Глава 10. Славный город Клин, или Лида номер два

Клин – город по-настоящему подмосковный. Каких-то семьдесят километров по Ленинградскому шоссе. Правда, нам пришлось немного потрудиться, чтобы побыстрее выехать из Москвы, но около восьми утра мы уже сворачивали с Ленинградского шоссе на Литейную улицу.

А вот и наш четырехэтажный «Г»-образный дом за номером пятьдесят дробь десять. Наверное, он был когда-то желтого цвета, поскольку теперь имел пастельный серовато-желтый тон. С одной стороны фасада, что смотрел на улицу Литейную, первый этаж занимал магазин «Пятерочка», а с другой стороны, смотрящей на улицу Менделеева, располагался широкопрофильный (удивительно, даже лечение пиявками!) медицинский центр «Анаис» с крыльцом под бросающимся в глаза арочным навесом.

Мы въехали во двор дома и остановились. Три подъезда, один угловой. Четыре этажа. Жильцов не так уж много, если учесть, что первый этаж дома занят «Пятерочкой» и «Анаисом».

– Ты фотографии Лиды-Карины взял? – спросил я.

Коробов как-то странно посмотрел на меня и буркнул:

– А ты как думаешь?

– Ну-у… Думаю, что взял, – ответил я.

– А на хрена тогда спрашиваешь? – вполне резонно заметил Володька.

Мы вышли из машины. Дворик с тыла дома был пуст. Двери подъездов закрыты. Никого…

– Что будем делать? – спросил я.

– Пока ждать, – не очень уверенно проговорил Володька. – Люди должны же ходить на работу.

– А потом? – задал я глупый вопрос.

– А потом перестанем ждать и начнем обходить квартиры, – нехотя ответил майор юстиции Коробов.

В течение часа из трех подъездов дома вышли всего два человека: пацаненок, которого, видно, послали в магазин за хлебом и молоком, и бабуся лет восьмидесяти, направлявшая, охая и кряхтя, свои стопы в поликлинику. Ни пацаненок, ни бабуся Лиду-Карину не знали и никогда в своей жизни не видели. Бабуся, глянув на фотографию Карины, даже сплюнула и произнесла четко определяющее Карину и очень емкое слово:

– Курва! – А потом добавила в сердцах, уже отходя: – Где они только подобрали такую?

– Какой славный город Клин, – заметил Володька, проводив бабусю взглядом. – Живут в нем лишь старые да малые, и никому на работу не надо…

Затем с четверть часа из подъездов никто не выходил. Мы лишь без толку околачивались возле дома, совершали, так сказать, оперативное наблюдение. Потом вернулся пацаненок с пакетом, в котором просматривались булка и пакеты с молоком. Он открыл дверь левого подъезда, и мы вошли следом.

Ну, и пошла плясать губерния. Мы с Володькой звонили в квартиры, Коробов представлялся следователем, показывал фотографию Лиды-Карины и спрашивал, неизвестна ли такая девушка жильцам.

– Нет, – единодушно отвечали нам. – Такую никогда не видели.

А один абсолютно лысый и сморщенный старичок в пенсне, будто бы шагнувший из дореволюционного времени, долго рассматривал снимок, после чего изрек примерно то же, что сказала про Карину бабуся, спешащая в поликлинику:

– Шалава.

Отработав один подъезд (в одной квартире нам никто не открыл), мы вышли во двор. В нем по-прежнему было пусто.

– Ну, что, отрабатываем угловой подъезд? – спросил Коробов.

– А ты знаешь, что по закону подлости мы найдем нужного нам человека в последней квартире последнего подъезда? – философски изрек я.

– Это уж как пить дать, – согласился со мной Коробов. – На собственной шкуре проверено не однажды.

– Ну, тогда давай начнем с этой последней квартиры последнего подъезда, – предложил я.

– Давай, – кивнул Володька, и мы, минуя угловой подъезд, позвонили в последнюю квартиру крайнего справа подъезда.

– Кто там? – раздался уже знакомый детский голос.

