константиновы, узнавши о кончине Михаила и погребении его в Москве, прислали просить Юрия, чтоб отпустил тело в Тверь; Юрий исполнил их просьбу не прежде, как сын Михаилов Александр явился к нему во Владимир и заключил мир, вероятно на условиях, предписанных московским князем. В том же году Юрий отправил в Новгород брата своего Афанасия и ходил войною на рязанского князя Ивана, с которым заключил мир, а под следующим годом встречаем известие о сборах Юрия на тверских князей; но войны не было: князь Дмитрий Михайлович отправил к Юрию в Переяславль послов и заключил мир, по которому заплатил московскому князю 2000 рублей серебра и обязался не искать под ним великого княжения. Две тысячи рублей взяты были для хана; но Юрий не пошел с ними навстречу к татарскому послу, отправился в Новгород, куда вызвали его для дел ратных. Этим воспользовался Димитрий тверской, поехал в Орду и выхлопотал себе ярлык на великое княжение; есть известие, что он объяснил хану всю неправду Юрия и особенно Кавгадыя и что хан велел казнить последнего, а Димитрию дал великое княжение, узнавши от него, что Юрий сбирает дань для хана и удерживает ее у себя. Последнее известие тем вероятнее, что находится в прямой связи с приведенным выше известием летописи об удержании тверского выхода Юрием; в связи с известием о гневе ханском на Юрия находится также известие о татарском после Ахмыле, который сделал много зла Низовской земле, много избил христиан, а других повел рабами в Орду. Как бы то ни было, впрочем, Тверь взяла перевес; Юрий видел необходимость идти опять в Орду и усердно просил новгородцев, чтоб проводили его: но на дороге, на реке Урдоме, он был захвачен врасплох братом Димитриевым Александром, казна его была отнята, сам же он едва спасся во Псков, откуда опять приехал в Новгород, ходил с новгородцами на берега Невы, потом в Заволочье и оттуда уже отправился в Орду по Каме, будучи позван послом ханским, в 1324 году. Димитрий тверской не хотел пускать соперника одного в Орду и поспешил туда сам. Мы не знаем подробностей о встрече двух врагов; летописец говорит, что Димитрий убил Юрия, понадеявшись на благоволение ханское; Узбек, однако, сильно осердился на это самоуправство, долго думал, наконец велел убить Димитрия (1325 г.); но великое княжение отдал брату его Александру; таким образом, Тверь не теряла ничего ни от смерти Михаила, ни от смерти Димитрия; в третий раз первенство и сила перешли к ее князю.
Взглянем теперь, что происходило в других княжествах во время этой первой половины борьбы между Москвою и Тверью. В год смерти великого князя Андрея Александровича (1304) вспыхнул мятеж в Костроме: простые люди собрали вече на бояр, и двое из последних были убиты; в следующем году в Нижнем Новгороде черные люди избили бояр князя Андрея Александровича; но в том же году возвратился из Орды князь Михаил Андреевич и перебил всех вечников, которые умертвили бояр. Здесь представляется вопрос: кто был этот князь Михаил Андреевич? До сих пор утверждено было мнение, что все князья суздальские происходят от Андрея Ярославича, брата Александра Невского, в таком порядке: Андрей – Михаил – Василий – Константин – Димитрий и т. д. В самом деле, летопись говорит, что после Андрея Ярославича осталось двое сыновей – Юрий и Михаил. Юрий умер в 1279 году, и вместо него садится в Суздале брат его Михаил; потом летопись упоминает о смерти сына Михаилова Василия в 1309 году; потом встречаем Александра и Константина Васильевичей суздальских, которых легко принять за детей Василья Михайловича. И действительно, в большей части родословных эти князья показаны происходящими от Андрея Ярославича. Но вот под 1364 годом читаем в летописи известие о кончине князя Андрея Константиновича суздальского, и этот князь называется потомком не Андрея Ярославича, но Андрея Александровича, сына Невского, в таком порядке: Андрей – Михаил – Василий – Константин. В известии о кончине брата Андреева, Димитрия Константиновича, повторена та же родословная. Эта последняя родословная объявлена ошибочною; утверждено, что князь Михаил Андреевич был сын Андрея Ярославича, а не Александровича, у которого детей не было, кроме Бориса, умершего при жизни отца. Но на чем же основано такое утверждение? Основываются на том, что по смерти Андрея Александровича бояре, не имея государя, уехали к Михаилу тверскому. Но если б Михаил Андреевич был сын Андрея Александровича, то бояре последнего могли по разным причинам отъехать к Михаилу тверскому, имея за собою право отъезда. Мы привели известия летописи об избиении бояр черными людьми в Нижнем Новгороде и о наказании мятежников великим князем Михаилом Андреевичем; но если Михаил Андреевич был сын Андрея Ярославича, а не Александровича, то почему бояре последнего являются в его княжестве и распоряжаются так, что возбуждают против себя черных людей? Это показывает, с другой стороны, что не все бояре Андрея Александровича отъехали в Тверь; часть их, и может быть большая, дожидалась в Нижнем прибытия князя Михаила Андреевича, сына своего прежнего князя. Итак, отъезд бояр – не причина признавать Михаила Андреевича сыном Андрея Ярославича, а не Александровича. Но есть еще другие указания, подтверждающие родословную летописи: царь Василий Иванович Шуйский в грамоте о своем избрании, говоря о происхождении своем, ведет общий род до Александра Невского, которого называет своим прародителем, и после Александра начинает разветвление рода на две отрасли: отрасль Андрея Александровича, от которого пошли они, князья суздальские – Шуйские, и отрасль Даниила Александровича, от которого пошли князья, потом цари московские: «Учинились мы на отчине прародителей наших, царем и великим князем на Российском государстве, которое даровал бог прародителю нашему Рюрику, и потом в продолжение многих лет, до прародителя нашего великого князя Александра Ярославича Невского, на Российском государстве были прародители мои, а потом на Суздальский удел отделились, не отнятием, не по неволе, но как обыкновенно большие братья на большие места садились». Линия Андрея Александровича отделилась на Суздальский удел, как обыкновенно большие братья сажались на большие места: в самом деле, Андрей Александрович был большой брат Даниилу Александровичу, и Суздаль был большое место относительно Москвы. Итак, вопрос о происхождении князей суздальских-нижегородских не может быть решен окончательно.
В Ростове в 1309 году умер князь Константин Борисович, и место его заступил сын Василий; другого, Александра, мы видели в Угличе; под 1320 годом упоминается о смерти сына его, Юрия Александровича. В Ярославле в 1321 году умер князь Давыд, сын Федора Ростиславича Черного, смоленского; место его занял сын, Василий Давыдович. В Галиче упоминается под 1310 годом князь Василий Константинович, внук Ярослава Всеволодовича, княживший, как видно, по брате своем, Давыде. В Стародубе по смерти внука Всеволода III, Михаила Ивановича, княжил сын его Иван, умерший в 1315 году; место покойного заступил сын его, Федор Иванович. В Рязани после Константина Романовича, убитого в Москве, княжил сын его Василий, который был убит в Орде в 1308 году; в 1320 году видим в Рязани двоюродного брата Василиева, князя Ивана Ярославича, против которого предпринимал поход Юрий московский. В 1313 году умер князь Александр Глебович смоленский, оставив двоих сыновей, Василия и Ивана.
