Книга: История России с древнейших времен. Том 1. От возникновения Руси до правления Князя Ярослава I 1054 г.
Назад: ГЛАВА ПЯТАЯ
Дальше: ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Правление Ольги. – Месть древлянам. – Значение предания об этой мести. – Характер Ольги в предании. – Ее уставы. – Принятие христианства Ольгою. – Характер сына ее Святослава. – Его походы на вятичей и козаров. – Святослав в Дунайской Болгарии. – Печенеги под Киевом. – Смерть Ольги. – Распоряжение Святослава относительно сыновей. – Возвращение его в Болгарию. – Война с греками. – Смерть Святослава. – Характер его в предании. – Усобица между сыновьями Святослава. – Владимир в Киеве. – Усиление язычества. – Буйство варягов, уход их в Грецию. (946 – 980)

 

Древляне должны были ожидать мести от родных Игоря от Руси из Киева, Игорь оставил сына-младенца, Святослава, да жену Ольгу; воспитателем (кормильцем) Святослава был Асмуд, воеводою – знаменитый Свенельд. Ольга не дожидалась совершеннолетия сына и отомстила сама древлянам, как требовал закон. Народное предание, занесенное в летопись, так говорит о мести Ольгиной. Убив Игоря, древляне стали думать: «Бот мы убили русского князя, возьмем теперь жену его Ольгу за нашего князя Мала, а с сыном его, Святославом, сделаем, что хотим». Порешивши таким образом, древляне послали двадцать лучших мужей своих к Ольге в лодье. Узнав, что пришли древляне, Ольга позвала их к себе и спросила, зачем они пришли? Послы отвечали: «Послала нас Древлянская земля сказать тебе: мужа твоего мы убили, потому что он грабил нас, как волк, а наши князья добры, распасли Древлянскую землю, чтобы тебе пойти замуж за нашего князя Мала?» Ольга сказала им на это: «Люба мне ваша речь; ведь, в самом деле, мне мужа своего не воскресить! Но мне хочется почтить вас завтра пред своими людьми; теперь вы ступайте назад в свою лодью и разлягтесь там с важностию; а как завтра утром я пришлю за вами, то вы скажете посланным: не едем на конях, нейдем пешком, а несите нас в лодье! Они вас и понесут». Когда древляне ушли назад в свою лодку, то Ольга велела на загородном теремном дворе выкопать большую, глубокую яму и на другое утро послала за гостями, велев сказать им: «Ольга зовет вас на великую честь». Древляне отвечали: «Не едем ни на конях, ни на возах и пешком нейдем, несите нас в лодье!». Киевляне сказали на это: «Мы люди невольные; князь наш убит, а княгиня наша хочет замуж за вашего князя», – и понесли их в лодье, а древляне сидя важничали. Когда принесли их на теремный двор, то бросили в яму как есть в лодье. Ольга нагнулась к ним и спросила: «Довольны ли вы честью?». Древляне отвечали: «Ох, хуже нам Игоревой смерти!». Княгиня велела засыпать их живых и засыпали. После этого Ольга послала сказать древлянам: «Если вы в самом деле меня просите к себе, то пришлите мужей нарочитых, чтоб мне придти к вам с великою честью, а то, пожалуй, киевляне меня и не пустят». Древляне выбрали лучших мужей, державших их Землю, и послали в Киев. По приезде новых послов Ольга велела вытопить баню, и когда древляне вошли туда и начали мыться, то двери за ними заперли и зажгли избу: послы сгорели. Тогда Ольга послала сказать древлянам: «Я уже на дороге к вам, наварите побольше медов в городе, где убили мужа моего, я поплачу над его могилою и отпраздную тризну». Древляне послушались, свезли много меду и заварили. Ольга с небольшою дружиною, налегке, пришла к Игоревой могиле, поплакала над нею и велела своим людям насыпать высокий курган, а когда насыпали, то велела праздновать тризну. Древляне сели пить, а Ольга велела отрокам своим служить им; когда древляне спросили Ольгу: «А где же наша дружина, что посылали за тобою?», то она отвечала: «Идут за мной вместе с дружиною мужа моего». Когда древляне опьянели, то Ольга велела отрокам своим пить за их здоровье, а сама отошла прочь и приказала дружине сечь древлян. Перебили их 5000; Ольга возвратилась в Киев и начала пристроивать войско на остальных древлян.
На следующий год Ольга собрала большое и храброе войско, взяла с собою сына Святослава и пошла на Древлянскую землю. Древляне вышли навстречу; когда оба войска сошлись, то Святослав сунул копьем в древлян, копье пролетело между ушей коня и ударило ему в ноги, потому что князь был еще ребенок. Свенельд и Асмуд сказали тогда: «Князь уже начал; потянем, дружина, за князем!» Древляне были побеждены, побежали и затворились по городам. Ольга с сыном пошла на город Искоростень, потому что здесь убили мужа ее и обступила город. Коростенцы бились крепко, зная, что они убили князя и потому не будет им милости, когда сдадутся. Целое лето простояла Ольга под городом и не могла взять его, тогда она придумала вот что сделать: послала сказать в Коростень: «Из чего вы сидите? Все ваши города сдались мне, взялись платить дань и спокойно теперь обрабатывают свои поля, а вы одни хотите лучше помереть голодом, чем согласиться на дань». Древляне отвечали: «Мы рады были б платить дань, но ведь ты хочешь мстить за мужа?». Ольга велела им сказать на это: «Я уже отомстила за мужа не раз: в Киеве и здесь, на тризне, а теперь уже не хочу больше мстить, а хочу дань брать понемногу и, помирившись с вами, пойду прочь». Древляне спросили: «Чего же ты хочешь с нас? Ради давать медом и мехами». Ольга отвечала: «Теперь у вас нет ни меду, ни мехов и потому требую от вас немного: дайте мне от двора по три голубя, да по три воробья; я не хочу накладывать на вас тяжкой дани, как делал мой муж, а прошу с вас мало, потому что вы изнемогли в осаде». Древляне обрадовались, собрали от двора по три голубя и по три воробья и послали их к Ольге с поклоном. Ольга велела им сказать: «Вы уже покорились мне и моему дитяти, так ступайте в свой город, а я завтра отступлю от него и пойду назад к себе домой». Древляне охотно пошли в город, и все жители его очень обрадовались, когда узнали Ольгино намерение. Между тем Ольга раздала каждому из своих ратных людей по голубю, другим – по воробью и велела, завернув в маленькие тряпочки серу с огнем, привязать к каждой птице и, как смеркнется, пустить их на волю. Птицы, получив свободу, полетели в свои гнезда, голуби по голубятням, воробьи под стрехи, и вдруг загорелись где голубятни, где клети, где вежи, где одрины, и не было ни одного двора, где бы не горело, а гасить было нельзя, потому что все дворы загорелись вдруг. Жители, испуганные пожаром, побежали из города и были перехватаны воинами Ольги. Таким образом город был взят и выжжен; старейшин городских Ольга взяла себе; из остальных некоторых отдала в рабы дружине, других оставила на месте платить дань. Дань наложена была тяжкая: две части ее шли в Киев, а третья – в Вышгород к Ольге, потому что Вышгород принадлежал ей.