– Взрослые в квартире есть? – спросил Володька, опередив меня, поскольку я опять почему-то собирался ответить басом.

– Нет, я один, – отозвался мальчишка за дверью. – И вам я не открою, потому что вы незнакомый дядя.

– Даже если я дядя полицейский? – спросил Коробов.

– Ага. Мне не велели никому открывать, – твердо проговорил мальчишеский голос. – Приходите, когда взрослые будут дома.

– А во сколько придут взрослые? – поинтересовался на всякий случай Володька.

– Вечером, – прозвучал вполне конкретный ответ.

Мы позвонили к соседям, показали фотографию Карины, потом спустились на площадку ниже, позвонили, снова показали фото, затем спустились еще ниже площадкой, опять позвонили и опять показали… Никто Лиды-Карины не знал и никогда не видел.

– Опять облом, – констатировал Коробов, когда мы вышли из подъезда. – Что, пошли в этот, – сказал он, поведя подбородком на центральный угловой подъезд.

В это время из подъезда вышла пожилая женщина. Критически оглядев нас, она спросила голосом управдома:

– Вы к кому, граждане?

– Возможно, к вам, – сахарно улыбнувшись, мягко произнес я.

Женщина никак не отреагировала ни на мой ласковый тон, ни на мою призывающую к дружескому общению улыбку. Снова оглядев нас с головы до ног, она жестко изрекла:

– Я вас не знаю.

– Вам и не положено нас знать, товарищ гражданка, – голосом прокурора-обвинителя произнес я. – Мы – бойцы невидимого фронта. Для вас невидимого, – поправился я и сухо добавил: – И учтите, мы при исполнении и у нас длинные и очень мускулистые руки…

– Это еще… что такое… – опешила от моего натиска «товарищ гражданка». – Вы что, массажисты, что ли, какие-то? Или банщики?

– Тише, мы не банщики, – округлил я глаза. – Не привлекайте к нам внимания остальных жильцов дома. Мы из секретного отдела.

У Володьки вдруг затрясся живот. Похоже, он смеялся животом, дабы не смеяться вслух.

– Итак, – забрал я у Володьки фотографию и протянул женщине. – Вы узнаете эту девушку? Ее зовут Лида… Когда вы последний раз видели ее? И, главное, где?

Женщина хотела было открыть рот, но я не дал ей говорить:

– Подумайте, прежде чем отвечать. Поскольку все, произнесенное вами, наши сотрудники, что находятся на… соседней улице, фиксируют на… записывающую аппаратуру. И учтите: отпираться бесполезно. Лучший выход для вас сейчас – это говорить только правду. Введение следствия в заблуждение с целью направить его по ложному пути является уголовно наказуемым преступлением, предусматривающим наказание… И потом аппаратура на соседней улице настолько чувствительная, что тотчас отличит ложь от правды, – уверенно соврал я.

– Какая аппаратура, какое следствие, какие показания?! – недоуменно пролепетала женщина.

– Показания насчет этой девушки, – строго произнес я, сведя брови к переносице и пристукнув ногтем по фотографии. – Так вы знаете эту девушку или все же будем отпираться?

Женщина вперила взгляд в фотографию и через минуту ответила:

– Нет, я ее не знаю и никогда не видела.

Очевидно, минуты ей хватило, чтобы оправиться от моего натиска. Тетка была закаленная в дворовых передрягах, выпавших на ее долю. Снова придирчиво оглядела нас и тотчас перешла в контрнаступление, грозно потребовав:

– А предъявите-ка вы свои удостоверения, молодые люди.

– Товарищ майор, покажите наши удостоверения, – произнес я тоном барина, приказывающего своему слуге подать халат, чаю с баранками или курительную трубку.

Живот у Володьки затрясся еще больше, но он нашел в себе силы не рассмеяться вслух и показал свое удостоверение старшего следователя Главного следственного управления в развернутом виде.

Женщина удовлетворенно хмыкнула и повернулась ко мне:

– А ваше? – произнесла она теперь уже прокурорским тоном.