Касательно внешних отношений упоминается под 1308 годом о нашествии татар на Рязань, имевшем, как видно, связь с убиением тамошнего князя Василия Константиновича в Орде. В 1318 году приходил из Орды лютый посол, именем Конча, убил 120 человек у Костромы, потом пошел и весь Ростов повоевал ратию. В 1320 г. посол Байдера много зла наделал во Владимире; в 1321 г. татарин Таянчар был тяжек Кашину; в 1322 году посол Ахмыл наделал много зла низовым городам, Ярославль взял и повел много пленников в Орду. На северо-западе продолжалась старая борьба – у Новгорода со шведами, у Пскова с ливонскими немцами. В 1310 году новгородцы в лодьях и лойвах вошли в Ладожское озеро, в реку Узерву, и построили на пороге новый город, разрушивши старый. В следующем году под начальством князя Димитрия Романовича смоленского они отправились войною за море, в шведские владения, в Финляндию (емь); переехавши море, повоевали сначала берега Купецкой реки, села пожгли, людей побрали в плен, скот побили; потом взяли всю Черную реку, по ней подплыли к городу Ванаю, город взяли и сожгли; шведы заперлись во внутренней крепости, или детинце, построенном на высокой неприступной скале, и прислали к новгородцам с поклоном просить мира, но те мира не дали и стояли трое суток под городом, опустошая окрестную страну: села большие пожгли, хлеб весь потравили, а из скота не оставили ни рога; потом пошли, взяли места по рекам Кавгале и Перне, выплыли этими реками в море и возвратились в Новгород все здоровы. Шведы отомстили новгородцам сожжением Ладоги в 1313 году. Мы уже видели попытки корелы отложиться от Новгорода и попытки шведов утвердиться в Корельской земле; видели и причину неудовольствия корелы в жалобе новгородцев на княжеского наместника, Бориса Константиновича, который своими притеснениями заставлял корелян бежать к шведам; в 1314 году встречаем новое известие о восстании корелян: они перебили русских, находившихся в Корельском городке, и ввели к себе шведов; новгородцы, однако, недолго позволяли короле оставаться за шведами; в том же году пошли они с наместником великого князя Михаила Ярославича Феодором к городу и перебили в нем всех шведов и переветников корелян. Через два года неприятельские действия возобновились: шведы в 1317 году вошли в Ладожское озеро и побили много обонежских купцов; а в следующем году новгородцы отправились за море и много воевали: взяли Або и находившийся недалеко от него епископский замок. В 1322 году шве ды опять пришли драться к Корельскому городку, но не могли взять его; вслед за этим новгородцы с великим князем Юрием пошли к Выборгу и били его 6 пороками, но взять не могли, перебили только много шведов в городе и взяли в плен; из пленников одних перевешали, других отправили в Суздальскую землю (на Низ), потеряли несколько и своих добрых мужей. Надобно было ждать мести от шведов, и новгородцы в 1323 году укрепили исток Невы из Ладожского озера, поставили город на Ореховом острове (Орешек); но вместо рати явились послы шведские с мирными предложениями, и заключен был мир вечный по старине. Юрий с новгородцами уступил шведам три корельских округа: Саволакс, Ескис и Егрепя. Под 1320 годом встречаем известие о враждебном столкновении с норвежцами: какой-то Лука, сказано, ходил на норвежцев, которые разбили суда какого-то Игната Молыгина.
По смерти Довмонта для Пскова наступило тяжелое время; на востоке князья заняты усобицами, там идет важный вопрос о том, какому княжеству пересилить все остальные и собрать землю Русскую; Новгород занят также этими усобицами и борьбою со шведами; притом же у него со Псковом начинаются неприятности, переходящие иногда в открытую вражду, причины которой в летописи не высказаны ясно. Стремление Пскова выйти из-под опеки старшего брата своего Новгорода мы замечаем с самого начала: после это стремление все более и более усиливается; новгородцы, разумеется, не могли смотреть на это равнодушно и не могли близко принимать к сердцу затруднительное положение младших братьев: отсюда жалобы последних на холодность новгородцев, оставление без помощи, что еще более усиливало размолвку; притом же, не имея возможности давать чувствовать псковичам свое господство в политическом отношении, новгородцы сильно давали чувствовать его в церковном, вследствие того что Псков был подведомствен их владыке: отсюда новые неприятности и стремление псковичей отложиться от новгородского владыки, получить для себя особого епископа. Когда князья русские приезжали во Псков, то граждане принимали их с честью, от всего сердца; но эти князья не могли ходить с псковичами на немцев или отсиживаться в осаде от них; так, были во Пскове по необходимости на короткое время князья Димитрий Александрович и Юрий Данилович. Не видя помощи от русских князей, псковитяне принуждены были посылать за литовскими. В 1322 году немцы во время мира перебили псковских купцов на озере и рыболовов на реке Нарове, опустошили часть Псковской волости; псковичи послали в Литву за князем Давыдом, пошли с ним за Нарову и опустошили землю до самого Ревеля. В марте 1323 года пришли немцы под Псков со всею силою, стояли у города три дня и ушли с позором, но в мае явились опять, загордившись, в силе тяжкой, без бога; пришли на кораблях, в лодках и на конях, со стенобитными машинами, подвижными городками и многим замышлением. На первом приступе убили посадника; стояли у города 18 дней, били стены машинами, придвигали городки, приставляли лестницы. В это время много гонцов гоняло из Пскова к великому князю Юрию Даниловичу и к Новгороду, со многою печалию и тугою, потому что очень тяжко было в то время Пскову, как вдруг явился из Литвы князь Давыд с дружиною, ударил вместе с псковичами на немцев, прогнал их за реку Великую, машины отнял, городки зажег, и побежали немцы со стыдом; а князь великий Юрий и новгородцы не помогли, прибавляет псковский летописец.
Литовцы в 1323 году напали на страну по реке Ловати, но были прогнаны новгородцами. Мы видели волнения среди корел, видели и прежде восстания финских племен в Двинской области против новгородцев; в 1323 году началась у последних вражда с устюжанами, которые перехватили новгородцев, ходивших на югру, и ограбили их. Задвинские дани и торговля были главным источником богатства для новгородцев, и потому они не могли оставить этого дела без внимания: в следующем же году с князем Юрием Даниловичем они пошли в Заволочье и взяли Устюг на щит; когда они были на Двине, то князья устюжские прислали к Юрию и новгородцам просить мира и заключили его на старинных условиях. В чем состояли эти старинные условия, мы не знаем; знаем только то, что еще в 1220 году великий князь Юрий Всеволодович, собирая войско на болгар, велел ростовскому князю взять также и полки устюжские; из этого известия можно только заключить о зависимости Устюга от ростовских князей.
