Часть вторая
Огни Москвы

И говорю тебе: постой! Постой! Над этой суетой, Любимая, по слухам, есть Любовь.

Геннадий Жуков

Ночь мелким дождиком накрыла Москву. В его завесе плыли кремлевские звезды, купола соборов, башни высоток и текла Москва-река, по которой крался запоздалый теплоход.

Я кинул взгляд на часы и вошел в ночной клуб недалеко от набережной – заведение дорогое, бестолковое и модное. Мы с Владом договорились здесь встретиться. Я сел за столик, заказал кофе и стал рассматривать клуб. Он мне не нравился; более того, был неприятен, как и большинство модных московских заведений. С этим я уже смирился, как, впрочем, со многими другими вещами. Как сказал по этому поводу Виктор: «И правильно сделал. Всех дураков не перебьешь». «Но к этому надо стремиться, ну хотя бы пробовать, ради удовольствия» – это уже слова Железо. Но он был бузотер и мог себе такое позволить, а я юрист и лицо фирмы.

Я сделал пару глотков из чашки и стал рассматривать интерьер и людей. Минут через пять позвонил Влад и сказал, что ненадолго задержится: его клиенту срочно понадобились какие-то документы.

Я пил кофе, мой взгляд рассеянно блуждал по публике, которая, несмотря на раннее время, уже на треть заполнила клуб. Дорогой вовсе не означало элитный. Его, скорей, можно было назвать престижным. И сходство в ценах не уравнивало статус заведений. Сюда приходили те, кого не пускали в элитные клубы, но кто тоже хотел выразить свою значительность: молодые буржуа, бизнесмены и мошенники средней руки. Естественно, и соответствующие этой категории особы женского пола с хищными взорами.

Из представителей мужского пола преобладали относительно молодые упитанные индивидуумы. Они держались уверенно, у них были холеные физиономии и толстые оттопыривающиеся зады, которые обтягивала ветошь из дорогих бутиков. По-иному я не мог назвать то, во что они были одеты. Делая из чашки глоток за глотком, я утешал себя мыслью о том, что это не показатель действительности, что есть военные училища, спецназ и прочее, где мужчины не имеют поросячьих морд, мускулисты и поджары. Мне вдруг пришла в голову мысль о том, что мир – это клубок противостояний. Они между черными и белыми, между мусульманами и христианами. Такие противоречия на виду. Но есть другие, скрытые, им так мало придают значения. Например, противостояние бумажника и личности, в котором последняя сдает позиции. Ее компоненты – душа, внешность и прочее – такие теперь маловажные элементы существования. Бумажник значительно перевешивает. Личность же, покрываясь прыщами и жиром, сходит на нет.

Ко мне подсела компания из трех девиц. Брюнетка и две блондинки. Брюнетка была самой привлекательной, но какой-то нервной. Похоже, ей срочно надо было в дамскую, припудрить носик кокаином. Я смотрел сквозь них бесцветным взглядом, ощущал на себе взоры этих центровых сук и был уверен, что они оценили меня еще до того, как сели за столик. На мне был сшитый на заказ костюм от итальянца-портного, по сравнению с которым даже френчик от Дольче Габбана выглядел бледновато. С Риккардо меня свел Виктор, когда я получил диплом. «Это не Труссарди, по крайней мере звучит прилично, – усмехался он. – К тому же покупать готовое – участь плебеев с толстой мошной». С тех пор костюмы и пальто я шил у Риккардо.

Я шкурой чувствовал заинтересованность девиц и, чтобы подразнить их, слегка оголил левое запястье, на котором болтались часы «Константин Вашерон». Я был уверен, что им знакома эта марка. Как и многое другое из области дурных денег. Я бы не удивился, если бы выяснилось, что они не знают значения слова «антипод» или затрудняются указать точку на карте, лежащую вне туристических линий. Но касаемо цен на роскошь, от машин до мужских галстуков, подобные особы являлись экспертами. Они не были проститутками, берущими единовременную плату, а представляли новый вид паразитирующих существ, рассчитывающих не на ночь, а на более долгие отношения с мужчиной, а нередко и с двумя параллельно. Более длительные отношения приносили более длинные дивиденды. Но если после проведенной с ними ночи мужчина исчезал, оставляя на столике некую сумму, они не считали время потерянным. Они были повсюду. Казалось, что женская половина населения Москвы, по крайней мере две трети ее незамужней части, переметнулась под их знамена и стала продажными тварями. А может, и была по своей сути таковой всегда.

– Молодой человек, – обратилась ко мне блондинка. – У вас с собой нет?

– Чего именно? – не понял я вопроса.

– Того, чего нет в баре, мы заплатим. – Голубые глаза взглянули на меня с напускным сожалением и иронией.

Я понял. Эти ясные глазки хотели чуть подернуться кокаиновой дымкой. Но, скорей, это была попытка знакомства, совмещенная с ненавязчивым вымогательством. Пробный шар.

– К сожалению, нет, – ответил я.

Наконец у входа мелькнула фигура Влада. Я приподнялся и махнул рукой.

– Добрый вечер! – поздоровался со всеми Влад, подойдя к столику.

Ему ответили кивками и снисходительными взглядами. Влад одевался как молодой клерк, кем, впрочем, и являлся на данный момент. У него была золотая голова и полное отсутствие связей. Концы с концами он и его друг Жора сводили благодаря халтурам, которые я подбрасывал. К этому времени у меня был оклад в двести пятьдесят тысяч рублей. Я был лицом легальных предприятий Железо, а заодно вел дела нелегальных. То есть выполнял роль стряпчего при короле. Мне не хватало опыта и требовались помощники, которых я находил в лице Влада и Жоры.

– Присаживайся! – кивнул я на диван возле себя. – Что будешь пить?

Влад присел:

– Я не против ста грамм. День был тяжелым. Но, может, сначала о деле?

– И о деле тоже, – согласился я, подзывая рукой официанта.

– Сто «финляндии» и стакан сока, – сказал Влад.