– Мое? – изобразил я на своем лице крайнее удивление.

– Ваше, ваше, – не унималась женщина.

Я нехотя полез в карман и показал удостоверение сотрудника телевизионной компании «Авокадо».

– Журналист! – воскликнула она. – А строишь из себя, как будто ты по меньшей мере полковник ФСБ.

Володька больше не мог выдержать и громко рассмеялся. Я тоже улыбнулся, и в это время возле нас приостановилась девушка, только что вышедшая из подъезда.

– Здравствуйте, тетя Паня, – произнесла она приятным голосом,

– Здравствуй, Лидочка, – женщина буквально преобразилась в эдакую добрую тетушку, приехавшую из Новороссийска или Гагр с подарками и приглашением погостить у нее недельки три, а, может, и месячишко.

При упоминании имени «Лида» мы с Володькой переглянулись.

– Простите, не могли бы вы уделить нам минуточку внимания? – спросил Коробов, превратившись в старшего следователя Главного следственного управления. Он буквально вырвал фотографию Лиды-Карины у меня из рук и, показав девушке, быстро спросил: – Вы никогда не встречали вот эту девушку? Ее тоже зовут Лида…

– Нет, – ответила та, – никогда не видела.

На вид ей было лет двадцать. Простоватое круглое лицо, длинные светлые волосы, простенькое платье, да и стесняется она вполне натурально… Стоп! Это же описание девушки, что подходила к Масловскому возле ресторана «Ерема» пятого июля! И я решил проверить, везучий ли я человек, поэтому взял и ляпнул:

– Давно вы из Москвы вернулись?

Девушка странно посмотрела на меня и ответила:

– Шестого июля. А откуда вы знаете, что я была в Москве?

– Я даже знаю, что пятого числа вы были около ресторана «Ерема» и виделись с господином Мас…

– Вы кто? – буквально шарахнулась от меня Лида.

– Он – журналист, – опередил меня Коробов. – Тележурналист. Зовут его Аристарх… Русаков. – Володька явно собирался назвать и мое отчество – Африканыч, но в последний момент передумал, поскольку время для шуток уже миновало. Настал его час. – А я, – раскрыл он перед Лидой свое удостоверение, – старший следователь Главного следственного управления майор юстиции Владимир Коробов. И нам с вами, Лида, просто необходимо поговорить и задать вам несколько вопросов…

– Хорошо, пойдемте. – Лида вернулась к подъездной двери, открыла ее и зашла первой. За ней пошли мы, провожаемые строгим взглядом тети Пани. А я лишний раз получил подтверждение, что щипануть удачу за хвост для меня плевое дело.

Мы зашли в обыкновенную хрущевку, расположились на маленькой кухне. Лида вскипятила на плите чайник, заварила свежего чаю, налила нам его в большие, едва не пол-литровые кружки, выставила в большом блюдце вишневое варенье и, подперев кулачками кругленькое личико, принялась ожидать вопросов.

– Значит, вас зовут Лида, – начал Коробов, сделав глоток из кружки.

– Да, – ответила девушка.

– А полное ваше имя? – спросил Володька.

– Лидия Васильевна Колоскова.

– Вы живете одна? – бросил взгляд из кухни в коридор Володька.

– Теперь одна, – сказала Лида, и лицо ее сделалось печальным.

– Простите, если мы вас огорчаем своими вопросами, но что значит: «теперь одна»? – мягко спросил Коробов.

– Раньше мы жили с мамой, но она месяц назад умерла. Вот я и живу теперь одна…

– Понятно, простите, – участливо произнес Володька.

Мы все немного помолчали, поскольку того требовал печальный момент.

– Скажите, а что вы делали в Москве? – продолжил задавать вопросы Коробов.