Таковы были отношения Северной Руси к соседним народам в первую половину борьбы между Тверью и Москвою до смерти Димитрия тверского и Юрия московского. Димитрию наследовал, как мы видели, брат его Александр Михайлович с ярлыком и на великое княжение, Юрию также брат – Иоанн Данилович Калита, остальные братья которого – Александр, Афанасий, Борис – умерли еще при жизни Юрьевой. Калита, следовательно, княжил один в Московской волости; как видно, он управлял Москвою гораздо прежде смерти Юрия, когда последний находился то в Орде, то в Новгороде; иначе он не имел бы времени сблизиться с митрополитом Петром, ибо Юрий убит в 1325 году, а митрополит Петр умер в 1326. Еще в 1299 году митрополит Максим оставил опустошенный Киев, где не мог найти безопасности, и переехал на жительство во Владимир. Последний город был столицею великих, или сильнейших, князей только по имени, ибо каждый из них жил в своем наследственном городе; однако пребывание митрополита во Владимире при тогдашнем значении и деятельности духовенства сообщало этому городу вид столицы более, чем предание и обычай. После этого ясно, как важно было для какого-нибудь города, стремившегося к первенству, чтоб митрополит утвердил в нем свое пребывание; это необходимо давало ему вид столицы всея Руси, ибо единство последней поддерживалось в это время единым митрополитом, мало того, способствовало его возрастанию и обогащению, ибо в него со всех сторон стекались лица, имевшие нужду до митрополита, как в средоточие церковного управления; наконец, митрополит должен был действовать постоянно в пользу того князя, в городе которого имел пребывание, Калита умел приобресть расположение митрополита Петра, так что этот святитель живал в Москве больше, чем в других местах, умер и погребен в ней. Гроб святого мужа был для Москвы так же драгоценен, как и пребывание живого святителя: выбор Петра казался внушением божиим, и новый митрополит Феогност уже не хотел оставить гроба и дома чудотворцева. Петр, увещевая Калиту построить в Москве каменную церковь Богоматери, говорил: «Если меня, сын, послушаешься, храм Пречистой богородицы построишь, и меня упокоишь в своем городе, то и сам прославишься больше других князей, и сыновья и внуки твои и город этот славен будет, святители станут в нем жить, и подчинит он себе все остальные города». Другие князья хорошо видели важные последствия этого явления и сердились; но помочь было уже нельзя.
Но в то время, как московский князь утверждением у себя митрополичьего престола приобретал такие важные выгоды, Александр тверской необдуманным поступком погубил себя и все княжество свое. В 1327 году приехал в Тверь ханский посол, именем Шевкал (Чолхан), или Щелкан, как его называют наши летописи, двоюродный брат Узбека, и по обыкновению всех послов татарских позволял себе и людям своим всякого рода насилия. Вдруг в народе разнесся слух, что Шевкал хочет сам княжить в Твери, своих князей татарских посажать по другим русским городам, а христиан привести в татарскую веру. Трудно допустить, чтоб этот слух был основателен: татары изначала отличались веротерпимостью и по принятии магометанства не были ревнителями новой религии. Узбек, по приказу которого должен был действовать Шевкал, покровительствовал христианам в Кафе, позволил католическому монаху Ионе Валенсу обращать в христианство ясов и другие народы по берегу Черного моря; он же, как мы видели, выдал сестру свою за Юрия московского и позволил ей креститься. Еще страшнее был слух, что Шевкал хочет сам сесть на великом княжении в Твери, а другие города раздать своим татарам. Когда пронеслась молва, что татары хотят исполнить свой замысел в Успеньев день, пользуясь большим стечением народа по случаю праздника, то Александр с тверичами захотели предупредить их намерение и рано утром, на солнечном восходе, вступили в бой с татарами, бились целый день и к вечеру одолели. Шевкал бросился в старый дом князя Михаила, но Александр велел зажечь отцовский двор, и татары погибли в пламени; купцы старые, ордынские, и новые, пришедшие с Шевкалом, были истреблены, несмотря на то что не вступали в бой с русскими: одних из них перебили, других перетопили, иных сожгли на кострах.
Но в так называемой Тверской летописи Шевкалово дело рассказано подробнее, естественнее и без упоминовения о замысле Шевкала относительно веры: Шевкал, говорится в этой летописи, сильно притеснял тверичей, согнал князя Александра со двора его и сам стал жить на нем; тверичи просили князя Александра об обороне, но князь приказывал им терпеть. Несмотря на то, ожесточение тверичей дошло до такой степени, что они ждали только первого случая восстать против притеснителей; этот случай представился 15 августа: дьякон Дюдко повел кобылу молодую и тучную на пойло; татары стали ее у него отнимать, дьякон начал вопить о помощи, и сбежавшиеся тверичи напали на татар.
Узбек очень рассердился, узнав об участи Шевкаловой, и, по некоторым известиям, послал за московским князем, но, по другим известиям, Калита поехал сам в Орду тотчас после тверских происшествий и возвратился оттуда с 50000 татарского войска. Присоединив к себе еще князя суздальского, Калита вошел в Тверскую волость по ханскому приказу; татары пожгли города и села, людей повели в плен и, просто сказать, положили пусту всю землю Русскую, по выражению летописца; но спаслась Москва, отчина Калиты, да Новгород, который дал татарским воеводам 2000 серебра и множество даров. Александр, послышав о приближении татар, хотел бежать в Новгород, но новгородцы не захотели подвергать себя опасности из-за сына Михаилова и приняли наместников Калиты; тогда Александр бежал во Псков, а братья его нашли убежище в Ладоге. В следующем 1328 году Калита и тверской князь Константин Михайлович поехали в Орду; новгородцы отправили туда также своего посла; Узбек дал великое княжение Калите, Константину Михайловичу дал Тверь и отпустил их с приказом искать князя Александра. И вот во Псков явились послы от князей московского, тверского, суздальского и от новгородцев уговаривать Александра, чтоб ехал в Орду к Узбеку; послы говорили ему от имени князей: «Царь Узбек всем нам велел искать тебя и прислать к нему в Орду; ступай к нему, чтоб нам всем не пострадать от него из-за тебя одного; лучше тебе за всех пострадать, чем нам всем из-за тебя одного попустошить всю землю». Александр отвечал: «Точно, мне следует с терпением и любовию за всех страдать и не мстить за себя лукавым крамольникам; но и вам недурно было бы друг за друга и брат за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, защищать Русскую землю и православное христианство». Александр хотел ехать в Орду, но псковитяне не пустили его, говоря: «Не езди, господин, в Орду; что б с тобою ни случилось, умрем, господин, с тобою на одном месте». Надобно было действовать силою, но северные князья не любили действовать силою там, где успех был неверен; они рассуждали: «Псковичи крепко взялись защищать Александра, обещались все умереть за него, а близко их немцы, те подадут им помощь». Придумали другое средство, и придумал его Калита, по свидетельству псковского летописца: уговорили митрополита Феогноста проклясть и отлучить от церкви князя Александра и весь Псков, если они не исполнят требование князей. Средство подействовало, Александр сказал псковичам: «Братья мои и друзья мои! не будь на вас проклятия ради меня; еду вон из вашего города и снимаю с вас крестное целование, только целуйте крест, что не выдадите княгини моей». Псковичи поцеловали крест и отпустили Александра в Литву, хотя очень горьки были им его проводы: тогда, говорит летописец, была во Пскове туга и печаль и молва многая по князе Александре, который добротою и любовию своею пришелся по сердцу псковичам. По отъезде Александра послы псковские отправились к великому князю московскому и сказали ему: «Князь Александр изо Пскова поехал прочь; а тебе, господину своему князю великому, весь Псков кланяется от мала и до велика: и попы, и чернецы, и черницы, и сироты, и вдовы, и жены, и малые дети». Услыхав, что Александр уехал изо Пскова, Калита заключил с псковичами мир вечный по старине, по отчине и по дедине, после чего митрополит Феогност с новгородским владыкою благословили посадника и весь Псков (1329 г.).