Девицы заказали виски.

– Вместе считать? – спросил официант.

Я кинул взгляд на его продувную рожу и подумал, что, будь на моем месте Железо, официант запомнил бы этот день надолго. Девицы, напустив иронию на лица, держали паузу, и у Влада чуть не сорвалось: «Да!» Но у него было скоростное мышление, и он, мгновенно просчитав ситуацию, прикусил язык. Ему бы за свои сто расплатиться без ущерба для кармана. Цены здесь стояли космические.

– Отдельно, – вмешался я.

Официант кивнул и удалился.

– А мы думали, вы джентльмен, – язвительно произнесла брюнетка.

Это было грубовато. Колоть следовало бы более изящно.

– Я джентльмен, – спокойно парировал я. – Только вот беда: вы не леди. К тому же я плачу лишь за тех, с кем сплю, а сплю я с теми, кто испытывает ко мне хоть какой-то еще интерес, кроме денежного.

Губы брюнетки презрительно скривились:

– Вы ищете любви?

– В этом-то борделе? – Теперь презрительно улыбался я. – Она не живет здесь. И если бы вдруг по ошибке забрела сюда, то не протянула бы и десяти минут. И вскоре мы бы обнаружили ее блюющей в сортире. В лучшем случае, здесь можно встретить страсть. Хотя без белого порошка она тоже тут не задержится. – Мои глаза медленно ползли по лицам девиц, с одного на другое.

Получив отпор, хищницы молчали. Потеряв к ним всякий интерес, я обратился к Владу:

– Есть возможность отличиться. Железо хочет отсудить предприятие. Дело серьезное. У оппонентов опытные юристы. Я хочу, чтобы вы с Жорой помогли мне. В случае удачи ваш гонорар составит сорок тысяч евро на двоих. И разумеется, слава. В Москве об этом станут говорить. Вы сразу приобретете вес. Если проиграем, Железо по головке нас не погладит. Подумайте. Если вы не захотите, я откажусь. Пусть найдет кого-то более опытного.

Влад долго цедил водку сквозь зубы и наконец произнес:

– Подробней, пожалуйста.

Через полчаса мы покинули клуб. Из темноты над нашими головами по-прежнему сочился теплый летний дождь. Он был почти неощутим. Мы подошли к реке. Я глубоко вдохнул и произнес:

– Хорошо! Черт, как из погреба вылезли.

– Помойка! – коротко резюмировал Влад. – Но с женщинами, – и вздохнул. – Интересно, можно такую найти, чтобы не особо приглядывалась к твоему бумажнику?

– Вряд ли, – сказал я. – К тому же даже просто на мелочи: бар, кино, выставка, еще какое-то мероприятие – тысяч двадцать пять рублей в месяц уйдет. Если по-скромному. Да и потом, куда ты ее приведешь? В свою конуру, что вы с Жорой снимаете? – Я вгляделся в мрачное лицо Влада. – Знаешь, ты можешь ко мне привести. Где переночевать, я найду. Могу дать еще машину на вечер. Пыль в глаза пустить. Может, тогда удастся завоевать… э… – я слегка замялся. – Желудок желанной женщины.

– Желудок? – посмотрел на меня Влад.

– Ну да, – я пожал плечами. – А что ты хотел? У них нет сердца. Нынче любят органом потребления. Желудком. А сердце – символ того, что в руки не взять, на пальчик не надеть и не сожрать, как банку черной икры.

– У моей будет сердце, – заверил меня Влад и после короткой паузы добавил. – У тебя ведь тоже нет девушки, хотя ты и при деньгах. Что-то здесь не сходится.

– У меня это другое дело!

Влад удивленно вскинул на меня глаза:

– Ты все не можешь забыть ту девочку на «мазде»?

Я ничего не ответил и повернулся к реке. На темной воде, накрытой мелкой сеткой дождя, колыхались, дрожали огни фонарей. Все эти годы я искал Ее, но не смог найти. И теперь во мне не было ни малейшей надежды на то, что встречу ее. И забыть ее я тоже не мог. Это было странно и, видимо, глупо. Тем более на фоне Москвы, Но это было так.

– Знаешь, я согласен! – неожиданно сказал Влад. – Думаю, Жора тоже не откажется.

– Что ж, тогда завтра мне нужно будет представить вас Железо.

– Что ж, договорились!

Я припарковал «ягуар» на скошенной линии, обозначающей конец парковки. Ставить здесь машину не разрешалось, но мне было плевать. Я, юрист, хорошо знающий законы, оперирующий ими и при нужде взывающий к ним, имел внутреннюю тягу к их нарушению. Сказывалось длительное общение с Сашей Железновым. Видимо, анархизм заразителен – не на уровне идеи, а на уровне животной потребности, внутреннего бунта. Полагаю, любой не прочь хорошенько «дать этому миру в морду», но не каждый способен. Разве что вот такую мелкую выходку, которую, походя, только что сделал я.

Я распахнул двери офиса и в сопровождении охранника прошел в кабинет. Рачковский был самоуверен, снисходителен, источал светский лоск и манеры. Даже его упитанность неким странным образом была не лишней, а наоборот, дополняла образ преуспевающего человека.

– Ну, юноша, вы пришли обточить об меня свои молодые зубки? – произнес он, приглашая меня сесть.

– Что-то вроде того, – ответил я.