– Я приезжала к своему отцу, – не сразу ответила Лида. – А он…

Она закрыла лицо руками, но не заплакала. Просто посидела так несколько секунд. А потом стала рассказывать…

– Несколько месяцев назад врачи нашли у мамы рак. Она пила какие-то лекарства, два раза лежала в больнице, но ничего не помогало. Она похудела, стала буквально таять на глазах. Потом слегла. Две недели – и ее не стало. Все произошло так быстро, как будто кто-то ускорил течение времени. Просто его перемотал, а потом снова поставил на нормальный режим. За день до смерти маме стало немного легче. Говорят, – мельком взглянула на нас Лида и продолжила: – Перед самой смертью человек испытывает на какое-то время облегчение. Наверное, для того, чтобы сделать что-то последнее и важное в своей жизни или что-то важное сказать, отдать какие-то наказы и распоряжения. Вот и мама… Она подозвала меня к себе и сказала, что у меня есть отец, и он живет в Москве, что его зовут Василием Николаевичем Масловским, и что он – глава какой-то большой организации…

– Всероссийской общественной организации «Контроль народа», – подсказал Володька.

– Да, кажется, так, – посмотрела на Коробова Лида. – И еще мама сказала, что отчество мое, Васильевна, записано по его имени. Она сообщила мне некоторые подробности, которые могли знать только она и мой отец. Ну, чтобы у него не возникло никаких сомнений в том, что я действительно его дочь. А через день мама скончалась.

– А что это были за подробности? – мягко поинтересовался Коробов. – Вы нас, конечно, простите за такой не совсем корректный вопрос, но нам необходимо это знать… по долгу службы.

– Но зачем вам это? – Лида беспомощно окинула взглядом Володьку и меня. – Что-то случилось?

– Об этом чуть позже, – успокаивающим тоном произнес Коробов.

– Ну, хорошо. Мама рассказала мне, когда и где она меня зачала… Это случилось поздней ночью в лесопосадках на берегу излучины реки Сестры за улицей Мира. И еще – лягушки тогда затеяли очень громкий концерт, и она с… моим отцом его слушали и смеялись

– Спасибо, Лида, – тихо произнес Коробов.

– Пожалуйста…

Девушка замолчала, и мы снова просидели какое-то время молча.

– После ее похорон я нашла в Интернете адрес этой организации и контактные телефоны, – продолжила Лида после паузы. – Я по всем этим номерам позвонила, но прямого телефона с Василием Николаевичем среди них не оказалось. Я просила соединить меня с ним, но меня все время спрашивали, по какому вопросу я хочу с ним переговорить и какие у меня проблемы. Ну, не стану же я говорить постороннему человеку, что у меня умерла мама, которая сообщила перед смертью, что я – дочь их руководителя. А вдруг это как-нибудь навредило бы Василию Николаевичу? Один раз я сказала, что хочу переговорить с господином Масловским по личному вопросу, но меня соединили с его секретарем. И я снова ничего не сказала. Мне так и не удалось дозвониться до Масловского напрямую, и я решила написать ему письмо. На бумаге. Чтобы это письмо вручили ему лично в руки…

– И вы написали это письмо? – воспользовавшись небольшой паузой, спросил Коробов.

– Да, написала. Но ответа на него не получила. И я решила поехать в Москву и найти отца. Мне ничего не надо было от него, просто хотелось увидеть. Но сразу поехать не удалось, надо было устроить поминки на девять дней, потом я ждала ответа на письмо, ведь почтовики не очень торопятся, письма неделями идут. Мама говорила как-то, что раньше, когда все люди писали друг другу письма на бумаге, они приходили через два дня. А когда с момента отправки письма прошло две недели, даже больше, я поехала в Москву. Это было пятого июля…

Лида вздохнула, посмотрела сначала на Володьку, а потом на меня и спросила:

– А почему вы не пьете чай? И варенье не едите. Оно же вкусное, вишневое.

– Да мы пьем, – сказал Володька и зачерпнул полную ложку варенья из блюдца.

– Мы пьем, – поддакнул я другу и демонстративно отхлебнул из кружки.

– А Колоскова – это фамилия вашей мамы? – спросил я.