Полтора года пробыл Александр в Литве и, когда гроза приутихла, возвратился к жене во Псков, жители которого приняли его с честию и посадили у себя на княжении. Десять лет спокойно княжил Александр во Пскове, но тосковал по своей родной Твери: Псков по формам своего быта не мог быть наследственным княжеством для сыновей его; относительно же родной области он знал старый обычай, по которому дети изгнанного князя не могли надеяться на наследство; по словам летописи, Александр рассуждал так: «Если умру здесь, то что будет с детьми моими? все знают, что я выбежал из княжества моего и умер на чужбине: так дети мои будут лишены своего княжества». В 1336 году Александр послал в Орду сына Феодора попытаться, нельзя ли как-нибудь умилостивить хана, и, узнавши, что есть надежда на успех, в 1337 году отправился сам к Узбеку. «Я сделал много зла тебе, – сказал он хану, – но теперь пришел принять от тебя смерть или жизнь, будучи готов на все, что бог возвестит тебе». Узбек сказал на это окружавшим: «Князь Александр смиренною мудростию избавил себя от смерти» – и позволил ему занять тверской стол; князь Константин Михайлович волею или неволею уступил княжество старшему брату.
Но возвращение Александра служило знаком к возобновлению борьбы между Москвою и Тверью: скоро встречаем в летописи известие, что тверской князь не мог поладить с московским, и не заключили они между собою мира. Еще прежде видим, что бояре тверские отъезжают от Александра к московскому князю. Спор мог кончиться только гибелью одного из соперников, и Калита решился предупредить врага: в 1339 году он отправился с двумя сыновьями в Орду, и вслед за этим Александр получил приказ явиться туда же: зов этот последовал думою Калиты, говорит летописец. Александр уже знал, что кто-то оклеветал его пред ханом, который опять очень сердит на него, и потому отправил перед собою сына Феодора, а за ним уже отправился сам по новому зову из Орды. Феодор Александрович встретил отца и объявил ему, что дела идут плохо; проживши месяц в Орде, Александр узнал от татар – приятелей своих, что участь его решена. Узбек определил ему смерть, назначили и день казни. В этот день, 29 октября, Александр встал рано, помолился и, видя, что время проходит, послал к ханше за вестями, сел и сам на коня и поехал по знакомым разузнавать о своей участи, но везде был один ответ, что она решена, что он должен ждать в этот самый день смерти, дома его ждал его посланный от ханши с тою же вестию. Александр стал прощаться с сыном и боярами, сделал распоряжение насчет княжества своего, исповедался, причастился; то же самое сделали и сын его Феодор и бояре, потому что никто из них не думал остаться в живых. Ждали после того недолго: вошли отроки с плачем и объявили о приближении убийц; Александр вышел сам к ним навстречу – и был рознят по составам вместе с сыном. Калита еще прежде уехал из Орды с великим пожалованием и с честию; сыновья его возвратились после смерти Александровой, приехали в Москву с великою радостию и веселием, по словам летописи. Тверской стол перешел к брату Александрову, Константину Михайловичу, который называется собирателем и восстановителем Тверской волости после татарского опустошения.
Мы видели, что князья хорошо понимали, к чему поведет усиление одного княжества на счет других при исчезновении родовых отношений, и потому старались препятствовать этому усилению, составляя союзы против сильнейшего. Что предугадывали они, то и случилось: московский князь, ставши силен и без соперника, спешил воспользоваться этою силою, чтоб примыслить сколько можно больше к своей собственности. Начало княжения Калиты было, по выражению летописца, началом насилия для других княжеств, где московский собственник распоряжался своевольно. Горькая участь постигла знаменитый Ростов Великий: три раза проиграл он свое дело в борьбе с пригородами, и хотя после перешел как собственность, как опричнина в род старшего из сыновей Всеволодовых, однако не помогло ему это старшинство без силы; ни один из Константиновичей ростовских не держал стола великокняжеского, ни один, следовательно, не мог усилить свой наследственный Ростов богатыми примыслами, и скоро старший из городов северных должен был испытать тяжкие насилия от младшего из пригородов: отнялись от князей ростовских власть и княжение, имущество, честь и слава, говорит летописец. Прислан был из Москвы в Ростов от князя Ивана Даниловича, как воевода какой-нибудь, вельможа Василий Кочева и другой с ним, Миняй. Наложили они великую нужду на город Ростов и на всех жителей его; немало ростовцев должны были передавать москвичам имение свое по нужде, но, кроме того, принимали еще от них раны и оковы; старшего боярина ростовского Аверкия москвичи стремглав повесили и после такого поругания чуть жива отпустили. И не в одном Ростове это делалось, но во всех волостях и селах его, так что много людей разбежалось из Ростовского княжества в другие страны. Мы не знаем, по какому случаю, вследствие каких предшествовавших обстоятельств позволил себе Калита такие поступки в Ростовском княжестве; должно полагать, что ростовским князем в это время был Василий Константинович. Со стороны утесненных князей не обошлось без сопротивления: так, московский князь встретил врага в зяте своем, Василии Давыдовиче ярославском, внуке Федора Ростиславича Черного; Василий, как видно, действовал заодно с Александром тверским и помогал ему в Орде, ибо есть известие, что Калита посылал перехватить его на дороге к хану, но ярославский князь отбился от московского отряда, состоявшего из 500 человек, достиг Орды, благополучно возвратился оттуда и пережил Калиту. По смерти Александра и Тверь не избежала насилий московских: Калита велел снять от св. Спаса колокол и привезти в Москву – насилие очень чувствительное по тогдашним понятиям о колоколе вообще, и особенно о колоколе главной церкви в городе. Из других князей упоминаются: князь Александр Васильевич суздальский, помогавший Калите опустошать тверские волости; Александр умер в 1332 году, его место занял брат его, Константин Васильевич, участвовавший в походе под Смоленск, Стародубский князь Федор Иванович был убит в Орде в 1329 году. Мы видели, что Галич и Дмитров достались брату Александра Невского, Константину Ярославичу, у которого упоминаются сыновья – Давыд, князь галицкий и дмитровский, и Василий, после которого видим разделение волости, ибо под 1333 годом говорится о смерти князя Бориса дмитровского, а под 1334 годом – о смерти Федора галицкого. Упоминается князь Романчук белозерский. Под 1338 годом упоминается князь Иван Ярославич юрьевский – это, должно быть, потомок Святослава Всеволодовича, Об убиении князя Ивана Ярославича рязанского в летописи упомянуто в рассказе о походе татар с Калитою на Тверь; сын и преемник Ивана Ярославича, Иван Иванович Коротопол, возвращаясь в 1340 году из Орды, встретил родственника своего, Двоюродного брата Александра Михайловича пронского, отправлявшегося туда же с данью, или выходом, ограбил его, привел в Переяславль Рязанский и там велел убить; явление это объясняется тем, что старшие, или сильнейшие, князья в каждом княжестве в видах усиления своего на счет младших, слабейших, хотели одни знать Орду, т. е. собирать дань и отвозить ее к хану. В Смоленске княжил Иван Александрович; как видно надеясь на отдаленность своего княжества, он не хотел подчиняться хану и возить выход в Орду, и потому Узбек в 1340 году послал войско к Смоленску, куда велел также идти и всем князьям русским: рязанскому, суздальскому, ростовскому, юрьевскому, друцкому, фоминскому – и мордовским князьям; московский великий князь сам не пошел, но отправил свое войско под начальством двоих воевод – Александра Ивановича и Федора Акинфовича. Эта рать пожгла посады смоленские, пограбила села и волости, несколько дней постояла под Смоленском и пошла назад: татары пошли в Орду с большим полоном и богатством, а русские князья возвратились домой здоровы и целы.