Рачковский был опытным юристом, прошел огонь и воду. Он подавлял своей личностью. Но я, за эти годы побывав вместе с Железо во многих переделках, повзрослел, заматерел и был тоже не подарок. Мне удалось получить все, что когда-то на заправке пообещал Железо, прежде чем я запрыгнул к нему в джип. И еще много того, чего он не успел пообещать. Кроме того, из меня вынули пулю, я месяц проходил на костылях – сломал ногу, когда прыгнул с моста в мелкую речушку под Москвой. Но остался жив. А водителя и одного из людей Железо, попытавшихся отбежать от машины, взрывная волна вместе с перилами снесла с моста. Мне пропороли бок заточенным арматурным прутом и если бы я не успел увернуться, то проткнули бы насквозь. Я не считаю пары ребер, по одной с каждой стороны, что не выдержали и сломались под напором кулака Луиса Доминиканца, к которому меня приставил на обучение Железо. Но, опять же, если бы не тренировки Доминиканца, мне бы пропороли не бок, а желудок. Доминиканец был еще тот фрукт. Ходили слухи, что он состоял телохранителем у Фиделя Кастро. Доминиканец не учил танцам – он учил убивать и калечить. Брал за это тысячу долларов в месяц. Похоже, не зря. Так что меня трудно было придавить чьим-то авторитетом или смутить многоопытным проницательным взглядом. Кроме того, я учился разговаривать с людьми у Железо. А тот всегда мог найти пару неожиданных аргументов в свою пользу. А еще мы хорошо подготовились. Я, Влад и Жора.

Так что Рачковский видел перед собой лишь надводную часть айсберга, а именно самоуверенного выскочку – сопляка, которого он прихлопнет как муху. За Рачковским стояли бизнесмены, за мной Железо. Когда-то такие конфликты решали другим путем. Пулеметом. Но Железо, в том что не касалось личного, давно придерживался буквы закона. Зато в личном он по-прежнему был на высоте. Он все так же регулярно плевал в лицо этому миру и даже чистил ему морду. И в этом ум Железо был как изощрен, так и равно парадоксален: как-то мы пошли в кинотеатр с котелком картошки в мундирах – только что с плиты, селедкой, завернутой в газету, и несколькими головками лука. Когда погас свет и вокруг начали пожирать попкорн и другие суррогаты, запивая их колой, мы принялись за свои припасы. Чистили картошку, резали селедку, хрустели луком. Кроме того, мы громко переговаривались, комментируя свои ощущения. А еще бросались огрызками селедки и картошкой в тех, кто особенно усердно поедал попкорн. Все кончилось скандалом. Вызвали полицию. Когда включили свет, Железо картинно, как Ленин, протянул вперед руку и с высоты двадцатого ряда громко произнес речь:

– Сержант, посмотри на этих скотов. Они что, не могут пойти в столовую и там жрать?! Кинотеатр – это место приобщения к искусству, а не к корыту с американскими помоями.

Мы встретились глазами с Рачковским. Они у него были мудрыми и чуть снисходительными и напоминали мне глаза одного пыльного хрена, главного редактора журнала, куда мы с Железо как-то заезжали. Тот тоже смотрел на нас так, словно сумел заглянуть за предел и увидеть Нечто. Только в отличие от Рачковского, дела которого процветали, журнал горел синим пламенем и должен был вылететь в трубу.

Мне было известно, что Рачковский наводил сведения обо мне. Ему скормили то, что и полагалось для посторонних, то есть немногое: армия, институт, бумажная работа у Железо. Вряд ли он мог знать даже то, что я работал на заправке. Его же биографию Железо изложил мне довольно подробно: был адвокатом, сидел при Советах. После освобождения работал на мясокомбинате помощником убойщика скота, потом там же юристом. В перестройку организовал кооператив при комбинате, участвовал в приватизации предприятия. Но ничего с этого не получил. Затем помогал приватизировать ряд других предприятий, параллельно ловко провел ряд дел.

Я открыл папку с бумагами. Когда я учился, меня очень интересовала адвокатура. Живые люди, которых надо было защищать, речи, борьба аргументов и прочее. Здесь же сплошь бумаги. Но дело требовало, чтобы я стал крючкотвором. К тому же Виктор намекнул, что мне не хватает гибкости и что я кое в чем схож с Железо. И в какой-то момент может случиться так, что, вместо того, чтобы защищать клиента, я, как минимум, испорчу ему физиономию, а как максимум, обеспечу увесистый срок.

– Ну-ну! – оживился Рачковский, поглаживая рукой небольшую бородку. – Что вы мне принесли?

– Компромат.

Я вышел от Рачковского через десять минут, оставив его очень озадаченным. Но до победы было далеко. Я знал, что Рачковский что-нибудь предпримет. Мы даже догадывались – что и были к этому готовы.

Медленно двигаясь в потоке машин по Профсоюзной – час пик был в разгаре, – я увидел «свою» заправку. Иногда, проезжая мимо, я сворачивал к ней, останавливался и молча смотрел, как подъезжают и отъезжают машины. Зачем я это делал и что хотел увидеть, было неясно даже мне самому. За эти годы на моем месте сменилось три человека, и ни один из них не видел «Мазды-Кабуры». И сейчас я опять сделал этот бессмысленный ритуал – свернул с проспекта и медленно вкатил на бензоколонку.

Машины заправлял невысокий, уже в годах узбек. Это было печальное зрелище. Я подъехал, и он засуетился.

– Не надо заправлять, друг, – сказал я, опустив окно. – Вот возьми. – Я протянул ему свою визитку и двадцать долларов. – Если вдруг подъедет красная «Мазда-Кабура», запиши номер и позвони. Получишь еще сто долларов.

Узбек, удивленно вскинув на меня узкие глаза, кивнул.

Вечер уже вступал в свои права. Небо было чистым, и над заправкой повисла одинокая звезда. Совсем как в тот день, когда я впервые увидел Ее. Я вздохнул и переключил скорость. «Ягуар» легко снялся с места и влился в поток машин. Мимо замелькали пешеходы, дома и только что вспыхнувшие фонари.

В этом проклятом городе-кормушке, где люди сидели буквально на головах друг у друга, было все: власть, страсть, деньги, возможности, кокаин, гении и дауны, – но не было Любви. Они вытолкали ее взашей, как назойливую попрошайку из богатого дома, поскольку тут не до нее. Когда-то изгнали Бога и поплатились. Поплатятся и за Любовь, потому что все, что они делают и чего добиваются, без нее бессмысленно. Так живет тупой жующий скот, которого в конце концов сведут на бойню. Даже отмороженный Железо интуитивно понимал это. Последняя мысль заставила меня вернуться к действительности. Я достал трубку и набрал номер. Железо отозвался сразу же.