– Да, – ответила Лида.

– А что вы написали в своем письме? – спросил Володька и покосился на меня, дескать, будь внимателен, то, что сейчас скажет девушка, очень важно. И я навострил уши…

– Я написала, что меня зовут Колоскова Лидия Васильевна… Что у меня умерла мама, Колоскова Вера Игнатьевна. И перед смертью она призналась мне, что я его дочь. Чтобы он не сомневался, что это правда, я написала о его свидании с мамой двадцать лет назад ночью в лесопосадках на излучине реки Сестры. И про лягушачий концерт написала… А еще о том, что ничего не требую от него и не буду требовать, поскольку никто не виноват, что все так случилось… Я просто хочу его увидеть, познакомиться с ним… Но ответа на письмо я не получила. Наверное, он не поверил. Или забыл, что в его жизни была такая Вера Колоскова, с которой двадцать лет назад они вместе слушали лягушачий концерт…

Лида опять замолчала. Было видно, что ей стоит большого труда не разрыдаться.

Молчали и мы. Коробов Лиду не торопил. Понимал, что это не тот момент, когда надо «погонять лошадей».

Лида продолжила сама:

– Пятого июля я приехала в Москву и сразу пошла по адресу, где располагалась эта организация. Мне сказали, что Василия Николаевича нет, возможно, будет после обеда. Я пришла второй раз где-то часа в три. Мне сказали, что он еще не приходил. Я вышла, походила вокруг офиса с час, потом снова вернулась. Масловский так и не появлялся. Тогда я стала спрашивать, где его можно найти, говорила, что он мне очень нужен, и что я должна сегодня же уехать домой, поскольку знакомых в Москве у меня нет и остановиться в Москве мне негде. Какая-то женщина сказала, что у Василия Николаевича сегодня встреча друзей в ресторане «Ерема» и его, скорее всего, на рабочем месте уже не будет. Я решила найти этот ресторан и дождаться его, когда он будет из него выходить…

– А вы знали… своего отца в лицо? – поинтересовался Коробов.

– Да, – ответила Лида. – В Интернете я нашла его фотографию, даже несколько.

– Простите, что я вас перебил, – извинился Володька. – Продолжайте, пожалуйста.

– Три часа я прождала возле ресторана. Наконец они вышли. Компания из семи человек, похоже, старые друзья. Это было видно сразу. Стали прощаться, обмениваться телефонными номерами. Я немного постояла, потом решилась и подошла. Приблизившись к… отцу, я назвала себя, попросила уделить мне две минуты и отвела его немного в сторону, вернее, он сам отошел. А потом я ему сказала, что это я писала ему письмо.

«Какое письмо?» – сделал он вид, что очень удивлен.

«В котором говорится, что я ваша дочь».

«Откуда вы знаете про это письмо?» – как-то очень недобро спросил он.

Я не поняла, почему он задал мне такой странный вопрос, и ответила:

«Как мне его не знать, я же сама вам его писала»…

Тогда он как-то зло рассмеялся, обозвал меня шарлатанкой и сказал, что, если я немедленно не уберусь, он вызовет полицию.

«Вы ошибаетесь, мне от вас ничего не надо, только познакомиться», – сказала я.

«Я уже слышал эти слова», – криво усмехнулся он, оттолкнул меня и вернулся к компании. Через полминуты он уже весело хохотал.

Я постояла еще немного и ушла. Если человек не хочет меня ни знать, ни видеть, зачем я буду ему навязываться? Только было очень обидно. Мама умерла, а он… Я дождалась электрички и уехала домой.

– И больше не звонили в его организацию? – спросил Коробов. – И не писали?

– Нет, – ответила Лида. – Зачем? Ведь мы совсем чужие люди…

– Спасибо, Лида, что вы нам все это рассказали, – поблагодарил Володька.

– А зачем вы все это спрашивали? – посмотрела на него Лида.

– Понимаете, вашего отца… То есть Василий Николаевич Масловский… умер через два дня после вашего с ним разговора… – не решился Коробов сказать всю правду.