Таково предание об Ольгиной мести: оно драгоценно для историка, потому что отражает в себе господствующие понятия времени, поставлявшие месть за убийство близкого человека священною обязанностию; видно, что и во времена составления летописи эти понятия не потеряли своей силы. При тогдашней неразвитости общественных отношений месть за родича была подвигом по преимуществу: вот почему рассказ о таком подвиге возбуждал всеобщее живое внимание и потому так свежо и украшенно сохранился в памяти народной. Общество всегда, на какой бы ступени развития оно ни стояло, питает глубокое уважение к обычаям, его охраняющим, и прославляет, как героев, тех людей, которые дают силу этим охранительным обычаям. В нашем древнем обществе в описываемую эпоху его развития обычай мести был именно этим охранительным обычаем, заменявшим правосудие; и тот, кто свято исполнял обязанность мести, являлся необходимо героем правды, и чем жесточе была месть, тем больше удовлетворения находило себе тогдашнее общество, тем больше прославляло мстителя, как достойного родича, а быть достойным родичем значило тогда, в переводе на наши понятия, быть образцовым гражданином. Вот почему в предании показывается, что месть Ольги была достойною местию. Ольга, мудрейшая из людей, прославляется именно за то, что умела изобрести достойную месть: она, говорит предание, подошла к яме, где лежали древлянские послы, и спросила их: «Нравится ли вам честь?» Те отвечали: «Ох, пуще нам Игоревой смерти!». Предание, согласно с понятиями времени, заставляет древлян оценивать поступок Ольги: «Ты хорошо умеешь мстить, наша смерть лютее Игоревой смерти». Ольга не первая женщина, которая в средневековых преданиях прославляется неумолимою мстительностию; это явление объясняется из характера женщины, равно как из значения мести в тогдашнем обществе: женщина отличается благочестием в религиозном и семейном смысле; обязанность же мести за родного человека была тогда обязанностию религиозною, обязанностию благочестия.
Характер Ольги, как он является в предании, важен для нас и в других отношениях: не в одних только именах находим сходство Ольги с знаменитым преемником Рюрика, собирателем племен. Как Олег, так и Ольга, отличаются в предании мудростию, по тогдашним понятиям, т. е. хитростию, ловкостию: Олег хитростию убивает Аскольда и Дира, хитростию пугает греков, наконец, перехитряет этот лукавейший из народов; Ольга хитростию мстит древлянам, хитростию берет Коростень; наконец, в Царе-граде перехитряет императора. Но не за одну эту хитрость Олег прослыл вещим, Ольга – мудрейшею из людей: в предании являются они также как нарядники, заботящиеся о строе земском; Олег установил дани, строил города. Ольга объехала всю землю, повсюду оставила следы своей хозяйственной распорядительности. Предание говорит, что немедленно после мести над древлянами Ольга с сыном и дружиною пошла по их земле, установляя уставы и уроки: на становища ее и ловища, т. е. на места, где она останавливалась и охотилась, указывали еще во времена летописца. Под именем устава должно разуметь всякое определение, как что-нибудь делать; под именем урока – всякую обязанность, которую должно выполнять к определенному сроку, будет ли то уплата известной суммы денег, известного количества каких-нибудь вещей или какая-нибудь работа. После распоряжений в земле Древлянской Ольга пошла на север к Новгороду, по реке Мсте установила погосты и дани, по реке Луге – оброки и дани; ловища ее, говорит летописец, находятся по всей Земле, везде встречаются следы ее пребывания, места, которые от нее получили свое имя, погосты, ею учрежденные; так, во времена летописца показывали ее сани во Пскове, по Днепру и Десне – перевесища, или перевозы; село ее Ольжичи существовало также во времена летописца. Мы знаем, что русские князья в ноябре месяце отправлялись с дружиною к подчиненным племенам на полюдье и проводили у них зиму: обязанность племен содержать князя и дружину во время этого полюдья называлась, кажется, оброком. Обычай полюдья сохранился и после, при тогдашнем состоянии общества это был для князя единственный способ исполнять свои обязанности относительно народонаселения, именно суд и расправу; разумеется, что для этого князь не мог останавливаться при каждом жилье: он останавливался в каком-нибудь удобном для себя месте, куда окружное народонаселение и позывалось к нему для своих надобностей. Естественно, что для большего удобства эти места княжеской стоянки, гощения, эти погосты могли быть определены навсегда, могли быть построены небольшие дворы, где могли быть оставлены княжие приказчики (тиуны), и, таким образом, эти погосты могли легко получить значение небольших правительственных центров и передать свое имя округам; впоследствии здесь могли быть построены церкви, около церквей собирались торги и т. д. Хотя летописец упоминает о распоряжениях Ольги только в земле Древлянской и в отдаленных пределах Новгородской области, однако, как видно, путешествие ее с хозяйственною, распорядительною целию обнимало все тогдашние русские владения; по всей Земле оставила она следы свои, повсюду виднелись учрежденные ею погосты.
Как женщина, Ольга была способнее ко внутреннему распорядку, хозяйственной деятельности; как женщина, она была способнее к принятию христианства. В 955 году, по счету летописца, вернее в 957, отправилась Ольга в Константинополь и крестилась там при императорах Константине Багрянородном и Романе и патриархе Полиевкте. При описании этого события летописец основывается на том предании, в котором характер Ольги остается до конца одинаким: и в Константинополе, во дворце императорском, как под стенами Коростеня, Ольга отличается ловкостию, находчивостию, хитростию; перехитряет императора, как прежде перехитрила древлян. Император, говорит предание, предложил Ольге свою руку; та не отреклась, но прежде требовала, чтоб он был ее восприемником; император согласился, но когда после таинства повторил свое предложение, то Ольга напомнила ему, что по христианскому закону восприемник не может жениться на своей крестнице: «Ольга! ты меня перехитрила!» – воскликнул изумленный император и отпустил ее с богатыми дарами. Император Константин Багрянородный оставил нам описание приемов, сделанных русской княгине при византийском дворе; церемонии, соблюденные при этих приемах, не могли польстить честолюбию Ольги: в них слишком резко давали чувствовать то расстояние, которое существовало между особами императорского дома и русскою княгинею; так, например, Ольге давали место наряду с знатными гречанками, она сама должна была выгораживаться из их среды, приветствуя императрицу только легким поклоном, тогда как гречанки падали ниц. Из этих известий о приеме Ольги мы узнаем, что с нею был племянник, знатные женщины, служанки, послы, гости, переводчики и священник; вычислены и подарки, полученные Ольгою и ее спутниками: один раз подарили ей с небольшим сорок, в другой – около двадцати червонцев. Известия о подарках очень важны; они могут показать нам, как мы должны понимать летописные известия, где говорится о многих дарах, о множестве золота, серебра и проч.