– Как прошло?

– С некоторым положительным эффектом, – ответил я.

– Мы в офисе, подъезжай!

Через полчаса я входил в его кабинет. Он был просторным: с кухней, душевой и несколькими большими диванами черной кожи, на которых время от времени спали какие-то сомнительного вида личности с помятыми лицами. Еще здесь имелся черный ход, видимо, для того, чтобы эти личности не сталкивались в коридоре с респектабельными господами, что время от времени посещали мой кабинет, находившийся недалеко от Саниного. Номинально я был главой и владельцем пяти фирм, миллионером. Но по существу подставным лицом. Я заключал сделки, встречался с людьми, решал текущие вопросы, но за всем этим стоял Саша Железнов. И самые важные решения принимал, естественно, он, а я лишь вкладывал их в уши клиентам и партнерам по бизнесу.

Железо был не один. В кабинете находились трое его подельников, теперь они именовали себя компаньонами: Гарри, Братишка и Ишак, прозванный так за неприятный резкий голос, похожий на звуки, издаваемые ишаком. Все трое были значительно старше Саши и неглупы, имели значительный вид, внушающий опаску, и немалый вес в криминальном мире, но главным в этой камарилье все-таки был Всадник Без Головы. Их стынущие взгляды хищников тонули в голубом безумии Сашиных глазах. Они боялись его и в то же время нуждались в нем. И совсем не нуждались во мне. Они считали меня выскочкой, щенком, пустым местом. Им не нравилось, что я слишком много знаю, что курирую их легальную и нелегальную деятельность и что Саша советуется со мной. Возможно, они видели во мне будущего конкурента.

Бандиты о чем-то спорили.

– Присаживайся, – кивнул Железо на отдаленное кресло.

Я сел и встретился с косым взглядом Братишки. С некоторых пор наши отношения стали особо «теплыми»: как-то раз, войдя к себе, я застал в приемной секретаршу с покрасневшими глазами.

– В чем дело, Анна? – спросил я.

– Там, – она указала рукой на кабинет. – Этот жуткий тип, Братишка… Я не пускала его, но он схватил меня за горло. – Секретарь неожиданно расплакалась.

Я вошел в кабинет. Братишка, не обращая на меня внимания, рылся в бумагах. Это было не смертельно – все самое важное я хранил в сейфе, но, даже учитывая контингент и специфику нашего учреждения, все равно слишком бесцеремонно. Братишка на миг оторвался от своего занятия, посмотрел на меня наглыми пустыми глазами и опять уткнулся в бумаги. Мое появление абсолютно его не смутило.

– Что, Бензин, Железо побежишь жаловаться? – спросил он, открывая очередную папку.

Меня давно не унижали, с тех самых пор, когда я «заправил» Жоржа бензином.

Я молча смотрел на бритую макушку Братишки. Конечно, можно было сказать Железо, и Братишка получил бы нагоняй, но тогда я так и остался бы пустым местом, бледным клерком, прикрывающимся спиной патрона. Мой взгляд переместился с макушки бандита на толстый, кило на два, справочник, лежащий на столе. Теперь я внимательно разглядывал его. Несколько секунд. Потом осторожно взял в руки и прикинул на вес. Кажется, подходяще. Братишка, не обращая на меня внимания, продолжал изучать бумаги в папке. Это были отчеты по «Кредо».

Коротко размахнувшись, я изо всех сил треснул бандита книгой по голове. Братишка медленно поднял на меня глаза, они чуть подернулись пеленой, но до нокаута было далеко. Бандит попытался встать, но, едва оторвал зад от стула, я снова ударил его. Он шлепнулся обратно и тут же получил еще один удар. Меня разобрало не на шутку: Братишка все пытался встать, а я лупил его книгой по голове, как скорострельный пулемет. Не могу сказать, сколько это продолжалось, но остановился я лишь тогда, когда Братишка, качнувшись, свалился со стула и замер на полу без движения. Но во мне еще все клокотало. Я схватил бандита за ноги и проволок физиономией по кабинету, затем, под взглядом близкой к обмороку секретарши – представляю, что она теперь обо мне думала, – по полу приемной и еще по коридору и бросил его только у входа.

Братишку увезли на скорой. У него оказалось сотрясение мозга и деформация шейных позвонков. Через неделю он появился в офисе с тусклым в царапинах лицом. На входе его перехватил Железо. Они долго говорили, запершись в кабинете. Не знаю, что Железо сказал Братишке, но последний ушел из офиса молчаливый и мрачный. Затем настала моя очередь.

Саня вызвал меня к себе в кабинет и долго, с задумчивым видом, рассматривал, потом произнес:

– Таких, как Братишка, лучше сразу убивать, чем шлепать им по щекам. Менее опасно. Вывезли бы ночью труп – и никаких хлопот. А у тебя в деле появился бы свой пай. Ну что так смотришь? Иди, у тебя куча дел.

Я вышел из кабинета Железо слегка оторопевший от таких слов. Но урок усвоил. А Братишка с тех пор смотрел в мою сторону только искоса.

Бандиты продолжали о чем-то спорить. Я прислушался.

– Они требуют обратно свои деньги, – говорил Ишак.

– Так отдай, – невозмутимо отвечал Железо. – Без процентов.

– Семьсот пятьдесят тысяч евро? Где я их сейчас возьму?

– Но ты же брал их, чтобы пустить в оборот.

– Дело не выгорело.

– Ты профукал миллион зеленых?! – Железо покачал головой.

– Одного можно взять в заложники, второго отправить за распиской, – негромко произнес Ишак. – Вспомни, как делали раньше.

– Раньше много чего делали, – обронил Железо. – Стоит ли место поганить? Мне здесь пока не надоело.

– Не стоит?! – поднял брови Ишак. – Семьсот пятьдесят тысяч! Ты подумай.