Лида закрыла лицо руками и заплакала.

– Не плачьте, – растерялся Володька. – Вы же его почти не знали…

– Все равно, – сквозь рыдания ответила Лида. – Он все-таки был мой отец…

Мы ушли, когда она успокоилась. Володька еще спросил, чем Лида занимается, и она ответила, что перешла на последний курс промышленно-экономического техникума.

– Ну, тогда успешно вам защитить диплом и найти после окончания техникума хорошую работу, – пожелал на прощание Коробов.

– Спасибо, – ответила Лида. И добавила задумчиво: – Знаете, я мечтала, что увижу отца, скажу ему, кто я, и он обрадуется, а у меня появится кто-то родной в этом мире, ведь больше у меня никого нет. Мне ведь от него правда ничего не нужно было, только знать, что он есть. Может быть, иногда встречаться с ним и разговаривать. Просто разговаривать, понимаете? А он умер. И мои мечты, и будущее, о котором я мечтала, остались в прошлом…

– Ну, что скажешь? – хмуро спросил Володька, когда мы вышли из дома и сели в машину. – Будущее, которое осталось в прошлом…

– Скажу, что пришла наконец ясность в этом деле, – ответил я.

– Ну, не совсем ясность, но кое-что прояснилось, – почти согласился со мной Коробов. – Например, стало ясно, что девушек по имени Лида в этом деле действительно оказалось две.

– Ну, а я что тебе говорил?

– Ты говорил, а теперь мы знаем точно, – урезонил меня Володька, который принялся рассуждать вслух: – Еще мы знаем, что Лида номер два является родной дочерью Василия Николаевича Масловского…

– По словам ее матери, – заметил я.

– Да, по словам ее умирающей матери, – поправил меня Коробов. – Люди перед смертью обычно не врут, и потом, женщины всегда знают, кто отцы их детей.

Я был с ним согласен, поэтому ничего больше не сказал.

Володька включил передачу, тронулся и какое-то время молчал. Но поскольку его, как и меня, одолевали мысли по поводу того, что нам рассказала Лида, он продолжил рассуждать вслух…

– Еще нам стало известно, что Лида неоднократно звонила по телефонам организации «Контроль народа» и даже написала письмо Василию Масловскому, в котором сообщала, что ее зовут Лидия Васильевна Колоскова и что ее мама, Вера Игнатьевна Колоскова, недавно умерла, рассказав ей перед смертью, что она, Лида, – его, Масловского, дочь. И привела факты, о которых могли знать только двое: сам Масловский и мама Лиды. Еще Лида написала в письме, что требований к нему она никаких не имеет и хочет просто увидеться и познакомиться…

– И следует заметить, что это письмо Масловский получил и прочитал, – встрял я в Володькины рассуждения. – Поскольку в его разговоре с Лидой возле ресторана «Ерема», когда она только заикнулась о своем письме, он тут же спросил, откуда она про это письмо знает. И когда Лида ответила, что она не может не знать про это письмо, поскольку сама его писала, Масловский разозлился, обозвал ее шарлатанкой и пригрозил, что если она не уберется от него, то он вызовет полицию. А когда Лида сказала, что ей от него ничего не нужно, то Масловский сказал, что уже слышал подобные слова. Причем сказал он это, как я понял из рассказа Лиды, криво усмехаясь, то есть как человек, который этим словам когда-то уже поверил, а его потом обманули.

– Ну, и что это, по-твоему, значит? – посмотрел на меня Коробов.

– А это значит, что отправленным письмом каким-то образом завладела другая Лида, ненастоящая, и стала выдавать себя за дочь Масловского. И ненастоящая Лида – это и есть та самая Лида-Карина, которую Василий Николаевич поселил в квартире в Малом Ивановском переулке. Поэтому-то вы и не обнаружили в той квартире ни единого презерватива, не говоря уж ни о каких сексуальных игрушках. Поскольку проживала в ней не любовница Масловского или проститутка, а настоящая (в чем он в то время был совершенно уверен) дочь. Вот почему он стремглав кинулся за пять минут до начала конференции на пятый этаж конгресс-отеля «Сфера». Его вызывала не просто дорогая ему женщина, а родная дочь. А мы-то с тобой гадали, чем же так охомутала Масловского эта Лида-Карина. Да тем, что она выдавала себя за его дочь…

– А почему Масловский не ответил на письмо? – спросил Володька.

