Глава 29
К пункту постоянной дислокации мы выбрались к ночи…
– Рад, – вместо приветствия бросил Пащенков. Я неопределенно хмыкнул и попал в его медвежьи объятия. – Живой, блин…
– Не дождетесь! – привычно отшутился я. – Семьи эвакуировали?
– Да тут вот, – Виктор замялся. Я не мог разглядеть его лица, и предчувствие самого худшего разбежалось по спине дуновением ледяного ветра.
– Что случилось? – Пальцы моей руки схватили Пащенкова за воротник, дернули вперед. – Что?
– Нормально, нормально все, нормально, – поспешно затараторил тот. – Все живы, здоровы. Вот только… – Он опять замялся.
– Да не тяни ты вола за хвост! – рявкнул я, ослабляя хватку и отпуская его ворот, от души отлегло.
– Мы не смогли их эвакуировать…
– Что? Какого хрена? – Я начал злиться по-новой. – Чем вы тут тогда все занимались? Неужели трудно было выделить пару машин? Времени у вас было море! – Я едва сдерживался. Желание врезать кому-нибудь в морду накачивало, казалось, совсем обессиленные мышцы силой.
– Остынь, Николай!
Я сжал кулаки.
– Да остынь ты! – Виктор слегка попятился. – Они не поехали, отказались ехать.
– И что? Что значит – отказались? Зачем вы их вообще о чем-то спрашивали? Схватили, связали, сунули в машины, как тюки.
– Легко сказать! – Майор нахмурился, но развивать мысль не стал.
– Командоры, блин, с бабами справиться не смогли! – Я чуть было не сказал «пока мы там, а вы тут», но вовремя сдержался, прекрасно понимая – каждый находился на том месте, где он приносил больше пользы. – Ладно, проехали, – бросив примирительное, добавил: – Теперь ничего не изменить.
– Крепче драться будем, – ляпнул Виктор, и мне вновь захотелось ему врезать.
– Где мои?
– В подвале… У тебя полчаса. – К Пащенкову вернулся командирский тон. – И сразу ко мне.
– Я не пойду! – Ужасно хотелось повидать своих, но еще одного прощания мне не выдержать. К черту! Вот отобьемся – тогда и увидимся…
– Как знаешь.
– Мне куда?
– Давай в штаб. Там определимся.
– Добро. – Я зашагал к штабу.
Ночь прошла на удивление спокойно. Ваххабиты прочесывали пустующий город. Несколько раз возникали перестрелки с отдельными группками боевиков, оказавшимися близ периметра наших позиций. Были ли это случайные моменты или же командование ваххабитов прощупывало нашу оборону, неизвестно, но к утру ваххабиты подтянули к занимаемому нами кварталу все имеющиеся у них силы, взяли в кольцо, пару часов вели обстрел и ровно в одиннадцать дня с трех сторон начали штурм. Со стороны центральной улицы поостереглись – терять людей, атакуя на открытых пространствах, глупо.
Но прежде чем начался бой, Васенков успел задать мне пару вопросов:
– Товарищ прапорщик, вы в Бога верите?
– Верю. – Я не задумывался ни мгновения, но мне стало любопытно. – А почему ты спросил?
– Ну, я не знаю. – Васенков пожал плечами, поправил разгрузку. – Вы крест не носите и крестным знамением себя никогда не осеняли.
– Ах, вот оно что! Дело в том, Юра, что в Бога-то я верю, точнее хочу верить, а вот в различные религиозные концессии как-то не очень. Нельзя присваивать себе право говорить от имени Господа. А присвоив себе такое право, следующий шаг – стяжательство, желание владеть душами и телами. Служители главных религий мира в значительной своей массе погрязли в грехах крепче своей паствы. Ты подумай сам, в последние годы мир стремительно превращался в содомию, а представители «Бога на земле» помалкивали. Они молчали, хотя надо было бить в барабаны, звонить в колокола, греметь в погремушки, завывать с минарета. Что уж теперь… – Я умолк, высшее духовенство полностью разделило судьбу благословляемого ими руководства страны, а остальные, те, что рангом пониже… одни прятались и молились о спасении своих бренных тел и скопленных мирских богатств, другие с оружием в руках и с верой в душах встали в строй защитников своей земли. Как наш полковой священник отец Андрей. Да, отец Андрей – человек! Человечище с большой буквы. Не мне чета…
– Юра, – я вновь заговорил, – если бы я был сильно верующим, я бы сказал, что мир захватили люди, поклоняющиеся дьяволу. Все, что происходило с нами в течение последних лет, выглядит не чем иным, как происками зла. Да, мы, русские, никогда, собственно, хорошо и не жили. Может, это нам такая кара?
– За что? – Васенков обиженно нахохлился.
– Мало ли… – Стройной теории у меня не было, имелось лишь несколько версий. Чтобы занять мысли, выдал первую пришедшую на ум. – Может, за то, что мы предали своих древних богов? И не важно, что нас могли заставить это сделать. Главное – предали, отказались, а что получили взамен, точнее, получили с приходом христианской религии? Я имею в виду не страну как земельную площадь, не властителей, которые всегда были в стороне от народа, а народ – строитель и устроитель этой страны? Что получили наши предки? Многовековое рабство? Не делай такие удивленные глаза. Мы сотни лет были рабами в своей собственной стране. Давай хоть один раз это признаем. Мы были рабами-крепостными, а церковь, пришедшая на смену древним богам, все это благословляла. А ты говоришь, крестное зна…
– «Хоббиты»! – Юрка, прервав мой монолог, потянулся к оружию…
Завертелось.
– Старый, ответь, прием. – В тяжело хрипящих звуках я едва угадал голос Пащенкова.
– На приеме. – Здание вздрогнуло от очередного взрыва.
– Пидоры прорвались к ППД. Снимай часть людей и сюда, живо. Оставь за себя Никитина.