– Ты поделился этими деньгами с нами? – вскинул Железо глаза на Ишака.

Тот упер взгляд в пол:

– Мне придется их убрать!

Железо пожал плечами.

– Твое дело.

– Договорились.

– Договорились?! – удивленно произнес Железо, а затем встал и подошел к Ишаку. – Ты… – обернулся на меня. – Зайди позже.

Я вышел в коридор.

В комнате для гостей сидели двое в кремовых костюмах. «Еще бы смокинги надели, – усмехнулся я. – Не понимают, куда пришли, что ли?»

Мои глаза равнодушно пробежали по лицам этих смертников. Я уже открывал дверь своего кабинета, когда что-то задержало меня на пороге. Несколько секунд я стоял и смотрел в узкий просвет, через который на фоне окна был виден профиль моей секретарши, а потом развернулся. Не знаю, что меня толкнуло, но я вернулся в гостевую к этим двум евреям. Они продолжали сидеть со скучающими лицами. Их оптимизм был сродни оптимизму людей, стоящих перед газовой камерой и считающих, что их привели помыться.

– Это вам Ишак должен семьсот пятьдесят тысяч евро? – спросил я.

Оба молча уставились на меня.

– Вы задаете неделикатные вопросы, юноша, – наконец мягко произнес один из них. – Кто вы?

– Я управляющий Железнова.

– Уже не семьсот пятьдесят, а восемьсот двадцать пять. Проценты, – осторожно ввернул второй, постарше, с красными прожилками на щеках. Взгляд его темно-карих глаз был близорук. – А в чем дело?

– Дело в том, что вам их не отдадут. У Ишака нет таких денег. Он собирается вас убить.

Кредиторы встали.

– Сидите! – прошипел я. – Никто не собирается убивать вас здесь и сейчас. Железнов этого не позволит. Но, если вы сейчас уйдете, они поймут, что я вас предупредил. – Я развернулся и направился обратно к себе.

Через полчаса Железо зашел ко мне сам. На костяшке его среднего пальца была свежая ссадина, из которой сочилась кровь. Я молча достал из аптечки перекись водорода. Железо отмахнулся, прижал ссадину к губам, немного пососал, потом посмотрел на нее и произнес:

– Пришлось Ишака слегка проучить. Взял деньги – ладно. Не поделился ни с кем – черт с тобой. Но зачем же остальных впутывать, когда за них спросить пришли?

– Обиделся?

Железо только фыркнул в ответ:

– Обиделся! Словечко ты нашел! Такие не обижаются – они звереют. А потом неделю водку пьют, чтобы ненависть в себе разбавить. Ничего. Это зверье надо в тонусе держать.

– Закажет! – сказал я.

– Не закажет. Кто им тогда каштаны из огня таскать станет?

– Он в самом деле собирается кредиторов убрать?

– Теперь уже наверняка, – ответил Железо и присел на край стола. – Так что там у тебя по заводу?

Я вкратце обрисовал ситуацию. Железо, как всегда, оказался непредсказуем. Он некоторое время с задумчивым видом мерил шагами кабинет, а потом неожиданно спросил:

– Кто твои родители, Бензин?

– Не знаю. Я из брошенных.

– А ты свою мать пробовал найти? Может, она теперь жалеет, что оставила, и думает о тебе. Ведь не стоит быть жестоким к ней. Так просто детей не оставляют. Ты представь: молодая девушка, наверняка брошенная мужчиной, без средств, может быть даже без жилья. Куда она с тобой?

– Я знаю. Я искал ее.

– Ты молодец, Бензин. Ты поищи еще, а?

Я удивленно взглянул на Железо, в его голосе звучали просительные нотки.

– Ведь должно же хоть что-то складываться в этой жизни, – продолжал Железо. – Хоть у кого-то! Моя мать была уборщицей. Жили в коммуналке. Я все думал, вот разбогатею, куплю приличную квартиру. Заживем. Отправлю мать в Неаполь. Она Неаполь хотела увидеть. Не знаю почему. Странная мечта для уборщицы. Но не успела. Год не дожила. А знаешь, где она похоронена? В Неаполе. Это целая история. Подкуп, поддельные документы и прочее. Но Таисия Петровна Железнова покоится под своим именем на неаполитанском кладбище. Там красиво.

В дверь позвонили в девять утра. Удивляясь тому, кто это может быть, я пошел открывать. Мне и в голову не могло прийти, что этот звонок разделит мою жизнь на две половины – до и после, и что «после» окажется совсем иной, чем «до». Что это будет свободное, но не безопасное плавание с полным правом выбора курса, средств и действий. Не надо спойлерить!

На пороге в черном распахнутом пальто стоял улыбающийся Железо.

– Салют!

– Салют! – ответил я, пропуская его в квартиру.

– Дело не хлопотное, – произнес Всадник Без Головы. – У меня состоится разговор с человеком, а ты будешь присутствовать в качестве свидетеля. Помнишь ту картину, подделку под Вермеера Дельфтского, которую принесли в галерею? Оказалось, что это камуфляж. А под ней еще одна картина. И вот ее Диана продала за миллион. Не знаю как, но об этом узнал Юсуп. Это его люди пытались тогда отобрать картину. Говорят, ему даже плохо стало, – Железо холодно улыбнулся. – А Диана большую часть денег уже потратила. У нее проект. Они строят Мастерскую искусств. Юсуп дал ей неделю на возврат денег. Сказал, что иначе убьет. Мы договорились с ним встретиться. Попробуем решить все мирно.

– И все? – спросил я, одеваясь.

– Все! – сказал Железо, по-прежнему улыбаясь.

Человек редко чувствует свою смерть, точнее ее приближение. Вот и Железо, во многом отличаясь от других, в этом был таким, как все. У него было прекрасное настроение, и день тоже стоял прекрасный, солнечный, с легким морозцем. И снег от этого легко и весело поскрипывал под нашими ногами. Мы шли к машине. Железо продолжал улыбаться.

