Книга: Как-то раз Платон зашел в бар… Понимание философии через шутки
Назад: V Философия религии
Дальше: VII Философия языка
VI
Экзистенциализм
«Существование предшествует сущности». Если вы согласны с этим, вы — экзистенциалист. Если не согласны, вы все равно продолжаете существовать, но, в сущности, не этой проблемой.
Димитрий: Тассо, я должен признаться, что иногда мне хочется больше походить на тебя.
Тассо: Но это вполне осуществимо! С точки зрения экзистенциализма человек создает себя сам. Так что ты можешь быть таким, каким сделаешь себя!
Димитрий: Супер! Я всегда хотел быть таким же высоким, как ты.
Чтобы разобраться в идеях экзистенциализма, нам для начала придется вспомнить гегельянский абсолютизм — философскую концепцию, утверждающую, что единственно верную картину мира можно увидеть, глядя на него извне. «Большую часть гениальной комедии можно выудить из конфликта между гегельянским абсолютом и человеческой разобщенностью» — кто это сказал, Родни Дэнджерфилд? Может, и он, а может, и нет. Но если это действительно его слова, то он наверняка имел в виду то же самое, о чем говорится в следующем классическом анекдоте.
Ленни занимается сексом с женой своего лучшего друга. Внезапно они слышат, как к дому подъезжает машина мужа. Последний, зайдя в дом, открывает гардероб, чтобы повесить куртку, и обнаруживает, что его лучший друг стоит там совершенно голый.— Ленни, что ты здесь делаешь? — восклицает он.— Каждый должен где-то находиться! — застенчиво пожимает плечами Ленни.
Вот вам гегельянский ответ на экзистенциалистский вопрос. Муж хочет знать, почему из всех людей именно Ленни оказался в данной экзистенциальной ситуации — голым в его собственном шкафу. Однако его коварный друг Ленни, очевидно, имея на то свои причины, предпочитает отвечать на другой вопрос: «Почему каждый находится где-то, а не нигде?» — который имеет смысл лишь для парящих в эмпиреях немецких философов вроде Гегеля.
Георг Вильгельм Фридрих Гегель утверждал, что история — это развернутый во времени «абсолютный дух». Дух одной эпохи (к примеру, конформизм 1950-х) порождает свой собственный антитезис (движение хиппи 1960-х), а их столкновение, в свою очередь, создает новый синтез («фальшивых хиппи» 1970-х, вроде банкиров с Уолл-стрит с битловскими прическами). И так продолжается снова и снова — тезис, антитезис и синтез сменяют друг друга, синтез становится новым тезисом и так далее, и так далее.
Гегель полагал, что ему удалось выйти за пределы истории, и смотрел на «все это» с трансцендентной точки зрения. Эту точку он и называл Абсолютом. Надо сказать, с нее мир выглядит не так уж плохо. Войны? Лишь диалектические движения. Эпидемии? То же самое. Страхи? А о чем, собственно, беспокоиться? Диалектика — это постоянное движение, и мы ничего не можем с этим поделать. Так что держитесь покрепче и действуйте в согласии со сценарием. Георг Вильгельм Фридрих полагал, что смотрит на историю с точки зрения Бога.
Вспомним классический номер Бет Мидлер «Свысока», в котором Божественная Мисс М воображает, что смотрит на мир с высоты птичьего полета и находит его прекрасным и гармоничным. Именно с такого расстояния смотрит на нас Гегель. Как известно, песня заканчивается тем, что Бог заглядывает через плечо Бет и любуется открывающейся панорамой. Кто бы мог подумать, что Бет Мидлер — поклонница Гегеля?
Но тут пришел современник Гегеля, Серен Кьеркегор, и все опошлил. «Что нам за дело до того, что с точки зрения Абсолюта у нас все в порядке? — спрашивает он. — Эта точка зрения не принадлежит — и не может принадлежать — ни одному из живущих людей». С этим утверждением родился экзистенциализм. «Я не Бог, — продолжал Кьеркегор. — Я — личность. Какое мне дело до того, что с горних высот все вокруг кажется таким прекрасным? Я нахожусь здесь, в самой гуще событий, и мне страшно. Мне грозит отчаяние. Мне, мне лично. Ну и что, что вселенная все так же продолжает двигаться своим путем, если она постоянно угрожает раздавить меня?»
Итак, если Кьеркегор обнаружит вас в своем шкафу и поинтересуется, что вы там делаете, не стоит отвечать: «Каждый должен где-то находиться». Наш вам совет: импровизируйте!