– Принял. – Я, отпрянув от стены, за которой укрывался, взялся за радиостанцию внутригрупповой связи.
– Никитос – Старому, прием.
– Никитос для Старого на приеме. – Лейтенант Никитин отозвался сразу же.
– Остаешься за старшего.
– Понял, остаюсь за старшего, – ответил Никитин, и я продолжил отдавать команды: – Ильдар, Семен, со своими десятками к третьему подъезду, в темпе! Прием.
– Есть! – отозвался Ильдар.
– Выдвигаемся, – заверил Семен Рудин.
Со всех сторон доносился треск выстрелов, грохот разрывов – у нас тоже было не медом мазано, но у Пащенкова, видно, совсем хреново, если потребовалось снимать людей с других участков оборонительной линии.
– Юра, Руслан, за мной! – Скомандовав, я покинул помещение и, быстро спустившись по лестнице, выбрался из подъезда. Из соседних подъездов выбегали бойцы Куюмова и Рудина. Большая часть – ополченцы, но среди них мелькали и знакомые лица бойцов нашей бригады.
– Бегом! – Я махнул рукой, показывая направление, и мы побежали.
Мы еще не достигли намеченного рубежа, а навстречу нам через пролом в стене, плюясь огнем, выползали две «бээмпэшки». Вслед за ними валила вражеская пехота.
– Гранатометы к бою! – Впрочем, моих команд не требовалось. Ильдар уже упал на колено, то же самое делали другие гранатометчики. Стрелки рассыпались в стороны, занимая огневые позиции. В следующую секунду гранатомет Ильдара рявкнул выстрелом. Ближайшая к нам БМП словно споткнулась, крутанулась на месте и тут же схлопотала в бочину. Повалил дым, броня вспыхнула. Второй боевой машине повезло больше – водитель успел спрятаться за гаражной коробкой, пущенная граната взорвалась в толпе наступающих. Ильдар отбросил в сторону бесполезный тубус, потянул за ремень висевшую на плече «РШГ» и, разорванный прямым попаданием 30-миллиметрового снаряда, кровавыми ошметками рухнул на мостовую. А БМП противника, высунувшись из-за кирпичной кладки, продолжала поливать нас огнем. Под ее прикрытием боевичье поперло напролом, атакуя в лоб и одновременно охватывая нашу группу полукольцом слева. Наши попытки остановить их подавлялись прицельными выстрелами пушки.
– Егоров! – Мне пришлось окликнуть прячущегося за бетонным укрытием неподалеку от меня гранатометчика.
– Я, товарищ прапорщик, – отозвался он.
– Уничтожить БМП! – И изо всех сил: – Прикрыть гранатометчика! Огонь! – Вокруг меня сыпались пули, но, несмотря на это, мой автомат заговорил. Он бил короткими прицельными очередями, я растворился в нем, слился с прицельной планкой, не замечая опасности, не чувствуя ударов попадающей в лицо каменной крошки, не слыша ударяющих в асфальт и бетон пуль, не слышал и ухнувшего гранатометного выстрела. Мы с автоматом были одним целым до тех пор, пока не вылетела последняя гильза и боек не ударил вхолостую. Я упал за укрытие, сместился чуть правее и только тогда смог оценить обстановку. Егоров лежал на животе, раскинув руки, асфальт под ним потемнел от крови. БМП продолжала извергать смерть. Боевики, а их оставалось не меньше сотни, не считаясь с потерями, подтягивались все ближе, отжимая нас к длинному зданию, в котором некогда находился «Детский мир» и от которого нас отделяло несколько десятков метров открытого пространства.
– Триндец. – Рудин, оказавшийся рядом, присел на корточки.
– Ну уж нет! – Полный патронов магазин со щелчком встал на свое законное место. Щелкнул затвор.
– Слушай мою команду. – В этих словах было что-то высокопарное, что-то из прошлого, тем не менее эти слова прозвучали. – На счет три открываем огонь. Отход к зданию. Один, два… – «Три» я сказать не успел. Из окон «Детского мира», к которому мы собирались отступать, раздался слаженный залп. Пулеметные, автоматные и винтовочные выстрелы слились воедино. Десятки подбирающихся к нам ваххабитов попадали убитыми и ранеными, прочие бросились назад и по сторонам в поисках укрытий. «Броня» в попытке прикрыть отступающих выкатилась из-за гаража.
– Сейчас ты, падла, получишь! – мстительно протянул Юрка. Отстегнул опустевший магазин и, принявшись забивать патроны, с надеждой поднял взгляд к извергающим огонь окнам. Но он ошибся – граната, прошившая и буквально расколовшая БМП, прилетела со стороны Московской. В секунду боевую машину объяло пламя, и тут же в спину мечущихся боевиков ударили пули.
– Старый, – на этот раз голос Пащенкова звучал гораздо спокойнее, – прорыв ликвидирован.
Я не отвечал, расстреливая последних остающихся в живых боевиков, а Пащенков продолжал говорить. Те, кто обошел ваххабитов, показались в виду наших позиций. Среди мелькавших фигур я почти сразу увидел облаченную в черное знакомую фигуру отца Дмитрия. Я сел на асфальт, вытер рукавом пот с лица. Сколько же длилась эта стычка? Вечность или две-три минуты?
– Они оттянулись и концентрируются со стороны центральной улицы. – Пользуясь небольшим затишьем, мы – члены совета обороны, собрались в просторной четырехкомнатной квартире. – Мы допустили просчет, и командование ваххабитов это поняло – при массированной артиллерийской поддержке, несмотря на значительный участок открытого пространства, при грамотном применении имеющейся у противника техники – это самый уязвимый участок. Если они ударят всеми силами – позиции нам не удержать. Нас просто задавят прицельным огнем из тяжелого вооружения.
– Нам не удержаться в любом случае. – Кравчук потрогал пальцами повязку на голове.
– Мы должны. – Куличкин выглядел усталым, на густых бровях белесая пыль, рукав куртки во влажной грязи.