Новгородцы, освобожденные московским князем от Василия тверского, не могли доброжелательствовать наследникам Михайловым; они признали своим князем Димитрия, потом Александра Михайловича, когда он возвратился с ярлыком из Орды, но не приняли к себе Александра после убийства Шевкалова, взяли наместников московского князя и стояли за последнего против Александра и псковичей. Но Калита скоро показал новгородцам, что переменилось только имя и что значение Твери относительно Новгорода перешло к Москве. Что же теперь спасет Новгород? От Твери спасла его Москва, от Москвы должен спасти его какой-нибудь другой город, Москве враждебный: следовательно, новгородцы должны искать врагов московским князьям, пользоваться ссорами в семействе последних; но когда эти ссоры прекратятся, когда уже не будет других князей, кроме московского, то что тогда останется новгородцам? Останется или отказаться от своего старого быта, приравняться к Москве, или искать соперника московскому князю в Литве. Но московским князьям нужны были еще прежде всего деньги, чтоб, с одной стороны, задаривать хана, с другой – накупать как можно больше сел и городов в других княжествах; вот почему Новгород мог еще на несколько времени сохранить свой прежний быт, удовлетворяя денежным требованиям великих князей, усиливая последних на свой счет. В 1332 году Калита запросил у новгородцев серебра закамского, старинной дани печерской и за отказ взял Торжок, Бежецкий Верх, а в следующем году пришел в Торжок со всеми князьями низовскими и рязанскими и начал опустошать новгородские волости. Новгородцы отправили послов звать великого князя в Новгород, но он их не послушал и, не давши мира, поехал прочь. Новгородцы отправили за ним новых послов с владыкою Василием, которые нашли Калиту в Переяславле, давали ему пятьсот рублей, только бы отступился от слободы, которую построил на Новгородской земле; много упрашивал его владыка, чтоб помирился, но он не послушался его. Любопытно, что тотчас по возвращении из своего неуспешного посольства к Калите владыка Василий отправился во Псков, где уже новгородские архиепископы не бывали семь лет; во Пскове княжил в это время враг московского князя Александр тверской, у которого владыка Василий окрестил сына Михаила; можно думать, что все это происходило вследствие размолвки Новгорода с Калиток). Александр и псковичи находились в тесной связи с Литвою, и вот под тем же 1333 годом новгородский летописец говорит, что вложил бог в сердце князю Нариманту-Глебу, сыну великого князя литовского Гедимина, прислать в Новгород с просьбою позволить ему поклониться св. Софии; новгородцы послали звать его, и он немедленно приехал, принят был с честию, целовал крест ко всему Новгороду и получил пригороды – Ладогу, Орешек, Корельский городок с Корельскою землею и половину Копорья в отчину и дедину. По другим известиям, новгородцы еще прежде уговорились об этом с Наримантом. Как бы то ни было, уговор этот был исполнен тогда, когда Новгороду стал нужен союз Литвы против московского князя. На следующий год Калита принял с любовию послов новгородских и сам ездил в Новгород; неизвестно, что было причиною такой перемены: новгородцы ли уступили всем требованиям Калиты, или последний смягчил свои требования, опасаясь связи новгородцев с Литвою и Александром псковским? Можно думать также, что мир заключен был не без участия митрополита, у которого перед тем был владыка Василий. В кратких известиях летописи причины явлений не показаны; но по всему видно, что Калита не мог долго сносить пребывания Александра тверского во Пскове. В 1335 году Калита собрался с новгородцами и со всею Низовскою землею идти на Псков, но почему-то поход был отложен, хотя псковичам и не дали мира; намерение, следовательно, воевать с ними не было оставлено, и московский князь продолжал ласкать новгородцев: в том же году он позвал к себе в Москву на честь владыку, посадника, тысяцкого, знатнейших бояр, и они, говорит летописец, бывши в Москве, много чести видели. Но в тот самый 1337 год, когда Александр тверской отправился из Пскова в Орду и помирился с ханом, Калита, вдруг забывши крестное целование, послал рать свою на Двину за Волок, ибо заволоцкие владения и доходы новгородцев всего больше должны были соблазнять московского князя; но предприятие не удалось: московские войска были посрамлены и поражены, как выражается летописец; имели ли какую-нибудь связь эти два события – поездка Александра в Орду и разрыв Калиты с Новгородом, – неизвестно. Новгородцы могли надеяться, что восстановление Александра на отцовском столе и новая борьба его с Калитою помешают последнему теснить их; но московский князь не терял времени, и Александр погиб в Орде. Новгородцы отправили к великому князю послов с выходом, но Калита послал к ним своих просить другого выхода: «Дайте мне еще царев запрос, чего у меня царь запросил». Новгородцы отвечали: «Этого у нас не бывало от начала мира, а ты целовал крест по старой пошлине новгородской и по Ярославовым грамотам». Калита велел своим наместникам выехать из Новгорода, и не было с ним мира.
Прежде, когда было много князей-соперников, переменявших охотно волости свои, Новгород редко оставался долгое время без князя: на смену одного спешил другой; но теперь, когда князья уселись неподвижно каждый в своей наследственной волости, в Новгороде вместо князя видим уже бояр – наместников великокняжеских, которые выезжают при первой размолвке новгородцев с великим князем, и Новгород предоставляется самому себе. Вследствие этого нового порядка вещей стороны, партии княжеские должны были исчезнуть: какие могли быть княжеские партии в Новгороде во время Калиты, когда Новгород мог иметь дело только с одним великим князем, который раз, много – два приедет в Новгород на самое короткое время? Тверской партии не могло быть, потому что ни Михаил, ни сыновья его не жили в Новгороде, не могло быть и вследствие постоянно враждебных отношений; великим князьям и не нужно теперь иметь в Новгороде приверженную к себе сторону; их цель – рано или поздно уничтожить самостоятельность Новгорода, а пока им нужно брать с него как можно больше денег; они знают, что Новгород будет их, если они будут сильны, сильнее всех других, но изменчивое расположение новгородцев не даст им этой силы. Любопытно, что с описываемого времени летописец новгородский становится видимо равнодушен к смене посадников, начинает часто пропускать их; мы уже прежде упоминали об этих пропусках. Под 1315 годом встречаем известие о вручении посадничества Семену Климовичу, и после того до самого 1331 года нет ни слова о посадниках в летописи; в этом году встречаем известие о посаднике Варфоломее; но под следующим 1332 годом говорится, что встали крамольники, отняли посадничество у Федора Ахмыла и дали Захару Михайловичу, причем пограбили двор Семена Судокова, а у брата его Ксенофонта села пограбили; но Захар недолго был посадником: в том же году он был свержен и на его место выбран Матвей. Под 1335 годом упоминается новый посадник Федор Данилович, неизвестно когда и на чье место избранный. Прежде, еще под 1327 годом, летописец упоминает о мятеже, во время которого народ пограбил и пожег двор Евстафия Дворянинца; потом, под 1335 годом, встречаем известие об усобице, во время которой едва не дошло до кровопролития: по обеим сторонам Волхова граждане стояли с оружием, но потом сошлись в любовь. Что касается до принятого на кормление литовского князя Нариманта, то новгородцы с самого начала увидали ненадежность этих союзов с Литвою: в 1338 году, когда новгородцы вели войну со шведами, Наримант был в Литве; новгородцы много раз посылали за ним, но он не приехал, даже и сына своего Александра вывел из Орешка, оставил только своих наместников.
По известиям Новгородской летописи, псковичи, взявши к себе в князья Александра тверского, признали в то же самое время зависимость свою от Литвы: естественно, Псков должен был употребить это средство, чтобы защитить себя в случае нового движения северо-восточных русских князей по настоянию Калиты и по приказу ханскому. Имея особого князя, псковичи хотели получить полную независимость от Новгорода, хотели иметь и особого епископа.