О побуждениях, которые заставили Ольгу принять христианство и принять его именно в Константинополе, не находим ничего ни в известных списках нашей летописи, ни в известиях иностранных. Очень легко могло быть, что Ольга отправилась в Царь-город язычницею, без твердого еще намерения принять новую веру, была поражена в Константинополе величием греческой религии и возвратилась домой христианкою. Мы видим, что везде в Европе, как на западе, так и на востоке, варвары, несмотря на то, что опустошали области Империи и брали дань с повелителей обоих Римов, питали всегда благоговейное уважение к Империи, к блестящим формам ее жизни, которые так поражали их воображение; таковы бывают постоянно отношения народов необразованных к образованным. Это уважение варваров к Империи способствовало также распространению между ними христианства. Не одна надежда корысти могла привлекать нашу Русь в Константинополь, но также и любопытство посмотреть чудеса образованного мира; сколько дивных рассказов приносили к своим очагам бывальцы в Византии. Как вследствие этого возвышался тот, кто был в Константинополе, и как у других разгоралось желание побывать там! После этого странно было бы, чтобы Ольга, которая считалась мудрейшею из людей, не захотела побывать в Византии. Она отправляется туда. Что же прежде всего должно было обратить ее внимание? Разумеется то, что всего резче отличало греков от Руси – религия; известно, что греки обыкновенно сами обращали внимание варварских князей и послов на свою религию, показывали им храмы, священные сокровища; разумеется, при этом и основные догматы веры были объясняемы искусными толковниками. Если многие из мужчин, воинов русских, принимали христианство в Греции, то нет ничего удивительного, что обратилась к нему Ольга, во-первых, как женщина, в характере которой было к тому менее препятствий, чем в характере князей-воинов, во-вторых, как мудрейшая из людей, могшая, следовательно, яснее других понять превосходство греческой веры перед русскою. Но, кроме этого, трудно отвергать, что Ольга была уже в Киеве знакома с христианством и предубеждена в его пользу, это предубеждение в пользу христианства могло сильно содействовать к принятию его в Царе-граде, но от предубеждения в пользу до решительного шага еще далеко. Есть известие, что Ольга еще в Киеве была расположена к христианству видя добродетельную жизнь исповедников этой религии, даже вошла с ними в тесную связь и хотела креститься в Киеве, но не исполнила своего намерения, боясь язычников. Принимая первую половину известия, мы не можем допустить второй: опасность от язычников не уменьшалась для Ольги и в том случае, когда она принимала крещение в Константинополе; утаить обращение по приезде в Киев было очень трудно, и при том Ольга, как видно, вовсе не хотела таиться – это было несовместно ни с ревностию новообращенной, ни с характером Ольги; не. хотела она таиться и равнодушно смотреть, как сын ее, вся семья и весь народ остаются в язычестве, следовательно, лишаются вечного спасения. Так, по возвращении в Киев Ольга начала уговаривать сына Святослава к принятию христианства, но он и слышать не хотел об этом; впрочем, кто хотел креститься, тому не запрещали, а только смеялись над ним. В этом известии мы находим прямое указание, что христианство распространялось в Киеве, тогда как прежние христиане из варягов могли принимать греческую веру в Константинополе. Над принимавшими христианство начали смеяться в Киеве, но на прежних христиан при Игоре, как видно, не обращали внимания; следовательно, хотя не было явного преследования, однако насмешки были уже началом преследования и знаком усиления христианства, чего обращение Ольги могло быть и причиною и следствием; можно заметить, что новая религия начала принимать видное положение, обратила на себя внимание древней религии, и это враждебное внимание выразилось насмешками. Борьба начиналась: славянское язычество, принятое и руссами, могло противопоставить христианству мало положительного и потому должно было скоро преклониться пред ним, но христианство само по себе без отношения к славянскому язычеству встретило сильное сопротивление в характере сына Ольгина, который не мог принять христианства по своим наклонностям, а не по привязанности к древней религии. Ольга, по свидетельству летописи, часто говорила ему: «Я узнала бога и радуюсь; если и ты узнаешь его, то также станешь радоваться», Святослав не слушался и отвечал на это: «Как мне одному принять другой закон? Дружина станет над этим смеяться». Ольга возражала: «Если ты крестишься, то и все станут то же делать». Святославу нечего было отвечать на это; не насмешек дружины боялся он, но собственный характер его противился принятию христианства. Он не послушался матери, говорит летописец, и жил по обычаю языческому (творил норовы поганские). Эта самая невозможность отвечать на возражение матери должна была раздражать Святослава, о чем свидетельствует и летопись, говоря, что он сердился на мать. Ольга даже ожидала больших опасностей со стороны язычников, что видно из ее слов патриарху: «Народ и сын мой в язычестве; дай мне бог уберечься от всякого зла!».
Мы видели, что предание провожает Ольгу в Константинополь и заставляет мудрейшую из всех людей русских перехитрить грека: тогда не знали лучшего доказательства мудрости. Предание провожает мудрую княгиню и домой, в Киев, заставляет ее и здесь постыдить греческого императора, охотника до даров и вспомогательного войска, и отомстить ему за то унижение, которому подвергались руссы в константинопольской гавани и которое, как видно, лежало у них на душе. Мы знаем из Игорева договора, что греки, опасаясь буйства русских и воинских хитростей с их стороны, выговорили себе право не впускать их в город до тех пор, пока в точности не узнают характера новоприбывших, имена которых должны были находиться на княжеском листе; эти меры предосторожности, как видно, очень раздражали русских, и вот в предании Ольга мстит за них императору. Когда Ольга, говорит летопись, возвратилась в Киев, то царь греческий прислал сказать ей: «Я тебя много дарил, потому что ты говорила мне: возвращусь на Русь, пришлю тебе богатые дары – рабов, воску, мехов, пришлю и войско на помощь». Ольга велела отвечать ему: «Когда ты столько же постоишь у меня на Почайне, сколько я стояла у тебя в гавани цареградской, тогда дам тебе обещанное».
Ольга воспитывала сына своего до возраста и мужества его, говорит летописец. Когда князь Святослав вырос и возмужал, то начал набирать воинов многих и храбрых, ходя легко, как барс, много воевал. Идя в поход, возов за собою не возил, ни котлов, потому что мяса не варил, но, изрезав тонкими ломтями конину или зверину, или говядину, пек на угольях; шатра у него не было, а спал он на конском потнике, положивши седло под голову; так вели себя и все его воины. Он посылал в разные стороны, к разным народам с объявлением: «Хочу на вас идти!» Начальные слова предания о Святославе показывают набор дружины, удальцов, которые, как обыкновенно тогда водилось, прослышав о храбром вожде, стекались к нему отовсюду за славою и добычею. Поэтому Святослав совершал свои подвиги с помощию одной своей дружины, а не соединенными силами всех подвластных Руси племен: и точно, при описании походов его летописец не вы числяет племен, принимавших в них участие. Святослав набирал воинов многих и храбрых, которые были во всем на него похожи: так можно сказать только об отборной дружине, а не о войске многочисленном, составленном из разных племен. Самый способ ведения войны показывает, что она велась с небольшою отборною дружиною, которая позволяла Святославу обходиться без обозу и делать быстрые переходы: он воевал, ходя легко, как барс, т. е. делал необыкновенно быстрые переходы, прыжками, так сказать, подобно названному зверю.
При князьях, предшественниках Святослава, не было тронуто одно только славянское племя на восток от Днепра – то были вятичи. С них-то и начал Святослав свои походы, узнав, что это племя платило дань козарам, Святослав бросился на последних, одолел их кагана, взял его главный город на Дону – Белую Вежу; потом победил ясов и касогов, жителей Прикавказья. К 968 году относят восточные писатели поход руссов на волжских болгар, разграбление главного города их (Болгар), который был складкою товаров, привозимых из окрестных стран; потом Русь вниз по Волге спустилась до Казерана, разграбила и этот город, равно как Итиль и Семендер. Все это согласно с русским преданием о походе Святослава на Волгу и битвах его с козарами, ясами и касогами. Так отомстил Святослав приволжскому народонаселению за недавние поражения руссов. По всем вероятностям, ко времени этих походов Святослава относится подчинение Тмутаракани русскому киевскому князю. На возвратном пути с востока Святослав, говорит летопись, победил вятичей и наложил на них дань. С этого времени начинаются подвиги Святослава, мало имеющие отношения к нашей истории. Греческий император Никифор, угрожаемый войною с двух сторон, – и со стороны арабов и со стороны болгар – решился по обычаю вооружить против варваров других варваров: послал патриция Калокира к русскому князю нанять его за 15 кентинарий золота и привести воевать Болгарию. Калокир, говорят греческие историки, подружился с Святославом, прельстил его подарками и обещаниями; уговорились: Святославу завоевать Болгарию, оставить ее за собою и помогать Калокиру в достижении императорского престола, за что Калокир обещал Святославу несметные сокровища из императорской казны. В 967 году Святослав с своею дружиною отправился в Болгарию, завоевал ее и остался жить там в Переяславце на Дунае; он княжил в Переяславце, говорит летописец, а Русь оставалась без князя: в Киеве жила престарелая Ольга с малолетними внуками, а подле была степь, откуда беспрестанно можно было ожидать нападения кочевых варваров. И вот пришли печенеги, оборонить было некому, Ольга затворилась в Киеве со внуками. Бесчисленное множество печенегов обступило город, нельзя было ни выйти из него, ни вести послать, и жители изнемогали от голода и жажды. На противоположной стороне Днепра, говорит предание, собрались ратные люди в лодках, но не смели напасть на печенегов и не было сообщения между ними и киевлянами. Тогда последние встужили и стали говорить: «Нет ли кого, кто б мог пройти на ту сторону и сказать нашим, что если они завтра не нападут на печенегов, то мы сдадимся» И вот вызвался один молодой человек: «Я, – сказал он, – пойду» «Иди!» – закричали ему все. Молодой человек вышел из города с уздою и, ходя между печенегами, спрашивал, не видал ли кто его лошади. Он умел говорить по-печенежски, и потому варвары приняли его за одного из своих. Когда он подошел к реке, то сбросил с себя платье и поплыл; печенеги догадались об обмане, начали стрелять по нем, но не могли уже попасть: он был далеко, и русские стой стороны выехали в лодке к нему навстречу и перевезли на другой берег. Он сказал им: «Если не подступите завтра к городу, то люди хотят сдаться печенегам». Воевода именем Претич сказал на это: «Подступим завтра в лодках, как-нибудь захватим княгиню с княжатами и умчим их на эту сторону, а не то Святослав погубит нас, как воротится». Все согласились и на другой день, на рассвете, седши в лодки, громко затрубили; люди в городе радостно откликнулись им. Печенеги подумали, что князь пришел, отбежали от города, а тем временем Ольга со внуками успела сесть в лодку и переехать на другой берег. Увидав это, печенежский князь возвратился один к воеводе Претичу и спросил у него: «Кто это пришел?» Претич отвечал: «Люди с той стороны». Печенег опять спросил Претича: «А ты князь ли?» Воевода отвечал: «Я муж княжой и пришел в сторожах, а по мне идет полк с князем, бесчисленное множество войска». Он сказал это, чтобы пригрозить ему. Тогда князь печенежский сказал воеводе: «Будь мне другом». Тот согласился. Оба подали друг другу руки и разменялись подарками: князь печенежский подарил Претичу коня, саблю, стрелы; Претич отдарил его бронею, щитом и мечом. После этого печенеги отступили от города, но стали не в далеком расстоянии от него; летописец говорит, что русским нельзя было коней напоить: на Лыбеди стояли печенеги. Таково предание, внесенное в летопись, так народная память передавала это событие. Из характеристических черт времени в этом предании мы заметим описание подарков, которыми обменялись Претич и князь печенежский, – в различии оружия резко выразилось различие между Европою и Азиею, между европейским и азиатским вооружением: степной кочевник, всадник по преимуществу, дарит коня и скифское оружие – саблю, стрелы; воевода русский дарит ему оружие воина европейского, большею частью оборонительное: броню, щит и меч.