– Да, должны. Поэтому предлагаю уже сейчас оставить некоторые позиции и организованно отступить. Левый фланг – дома № 13, 14, 12, 19. Предварительные распоряжения мной отданы. Возражения, предложения есть?
Я пожал плечами, Кравчук потянулся к карте, Куличкин тяжело вздохнул. Остальные члены совета тоже молчали. Пащенков глотнул из стоявшего на столе стакана минералки.
– В случае непредвиденных обстоятельств, – продолжил он, – дальнейший отход осуществлять по согласованию. Плотность застроек не позволит противнику, – он ткнул непонятно как оказавшейся в его руке указкой в небольшой участок лежавшей на столе карты, – в полной мере воспользоваться своим техническим превосходством. Этот усеченный треугольник, – указка заскользила по карте, очерчивая линию обороны, – наше все! И Родина, и Москва, и… – Он запнулся, то ли подыскивая слова, то ли борясь с волнением. – Все должны помнить – за нашими спинами наши семьи. Удержимся – они останутся живы, нет… – Он опять замолчал.
– Где они будут находиться? Ты считаешь, что сейчас где-то может быть безопасно? – Во мне все еще бушевали отголоски гнева, вызванного неспособностью командования эвакуировать детей и женщин.
– Да. – Мой недовольный тон он словно и не заметил. – В одном из элитных домов оказалось отлично оборудованное бомбоубежище, рассчитанное на прямое попадание авиабомб. Мы просмотрели техдокументацию. Запас воды и консервированных продуктов, хитроумная система вентиляции воздуха, а запасной выход позволит вывести людей даже после полного разрушения самого здания.
– Людей уже разместили?
– Конечно, – ответил Пащенков.
– Хоть что-то, – буркнул я совсем тихо, а Пащенков, вновь отпив минералки, вернулся к основной теме:
– Дом № 121 на центральной будем удерживать до последнего. Его оборону буду возглавлять я. Петр Андреевич остается на правом фланге. При неблагоприятном развитии событий. – Виктор повторялся. – Так сказать, край, Алексей Степанович. – Пащенков обратился к Кравчуку: – Твоя задача удерживать рубежи, пока мы все не выйдем на запасные позиции. После чего ты отходишь на…кую улицу, и там стоп, ни шагу назад.
– Это понятно, – отозвался Кравчук, взял стакан, набулькал минералки и шумно выпил.
Здание вздрогнуло от разорвавшегося поблизости снаряда. Противник словно напоминал – он рядом и скоро предпримет очередные действия.
– Николаевич, пора закругляться, – глядя в окно, поторопил «председательствующего» Петр Андреевич.
– Да-да, тридцать секунд. – Пащенков начал сворачивать карту.
– Михалыч, на тебе угол оборонительной линии, дом номер 13.
– Свезло. – Я хмыкнул. К цифре 13 у меня особое отношение: она не плохая и не хорошая – событийная, большая часть знаменательных событий моей жизни пришлись именно на эту цифру, и хороших, и плохих. Буду надеяться – на этот раз связанное с этой цифрой не будет излишне черным. На хорошее рассчитывать глупо, разве что в главном?
Удержаться на первоначально занимаемых позициях нам удалось почти сутки. Затем Пащенков отдал приказ на отход. На этом связь с ним пре-рвалась, среди отступивших его не оказалось. Кто-то из бойцов вроде бы видел, как его завалило обвалившейся стеной… Но сейчас подробности его гибели не имели никакого значения, как бы ужасно это ни звучало, нам было не до отдельно взятого человека…
Моему подразделению удалось продержаться на означенных Виктором рубежах достаточно долго, затем мы начали планомерный отход…
Каждый дом, каждую площадку, каждый метр ваххабитам приходилось брать с боем, но кольцо сужалось, мы постепенно откатывались все дальше и дальше вовнутрь первоначально очерченного периметра обороны. Отходили организованно. Оставляя небольшое прикрытие, одновременно всем рубежом откатывались назад, все больше удаляясь от расстрелянного, почти полностью разрушенного здания бывшего «Детского мира». Невольно закрадывалась мысль: а стоило ли вообще держать здесь оборону? И тут же приходил ответ в виде пары-другой сотен ваххабитских трупов, лежавших на центральной и прилегающих к ней улицах. Еще столько же покоилось внутри здания. К тому же мы выиграли сутки времени. Правда, непонятно, давало ли нам это хоть что-то. Разве что мы на сутки задержали их продвижение к столице…
Нас зажали. Да, вот теперь нас зажали окончательно. Коробки зданий. В одних мы, в других противник. Все бы ничего, но их больше, гораздо больше. Мы окружены. Я со своим подразделением перед школой, от которой остались одни развалины. Из окна нашей пятиэтажки – прекрасный вид на школьный стадион, жаль, как следует полюбоваться видами не дают вражеские снайперы, засевшие в многоэтажке, что напротив. Ей тоже хорошо досталось – от некогда красовавшегося под крышей названия строительной фирмы (выложенного кирпичами при постройке) остались угадываемыми лишь две буквы «и…л…». Теперь и не прочитать. Из ближайшего парка по нам почти беспрерывно бьют из своих пушек «БТР-100». Удерживать занятые мной здания я долго не собираюсь – у меня приказ отходить, как только противник подтянет на это направление тяжелую технику. Надеюсь, к этому моменту для нас успеют оборудовать новые позиции. До них всего ничего – лишь перейти улицу. Первый и двадцать первый дома мои, то есть наши – моего подразделения. Там, по крайней мере, по нам нельзя будет бить прямой наводкой. Но это последний рубеж. Отступать дальше… нет, лучше смерть. Да и некуда больше отступать, весь периметр обороны сузился до сотен метров.