– А потому, что, скажем, на второй день по получении этого письма Лида-Карина уже предстала перед Василием Николаевичем живьем, в образе родной дочери, – пояснил я. – Зачем отвечать на письмо, когда все можно сказать уже словами?

– Но как Лида-Карина узнала о письме и, главное, о его содержании?

– Это тоже очень просто, – иронически усмехнулся я. – Ведь у нас с тобой, Володя, имеется один человек, владеющий всей полнотой интересуемой нас информации, которую он взял за привычку выдавать нам по частям. И это не кто иной, как…

– Славик Шишканов, – ответил за меня Володька.

– Именно так, – кивнул я. – Он секретарь шефа, и вся корреспонденция, адресованная Масловскому, стекается к секретарю. Шишканов раскладывает ее, нумерует, ведет какой-нибудь журнал поступлений этой корреспонденции в своем компьютере. И вот вдруг видит письмо из города Клина, подписанное Лидией Васильевной Колосковой. Ему интересно. Ведь он все должен знать. Он аккуратно вскрывает это письмо, прочитывает, потом не менее аккуратно заклеивает. И у него вдруг рождается план. Дерзкий. Умный. Выдать за Лиду Колоскову другую девушку. Ведь у него много знакомых среди проституток-индивидуалок, услугами которых он наверняка пользовался и сам. Например, Карина…

– А зачем? – Коробов быстро глянул на меня и уставился на дорогу. – Зачем Шишканову все это было нужно?

– Чтобы тянуть из Масловского деньги, – ответил я, как о само собой разумеющемся. – Думаешь, Масловский просто так сказал настоящей Лиде, когда она произнесла, что ей от него ничего не нужно, что уже слышал эти слова? Причем криво усмехаясь? Нет, господин старший следователь. Такие слова сказала ему при встрече Лида-Карина. А потом стала просить денег. Просить часто и помногу. А попросту вытягивать «бабки» из лоха. И делилась этими «бабками» с Шишкановым. Вернее, это он делился частью этих денег с индивидуалкой Кариной…

– Значит, это Шишканов убил Карину, – без всякой вопросительной интонации произнес Коробов.

– А больше как будто бы и некому, – согласился я. – То, что она живет в Малом Ивановском переулке, знали только Масловский и Шишканов. Масловский к тому времени был уже мертв…

– Да, как показало вскрытие, Карина была убита несколькими часами позже Масловского, – сказал Володька.