Киевляне, продолжает предание, послали сказать Святославу: «Ты, князь, чужой земли ищешь и блюдешь ее, от своей же отрекся, чуть-чуть нас не взяли печенеги вместе с твоею матерью и детьми; если не придешь, не оборонишь нас, то опять возьмут; неужели тебе не жалко отчины своей, ни матери-старухи, ни детей малых?» Услыхав об этом, Святослав немедленно сел на коней, с дружиною пришел в Киев, поздоровался с матерью и детьми, рассердился на печенегов, собрал войско и прогнал варваров в степь. Но Святослав недолго нажил в Киеве: по преданию, он сказал матери своей и боярам: «Не любо мне в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае – там средина Земли моей; туда со всех сторон свозят все доброе: от греков – золото, ткани, вина, овощи разные от чехов и венгров – серебро и коней, из Руси – меха, воск, мед и рабов». Ольга на это отвечала ему: «Ты видишь, что я уже больна, куда же это ты от меня уходишь? Когда похоронишь меня, то иди куда хочешь». Через три дня Ольга умерла, и плакались по ней сын, внуки и люди все плачем великим. Ольга запретила праздновать по себе тризну, потому что у ней был священник, который и похоронил ее.
Здесь очень важно для нас выражение Святослава о Переяславце: «То есть середа в Земле моей». Каким образом Переяславец мог быть серединою земли Святославовой? Это выражение может быть объяснено двояким образом: 1) Переяславец в земле моей есть серединное место, потому что туда изо всех стран свозится все доброе; Переяславец, следовательно, назван серединою не относительно положения своего среди владений Святослава, но как средоточие торговли. 2) Второе объяснение нам кажется легче: Святослав своею Землею считал только одну Болгарию, приобретенную им самим, Русскую же землю считал по понятиям того времени владением общим, родовым. Святослав спешил окончить свое княжение на Руси: он посадил старшего сына, Ярополка, в Киеве, другого, Олега, – в земле Древлянской. Это вовсе не значит, чтобы этими волостями ограничивались владения русских князей: уже при Олеге все течение Днепра до Киева было в русском владении, в Смоленске и Любече сидели мужи киевского князя; Ольга ездила и рядила землю до самых северных пределов Новгородской области; следовательно, деление Святослава означает, что у него было только двое способных к правлению сыновей, а не только две волости – Киевская и Древлянская; остальные же волости оба брата должны были поделить между собою, как после Ярославичи, усевшись около Днепра, поделили между собою волости отдаленнейшие. Как после Ярославичи теснились все в привольной родине своей, около Днепра и Киева, около собственной Руси, не любя волостей северных и восточных, так и теперь оба сына Святославова садятся на юге, недалеко друг от друга и не хотят идти на север. Но если князья не любили севера, то жители северной области, новгородцы, не любили жить без князя или управляться посадником из Киева, особенно когда древляне получили своего князя. Новгородцы и после любили, чтобы у них был свой князь, знавший их обычай; до сих пор они терпели посадника киевского, потому что во всей Руси был один князь, но теперь, когда древляне получили особого князя, новгородцы так же хотят иметь своего. Послы их, по преданию, пришли к Святославу и стали просить себе князя: «Если никто из вашего рода не пойдет к нам, – говорили они, – то мы найдем себе князя». Святослав отвечал им: «Если бы кто к вам пошел, то я был бы рад дать вам князя». Ярополк и Олег были спрошены – хотят ли идти в Новгород – и, по изложенным выше причинам, отказались. Тогда Добрыня внушил новгородцам: «Просите Владимира». Владимир был третий сын Святослава, рожденный от Малуши – ключницы Ольгиной, сестры Добрыни. Новгородцы сказали Святославу: «Дай нам Владимира». Князь отвечал им: «Возьмите». Новгородцы взяли Владимира к себе, и пошел Владимир с Добрынею, дядею своим, в Новгород, а Святослав – в Переяславец.
Здесь останавливает нас вопрос: почему Святослав не дал никакой волости младшему сыну своему, Владимиру, сам сначала и уже после отправил его к новгородцам по требованию последних? Летописец как будто спешит объяснить причину явления; Владимир, говорит он, был сын Малуши – ключницы Ольгиной, следовательно рабыни, ибо, по древнему уставу, человек и вольный, ставший ключником, поэтому уже самому превращался в раба. Итак, Владимир был не совсем равноправный брат Ярополка и Олега. Многоженство не исключало неравноправности: если было различие между женами (водимыми) и наложницами, то необходимо долженствовало существовать различие и между детьми тех и других. Но если многоженство не исключало неравноправности детей, то по крайней мере много ослабляло ее: было различие между детьми наложниц – правда, но все не такое различие, какое, по нашим понятиям, существует между детьми законными и незаконными. На это малое различие указывает уже то явление, что новгородцы приняли Владимира, как князя, и после не полагается между ним и братьями никакого различия. Здесь, как естественно, имело силу не столько различие между законностию и незаконностию матери, сколько знатность и низость ее происхождения; разумеется, ключница, рабыня, полюбившаяся Святославу, не могла стать наряду с другою его женою, какой-нибудь княжною, или дочерью знатного боярина; отсюда низость матери падала и на сына, не отнимая, впрочем, у него отцовских прав; Владимир был князь, но при случае, когда нужно было сравнить его с остальными братьями, могли выставить на вид низкое происхождение его матери; так после полоцкая княжна Рогнеда, выбирая между двумя женихами, Ярополком и Владимиром, говорит, что она не хочет идти замуж за Владимира как сына рабыни. Обратить внимание на это обстоятельство было очень естественно княжне, ибо при многоженстве женщины знатного происхождения старались как можно резче отделить от себя наложниц своих мужей, и презрение, которое питали к наложницам, старались переносить и на детей их. Святослав сначала не дал волости Владимиру и потом отпустил его в Новгород, могши в самом деле испугаться угрозы новгородцев, что они откажутся от его рода и найдут себе другого князя. Добрыня хлопотал об этом, надеясь во время малолетства Владимирова занимать первое место в Новгороде и не надеясь, чтобы после старшие братья дали младшему хорошую волость; новгородцы же приняли малолетнего Владимира, потому что он все-таки был независимый князь, а не посадник, притом же надеялись воспитать у себя Владимира в своем обычае: они и после любили иметь у себя такого князя, который бы вырос у них.