– Командир. – Из-за висевшей на одной петле двери появился Васенков. За последние дни его лицо, и без того не бывшее круглым, окончательно осунулось, на лбу залегли старческие складки, волосы на правом виске словно осыпало мукой. – Вахи пушки приперли. Разворачивают.
– Видел. – Трудно не заметить выдыхавшие черный дым тягачи, выползшие со стороны все того же многострадального парка.
– Руслан, – я окликнул сидевшего на полу подле телефона полевой связи Сатаева, аккумуляторы в радиостанциях окончательно сели, – давай штаб.
Тот с отстраненным видом принялся молча крутить ручку.
– Не отвечают.
– ???
– Наверно, провод опять перебило.
– Черт! – Ничего нового – протянутые к началу боев линии проводной связи то и дело оказывались оборванными. – Черт! – Мне требовалось переговорить с взявшим на себя командование подполковником Кравчуком немедленно. – Руслан, связь мне! Связь!
– Я пошел. – Сатаев быстро поднялся, подхватил автомат и, шмыгнув в открытую дверь, застучал каблуками, спускаясь вниз по лестнице.
На местах только наблюдатели, – вершинка угольника коллиматорного прицела остановилась на подбородке неосторожно высунувшегося снайпера. Спусковой крючок мягко сместился в мою сторону. Отдачи я не почувствовал, лишь увидел, как ткнулась лицом вперед моя мишень. В следующий миг заговорили пушки. Здания вздрагивали, от прямых попаданий рушились перекрытия. А через пять минут враги пошли в атаку. Они, видимо, решили, что мы будем удерживать эту позицию до бесконечности, и не стали медлить, стремясь покончить с нами еще до ночи. Несколько сотен ваххабитов рассыпались по сторонам. Часть из них, видимо обкуренная, поперла на пролом через открытое пространство стадиона.
– К бою!
– К бою!
– К бою! – по всем этажам, по квартирам разнеслась моя команда, все пришло в движение. Окна огрызнулись огнем. Наступающие залегли, тем, что рвались через футбольное поле, это не помогло. Несмотря на артиллерийский огонь, вскоре на поле остались лежать лишь трупы. Тем же боевикам, что двигались через гаражи, удалось подобраться ближе. Если бы не заранее установленные фугасы, нам бы пришлось туго. Рвануло, осколки разметали авангард наступающих и охладили пыл тех, что оказались вне зоны поражения.
Артиллерия и боевая техника противника буквально дырявили нашу оборону. К первым трем орудиям враги подтянули еще два и одну самоходку.
– Товарищ прапорщик, связь, есть связь! – Из прихожей с телефоном в руке, низко пригнувшись, показался Сатаев.
– К черту! – Чтобы принять решение, мне уже не требовались чьи-либо распоряжения. – Отход! Общий отход!
Получив приказ, сводная рота начала спешно покидать обороняемые здания. Никаких дополнительных команд не требовалось, все определено заранее – кто уходит, кто прикрывает, кто несет раненых, порядок замены. Все мелочи, воспользовавшись очередной передышкой, мы оговорили сразу же по выходе на позиции. Я отходил одним из последних, рядом находились Васенков и Сатаев.
– Батареи. – Руслан потянул меня за плечо. С трудом поборов желание выругаться, я, не замедляя шага, обернулся к радисту:
– Что у тебя?
– Батареи для радиостанций. – В руке Руслан держал прозрачный пищевой пакет, до четверти наполненный пальчиковыми полуторавольтовыми батарейками.
– Откуда?
– В киоске за частью нашли. Теперь всем раздают.
– Неплохо! – Последний лестничный пролет оказался позади. – Побежали, побежали! – Указывая на здание за дорогой, я пропустил бойцов вперед и, прихрамывая (ни с того ни с сего разболелось колено), поспешил следом.
Батарейки пришлись как нельзя кстати. Теперь у меня наличествовала связь не только со штабом, но и со всеми раскиданными по зданиям десяткам и пятеркам. Первое, что я сделал, – это запросил младших командиров о потерях.
– Командирам отделений, доклад о наличии личного состава.
Через пять минут мне стало известно, что от буквально вчера сколоченной наспех роты (полтора десятка спецов и сборная солянка из семидесяти ополченцев) осталось меньше половины штыков. Сколько же из них доживут до завтрашнего утра? Да что – утра? До вечера? Сегодняшнего вечера…
До вечера мы уступили им лишь одно здание – дом № 1, бывшая поликлиника. Точнее, оставшиеся от нее руины. Я и часть уцелевших бойцов перешли в дом № 14, остальные продолжали оборонять двадцать первый… Всю ночь по нам с закрытых позиций продолжала работать артуха. Дважды противник нас порадовал, предприняв ночные атаки. Имевшиеся у нас тепловизоры не оставили им ни единого шанса на успех – на подступах к обороняемому кварталу появились новые трупы. С рассветом командование ваххабитов начало общий штурм. На обороняемую нами трапецию обрушили свои снаряды оставшиеся у врага установки залпового огня. Выбравшуюся на прямую наводку «саушку» подбили противотанкисты. А потом в атаку пошла вражеская пехота.
– Юра, ложись! – Я едва успел крикнуть, как в стену под окном влетел гранатометный выстрел, рвануло. Подоконник вздыбился, по потолку жваркнуло осколками. Помещение заволокло дымом. Второй выстрел влетел в соседнюю комнату. И без того распахнутую, дверь мотнуло, отбросило к стене. Ударило по ушам. Во рту стало противно-железисто.
– Наверх, наверх! – приказывал я, но сам себя не слышал и потому тыкал в потолок пальцами. Вновь ударил гранатомет. Мелькнула паническая мысль: «Неужели конец? Кранты? Смерть?» Но тут же отогнав ее от себя, начал действовать, схватил рукой за шиворот и потащил к выходу отупленно мотающего головой Васенкова, подтолкнул его к лестнице, вернулся назад, заглянул в соседнюю комнату, краем глаза заметил разорванное тело Сатаева, почти не испытывая эмоции, отпрянул и заторопился вслед за Юркой. Радиостанция сама собой оказалась в руке.