В 1331 году новоизбранный новгородский владыка Василий отправился для посвящения своего на Волынь, где находился тогда митрополит Феогност. Но в то же время к митрополиту явились послы изо Пскова, от князя Александра, вместе с послами от Гедимина и всех других князей литовских; они привели с собою монаха Арсения, прося митрополита, чтоб поставил его владыкою во Псков; но Феогност отказал им в просьбе. Новгородский летописец говорит при этом: «Псковичи хотели поставить себе Арсения на владычество, но осрамились, пошли прочь ни с чем от митрополита из Волынской земли; они Новгород считали за ничто уже; вознеслись высокоумием своим, но бог и св. София низлагают всегда высокомыслящих, потому что псковичи изменили крестному целованию к Новгороду, посадили к себе князя Александра из литовской руки». Мы видели, что в 1333 году было сближение Новгорода со Псковом и его князем вследствие разрыва новгородцев с князем московским; но потом, когда в 1335 году новгородцы помирились с Калитою, то снова началась вражда со Псковом; в 1337 году владыка Василий поехал во Псков для своих святительских дел, на подъезд, как тогда выражались, но псковичи суда ему не дали, и он поехал прочь, проклявши их.
Еще в 1316 и 1323 году источники западные упоминают о враждебных столкновениях новгородцев с Норвегиею; в 1326 году заключен был мир между ними на 10 лет. В 1337 году у новгородцев началась война со шведами опять по поводу корел, которые подвели шведов, побили новгородских и ладожских купцов и всех христиан, находившихся в их земле, а сами убежали в Выборг и, выходя оттуда, били новгородцев. В следующем году новгородцы с посадником Федором Даниловичем отправились в Неву и стояли под Орешком, пересылаясь с шведским воеводою Стеном; но переговоры кончились ничем; новгородцы возвратились домой; а шведы с корелою много воевали по Обонежью, а потом сожгли посад у Ладоги. Мстить им за это ходили молодцы Довгородские с воеводами: они повоевали шведскую корелу около Выборга, сильно опустошили землю, хлеб пожгли, скот изрубили и пришли домой все здоровы, с полоном. По их удалении шведы вышли из Выборга, воевали Толдогу и оттуда пошли на Вотскую землю, но здесь ничего не взяли, потому что жители поостереглись; копорьяне напали на них в небольшом числе и разбили. После этого пришли послы в Новгород из Выборга от воеводы Петрика и объявили, что шведский князь ничего не знает о войне, начал ее своевольно Стен, воевода. Новгородцы отправили в Выборг своих послов, которые и заключили мир на тех же условиях, на каких помирился князь Юрий Данилович на Неве; относительно же Кобылитской Корелы положено было послать к шведскому князю. В следующем 1339 году новгородцы отправили двоих послов, да еще третьего от владыки, за море, к шведскому князю, и заключили с ним мир по старым грамотам; о короле же сказали так: «Если наши побегут к вам, то секите их и вешайте; если и ваши прибегут к нам, то и мы с ними будем делать то же самое, чтоб из-за них ссоры между нами не было; которые же прежде были за нами, тех не выдадим, потому что они покрещены в нашу веру, да и мало их осталось, все померли гневом божиим». На западе волновались корелы, на северо-востоке, в Двинской области, финские племена также не хотели быть спокойны: под 1329 годом опять встречаем известие, что новгородцы, шедшие в Югру, были перебиты устюжскими князьями. В 1326 году приезжали в Новгород послы из Литвы: брат Гедимина, Воин, князь полоцкий, Василий, князь минский, и князь Федор Святославич; они заключили мир с новгородцами и немцами. Но в 1335 году, несмотря на этот мир и несмотря на то что литовский князь Наримант кормился на пригородах новгородских, Литва повоевала Новоторжскую волость; великий князь был в это время в Торжке и немедленно послал свое войско в Литву, оно пожгли городки литовские – Осечен, Рясну и много других.
Под 1329 годом летопись упоминает об убиении в Дерпте новгородского посла, мужа честного, Ивана Сыпа, но о следствиях этого убийства не говорит ничего. И в Псковской летописи с 1323 до 1341 года мы не встречаем известий о войне с орденом Ливонским. Причина была та, что уже давно, еще с конца XIII века, в Ливонии происходили усобицы. Мы видели, что главным деятелем при утверждении немецкого владычества в Ливонии был епископ рижский, по старанию которого был учрежден рыцарский Орден, необходимо становившийся в служебное отношение к рижской церкви. Но мир не мог долго сохраниться между двумя учреждениями, из которых у одного были материальные средства, право силы, меча, у другого же – одни права исторические и духовные; первое не могло долго подчиняться последнему; но епископы также не хотели уступить магистрам Ордена своего первенствующего положения, и следствием этого была усобица. Особенно разгорелась она при магистре Бруно и архиепископе Иоанне фон-дер-Фехте, причем, не имея достаточно собственных материальных средств для борьбы с рыцарями, епископ и рижане призвали себе на помощь литовцев-язычников! Началась ожесточенная война; в течение 18 месяцев дано было девять битв, большую часть которых выиграли рыцари; но в 1298 году литовский князь Витенес вторгнулся в Ливонию, встретился с войском рыцарей на реке Аа и нанес им страшное поражение: магистр Бруно, 60 рыцарей и множество простого войска полегли в битве; ободренные победою, войска рижские и литовцы осадили орденскую крепость Неумюль, но потерпели под нею поражение от тевтонских рыцарей, пришедших на помощь своим ливонским собратиям. Не видя возможности одолеть Орден материальными средствами, епископы ливонские прибегли к другим: в это время, т. е. в начале XIV века, внимание Западной Европы обращено было на страшный процесс Храмовых рыцарей; великий магистр их уже был в оковах вместе с братиями, находившимися во Франции, и ненависть Филиппа Красивого грозила печальным окончанием процесса. Это подало надежду ливонским епископам, что подобная же участь может постигнуть и Немецкий орден в Пруссии и Ливонии. В 1308 году они подали папе обвинительный лист, в котором приписывали Ордену неуспех в обращении литовцев, обвиняли рыцарей в истреблении жителей Семигаллии, когда те были уже христианами, и проч.; нашлось обвинение и вроде тех, которые тяготели над несчастными Тамплиерами: епископы доносили, что когда рыцарь получал рану в битве, то остальные товарищи добивали его и сожигали тело, по обычаю язычников. Папа Климент V нарядил комиссию на месте для исследования справедливости жалоб; дело кончилось ничем; епископы не удовлетворились таким окончанием его, и когда король польский завел спор с Орденом о земле Поморской, когда архиепископ гнезенский, епископы куявский, плоцкий и познанский встали против Ордена, то архиепископ рижский соединился с ними в надежде, что такое сильное восстание достигнет наконец своей цели – низложения Ордена. Всего больше архиепископ и рижане настаивали на том, что князья литовские и народ их давно были бы христианами и католиками, если б не препятствовали тому рыцари – обвинение, имевшее на своей стороне вероятность: если б в самом деле Литва приняла христианство, то Орден, которого целию было обращение язычников, тем самым должен был прекратить свое существование. Несмотря, однако, на все старания епископов, великий магистр фон-Беффарт выиграл в Авиньоне дело в пользу Ордена, который был оправдан во всех взводимых на него обвинениях: самым лучшим доказательством в пользу Ордена послужило представленное Беффартом папе оригинальное письмо архиепископа и рижан к литовскому князю с просьбою напасть на владения Ордена. Но дело, решенное в Авиньоне, далеко было до окончания своего в Ливонии, потому что при такой долгой борьбе за самые существенные интересы ненависть с обеих сторон достигла высшей степени и не могла скоро потухнуть. Обманувшись в надежде повредить Ордену процессом у папы, рижане обратились опять к прежнему средству и вошли в сношения с литовскими язычниками против рыцарей. Тогда магистр ливонский Ебергарт фон-Монгейм решился покончить дело оружием и, собравши большое войско, осадил Ригу. Около года длилась осада; но наконец рижане, терпя сильный голод, запросили мира и получили его на тяжких условиях: лучшие граждане должны были явиться в стан рыцарей и у ног магистра положить все свои привилегии. Потом, велевши засыпать часть городских рвов и понизить валы, магистр заложил новую крепость, которая должна была сдерживать беспокойное народонаселение.