– Знаешь, Бензин, бывают дни, когда хочется жить долго, – говорил он. – Непонятно почему. Словно что-то отпускает, и внутри тебя распахивается дверь. Сегодня мы сделаем дело без трупов и облаков порохового дыма. В такой день убивать нельзя. Даже ради любви.

В этих последних двух фразах был весь Железо.

Но все вышло иначе. Нас встретили автоматной очередью прямо через дверь. Спасло лишь то, что стрелявший немного поторопился: мы еще поднимались по ступеням. Очевидно, ориентировался на звук шагов и голоса, но не рассчитал. Очередь прошла у нас над самыми головами и затем стала забирать вверх. Мы с Железо упали на ступени животами и мгновенно сползли ниже. Край лестничной площадки оказался высоко над нами. Это был последний этаж. Пули еще несколько секунд впустую дырявили филенку двери и впивались в стену за нашими спинами, вырывая из нее кирпичную крошку.

Реакция Железо была мгновенной. Едва закончились выстрелы, он вскочил, с короткого разгона выбил ногой кусок нижней филенки – это было нетрудно, поскольку пули уже проделали большую часть работы, – и метнул в брешь гранату. Когда раздался взрыв, Железо стоял, прижавшись спиной к стене, и был вне досягаемости осколков. Затем все затихло. Осколки гранаты окончательно изрешетили дверь. Железо одним ударом ноги вынес ее и вошел в квартиру. Я последовал за ним. В квартире находился труп. Взрыв изуродовал ему лицо.

– Вот и поговорили, – произнес Железо.

В это время, как в насмешку, из кармана убитого зазвучала джазовая мелодия. Железо рукой похлопал по его куртке, нащупал телефон, достал и некоторое время слушал. Потом хмыкнул:

– У усопшего был хороший вкус! А по роже не скажешь, – и поднес трубку к уху:

– Привет, Юсуп!.. Да, я. Твой человек? Нет, он трубку взять не может. Почему? – Железо бросил взгляд на покойника. – Его душа отлетела в сторону бархан. Ты хотел меня убить, но я прощаю. Почему?.. День сегодня такой! Давай, Юсуп, разойдемся красиво. Помнишь ресторан, где ты свой юбилей отмечал? Я жду тебя там через три часа. Пальбы не будет, обещаю.

Железо обтер трубку и бросил ее на пол:

– Пошли. Сядешь за руль.

Мы быстро спустились вниз и забрались в машину.

– Гони на полную! – приказал Железо. – Хочу Юсупа врасплох застать.

– Откуда ты знаешь, где он? – спросил я, снимая «навигатор» с места.

– В том самом ресторане, в котором мы договорились встретиться. Там фонтанчик всегда журчит. В трубку было слышно.

– Ты вроде на другое время договорился.

Железо усмехнулся:

– Ты разве не понял, что с Юсупом по-хорошему не договоришься. Ни на какую встречу он со мной не пойдет. Скорей еще засаду устроит.

Мы летели по Москве со скоростью сто тридцать километров в час. «Навигатор» на поворотах опасно кренился и вибрировал. Железо смотрел вперед, время от времени подсказывая, куда ехать.

– Шансов мало! – заметил я. – Наверняка он не один.

– С ним всегда трое, – сказал Железо. – У меня два ствола. Так что двоих успею, а там как повезет. Его надо накрыть сейчас, иначе потом не достанешь. Я не могу рисковать Дианой. К тому же я обещал ей, что решу эту проблему.

Я промолчал. Это было почти самоубийство, но что тут сделаешь – любовь! Будь она неладна!

– У меня тоже ствол, – сказал я.

Железо быстро взглянул на меня:

– Ты не пойдешь.

– Вдвоем больше шансов.

– Это личное дело, – твердо произнес Железо.

Когда мы подъехали, он окинул взглядом стоянку возле ресторана и произнес:

– Здесь! Вон его «мерин». Любитель классики!

Железо усмехнулся и переместил пистолеты из заплечных кобур за пояс. Затем вылез из машины. Я попытался сделать то же.

– Сиди, тебе сказали! – рявкнул Железо. Потом уже спокойно добавил: – Если через минуту не выйду, уноси ноги. Здесь уже делать будет нечего.

Железо подмигнул мне, сунув в рот сигару, толстенную партагас, а руки в карманы пальто, и пошел. Таким я его потом и вспоминал. Уходящим. В развевающемся пальто.

Когда за Железо закрылась стеклянная дверь ресторана, я кинул взгляд на часы – двенадцать сорок три. Чуть позже до меня донеслись хлесткие звуки выстрелов, затем какой-то грохот и снова выстрелы. Некоторое время я смотрел на вход в ресторан, затем перевел взгляд на часы. Было двенадцать сорок четыре. Продолжая смотреть на дверь ресторана, я достал пистолет, передернул затвор и положил на сиденье. Когда часы показали двенадцать сорок пять, дверь ресторана резко распахнулась, и я увидел Железо. Он сделал шаг вперед и пошатнулся.

Рычаг коробки скоростей стоял на драйве. Я резко газанул и, делая крутой разворот, пересек площадку и встал у ступеней ресторана. Железо к тому времени достиг их с обратной стороны. Его мотало из стороны в сторону. Он схватился за перила и стал сползать на землю. Я успел оказаться рядом, прежде чем он упал. На левой стороне его пальто расплывалось бурое пятно. Я обхватил его за бедра и взвалил на плечо.

В машине Железо открыл глаза. Взгляд был мутным. Кажется, он не узнавал меня. Но я ошибался.

– Бензин, – четко произнес Железо, – давай на Рижскую эстакаду. В Сокольники.

– Тебе в больницу надо, – возразил я.

– Больница далеко, могу и не доехать. В Сокольниках Диана. Это ближе и… – Железо, откинув голову на сиденье, вдруг замолчал.

Я кинул на него тревожный взгляд:

– Саня? Саня!

Он на мгновение открыл глаза:

– Сначала в Сокольники.