– Ну, вот, – отозвался я. – Зачем Шишканов убил Карину? Здесь два мотива. Либо она стала шантажировать самого Шишканова, требуя увеличить ей долю выкачанных из Масловского денег и пригрозив в случае несогласия все рассказать Масловскому, либо Масловский за два дня после встречи с настоящей дочерью все же разобрался, кто есть кто, и стал подозревать Шишканова в афере с мнимой дочерью. Скорее всего, именно так и было: Масловский обо всем догадался. Шишканов перед самым началом конференции запускает эсэмэску якобы от имени Лиды, Масловский спешит на пятый этаж отеля, где ему назначена встреча, и тут его ударом лома встречает его бессменный секретарь Шишканов. Потом он добивает своего шефа сильнейшим ударом лома сверху, буквально проткнув ему череп, протирает лом от отпечатков пальцев, забирает папку с докладом, чтобы все подумали, что убийство совершено именно из-за этого доклада, прячет ее и спускается на второй этаж. Затем вместе со всеми ждет Масловского и волнуется, отчего это все нет и нет основного докладчика и его горячо любимого шефа. А еще через двадцать минут остывающее тело Масловского находит одна из организаторов конференции и вызывает полицию. Конференция срывается, полицейские опрашивают свидетелей, в том числе и Шишканова, который упоминает про папку, которой при трупе Масловского обнаружено не было. Потом Шишканов, пока Карина не прознала о смерти Масловского и не свалила из квартиры от греха подальше, припасает кусок веревки, едет в Малый Ивановский переулок, незаметно проходит в дом, звонит в квартиру и, попав в нее, душит Карину подушкой или той же веревкой. После чего снимает люстру, приносит из кухни стул, инсценирует повешение, пишет предсмертную записку якобы от лица Карины, возможно, забирает ее деньги и драгоценности из известного ему тайничка. Затем секретарь-душитель вытирает свои пальчики, где их не должно быть, например с потолочного крюка и ноутбука, и так же незаметно уходит, как и пришел. Все чисто. Концы обрублены, как он думал. Но ошибался, поскольку ничего не знал о приезде настоящей дочери Масловского и о состоявшемся с ним разговоре. К тому же оба убийства совершены спонтанно, из охватившего убийцу отчаяния скорого и неминуемого разоблачения, поэтому тщательно продуманы они не были. Ведь он все же не профессиональный киллер…

– Думаешь, и Карину, и Масловского убил Шишканов? – слегка наморщив лоб, произнес Володька.

– Думаю, – это не совсем точное определение, – ответил я. – Просто уверен!

– Поглядим, что скажет господин секретарь на допросе, – буркнул Коробов.

– Ну, если грамотно его выстроить, как вы это можете, – покосился я на Володьку, – да обнаружить где-нибудь его пальчики, где их быть не должно… Да найти свидетеля, который бы видел его входящим во второй подъезд дома по Малому Ивановскому переулку… Тогда Шишканову просто будет некуда деться, как только сознаться во всем и дать признательные показания, вымаливая явку с повинной, которую ты ему не дашь.

– Ты призываешь меня к фальсификации улик? – вроде бы возмутился Володька.

– Нет, конечно, – вроде бы отверг я его подозрения, – но если понадобится, то почему не взять его на пушку? Он ведь и убивец не опытный, и пассажир не грамотный, не «чалился», следаки его еще не кололи, так что ваших уловок он не ведает, и купить его можно будет задешево. Где-то обязательно дрогнет… Ну и умельцам вашим не грех постараться, может, и правда обнаружите какие-нибудь улики. Не мог дилетант их совсем не оставить…

– Можно поду-умать, что я са-ам этого не зна-ал, – почти обиженно протянул Володька Коробов. – Конечно, нароем чего-нибудь конкретного на этого секретаря…

– А поприсутствовать на его допросе мне нельзя? – закинул я удочку, хотя знал, что ни хрена не клюнет.

Ни хрена и не клюнуло. Я вообще большой провидец! Коробов сделал большие глаза и молча повертел головой. Конечно, в отрицательном смысле. Потом подумал немного, покосился на меня и сказал:

– А ты сам его допроси.

– Как это? – не сразу понял я его подвох.

– Как, как… Как обычно ты это делаешь… Виртуально, конечно! – хмыкнул Володька.

– А что, это идея не лишена смысла, – воспринял я предложение Коробова совсем не так, как тот предполагал. – Я допрошу этого Шишканова жестко, не стесняясь брать его на пушку. Например, скажу, что его пальчики обнаружены на пожарном ломе, которым был продырявлен череп председателя Масловского.

– Ну-ну, – усмехнулся Коробов. – Что ж, дерзайте, юноша.

– Это кто юноша? – поинтересовался я.

– Ты и есть юноша.

– Я?

– Ты.

– А ты кто?

– А я не юноша, я – майор.

– А-а, – протянул я. – А потом, после наших допросов Шишканова, сверимся в полученных результатах?

– Сверимся, – пообещал Володька. – Только ты начнешь первым.

Кстати, Клин нам понравился. Славный такой городишко…