Княжение Святослава кончилось на Руси; он отдал все свои владения здесь сыновьям и отправился в Болгарию навсегда. Но на этот раз он не был так счастлив, как прежде: болгары встретили его враждебно; еще опаснейшего врага нашел себе Святослав в Иоанне Цимискии – византийском императоре. У нашего летописца читаем предание о подвигах Святослава в войне с греками; это предание, несмотря на неверный свет, который брошен им на события, важно для нас потому, что представляет яркую картину дружинной жизни, очерчивает характер знаменитого вождя дружины, около которого собралась толпа подобных ему сподвижников. По преданию, Святослав пришел в Переяславец, но болгары затворились в городе и не пустили его туда. Мало того, они вышли на сечу против Святослава, сеча была сильная, и болгары стали было уже одолевать; тогда Святослав сказал своим: «Уже нам видно здесь погибнуть; потянем мужески, братья и дружина!» К вечеру Святослав одолел, взял город копьем (приступом) и послал сказать грекам: «Хочу на вас идти, хочу взять и ваш город, как взял этот». Греки отвечали: «Нам не совладеть с вами, возьми лучше с нас дань на себя и на дружину свою, да скажите, сколько вас, так мы дадим на каждого человека». Греки говорили это, желая обмануть русь, прибавляет летописец, потому что греки лживы и до сих пор. Святослав отвечал: «Нас 20000»; десять-то тысяч он прибавил, потому что русских было всего 10000; греки собрали 100000 на Святослава и не дали дани; Святослав пошел на них, но русь испугалась, видя множество вражьего войска; тогда Святослав сказал дружине: «Нам некуда деться, волею и неволею пришлось стать против греков: так не посрамим Русской земли, но ляжем костями, мертвым не стыдно: если же побежим, то некуда будет убежать от стыда; станем же крепко, я пойду перед вами, и если голова моя ляжет, тогда промышляйте о себе». Дружина отвечала: «Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим». Русь ополчилась, была сеча большая, и Святослав обратил в бегство греков, после чего пошел к Константинополю, воюя и разбивая города, которые и до сих пор лежат пусты, прибавляет летописец. Царь созвал бояр своих в палату и сказал им: «Что нам делать: не можем стать против него!» Бояре отвечали: «Пошли к нему дары, испытаем его, на что он больше польстится – на золото или на ткани дорогие?» Царь послал и золото и ткани, а с ними мужа мудрого, которому наказал: «Смотри хорошенько ему в лицо». Святославу объявили, что пришли греки с поклоном; он велел их ввести; греки пришли, поклонились, разложили перед ним золото и ткани; Святослав, смотря по сторонам, сказал отрокам своим: «спрячьте это». Послы возвратились к царю, который созвал опять бояр, и стали рассказывать: «Как пришли мы к нему и отдали дары, то он и не посмотрел на них, а велел спрятать». Тогда один боярин сказал царю: «Поиспытай-ка его еще: пошли ему оружие». Послали Святославу меч и разное другое оружие; он принял, начал хвалить и любоваться и послал поклон царю. Послы возвратились с этим к последнему, и тогда бояре сказали: «Лют должен быть этот человек, что на богатство не смотрит, а оружие берет; делать нечего, станем платить ему дань,» – и царь послал сказать Святославу: «Не ходи к Царю-городу, но возьми дань, сколько хочешь»; потому что русские были уже недалеко от Царя-града. Греки прислали дань; Святослав взял и за убитых, говоря: «Род их возьмет». Кроме дани, Святослав взял много даров и возвратился в Переяславец с большою честию. Видя, однако, что дружины осталось мало, Святослав начал думать: «Что, как обманом перебьют дружину мою и меня: пойду лучше в Русь, приведу больше дружины». Принявши такое намерение, он отправил к царю в Доростол послов, которые должны были сказать ему от имени своего князя: «Хочу держать с тобою мир твердый и любовь». Царь обрадовался и послал к нему дары больше первых. Святослав, приняв дары, начал говорить дружине: «Если не заключим мира с царем и царь узнает, что нас мало, и греки оступят нас в городе, а Русская земля далеко, печенеги с нами в войне то кто нам поможет? Заключим лучше мир с царем.
Греки уже взялись платить нам дань и того будет с нас; если же они перестанут платить дань, то, собравши побольше войска, пойдем опять к Царю-городу». Речь эта полюбилась дружине, и лучшие мужи отправились от Святослава к царю в Доростол. Заключен был мир и написан договор; договор этот также внесен в летопись: Святослав обязался не воевать греческих областей ни сам, ни получать на это другой какой-нибудь народ, не воевать ни страны Корсунской, ни Болгарской, и если другой какой-нибудь народ вздумает идти на греков, то русский князь обязался воевать с ним.
Предание, основанное, без сомнения, на рассказах Свенельда и немногих товарищей его, возвратившихся в Киев после гибели Святославовой, согласно с византийскими летописцами относительно гордого вызова Святославова грекам: «Хочу на вас идти, и взять ваш город, как взял этот»; но эти слова у византийцев Святослав сказал в ответ на мирные предложения императора; очень согласно с своим положением Святослав велит сказать Цимискию, что Русь не поденщики, которые питаются трудами рук своих. Самое начало войны было уже, по византийцам, несчастливо для Руси: полководец Цимиския Вард Склир разбил отряд Святославова войска, составленный, кроме руси, из венгров и болгар. Несмотря, однако, на это и по византийцам видно, что Святослав не думал унывать; русские отряды сильно разоряли области Империи, что означено у летописца разрушением городов. Цимиский видел, что необходимо всеми силами государства напасть на Святослава и вытеснить его из Болгарии. Он вступил с огромными войсками в эту землю, и началась война на жизнь и на смерть, как видно из слов самих византийцев, которые отдают справедливость отчаянной храбрости Святославовой дружины. Но эта храбрость не помогла против безмерно большего числа врагов, предводимых полководцем искусным и храбрым, среди враждебных болгар, против которых Святослав, по словам византийцев, употреблял крайне насильственные меры. Русский князь принужден был просить мира у императора с условием очистить Болгарию. После мира имело место свидание обоих вождей; для нас важно описание Святославовой наружности, оставленное Львом Диаконом: «Святослав приплыл на место свидания в лодке по Дунаю, причем действовал веслом наравне с другими гребцами. Он был среднего роста, имел плоский нос, глаза голубые, густые брови, мало волос на бороде и длинные, косматые усы. Все волосы на голове были у него выстрижены, кроме одного клока, висевшего по обеим сторонам, что означало его знатное происхождение. Шея у него была плотная, грудь широкая, и все прочие члены очень стройные. Вся наружность представляла что-то мрачное и свирепое. В одном ухе висела серьга, украшенная карбункулом и двумя жемчужинами. Белая одежда его только чистотою отличалась от одежды прочих русских». Из сличения наших летописных известий с известиями византийцев оказывается одно, что Святослав потерпел неудачу, должен был заключить невыгодный для себя мир с императором, причем обязался оставить Болгарию и возвратиться в Русь. Что же касается до противоречий между русскими и греческими известиями, то ясно, что в летописное известие вошли рассказы Свенельда и его уцелевших товарищей, которые, передавая об одних подвигах своих, умолчали о неудачах.
Заключив мир с греками, Святослав пошел в лодьях к днепровским порогам; отцовский воевода Свенельд говорил ему: «Ступай, князь, в обход на конях, потому что стоят печенеги в порогах». Святослав не послушал его и пошел в лодьях; между тем переяславцы послали сказать печенегам: «Идет Святослав в Русь с большим богатством и с малою дружиною». Получив эту весть, печенеги заступили пороги, и когда Святослав приплыл к ним, то уже нельзя было пройти. Князь стал зимовать в Белобережьи, съестные припасы вышли и сделался большой голод, так что платили по полугривне за лошадиную голову. В начале весны Святослав пошел опять в пороги, но здесь был встречен Курею, князем печенежским, и убит; из черепа его сделали чашу, оковали ее золотом и пили из нее. Свенельд пришел в Киев к Ярополку.