– Черт, какая глупость! – пробормотал я, въезжая на Рижскую эстакаду. – Ведь не любит она!

Железо снова открыл глаза:

– Но всегда есть надежда. Всегда! Запомни, Бензин, только любовь оправдывает твое пребывание на этом свете, и больше ничто. Деньги, длинные машины, бриллианты, виллы на Лазурном берегу, ученые достижения – все бессмысленно, если у тебя нет любви. Без нее ты просто идиот, выполняющий какие-то дурацкие манипуляции.

– Какой дом? – спросил я, когда мы въехали в квартал.

– Повернешь налево и сразу встанешь.

Я завернул за угол и, остановив машину у первого подъезда, взглянул на Железо. В его лице не было ни кровинки.

– Давай, Бензин, – едва слышно произнес он. – Всего второй этаж.

Я тем же способом – на плече – понес Железо к дому. Железо был сухощав, но высок и весил не менее девяноста. Я на гнущихся ногах поднял его на второй этаж и позвонил в седьмую квартиру.

– Опусти, – внезапно потребовал он.

Я поставил его на ноги и обхватил за талию, опасаясь, что он упадет. Но Железо держался. Он даже попытался изобразить некое подобие улыбки на лице.

Дверь открылась. На пороге стояла Диана. Ее большие глаза настороженно перескакивали с моего лица на лицо Железо, пока не остановились на мокром темно-багровом пятне на его пальто. В квартиру Железо вошел сам.

Я стоял у окна и с кривой усмешкой смотрел на улицу. Железо находился на диване. Его голова лежала у Дианы на коленях. Ее рука покоилась у него на лбу. На бледном как мел лице Железо блуждала счастливая улыбка. Я думал о том, что неужели надо было прийти с пулей в груди и никак иначе, чтобы получить то, о чем мечтал? Я повернул голову, бросил взгляд на эти две фигуры и вдруг понял одну вещь! То, что в Железо жило сразу несколько личностей, которые беспрестанно боролись меж собой, об этом я догадывался. Но то, что все они любили Диану и все разом страдали от неразделенной любви, и именно эта боль заставляла Железо выкидывать такие номера, от которых стояла на ушах вся Москва, до меня дошло только сейчас. Собственно, это лежало на поверхности, просто я не задумывался. Выходит, Диана невольно являлась двигателем, мягко говоря, экстраординарных Саниных поступков, его преступной музой.

– Бензин, – Санин взгляд остановился на мне.

– Да? – Я подошел к дивану.

– Ты остаешься один на один с этой сворой. Они знают, что тебе все известно о моих личных доходах. Отдай им все.

– И фабрику?

– И фабрику. Черт с ней. Иначе они тебя разорвут. Хотя… они сделают это в любом случае. Так что лучше всего беги прямо сейчас. В сейфе лежит сто шестьдесят тысяч евро. Считай это выходным пособием. На первое время хватит. Отлежись где-нибудь год… Ты не в претензии ко мне, Бензин? Все, что я тебе обещал, тогда на заправке, ты получил.

– Да! Все было по высшему классу.

Железо слабо улыбнулся и протянул мне руку. Пожимая ее, я нащупал рукоять финки.

– На память!

До приезда скорой он не дожил пару минут.

Прежде чем уйти, я сказал Диане:

– Этот паршивый миллион, который ты выручила, всучив кому-то паршивую мазню, совсем не стоил его жизни. И уж тем более ее не будет стоить твоя паршивая Мастерская искусств. Если там будут малевать очередное дерьмо, я перестреляю всех, – я криво усмехнулся, – кроме тебя, разумеется. Ты его королева. Он тебя любил. Больше так никто не будет, – добавил я, открывая входную дверь, – потому что он ушел.

Диана вдруг разрыдалась. Я вышел на улицу и сел в «навигатор». День по-прежнему сиял и искрился под солнцем белыми сугробами. Паршиво, наверное, умирать в ненастье, когда слякоть и льет дождь, вдруг подумал я, поднимая голову вверх. Железо выбрал для этого удачный день. Небо было чистым и неправдоподобно синим, как эмаль на лубочной картинке. «В такой день невозможно умереть», – вспомнил я слова Всадника Без Головы.

Надо было ехать, чтобы предпринять ряд действий, прежде чем банда Железо узнает о его смерти. Впереди меня ждали большие неприятности – это мягко говоря. Но я продолжал сидеть и смотреть в небо. На душе было пусто и мерзко. Потом, чтобы не маячить под окнами, я завел «навигатор», проехал на квартал вперед и позвонил Виктору.

Он появился через сорок минут. Мы зашли в первую попавшуюся забегаловку с линялыми обоями и запахом прогорклого масла.

– Как это произошло? – спросил Виктор, присаживаясь на продавленный лоснящийся стул.

Я стал рассказывать. Когда я закончил, Виктор налил водки в стаканы и произнес:

– Давай! За мятежную Санину душу. Наконец она успокоилась. Теперь ей будет хорошо. А вот нам без нее плохо.

Мы выпили не чокаясь. Водка была дешевой и горькой. Но мне было все равно. Я понюхал хлебную корку и сказал:

– Знаешь, он ни разу не назвал меня по имени. Но вот его не стало, и что-то внутри словно отрезали. Словно меня тоже стало меньше.

– Что с того, что не назвал. Он относился к тебе как к младшему брату, я-то знаю. Просто не подавал вида. А все переделки, в которые ты с ним попадал, это для того, чтобы закалить тебя. Сделать настоящим мужчиной.

Виктор потянулся к графинчику и плеснул в стаканы водки. У столика возник носатый буфетчик:

– Может, желаете перекусить? Свежие хачапури…

– Иди к черту! – отрезал Виктор, бросив взгляд на его засаленный передник, и поднял стакан. – Земля ему пухом!

Мы осушили стаканы.

– Завтра банда узнает, что вождя больше нет. Что думаешь делать? – поинтересовался Виктор, закуривая.

– Ты имеешь в виду ваш с Саней бизнес?