Французский философ XX века Жан-Поль Сартр подхватил идею Кьеркегора об отчаянном одиночестве индивидуума и щедро накрутил из нее выводов о человеческой свободе и ответственности. Он выразил свою главную идею фразой «Существование предшествует сущности». По Сартру, это означает, что судьба человека никем и ничем не предопределена, в отличие, к примеру, от судьбы плечиков для пальто. Мы независимы, а значит, в любой момент свободны начать собирать себя заново.
Жан-Поль Сартр косил на один глаз, да и вообще был не слишком симпатичным парнем. Поэтому, вполне возможно, он был ошарашен, когда его собрат-экзистенциалист Альбер Камю, развивая идею Сартра о человеческой свободе, заявил: «С определенного возраста каждый человек сам отвечает за свою внешность». Забавно, что сам Камю внешне походил на Хамфри Богарта.
Один из способов определить себя как объект в социуме — идентифицировать себя через свою социальную роль. Однако Сартр считал, что это — «самообман», неправильная установка.
Глядя на официанта в кафе, Сартр приходил к заключению, что быть официантом означает делать вид, что ты официант. Официанты учатся быть официантами, тренируя свою способность производить впечатление, которое должен производить официант. Официант имеет специфическую походку, особым образом обращается к клиентам, устанавливает с ними определенную дистанцию — с определенной долей интимности, но и с некоторой дозой отчужденности и так далее. Это правильно — но лишь до тех пор, пока официант понимает, что лишь играет роль. Однако все мы встречали официантов, которые искренне полагали себя таковыми. Наверняка все они находились во власти самообмана или чрезмерно вошли в чужую роль!
Анекдоты высмеивают нашу склонность бездумно отождествлять себя с установками и ценностями социальной группы, приводя гиперболизированные примеры. Это — известная философская уловка «Доведение до абсурда».
Доведение до абсурда — вид логического умозаключения, при котором вы сначала доводите исходное предположение до абсурда, после чего заключаете, что противоположное утверждение должно быть, следовательно, истинным. Одно из утверждений такого типа до сих пор кочует из уст в уста, из газеты в газету: «Если мы расширим представление о браке и будем считать таковым союз двух людей одного пола, то что помешает нам в следующий раз провозгласить возможным брак между человеком и утконосом?»
В следующем абсурдном анекдоте Сол дает нам новое видение идеи «самообмана», связанной с отождествлением себя с определенной группой.
Эйб прогуливается вместе со своим другом Солом. Проходя мимо католического храма, они видят на его дверях объявление: «Тысяча долларов каждому новообращенному!» Сол решает зайти и выяснить подробности, а Эйб остается ждать его у порога. Проходит час, другой, третий… Наконец появляется Сол.— Что с тобой стряслось? — восклицает Эйб.— Я обратился, — признается Сол.— Что, правда? — поражается Эйб. — И тебе дали тысячу баксов?— Вы, люди, думаете только об одном! — укоризненно произносит Сол.
(Да, мы неполиткорректны. Мы же философы! Так что можете подать на нас в суд).
Однако, если мы считаем себя обладателями неограниченных возможностей и не видим никаких ограничений для собственной свободы, это — тоже не более чем самообман.
Две коровы стоят на выпасе.— Ну, и что ты думаешь об этом ужасном коровьем бешенстве? — спрашивает одна.— Мне-то что за дело? — пожимает плечами другая. — Я — вообще вертолет!
С точки зрения философов-экзистенциалистов, тревога и страх — не патологический симптом, требующий вмешательства врача. Это — базовая реакция личности на ключевые условия человеческого существования: неизбежность смерти, невозможность полностью реализовать свой потенциал, общую бессмысленность бытия. Этого достаточно, чтобы мечтать воспеть пустоголовие, то есть перейти в веру нью-эйджеров вместо того, чтобы оставаться честным экзистенциалистом.
Экзистенциалисты, однако, проводят очень четкую грань между экзистенциальными страхами, такими, как страх смерти, которые они считают основой человеческого существования, и обычными неврозами тревогами, такими, как у Нормана:
Увидев врача, Норман, тяжело дыша, подошел к нему:— Доктор, я уверен: у меня больная печень!— Что за глупость? — удивился врач. — Если бы у вас была больная печень, вы бы об этом не знали. Болезни печени совершенно бессимптомны, больные не чувствуют никакого дискомфорта.— Вот-вот! — воскликнул Норман. — Вы в точности описали мои симптомы!