– Всем – менять позиции, чаще менять позиции! – Ничего нового, ничего оригинального, а что можно еще придумать? Добавить «держаться»? Они и без того все знают. Поделив роты на тройки, я отправил их почти в автономное плавание. У каждой тройки свой подъезд, свои этажи. У меня центральный подъезд, первый и второй этажи. Первоначально нас было пятеро, я, Сатаев, Васенков и два ополченца – Тушин и Волков. Теперь осталось двое, Тушин и Сатаев убиты, Волков с тяжелым ранением эвакуирован в бомбоубежище.
– Живее, Юра, живее! – торопил я, видя, что Юрка медлит занимать позиции, что ж, его можно понять. Стреляешь ты, в ответ тут же стреляют в тебя. Но как иначе? По нам бьют из зданий напротив, мы отвечаем и одновременно пытаемся контролировать подступы. На случай проникновения по углам здания выставлены заслоны.
– Дави их, дави! – Мой голос наполняет и без того безумствующий эфир. Матерятся командиры отделений, пытается «достучаться» до какого-то неведомого мне Отрока корреспондент с позывным Ангел. Бой продолжается. Очередь – смена позиции, очередь – присесть и к другому окну или дыре – амбразуре. Пули над головой, россыпь осколков по стенам, вновь выстрелы, крики, и очередная волна атакующих поползла за спасительное укрытие стен занятых противником зданий.
– Товарищ прапорщик, я перекушу?
– Перекуси. – Мне не оставалось ничего другого, как, мысленно порадовавшись за Юркин аппетит, взять «ТР-8» и, усевшись на корточки, начать вести наблюдение за близлежащей местностью.
Васенков разорвал упаковку пайка, достал из него и вскрыл банку тушенки, но подрагивающие от усталости и нервного напряжения пальцы разжались, и банка, по законам подлости перевернувшись в воздухе открытой поверхностью, шлепнулась на пол.
– Вот ведь… – Юрка мгновенно схватил банку и, несколько раз скребанув пластмассовой ложкой по испачканной поверхности, философски изрек:
– Быстро поднятое упавшим не считается.
– Ты еще скажи: каждая соринка во рту витаминка.
– Угу, – легко согласился Васенков. Я хмыкнул и продолжил наблюдение.
Увы, мое созерцание длилось недолго. Со стороны противника наметилась движуха.
– Юра, заканчивай.
– Че это? – Ложка уткнулась в твердую поверхность тушенки.
– Вахи выползают, – пояснил я свое требование.
– Да ну, на фиг, – бросил он неверяще, но в подтверждение моих слов по фасаду обороняемого нами здания зацокали пули, львиная их доля, влетая в окна, плющилась о покрытые обоями стены. Банка с тушенкой полетела в сторону. – Пожрать не дали! – Пылая праведным гневом, Юрка вскинул автомат и вложил всю наполнявшую его ярость в длинную прицельную очередь. В следующую секунду нам пришлось распластаться на полу и буквально по-пластунски выползать из взятой на прицел комнаты – установленный на крыше «Корд» срезал остатки деревянного покрытия подоконника и окончательно изувечил висевшую на стене репродукцию картины «Утро в сосновом лесу». Срезанная рама со стуком упала на пол. Мы сменили позицию, перейдя в другую квартиру. «Корд» замолчал – его обслугу сняли наши укрывшиеся где-то в глубине дворов снайперы, но противнику удалось подобраться к стенам. Вниз полетели гранаты, они ответили тем же. Половина их собственных «эргэдэшек» и «эфок» досталась им же.
Паре десятков боевиков удалось закрепиться на развалинах поликлиники, остальные отошли, но вскоре, пользуясь отсутствием у нас одноразовых гранатометов и выстрелов к «РПГ», враг подтянул БТРы и начал новую атаку.
«Мы должны выполнить, мы должны выполнить поставленную задачу, даже если она невыполнима, – твердил себе я, стреляя и стреляя во все ближе и ближе подбирающегося противника. – Мы должны. Держаться до конца и, если потребуется, умереть. Нам есть ради чего, точнее, кого». Я добил магазин, отпрянул от окна, спешно пристегнул запасной, передернул затвор, повернулся лицом к окну, замер, набираясь решимости – пули то и дело влетали в широкий проем, оставшийся от выбитой оконной рамы. Пальцы левой руки сами собой нащупывали рассыпуху в кармане и забивали опустевшие магазины.
– Старый – Центру, прием. – Радиостанция завибрировала голосом Кравчука. – Старый, прием.
– Слушаю, – без лишних слов отозвался я.
– Прорыв на соседней улице. Срочно перекинь людей на 4а, срочно. Как понял? Прием.
– Сколько? – Начался мысленный подсчет, сколькими людьми я смогу удержать позиции и сколь долго.
– Всех.
– Повтори! – потребовал я, не веря в то, что от меня требовалось оставить без обороны, то есть фактически сдать противнику удерживаемое мной здание.
– Ты понял правильно. Всех людей сюда. Срочно. Понял?
– Так точно. – Из лопнувшей губы потекла кровь.
– Михалыч, быстрее! – И без перехода: – Петр Андреевич убит.
… Я чертыхнулся и, перейдя на внутригрупповую связь, начал отдавать команды.
– Живее, что вы возитесь? СЛОНы хреновы, живее! – торопил я бойцов, выбравшихся из правого крыла здания и теперь бежавших в направлении новостроек. – Поторопись, поторопись! Что жало раззявил? – Напротив меня остановился тяжело дышавший непомерной толщины ополченец. – Пошел, ЧМО, пошел!
Тот сверкнул сердито глазами и, видимо, мысленно желая мне скорой погибели, запыхтел дальше, а мне только этого и было надо.