Это предание, как оно занесено в летопись, требует некоторых пояснений. Здесь прежде всего представляется вопрос: почему Святослав, который так мало был способен к страху, испугался печенегов и возвратился назад зимовать в Белобережье; если испугался в первый раз, то какую надежду имел к беспрепятственному возвращению после, весною; почему он мог думать, что печенеги не будут сторожить его и в это время; наконец, если испугался печенегов, то почему не принял совета Свенельдова, который указывал ему обходный путь степью? Другой вопрос: каким образом спасся Свенельд? Во-первых, мы знаем, каким бесчестием покрывался дружинник, оставивший своего вождя в битве, переживший его и отдавший тело его на поругание врагам; этому бесчестию наиболее подвергались самые храбрейшие, т. е. самые приближенные к вождю, князю; а кто был ближе Свенельда к Святославу? Дружина обещала Святославу, что где ляжет его голова, там и они все головы свои сложат; дружина, не знавшая страха среди многочисленных полчищ греческих, дрогнула перед печенегами? И неужели Свенельд не постыдился бежать с поля, не захотел лечь с своим князем? Во-вторых, каким образом он мог спастись? Мы знаем, как затруднительны бывали переходы русских через пороги, когда они принуждены бывали тащить на себе лодки и обороняться от врагов, и при такой малочисленности Святославовой дружины трудно, чтоб главный по князе вождь мог спастись от тучи облегавших варваров. Для решения этих вопросов мы должны обратить внимание на характер и положение Святослава, как они выставлены в предании. Святослав завоевал Болгарию и остался там жить; вызванный оттуда вестию об опасности своего семейства, нехотя поехал в Русь; здесь едва дождался смерти матери, отдал волости сыновьям и отправился навсегда в Болгарию, свою страну. Но теперь он принужден снова ее оставить и возвратиться в Русь, от которой уже отрекся, где уже княжили его сыновья; в каком отношении он находился к ним, особенно к старшему, Ярополку, сидевшему в Киеве? Во всяком случае ему необходимо было лишить последнего данной ему власти и занять его место; притом, как должны были смотреть на него киевляне, которые и прежде упрекали его за то, что он отрекся от Руси? Теперь он потерял ту страну, для которой пренебрег Русью, и пришел беглецом в родную землю. Естественно, что такое положение должно было быть для Святослава нестерпимо; не удивительно, что ему не хотелось возвратиться в Киев, и он остался зимовать в Белобережье, послав Свенельда степью в Русь, чтоб тот привел ему оттуда побольше дружины, с которою можно было бы снова выступить против болгар и греков, что он именно и обещал сделать перед отъездом из Болгарии. Но Свенельд волею или неволею мешкал на Руси, а голод не позволял Святославу медлить более в Белобережье; идти в обход степью было нельзя: кони были все съедены, по необходимости должно было плыть Днепром чрез пороги, где ждали печенеги. Что Святослав сам отправил Свенельда степью в Киев, об этом свидетельствует Иоакимова летопись.
Таковы предания о деятельности и смерти Святослава. Олег и Ольга соединены в предании одним характером: оба представляются нарядниками земли, мудрыми, вещими; Игорь между ними является воином неотважным, князем недеятельным, вождем дружины корыстолюбивым. Святослав представлен образцом воина и только воина, который с своею отборною дружиною покинул Русскую землю для подвигов отдаленных, славных для него и бесполезных для родной земли; эти отношения Святослава к Руси предание выставило в речах послов киевских, отправленных к Святославу в Болгарию. Можно сказать, что Святослав никогда не имел на Руси значения князя: сначала это значение имела его мать, Ольга, потом сыновья его. Утверждение Святослава в Болгарии, успехи его в войне с греками могли иметь важные следствия для новорожденной Руси, но историк не имеет права рассуждать о том, что могло быть, он имеет право только сказать, что неудача Святославова проистекла от недостаточности его средств, от того, что он оторвался от Руси, действовал только с одною отборною дружиною, а не устремил на Грецию соединенные силы всех племен, подвластных Руси; только в последнем случае предприятие Святослава могло иметь важное, решительное влияние на судьбы Восточной Европы. Олег и Ольга предания действуют преимущественно хитростию и перехитряют самих греков; Святослав отличается поведением противоположным; он не нападает на врагов хитростию, но посылает сказать им: иду на вас! И когда однажды он вздумал было схитрить с греками, то его неловкая хитрость обратилась во вред ему самому.
Каковы бы ни были причины и обстоятельства смерти Святославовой, Ярополк остался старшим в роде княжеском и Свенельд при нем в большой силе. Для объяснения последующих явлений мы не должны упускать из виду возраста детей Святославовых: Ярополку было не более 11 лет, следовательно, при нем должен был находиться воспитатель, кто был этот воспитатель, в каком отношении был к нему Свенельд и как получил важное значение – об этом летописец ничего не знает. Мы не должны только забывать, что Ярополк был малолетен, следовательно, действовал под чужим влиянием. Единственным событием Ярополкова княжения, внесенным в летопись, была усобица между сыновьями Святослава. Мы знаем, что охота, после войны, была господствующею страстию средневековых варваров: везде князья предоставляли себе касательно охоты большие права, жестоко наказывая за их нарушение. Это служит достаточным объяснением происшествия, рассказанного нашим летописцем: сын Свенельда, именем Лют, выехал из Киева на охоту и, погнавшись за зверем, въехал в леса, принадлежавшие к волости Олега, князя древлянского; по случаю в это же время охотился здесь и сам Олег, он встретился с Лютом, спросил, кто это такой и, узнав, что имел дело с сыном Свенельдовым, убил его. Здесь, впрочем, несмотря на предложенное нами выше общее объяснение поступка Олегова, нас останавливает одна частность: Олег, говорит предание, осведомился – кто такой позволяет себе охотиться вместе с ним и, узнав, что это сын Свенельдов, убил его. Зачем предание связывает части действия так, что Олег убивает Люта тогда, когда узнает в нем сына Свенельдова? Если бы Олег простил Люту его дерзость, узнав, что он сын Свенельда – знаменитого боярина старшего брата, боярина отцовского и дедовского, тогда дело было бы ясно; но летописец говорит, что Олег убил Люта именно узнавши, что он сын Свенельда; при этом вспомним, что древлянскому князю было не более 13 лет! Следовательно, воля его была подчинена влиянию других, влиянию какого-нибудь сильного боярина, вроде Свенельда. Как бы то ни было, за это возникла ненависть между Ярополком и Олегом; Свенельд хотел отомстить Олегу за сына и потому не переставал твердить Ярополку: «Поди на брата и возьми волость его». Через два года, т. е. когда Ярополку было 16, а Олегу 15 лет, киевский князь пошел ратью на древлянского; последний вышел к нему навстречу с войском, и Ярополк победил Олега. Олег побежал в город, называемый Овруч; на мосту, перекинутом через ров к городским воротам, беглецы стеснились и сталкивали друг друга в ров, причем столкнули и Олега; людей попадало много, за ними попадали лошади, которые и передавили людей. Ярополк вошел в город Олега, взял на себя власть его и послал искать брата. Долго искали князя и не могли найти. Тогда один древлянин сказал: «Я видел, как вчера столкнули его с моста». Стали вытаскивать трупы изо рва с утра до полудни, наконец, нашли Олега под трупами, внесли в княжий дом и положили на ковре. Пришел Ярополк, начал над ним плакаться и сказал Свенельду: «Порадуйся теперь, твое желание исполнилось». Заключали ли в себе эти слова упрек или Ярополк хотел ими просто объявить старику, что желание его удовлетворено, хотя первое правдоподобнее по связи с плачем – во всяком случае предание признает, что дело совершено преимущественно под влиянием Свенельда, и очень естественно, что князь не действовал самостоятельно: ему было только 16 лет!