С тех пор, говорит летописец, как московский князь Иоанн Данилович стал великим князем, наступила тишина великая по всей Русской земле и перестали татары воевать ее. Таково было непосредственное следствие усиления одного княжества, Московского, на счет всех других; в одном древнем памятнике деятельность Калиты обозначена тем, что он избавил Русскую землю от воров (татей) – видно, что предки наши представляли себе Калиту установителем тишины, безопасности, внутреннего наряда, который до тех пор постоянно был нарушаем сперва родовыми усобицами княжескими, потом усобицами князей или, лучше сказать, отдельных княжеств для усиления себя на счет всех других, что вело к единовластию. Борьба эта для усиления себя на счет других с презрением родовой связи и счетов началась давно: Михаил Хоробрит московский, Ярослав тверской, Василий костромской, Андрей городецкий показали ясно новый характер борьбы; борьба Твери с Москвою была последнею сильною, ожесточенною, кровавою борьбою двух княжеств, стремившихся к окончательному усилению. Для Москвы средства к этой борьбе были приготовлены еще при Данииле, начал борьбу и неутомимо продолжал Юрий Данилович. Калита умел воспользоваться обстоятельствами, окончить борьбу с полным торжеством для своего княжества и дал современникам почувствовать первые добрые следствия этого торжества, дал им предвкусить выгоды единовластия, почему и перешел в потомство с именем первого собирателя Русской земли.
Калита умер 31 марта 1341 года, не успев окончить дел своих с Новгородом. До нас дошли две его духовные грамоты: между тремя сыновьями и женою поделил он свое движимое и недвижимое имение: старшему, Семену, отдано 26 городов и селений, в числе которых примыслы Юрия Даниловича – Можайск и Коломна; второму сыну, Ивану, 23 города и селения, из них главные Звенигород и Руза; третьему, Андрею, 21 город и селение, из них известнее Серпухов; княгине с меньшими детьми опять 26. Таким образом, величина уделов следует старшинству: самый старший и материально сильнее, притом города его значительнее, например Можайск был особым княжеством; старшему же должно было получить и великокняжескую область Владимирскую с Переяславлем.
В то самое время как на северо-востоке Русская земля собиралась около Москвы, такое же собирание русских волостей в одно целое происходило и на юго-западе. Давно уже можно было ожидать, что дело собрания старой, Юго-Западной Руси предназначено князьям галицко-волынским, потомкам Романа Великого. Случайные обстоятельства были в пользу этих князей, в пользу скорого собрания Юго-Западной Руси: в старшем сыне Романовом с блестящею храбростию соединялся ясный смысл, государственное понимание, отношения его к брату Васильку волынскому представляют образец братской любви и согласия. Волости не дробятся, ибо сын Василька, Владимир, умирая бездетным, отказывает Волынь сыну Даниилову, Мстиславу; мало того, при сыне Льва, Юрии, видим соединение Галича и Волыни под одну власть; при внуке этого Юрия, Юрии II, видим также соединение обеих волостей, потому что этот князь пишет свои грамоты то во Львове, то во Владимире. Несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, Юго-Западная Русь не собралась в одно государство под знаменем своих родных князей из племени Романа Великого; мы не знаем никаких подробностей о княжении внуков Данииловых, мы знаем только имена их и титулы, как они сохранились в грамотах их к Немецкому ордену: читаем в этих грамотах имя Юрия, который называет себя королем русским и князем владимирским; в другой грамоте находим имена сыновей его, Андрея и Льва; наконец, есть позднейшие грамоты от Андреева сына, Юрия, князя всей Малой России. Эти грамоты важны для нас еще в другом отношении: они показывают, что в Галиче и на Волыни бояре и дружина сохранили по-прежнему свое важное значение, ибо грамоты написаны не от имени одного князя, но также от имени знатнейших бояр и дружины вообще; в числе баронов (бояр) упоминается и епископ галицкий; последняя грамота Юрия II относится к 1335 году. Но в то время как Юго-Западная Русь не воспользовалась благоприятными обстоятельствами и закоснела в старине своей, соседние государства, Литовское и Польское, успели усилиться внутри единовластием и приобрели, таким образом, возможность действовать наступательно на Русь. Мы видели, что по смерти Миндовговой предположенное соединение Руси с Литвою не состоялось: литовцы после убиения Воишелкова выбрали себе князя из своего народа. При этом князе и его преемниках продолжалось и окончилось начатое еще прежде утверждение литовского господства в русских княжествах – Полоцком, Туровском и отчасти Волынском. В 1315 г. последовала перемена в династии князей литовских, произведенная знаменитым Гедимином. Примером сильных противоречий, которыми наполнены источники литовской и малороссийской истории, служат известия о происхождении Гедимина: одни говорят, что Гедимин был конюшим великого князя Витенеса, в заговоре с молодою женою последнего убил своего государя и овладел его престолом; другие утверждают, что Гедимин был сын Витенеса и получил престол литовский по смерти отца, пораженного громом; наконец, есть известие, что Гедимин был брат Витенеса.
В самом начале княжения Гедимина уже упоминается о столкновениях его с князьями русскими, галицкими и волынскими; можем принять известие, что эти князья хотели сообща с Немецким орденом сдержать опасные стремления литовского владельца и первые начали против него наступательное движение. Но за верность дальнейших известий о ходе борьбы историк ручаться уже не может; по одним свидетельствам, в 1320 году Гедимин предпринял поход на Владимир Волынский, где княжил Владимир Владимирович, под предводительством которого граждане оказали упорное сопротивление; наконец князь Владимир пал, и стольный город его отворил ворота победителю, причем в войске Гедиминовом литва занимала незначительную часть; большинство же состояло из русских – полочан, жителей Новгородка, Гродна. Таким образом, по одним известиям, Владимирское княжество завоевано Гедимином; но, по другим, Владимир, Луцк и вся земля Волынская досталась Любарту, сыну Гедиминову, которого последний князь этой страны, не имея сыновей, принял к дочери. Здесь сказано, что Луцк вместе с Владимиром взят был Любартом в приданое за женою; а по другим известиям, в Луцке княжил особый князь, Лев Юрьевич, который, испугавшись участи князя владимирского, бросил свой стольный город и убежал в Брянск, где у него были родственники. Луцк поддался Гедимину, и бояре, собранные со всей Волыни, признали его своим князем, удержав прежние права, обычаи, веру. На следующий 1321 год Гедимин двинулся к Киеву, которым владел какой-то князь Станислав; на помощь к нему пришел Олег, князь переяславский, Святослав и Василий, князья брянские, и вместе с ними бежавший из Волыни князь Лев. Над рекою Ирпенем сошлись неприятели – и Гедимин победил; князья Олег и Лев были убиты, Станислав убежал в Брянск с тамошними князьями; Белгород сдался победителю, но Киев выдержал двухмесячную осаду; наконец граждане, не видя ниоткуда помощи, собрались на вече и решили поддаться литовскому князю, который с триумфом въехал в Золотые ворота. Другие города русские последовали примеру Киева; Гедимин оставил везде старый порядок, только посажал своих наместников и гарнизоны по городам. Наместником в Киеве был назначен Миндовг, князь гольшанский. Новгородская летопись под 1331 годом упоминает о киевском князе Федоре, который вместе с татарским баскаком гнался, как разбойник, за новгородским владыкою Василием, шедшим от митрополита из Волыни; новгородцы, провожавшие владыку, остереглись, и Федор не посмел напасть на них.