– Юра, отход! – Из-за угла здания показались ваххабиты, я вскинул оружие, но выстрелить не сумел – очередь из крупнокалиберного пулемета смела наступающих.
– Вот так-то! – злорадно процедил все еще находившийся подле меня Васенков.
– Я что сказал? – возмущенно возопил я. – Пошел отсюда! Какого хрена замер? Давай, давай, помчал на фиг! – Мой башмак придал ему ускорения. Мне пришлось поднажать, чтобы не стать безнадежным аутсайдером.
Подоспели мы вовремя. Прорвавшийся со стороны правого фланга противник разделил нашу оборону на два изолированных друг от друга очага сопротивления. Первый – сосредоточенный на небольшом пятачке вокруг бомбоубежища, и второй – в двух зданиях на соседних улицах. Все остальное оказалось в руках противника. Мы еще держались, но прорвавшийся враг уже занимал подъезды, и мы не в силах были воспрепятствовать его продвижению. Убивали, сколько могли, и сами пытались выжить.
– Держаться! – мчался в пространстве призыв-требование. Оружие выходило из строя, но ему сразу находилась замена – ствол павшего товарища.
– Подъезды, держать подъезды! Продержаться до утра, до утра продержаться! – Подполковник Кравчук в окровавленном изодранном камуфляже обходил этажи и квартиры, одну за другой, подбадривая бойцов, туманно обещая если и не скорую помощь, то хоть какую-то передышку. Но мы-то знали, что ее не будет.
– Михалыч. – Кравчук поманил меня пальцем, отзывая в сторону. Мы переместились на лестничную клетку. Шум боя здесь чуть тише, вот только доносился он с обеих сторон.
– Михалыч, подготовь взрывчатку.
– Что будем взрывать?
– Центральный вход в подвал.
– В бомбоубежище? – Недоумение отразилось на моем лице слишком явственно.
– Да.
– Но люди…
– Люди не пострадают. Там небольшой коридор, его мы и взорвем, – пояснил он. – Кстати, запасной выход перекрыт два часа назад. Да, мы должны продержаться. – Подполковник скрипнул зубами, и его кулак, описав дугу, врезался в стену. – Ваххабиты не могут до бесконечности подтягивать резервы, но если эти пидоры прорвутся к дому… не хочу рисковать… К тому же оборона подвала неудобна. Нам недостанет сил.
– Но если мы… – Я не закончил, но Кравчук понимающе кивнул. – Как они выберутся наружу? – Сердце обожгло беспокойством за жену и сына.
– Инструмент в подвале наличествует, а времени у них будет более чем достаточно. Захотят выйти на поверхность – выйдут. Только если мы погибнем – будет ли им смысл это делать?
– Смысл надеяться на лучшее есть всегда, – возразил я, и подполковник не стал со мной спорить.
– Через двадцать минут бойцы со взрывчаткой должны быть внизу.
– Кто будет закладывать заряды? – Такое дело не стоило пускать на самотек.
– НИС второго бата, – бросил Кравчук и, ткнув меня кулаком в плечо, поспешил по своим делам. А я взялся за рацию.
Через двадцать минут мне доложили, что взрывчатка у исполнителя, а еще через пятнадцать минут в подвале здания ухнуло, но среди всеобщего грохота никто не обратил на это внимания.
– Коля, Колечка, Коленька! – Первое мгновение я решил: голос жены – глюк – и даже не повернул головы, поэтому вздрогнул, когда на плечо опустилась ее ладошка.
– Что ты… тут… делаешь? – Я опешил.
– Я с тобой. – Ее щеки оказались бледны, веки подрагивали, но в целом она казалась почти спокойной.
– Иди в подвал, к чертовой бабушке! – Осознав факт ее присутствия рядом, я заорал на вставшую рядом жену: – Тебя еще здесь не хватало! Убьют ведь!
– И пусть! – зло выкрикнула она, передергивая затвор «АКСа», видимо, взятого у кого-то из раненых. Надетая на нее разгрузка в нескольких местах оказалась пробита, а на зеленой материи отчетливо виднелись темные следы запекшейся крови. Я выстрелил в набегавшего боевика, отпрянул за стену, увлекая за собой супругу. Ответная очередь срезала люстру. Стеклянные осколки плафонов полетели в разные стороны.
– Ты что, дура? Настя, мать твою, правда, убьют же!
– А ты что, предпочтешь, чтобы меня прямо в подвале и разложили? – Заскрежетав зубами от злости, Настя скинула с плеча мою руку.
Я заглянул ей прямо в глаза и… молча указал на соседнюю амбразуру – дыру, проделанную в стене дома. Вокруг все грохотало, цокало, шлепало и визжало, боевики продолжали атаку.
– Нормально, ребята, работаем! – Перебегая к отверстию в стене, я бубнил это в микрофон, как мог подбадривая своих. – Снайперам выбивать самых активных. Работаем, работаем! – Патроны еще есть, только жаль, граники кончились… А они бы нам не помешали… Да и обычных гранат побольше бы…
Нам и в этот раз это удалось – боевики отступили.
Настя опустилась на пол, я сел рядом и начал забивать патроны, она привалилась к моему плечу.
– Как там Лешка? – Секунды передышки я использовал, чтобы спросить о сыне.
– Утром мне передали, что у него все было хорошо.
– Утром? Ты не видела его с утра? – Повернувшись, я обхватил ее за плечи. – Он разве был не с тобой?
– Он… – по ее щеке побежала слезинка, – у Петра Андреевича.
– Как ты могла отпустить его? – Я притянул ее к себе, прижал.
– Его удержишь. – Она плакала. – Он же твой сын. Это ты его таким воспитал, ты, ты… – Она отпрянула, замахнулась на меня кулачками, вместо того чтобы ударить, ткнулась в плечо и окончательно разревелась.