Немецкий философ XX века Мартин Хайдеггер ответил бы на это: «Норман, ты называешь это тревогой? Значит, ты еще не жил! Потому что под жизнью я подразумеваю ежесекундные мысли о смерти!» Хайдеггер дошел до того, что назвал человеческое существование — «бытие-к-смерти». По его мнению, чтобы жить истинной жизнью, мы должны без экивоков принять факт собственной смертности и взять на себя ответственность за то, чтобы провести жизнь, полную смысла, все время оставаясь в тени предстоящего ухода. Мы не должны избегать тревоги и складывать с себя ответственность, отрицая самый факт смерти.
Трое друзей, погибших в автокатастрофе, встречаются на вводной лекции на небесах. Ангел, ведущий собрание, просит каждого из них сказать, какие слова он хотел бы услышать о себе от родных и друзей, лежа в гробу.— Я хотел бы, чтобы они сказали, что я был отличным врачом и прекрасным семьянином, — говорит один.— Я хотел бы услышать, что моя работа учителем помогла изменить к лучшему жизни многих детей, — признался второй.— А я, — заявил третий, — хотел бы, чтобы кто-нибудь сказал: «Смотри, смотри! Он шевелится!»
Для Хайдеггера жизнь в тени смерти — не просто признак высокого мужества, а единственный способ истинного существования, поскольку наша очередь может подойти в любую минуту.
Человек просит гадалку рассказать ему, каков из себя рай. Она задумчиво смотрит в хрустальный шар, и, наконец, произносит:— Что ж, у меня для вас есть две новости, хорошая и плохая. Хорошая — в раю есть несколько отличных полей для гольфа.— Ух, как здорово! А что за плохая новость?— Завтра в половине девятого утра вы должны будете открыть игру.
Что, вы все еще отрицаете смерть? Тогда вот вам еще:
Художник: Ну, как продаются мои картины?Галерист: У меня для вас есть две новости, хорошая и плохая. Вчера ко мне пришел клиент и спросил, поднимется ли цена на ваши работы после вашей смерти. Я ответил, что да, и он скупил все ваши полотна, которые у меня были.Художник: Ух ты, класс! А что за плохая новость?Галерист: Это был ваш лечащий врач.
«Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы стать уткой?»
Эта карикатура иллюстрирует ограниченность нашей свободы. Человек может возжелать стать Свидетелем Иеговы, но может ли он всерьез мечтать стать уткой? Однако в этой картинке скрыта еще одна экзистенциальная загадка: кем, скажите на милость, считают себя эти утки?
Тем не менее иногда нам приходится слышать истории, герои которых смотрят экзистенциальному страху смерти прямо в лицо и смеются над ним. Гильда Раднер нашла в себе силы рассказать следующий анекдот перед аудиторией после того, как врачи диагностировали у нее терминальную стадию рака:
Раковая больная приходит на прием к онкологу, который заявляет ей:— Что ж, похоже, мы больше ничего не можем сделать. Вам осталось жить лишь восемь часов. Идите домой и проведите их как можно лучше.Вернувшись домой, женщина рассказывает мужу о приговоре врача и просит его:— Дорогой, давай сегодня всю ночь заниматься любовью!— Ты что, не знаешь, что для секса нужно соответствующее настроение, которое бывает далеко не всегда? Вот как раз сегодня я совершенно не расположен заниматься сексом.— Но, дорогой! — просит она. — Это ведь мое последнее желание!— Но я не хочу!— Ну пожалуйста, милый!— Хорошо тебе говорить! — недовольно произносит муж. — Тебе-то завтра с утра не вставать!
Стремление экзистенциалистов вновь и вновь подчеркнуть необходимость взглянуть в лицо смерти дало толчок движению помощи умирающим больным, в основу которого легла созданная в XX веке Элизабет Кюблер-Росс философия биоэтики, провозглашающая честное приятие смерти.
Посетитель в ресторане: А каким образом вы готовите кур?Повар: О, ничего особенного! Мы просто говорим им, что они должны умереть.
Тассо: Почему ты смеешься? Я говорю об экзистенциальном страхе смерти, эго не повод для шуток.
Димитрий: О, есть вещи хуже смерти!
Тассо: Хуже смерти? Что же?
Димитрий: Тебе когда-нибудь приходилось провести целый вечер с Пифагором?
Назад: V Философия религии
Дальше: VII Философия языка