Как бы то ни было, переворот, произведенный на севере своими князьями, потомками св. Владимира, был произведен на юге князем литовским, который тем или другим способом собрал Русскую землю под одну власть. Гедимин умер в 1339 году, оставив семерых сыновей – Монвида, князя карачевского и Слонимского, который скоро последовал за отцом в могилу; Нариманта-Глеба, князя туровского и пинского, которого мы видели в Новгороде; от второй жены, Ольги, русской родом, Гедимин оставил Олгерда, который, женившись на дочери князя витебского, получил это княжество за женою в приданое; кроме Олгерда от Ольги Гедимин имел другого сына, Кейстута, князя троцкого. От третьей жены, Еввы, также княжны русской, он оставил Любарта-Владимира, князя волынского, Кориата-Михаила, князя новгородского, наконец, Евнутия, князя виленского. Последний, несмотря на то что был самый младший, получил, однако, стольный город отцовский, быть может по стараниям матери своей; но двое старших Гедиминовичей – Олгерд и Кейстут отняли у Евнутия старший стол. Олгерд и Кейстут жили между собою очень дружно, говорит летописец Западной Руси, а князь великий Евнутий, державший старшинство, не полюбился им, и сговорились они между собою, как бы Евнутия из Вильны выгнать. Сговорившись, положили срок, в который день взять Вильну под братом Евнутием. Князь Олгерд из Витебска не поспел к тому сроку, а князь Кейстут один напал на Вильну и прорвался в город; великий князь Евнутий спасся бегством в горы, отморозил ноги и попался в плен. Привезли его к брату Кейстуту; тот отдал его под стражу, а сам послал гонца сказать Олгерду, чтоб шел скорее в Вильну и что Евнутий уже в их руках. Когда Олгерд пришел, то Кейстут сказал ему: «Тебе следует быть великим князем в Вильне, ты старший брат, а я с тобою буду жить заодно». И посадил его на великом княжении в Вильне, а Евнутию дали Изяславль. Потом уговорились оба князя между собою, чтоб всей братьи слушаться князя Олгерда; условились, что добудут, город ли, волость ли, все делить пополам и жить до смерти в любви, не мыслить лиха одному на другого. Олгерд и Кейстут поклялись и сдержали клятву. Так рассказывает летописец Литовский; Московский же летописец говорит, что Олгерд и Кейстут напали внезапно в Вильне на двух братьев, Нариманта и Евнутия; жители города испугались, и Наримант бежал в Орду, а Евнутий сперва во Псков, оттуда в Новгород, из Новгорода в Москву к преемнику Калиты, Симеону Ивановичу, здесь был крещен и назван Иваном (1346 г.).
Но в то время, как единовластие утверждалось в Восточной Руси благодаря князьям московским и в Западной вследствие подчинения ее князьям литовским, в Польше также утвердилось оно после великих смут, происходивших в этой стране в конце XIII и начале XIV века. Мы видели, что в 1300 году в Кракове утвердился чужой князь, Вячеслав, король чешский. Но по смерти Вячеслава Владиславу Локетку, которого характер исправился в школе бедствий, удалось после бесчисленных затруднений утвердиться на троне и успокоить Польшу (1319 г.). Правление Локетка особенно замечательно тем, что с его времени аристократия в Польше уступает место шляхетской демократии, потому что король, имея нужду в шляхте, по причине беспрестанных и тяжких войн, призвал ее на сейм для совещания о делах общественных; таким образом, при Локетке положено начало той шляхетской воли и власти, которые имели такое сильное влияние на будущую судьбу Польши, были главною причиною ее падения. Тщетно сын и преемник Владислава Локетка, Казимир Великий, старался обуздать эту волю и власть и защищать низшее народонаселение: он не мог произвести никакой перемены в этом отношении. В истории Юго-Западной Руси Казимир Великий замечателен тем, что ему удалось присоединить к Польше королевство Галицкое. Как видно, потомство Романа Великого в мужеском колене пресеклось смертию Юрия II, и преемником последнего в Галиче мы видим племянника его от сестры Марии, Болеслава, князя мазовецкого. Но Болеслав возбудил против себя сильное негодование новых подданных: он угнетал их тяжкими податями, насиловал их жен и дочерей, окружил себя поляками, чехами, немцами, раздавал им должности мимо туземцев, наконец, старался ввести латинство. Галичане отравили его ядом; тогда Казимир Великий, пользуясь несогласием бояр относительно выбора князя, в два похода успел овладеть княжеством Мстислава торопецкого и Даниила Романовича (1340 г.)
На восточной стороне Днепра замечательны для нас события, происходившие в княжестве Брянском; замечательны они по соответствию событиям, которые видим в других княжествах русских в описываемое время: везде князья обнаруживают одинакие стремления – усилиться во что бы то ни стало на счет других, и везде борьба эта, ведущаяся по инстинкту самосохранения, принимает суровый характер, сопровождается кровавыми явлениями. Под 1309 годом летописец говорит, что князь Святослав Глебович выгнал племянника своего, князя Василия, из Брянска и сам сел на его место, Василий ушел в Орду жаловаться хану на дядю и в следующем году пришел под Брянск с татарским войском. В городе встал сильный мятеж. В это время находился здесь митрополит Петр, который стал уговаривать Святослава поделиться волостью с племянником или, оставивши ему все, бежать из города, а не биться. Но Святослав надеялся на свою силу и на мужество; был он крепок телом, очень храбр и потому не послушался митрополита, отвечал ему: «Господин! Брянцы меня не пустят, они хотят за меня головы свои сложить». Святослав не хотел даже защищаться в стенах города, но вышел на полдень пути от Брянска и сразился с татарами. Последние, по обычаю, сначала помрачили воздух стрелами, потом, когда дело дошло до копий и сабель, то брянцы-крамольники, как их называет летописец, выдали князя Святослава, бросили стяги и побежали; Святослав остался только с одним двором своим, бился долго, наконец был убит. Митрополит Петр затворился в церкви и там спасся от татар. Князь Василий, овладевши Брянском, не терял времени и случая: в том же году ходил с татарами к Карачеву и убил тамошнего князя Святослава Мстиславича. Смерть Василия брянского помещена под 1314 годом; в 1333 упоминается о походе князя Димитрия брянского на Смоленск с татарами: бились много и заключили мир. В 1340 году брянцы, злые крамольники, по выражению летописца, сошлись вечем и убили князя своего Глеба Святославича, несмотря на увещания митрополита Феогноста. В Карачевском княжестве князь Андрей Мстиславич был убит племянником своим, Василием Пантелеичем, в 1339 году.
Назад: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ БОРЬБА МЕЖДУ СЫНОВЬЯМИ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО (1276–1304)
Дальше: ГЛАВА ШЕСТАЯ СОБЫТИЯ В КНЯЖЕНИЕ СЫНОВЕЙ ИОАННА КАЛИТЫ (1341–1362)