– Все будет хорошо, все будет хорошо. – Моя ладонь гладила ее волосы. Второй рукой я удерживал ее за вздрагивающие плечи. Она начала успокаиваться, наконец ее перестали сотрясать рыдания. Всхлипнув, она подняла на меня красные от слез глаза.
– Все будет хорошо, да? – повторила она мои слова. – Петр Андреевич ведь за ним приглядит, да?
– Да, конечно…
– Он ведь не допустит, чтобы с ним хоть что-то случилось?
– Нет, не допустит. – Мне приходилось врать, не мог же я ей сказать, что Петр Андреевич убит, и наш сын сейчас с небольшой горсткой ополченцев бьется в одном из домов, находящихся в окружении.
– Ты не врешь?
– Нет, конечно. Зачем? – Все же женщины странный народ, они сами вынуждают нас говорить утешительную ложь, а затем, если случается худшее, обвиняют нас в том, что мы лгали. Нет, нет, все и впрямь будет хорошо, пусть все будет хорошо. Боже, пусть все будет хорошо! Пусть все…
Очередная россыпь гранатометных разрывов прервала мои мысли. Я прильнул к автомату, выцеливая наступающих и давя их длинными, неэкономными очередями. Иначе нельзя, слишком малое расстояние нас разделало. Позволишь врагам продвинуться, и они окажутся под стеной здания. Впрочем, в том, что противник находился рядом, были свои положительные стороны – по нам прекратила бить артиллерия. Но и без того мы несли тяжелые потери – плотность огня оказалась такова, что пули осыпали фасад беспрестанно падающим градом. Из находившихся в нашем подъезде и разбросанных по этажам бойцов вначале осталась треть, потом треть от трети… Те из раненых, что еще могли держать оружие, вновь вставали к пробитым в стенах бойницам.
То, что по нам пристрелялся какой-то вражеский, не слишком умелый (видимо, с дрожавшими руками) снайпер, я сообразил, как только две подряд пули справа и слева обожгли мне щеки.
– Настя, пригнись, пригнись, живо! – крикнул я, но супруга меня не слышала или не хотела слушать – ее автомат продолжал стрекотать короткими очередями. Не выдержав, я рванулся к ней, чтобы ухватить за плечо и оттащить в сторону. Не успел. Автомат выпал из ее пальцев, а она сама, оседая вниз, повисла на моих руках.
– Настя! – застонал я, оттаскивая ее на лестничную клетку и боясь самого худшего. Юрка, подхватив Настино оружие, выскочил следом. Я опустил супругу на кафельный пол лестничной площадки. Увидел ее лицо и едва не закричал от пронзившей боли – волосы и правая сторона Настиного лица оказались залиты кровью.
– Настя! – Я наклонился к ее губам и ощутил слабое дыхание.
– Жива! Слава богу, жива! – Кажется, эти слова были произнесены вслух. Похоже, нам повезло – осколок или, скорее, пуля прошла по касательной, срезав кожу и лишь чуть-чуть зацепив кость, при этом оглушив и контузив мою ненаглядную. ИПП привычно появился в моих руках, и бинт начал быстро опутывать голову, останавливая кровотечение. Когда Юрка привлек мое внимание, мне оставалось лишь завязать узел.
– Товарищ прапорщик, слышите. – Он присел рядом. Я поднял голову, прислушиваясь. Со всех сторон, приглушенная стенами здания, доносилась стрельба. Особенно ожесточенной она была с торца дома. Бой шел на углу здания. Это могло означать только одно – дом 4б взят противником.
– Нас отрезали, – донесла до меня ожившая рация, – противник сбил заслоны в подъездах. Ждите гостей.
Кажется, это был Семин, командир второго взвода ополченцев.
– Держаться, всем держаться! – Едва мое требование полетело в эфир, я обратился к Васенкову: – Юра, жди здесь. – Опустив голову жены на пол, я побежал на первый этаж и в подъезде нос к носу столкнулся с вбегающим ваххабитом. Я оказался проворнее, или же он, влетев со света в тень, не сумел меня разглядеть. Как бы то ни было, я выстрелил, он упал. Двигавшийся за ним второй бандит успел отпрянуть за дверь. Я прошил ее пулями, послышался чей-то стон. Дверь скрипнула, по полу загромыхало. Я едва успел скрыться в ближайшей квартире, как в подъезде грохнуло, следом, стреляя во все стороны, ввалился боевик. Я стрельнул в ответ, но в спешке промазал. Ваххабит упал и, продолжая стрелять, пополз под пролет лестницы. Моя граната полетела следом. И вовремя – в дверь ввалилось еще двое. Взрыв. Крики. Несколько прыжков, и я на лестничной площадке рядом с женой и настороженно озиравшимся по сторонам Васенковым. В какой-то момент понял, что во всем подъезде, кроме нас, нет никого, способного обороняться. Наш подъезд центральный – тупиковый, в нем специально не были пробиты стены, соединяющие с другими подъездами, чтобы в случае чего враг, ворвавшийся в одну половину здания, не смог пройти его насквозь. Для нас это ловушка.
– Юра, Настю на руки и наверх, быстрее, быстрее!
И как дежавю – топот подошв по лестнице, граната, кольцо, пальцы раскрылись, отстрел чеки, и «эфка» плавно отправилась вниз, взрыв. Рывок в сторону взрыва и короткие очереди, добивая раненых и оглушенных, пугая своим появлением уцелевших и назад, вверх по лестнице, пули совсем рядом, одна в мякоть голени. Больно, но боль – это ерунда. Кровь – другое дело, крови немного, но ее следует остановить.
– Юра, прикрой! – Упав на пол, быстро бинтую рану, затягивая бинт до предела его прочности. Готово. Юрка стреляет.