Ярополк, как сказано выше, взял братнюю волость. Третий Святославич, Владимир, узнал в Новгороде, что Ярополк убил Олега, испугался братнего властолюбия и бежал за море, а Ярополк послал в Новгород своих посадников и стал владеть один на Руси.
Через три года Владимир возвратился с варягами в Новгород и прогнал оттуда Ярополковых посадников, приказав им сказать брату: «Владимир идет на тебя, приготовляйся к войне». Наступательное движение Владимира против Ярополка было необходимо: Владимир не мог надеяться, чтоб старший брат спокойно снес изгнание своих наместников из Новгорода; Владимиру нужно было предупредить его, тем более, что у него теперь были наемные варяги, а Ярополк не собрался с силами; варягов надобно было употребить в дело, отпустить их ни с чем было невыгодно и опасно, оставить их у себя в Новгороде было еще невыгоднее и опаснее; отпустивши их, дожидаться, пока Ярополк, собравши все силы юга, двинется против Новгорода, было безрассудно. Но прежде начатия борьбы обоим братьям было важно приобрести себе союзника во владетеле полоцком; в это время в Полоцке сидел какой-то Рогволод, пришедший из-за моря; каковы были отношения этого Рогволода к правнукам Рюрика, из летописи определить довольно трудно. Дочь этого Рогволода Рогнеда была сговорена за Ярополка. Владимир, чтоб склонить полоцкого державца на свою сторону, чтобы показать, что последний ничего не потеряет, если киевский князь будет низложен, послал и от себя свататься также за дочь Рогволодову. Летописец говорит, что Рогволод в таких затруднительных обстоятельствах отдал дело на решение дочери, и Рогнеда отвечала, что она не хочет выйти замуж за сына рабы, т. е. Владимира, но хочет за Ярополка. Когда отроки Владимира пересказали ему Рогнедин ответ, то он собрал большое войско из варягов, новгородцев, чуди и кривичей и пошел на Полоцк. Здесь мы видим опять не набег дружины, не одних варягов, но поход, в котором участвовали, как в походе Олега, все северные племена. В то время, когда Рогнеду готовились вести за Ярополка, Владимир напал на Полоцк, убил Рогволода с двумя сыновьями, и женился на Рогнеде. При этом случае в некоторых списках летописи находим известие, что виновником всех предприятий был Добрыня, дядя Владимиров, что он посылал сватать Рогнеду за Владимира; он после гордого отказа полоцкой княжны повел племянника и войско против Рогволода, позором отомстил Рогнеде за ее презрительный отзыв о матери Владимира, убил ее отца и братьев. В самом деле, странно было бы предположить, чтоб Владимир, будучи очень молод, по прямому указанию предания, мог действовать во всем самостоятельно при жизни Добрыни, своего воспитателя и благодетеля, потому что, как мы видели, он ему преимущественно был обязан новгородским княжением. Итак, говоря о действиях Владимира, историк должен предполагать Добрыню. О характере Добрыни мы имеем право заключать по некоторым указаниям летописи: видно, что это был старик умный, ловкий, решительный, но жесткий; на его жесткость указывает приведенное свидетельство о поступке с Рогнедою и отцом ее; сохранилось также известие об его жестоких, насильственных поступках с новгородцами при обращении их в христианство, следовательно, если замечается жестокость и насильственность в поступках молодого Владимира, то мы никак не можем приписывать это одному его характеру, не обращая внимания на влияние Добрыни. Что же касается до поступка Добрыни с Рогволодом и его дочерью, то он очень понятен: Рогнеда, отказывая Владимиру, как сыну рабы, оскорбила этим сколько его, столько же и Добрыню, которого сестра была именно эта раба, через нее он был дядя князю; словами Рогнеды была преимущественно опозорена связь, родство Владимира с Добрынею, и вот последний мстит за этот позор жестоким позором.
О дальнейшей судьбе Рогнеды народная память сохранила следующее предание. Когда Владимир утвердился в Киеве, то набрал себе много других жен, а на Рогнеду не обращал внимания. Рогнеда не могла перенести такого поведения мужа, тем более что по самому происхождению своему имела право если не на исключительность, то по крайней мере на первенство. Однажды, когда Владимир пришел к ней и заснул, она хотела зарезать его ножом, но он вдруг проснулся и схватил ее за руку; тут она начала ему говорить: «Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил для меня, а теперь не любишь меня и младенца моего». В ответ Владимир велел ей одеться во все княжеское платье, как была она одета в день свадьбы своей, сесть на богатой постели и дожидаться его – он хотел прийти и убить жену. Рогнеда исполнила его волю, но дала обнаженный меч в руки сыну своему Изяславу и наказала ему: «Смотри, когда войдет отец, то ты выступи и скажи ему: разве ты думаешь, что ты здесь один?» Владимир, увидав сына и услышав его слова, сказал: «А кто ж тебя знал, что ты здесь?», бросил меч, велел позвать бояр и рассказал им все как было. Бояре отвечали ему: «Уж не убивай ее ради этого ребенка, но восстанови ее отчину и дай ей с сыном». Владимир построил город и дал им, назвав город Изяславлем. С тех пор, заключает предание, внуки Рогволодовы враждуют со внуками Ярославовыми.
Из Полоцка Владимир двинулся с большим войском на Ярополка; тот не был в состоянии сопротивляться ему, и затворился в Киеве, а Владимир окопался на Дорогожичи, между Дорогожичем и Капичем. Это бессилие Ярополка легко объяснить: храбрая дружина ушла с Святославом в Болгарию, много ли возвратилось с Свенельдом? Ярополк мог и с малою дружиною одержать верх в сшибке с еще меньшею дружиною брата своего Олега, но ему нельзя было выйти с нею против войска Владимирова, которое летописец не один раз называет многочисленным, состоявшим из наемных варягов и северных племен. Притом известно, что народонаселение наших древних областей неохотно принимало участие в княжеских усобицах; далее, надобно заметить, что северное народонаселение – новгородцы, чудь и кривичи, которого ратники были под знаменами Владимира, сражалось за этого князя по тем же побуждениям, по каким после новгородцы с таким усердием отстаивали Ярослава против Святополка; Владимир был их князь, у них выросший; с его низложением они должны будут опять подчиниться посадникам Ярополка; но возвращение последних не могло быть выгодно для новгородцев, ибо трудно предположить, чтобы Владимир выгнал их без ведома и согласия последних, которые поэтому не могли быть в приязненных отношениях к киевскому князю; заметим еще и то, что северное народонаселение – новгородцы, чудь и кривичи – издавна было гораздо теснее соединено между собою, чем южное; мы видим эти племена действующими заодно при изгнании варягов, в призвании князей, следовательно, имеем право думать, что они относительно яснее понимали свои выгоды и дружнее могли отстаивать своего князя, чем племена южные, недавно только оружием князей приведенные в некоторую связь и зависимость от одной общей власти. Итак Ярополк, будучи не в состоянии биться с Владимиром в чистом поле, затворился в Киеве с людьми своими и с Блудом, воеводою. Этот Блуд является главным советником князя, главным действователем во время события; князь беспрекословно исполняет его внушения, что и понятно, если вспомним возраст Ярополка, если вспомним, что и при Владимире роль Блуда исполнял Добрыня. Следовательно, Владимиру или Добрыне нужно было иметь дело с Блудом, а не с Ярополком. И вот Блуд от имени новгородского князя получил предложение покинуть Ярополка, предать его младшему брату. Переманить Блуда можно было только обещанием, что он ничего не потеряет, что и при Владимире он будет иметь такое же значение, какое имел при Ярополке, т. е. значение наставника, отца при молодом князе; Владимир велел сказать ему: «Помоги мне; если я убью брата, то ты будешь мне вместо отца и получишь от меня большую честь». В летописи помещены тут же слова Владимира, в которых он оправдывает поведение свое относительно брата: «Не я, говорит он, начал избивать братию, но он, я пришел на него, побоявшись такой же участи». Блуд велел отвечать Владимиру, что он будет всем сердцем помогать ему. Летописец старается сложить всю вину на Блуда. По его рассказу, Блуд стал обманывать Ярополка, беспрестанно ссылаясь с Владимиром, советуя ему приступать к городу, а сам придумывал, как бы убить Ярополка; но посредством граждан нельзя было убить его. Тогда Блуд замыслил погубить князя лестью: он не пускал его на вылазки из города и говорил: «Киевляне ссылаются с Владимиром, зовут его на приступ, обещаются предать тебя ему; побеги лучше за город». Ярополк послушался, выбежал из Киева и затворился в городе Родне, на устье реки Рси. Владимир вошел в Киев и осадил Ярополка в Родне, где сделался большой голод, так что надолго осталась пословица: «Беда, как в Родне». Тогда Блуд начал говорить Ярополку: «Видишь, сколько войска у брата твоего? Нам их не перебороть, мирись с братом». Ярополк согласился и на это, а Блуд послал сказать Владимиру: «Твое желание сбылось: приведу к тебе Ярополка, а ты распорядись, как бы убить его». Владимир, получивши весть, вышел на отцовский теремный двор и сел тут с дружиною, а Блуд начал посылать Ярополка: «Ступай к брату и скажи ему: что мне дашь, то и возьму». Ярополк пошел, хотя один из дружины, именем Варяжко, говорил ему: «Не ходи, князь, убьют тебя; беги лучше к печенегам и приведи от них войско». Но Ярополк не послушал его, пошел к Владимиру и как стал входить в двери, то два варяга прокололи его мечами, а Блуд затворил двери и не дал своим идти за ним. Так был убит Ярополк. Варяжко, видя, что князь убит, бежал с двора к печенегам и много раз приходил с ними на Владимира, так что тот едва успел перезвать его к себе, поклявшись не делать ему никакого зла. Следовательно, из начальной киевской летописи оказывается, что Владимир был одолжен своею победою, во-первых, тому, что Ярополк не имел достаточно войска, чтобы стать против него в чистом поле: во-вторых, измене Блуда, который, стращая князя вероломством киевлян, не пускал его на вылазки и потом уговорил совершенно оставить Киев.