– Отходи, Юра! Выше, выше! – тороплю я, занимая его позицию. Бросаю в пролет кусок камня, рассчитывая на рефлексы, спешу за ним, стреляю в сгруппировавшегося (в ожидании взрыва) боевика. И только тогда бросаю настоящую гранату. Она катится по ступенькам. Стреляя, отступаю. Меня находит еще одна выпущенная наугад (видимо, срикошетившая от стены) пуля. Обжигающая боль в плече. Не останавливаясь, вверх, шаг за шагом, пролет за пролетом, гранаты кончились, осталась одна у Юрки, патроны пополнить негде. Но умирать нельзя. Пока мы живы – часть ваххабитов оттягивается на нас, а значит, легче держаться всем остальным. Кравчук оказался прав – подвал нам бы не удержать. Там наши семьи, там наше все. Хотя часть нашего все уже давно рядом с нами. Не одна же моя жена… Закончить мысль мне не дают наседающие ваххабиты.
– Пусть все будет хорошо, пусть все будет хорошо! – как молитву, без конца повторяю, стреляя и швыряя гранаты в проем лестницы.
В глазах темно от накопившейся усталости и потери крови. Изредка перед взором промелькивают серебряные мушки.
– Поднимайся выше! – требую от застывшего Васенкова и понимаю, что все – отступать некуда, здесь, в квартире напротив, раненые. Не будь их, можно было бы отступать дальше, а затем и вовсе подняться на крышу и вытянуть за собой Настю. А они?
– Юра, Настю в квартиру с ранеными, сам собери все – столы, стулья. – Я лихорадочно пытался найти выход. – Забаррикадируйся. Давай, поспеши!
Спускаюсь на один пролет ниже. Вот они, гады… Очередь, ответные пули.
– Командир!
– Прочь в квартиру! – Кирпич крошится от близких пулевых попаданий, в открытые участки кожи бьют мелкие крошки кирпичных стен.
– Товарищ прапорщик, вас жена…
– Иди к черту! – Отмахиваюсь, стреляю и машинально меняю магазин. Левая рука начинает забивать патроны.
– Она сказала – если вы не подойдете, она придет сюда.
– Вот бабы! – Выпускаю очередь, на карачках быстро ползу вверх. Толкнув вперед себя Васенкова, буквально влетаю в квартиру и только тут понимаю, что схлопотал очередную пулю – на этот раз в икру левой ноги. Буквально падаю рядом с сидящей среди раненых Настей, она смотрит мне в глаза – сил на нее сердиться у меня нет. За спиной грохот – боевики пытаются гранатами сокрушить созданные Васенковым нагромождения. Ну нет, положенные на попа дубовые шкафы так просто не возьмешь, и как он их только притащил?
– Не возьмете, суки! – Юрка стоит, ощерившись, посреди комнаты, ствол в направлении прихожей.
– Юра, гранату дай.
– За-а-а-чем?
– Не мне.
– А-а-а. – Юрка парень понятливый, я забираю у него гранату, отгибаю усики, молча отдаю ее в протянутые ладони жены.
– Я люблю тебя!
– Я тебя люблю! – Она даже не всхлипнула. – Леша, надеюсь, нас простит?
– Он поймет. – Подумав, меняю едва начатый магазин на полный. Тридцать один патрон больше, чем двадцать пять. Но штурмовавшие нас боевики прекратили активность, видимо, готовят какую-то пакость, скорее всего подложат взрывчатку.
За окном рев двигателей, бесконечно растянувшийся грохот выстрелов, но пули летят не к нам.
– Победу празднуете, сволочи! Пригляди за входом, – прошу супругу. – Юра, к окнам, докажем им, что мы живы.
Пока я полупрополз половину пути, Юрка успевает высунуть за подоконник ствол, но так и застывает с пальцем на спусковом крючке.
– Дави их! – У меня уже не было терпения. – Дави эту сволочь! – требую я, ухватившись за подоконник пальцами и подтягиваясь, чтобы встать.
Юрка поворачивает ко мне странно перекошенное лицо, затем вновь выглядывает в окно, опять поворачивается ко мне, секунду молчит, затем единым выдохом:
– Татары! – Уже громко, во всю мощь сво-ей глотки: – Татары, блин, татары! Ур-р-ра! – орет он.
Не понимая происходящего, я наконец справляюсь с собственной слабостью, встаю и выглядываю во двор, и все становится на свои места. Прямо на моих глазах в заваленный обломками зданий проулок выскочила запыленная, заляпанная грязью, измазанная гарью «беха». Под развевающимся над башней красным флагом через всю броню шла размашисто намалеванная надпись: «Татарстан. Свои». Плюнув короткими очередями в разбегающуюся толпу ваххабитов, она остановилась, дожидаясь следующую за ней пехоту. Среди выскочивших из проулка зеленых фигурок я сразу увидел бегущего с криками «ура» Лешку, но еще секунду всматривался, чтобы в это поверить.
Васенков, размахивая кепкой, выполз на подоконник, его заметили, замахали в ответ.
– Свои, мужики, свои. – Юрка продолжал вопить: – Ура, ура, ура! – От уголков его глаз вниз потянулись влажные полосы, а лицо осветила такая широкая улыбка, что ссохшиеся губы лопнули, но кто обращает внимание на такие мелочи?
Я вновь не заметил, как Настя оказалась рядом.
– Самый беспроигрышный, самый верный ход. – Я показал на развевающееся на ветру красное знамя. – Это то, что всех нас объединяло.
– И пароль, который знают все. – Настя улыбнулась и, смакуя каждый звук, выдохнула: – СВОИ…
Бой в городе закончился. Остатки ваххабитов рванули к югу, их встречали везде и били, били, били. Последнюю машину драпающих сожгли в пригородах.
В Европе наметилось шаткое равновесие. Захватив Париж, Германия не смогла продвинуться дальше и заключила временное перемирие со своим противником. Китай по-прежнему сохранял нейтралитет, и это несмотря на начавшуюся депортацию китайцев. Руководство Китая, относясь с пониманием к нашим проблемам, решило: «Китай ждал тысячи лет – подождет еще столько же». В США к ужасам войны добавился голод.