При рассказе об этом событии нельзя умолчать об известном отрывке из Иоакимовой новгородской летописи, сохраненном у Татищева; не заключая в себе никакого противоречия начальной Киевской летописи, летопись Иоакимова главною причиною Владимирова торжества выставляет борьбу христианства с язычеством; если бы даже это объяснение было выдумано, то и тогда нужно было бы упомянуть о нем, как о догадке, очень остроумной и вероятной. Известно, что отец Владимира Святослав по своему характеру не мог склониться на увещания св. Ольги и что поклонники Христа при нем подвергались ругательствам от поклонников Перуна, хотя собственно гонения не было. Но во время греческой войны, по свидетельству Иоакима, Святослав переменил свое поведение относительно христиан: поверив внушениям окружавших его язычников, будто виновниками неудач военных были христиане, находившиеся в дружине, князь воздвиг на них гонение, причем не пощадил даже своего брата Глеба и послал в Киев приказ разорить христианские храмы. Но, отказавшись от принятия христианства сам, Святослав между тем осгавил сыновей своих при бабке-христианке; ясно, какие внушения должны были получить от нее молодые князья. В Иоакимовской летописи читаем, что Ярополк был кроток и милостив, любил христиан и если сам не крестился, боясь народа, то по крайней мере другим не препятствовал. Те, которые при Святославе ругались над христианством, естественно, не любили князя, приверженного к враждебной религии: этим нерасположением к Ярополку воспользовался Владимир (т. е. Добрыня) и успел отнять жизнь и владение у брата. Ярополк, по словам Иоакимовой летописи, послал увещевать брата к миру и вместе войско в землю Кривскую. Владимир испугался и хотел было уже бежать к Новгороду, но дядя его Добрыня, зная, что Ярополк нелюбим язычниками, удержал племянника и послал в Ярополков стан с дарами к воеводам, перезывая их на сторону Владимира. Воеводы обещали передаться и исполнили свое обещание в битве при реке Друче, в трех днях пути от Смоленска. Последующие события описаны, согласно с начальной Киевской летописью.
Если мы примем во внимание рассказ Иоакимовской летописи, то нам объяснится поведение Владимира в первые годы его княжения: торжество Владимира было торжеством языческой стороны над христианскою, вот почему новый князь ознаменовывает начало своего правления сильною ревностью к язычеству, ставит кумиры на высотах киевских; дядя его Добрыня поступает точно так же в Новгороде. Судя по выражениям летописца, никогда в Русской земле не было видно такого гнусного идолослужения, хотя, как кажется, не следует принимать этих выражений буквально: начал княжить Владимир в Киеве один, говорит летописец, и поставил кумиры на холме, вне двора теремного, Перуна деревянного, а голова у него серебряная, ус золотой, Хорса Дажбога, Стрибога, Симаргла (Сима и Регла) и Мокоша. Приносили им жертвы, называя богами, приводили сыновей и дочерей и приносили жертвы бесам, осквернилась кровью земля Русская и холм тот. Нам известно, что славяне – язычники сильно негодовали на христианскую религию за то, что она не допускала многоженства; в ознаменование торжества языческой стороны, князь, виновник этого торжества, предается необузданному женолюбию: кроме пяти законных жен, было у него 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белгороде, 200 в селе Берестове. Он был несыт блуда, по выражению летописца: приводил к себе замужних женщин и девиц на растление, одним словом, был женолюбив, как Соломон.
Но в то время, как Владимир угождал язычникам, буйство наемных варягов ставило его в затруднительное положение относительно Киева. Мы видели, что торжество над Ярополком во всяком случае досталось ему дешево: если и была битва в стране Смоленской, то в собственной Руси все покорилось ему без сопротивления. Несмотря на то, варяги думали, что торжеством своим Владимир обязан им, и поступали буйно с гражданами, как c завоеванными; они говорили Владимиру: «Город-то наш, мы его взяли, так мы хотим брать окуп на народе, по 2 гривны с человека». Владимир отвечал: «Пождите месяц, пока соберут деньги». Варяги ждали, ждали и не получили денег. Тогда они сказали князю; «Обманул ты нас: так отпусти в Грецию». Владимир согласился; он выбрал из них мужей, добрых, смышленных и храбрых, и роздал им города, а прочие пошли в Константинополь, Но почему же варяги не попробовали силою взять денег? Историки догадываются, что Владимир именно назначил месячный срок, дабы взять свои меры, увеличить собственно русское войско; с одной стороны, это могло быть и так, с другой, хорошим средством для Владимира – сделать варягов безопасными – было и то, о чем говорит летописец, а именно: князь воспользовался сроком, чтобы склонить на свою сторону лучших варягов, предводителей, привязав их к себе и к Руси выгодами; толпа, худшие люди, оставшись без предводителей, не смели предпринять ничего; таким образом, Владимир ослабил варягов, разделивши их. Варяги просили Владимира: «Покажи нам путь в Грецию». Это могло значить, что варяги просили у князя пропускных листов, без которых греческое правительство не принимало варягов, по договорам. Владимир точно отправил посольство к императору насчет варягов; послы должны были сказать ему: «Идут к тебе варяги, не держи их в городе; не то натворят они тебе беды, как и здесь; расточи их в разные стороны, а сюда не пускай ни одного». Выражение: наделают они тебе бед, как и здесь, – показывает, что варяги буйствовали в Киеве.
Касательно внешних отношений при Ярополке есть известие о победе этого князя над печенегами, о вступлении печенежского князя Илдея в службу к Ярополку, который дал ему города и волости, о заключении мира с греками на условиях отцовских и дедовских, о приходе послов папских.

 

Назад: ГЛАВА ПЯТАЯ
Дальше: ГЛАВА СЕДЬМАЯ