– Да. Если бы ты мог как Саня, я бы хотел видеть тебя на его месте.

– Но я не могу.

– В этом-то и дело, – Виктор пустил изо рта тугую струю дыма. – Что они знают?

– Лишь то, что ты платишь Сане десять процентов. То, что вы с ним в равных долях, не знает никто. Были, правда, некоторые, но они на небесах.

– Где находится производство сигарет и прочее?

– Нет, – я покачал головой. – Ничего никто не знает.

– Гарри известен мой номер телефона. Я ему звонил, когда Саню прижали в галерее, – сказал Виктор. – Но телефон я сменю.

– Тебя видели в тот день возле галереи.

– Ерунда, – махнул сигаретой Виктор. – Откуда им знать, что я и есть тот самый табачник? Теперь что касается фабрики…

– То же самое, – прервал я его. – Никто ничего не знает. Все бумаги у Сани в сейфе. Завтра ты их получишь.

– Это приятный сюрприз. Что ж, тогда и я хочу сделать тебе подарок. Ты будешь получать от производства сигарет и джинсов двадцать процентов. Это хорошие деньги.

– Спасибо.

– Ну что же, – задумчиво произнес Виктор. – Год вполне можно продержаться без прикрытия. Сейчас не ревущие девяностые. На большее не загадываю. Может, и самого бизнеса к тому времени не станет. Сам понимаешь, нелегальщина. Когда собираешься уезжать?

– Уезжать? – Я удивленно посмотрел на Виктора. – Куда?

Он, в свою очередь, с неменьшим удивлением принялся разглядывать меня:

– Послушай, ты что задумал? Неужели ты думаешь, что сможешь…

– Попробую.

– Боюсь, что тогда мне некому будет выплачивать двадцать процентов.

– Посмотрим, – сказал я. – К тому же они все равно не оставят меня в покое. Я знаю столько, что при желании могу засадить всю эту банду на длинные сроки.

– Так засади! – почти потребовал Виктор, в упор глядя на меня. Его глаза в тусклом свете забегаловки казались черными.

Я отрицательно покачал головой.

Мне казалось, что, поступив так, я предал бы Саню. Следовало идти другим путем. Конечно, поднять оброненный им флаг и продолжить эстафету мне было не по зубам. Но по крайней мере держаться того же русла я мог попробовать.

– Не успею. Нет времени. Пристрелят раньше.

– Да, это так, – согласился Виктор. – Но ты бы мог залечь…

– Нет! – твердо сказал я.

Виктор внимательно посмотрел мне в глаза и все понял.

– Ты не Саня, – сказал он.

– Я попробую.

Мы расстались, выйдя из забегаловки. Я пожал Виктору руку, сел в машину и тронул ее с места. В зеркало заднего вида некоторое время была видна неподвижная фигура Виктора. Запахнув на груди отвороты плаща, он смотрел мне вслед.

«Навигатор» несся по Москве, отбрасывая к обочине кашу из снега и грязи. Я торопился. Сегодня предстояло много сделать. Кажется, Саня и сам не до конца понял, кого из меня вылепил, да и я, если честно, до этого момента не подозревал, что четко и хладнокровно, словно речь шла не обо мне, взвешу ситуацию и решу дать бой. Благо прецедент был создан, и на кону стояло немало: увесистый куш и честь. Моя и отчасти Санина.

Первым делом я заехал в офис, достал из сейфа деньги – сто шестьдесят тысяч евро пятисотенными купюрами, – два ствола – ТТ и магнум – и несколько пухлых папок с документацией. Все остальные бумаги, которые находились в офисе, я также побросал в картонный ящик и унес в машину. Потом зашел в приемную и сказал Анне, что увольняюсь, и если она хочет, то может остаться работать с Гарри, Ишаком и Братишкой.

– Ни за что! – твердо произнесла она.

Я положил перед ней пять тысяч евро:

– Выходное пособие.

До конца дня я сделал многое: продал по дешевке Санин «навигатор», а свой «ягуар» обменял в салоне на спортивную «Мазду RX-8», затем снял скромную однокомнатную квартиру и перевез туда вещи. Потом обзвонил похоронные бюро и, остановившись на одном из них, которое делало все, включая предоставление места на кладбище, оформил заказ.

Мне удалось присесть на диван во вновь снятой квартире только вечером. Кажется, было сделано все, что возможно было сделать. Когда стемнело, я пошел в бар на Смоленской и первый раз в жизни напился вдрызг. Сначала я попросил бармена налить десять по пятьдесят. Он выстроил в ряд по стойке десять рюмок, наполнил их и взглянул на меня:

– Может, лимон?

Я отрицательно покачал головой:

– Сигарету!

Бармен положил на стойку открытую пачку «Голуаза». Я прикурил от его зажигалки и принялся за дело. Опрокидывая в себя очередную порцию водки, я затягивался сигаретой. Чтобы добраться до последней рюмки, мне потребовалось тридцать минут. В голове уже изрядно шумело. Но я попросил еще пять по пятьдесят и, прикурив очередную сигарету, продолжил процедуру. Когда в меня влилась последняя рюмка, я сполз с табурета, рассчитался с барменом и, покачнувшись, произнес:

– Наконец-то! Теперь он ничего не может со мной сделать.

– Кто? – удивленно спросил бармен.

– Этот! – Я обвел руками пространство вокруг себя. – Синеглазый. Но ночью они у него черные, – я сделал несколько шагов от стойки и, посчитав нужным дополнить, обернулся и произнес: – Еще у него желтые клыки… когда он скалится.

Бармен озадаченно смотрел мне вслед.

На другой день я сидел в своем кабинете так, как, наверное, не сидел здесь никогда – праздно. Я ждал гостей. Стол был непривычно пустым – ни единой бумаги. На звонки офисного телефона я не отвечал, а на мобильный мог позвонить только Виктор. Вчера я избавился от старого телефона и купил новый, заодно сменив номер.

Мой взгляд, не спеша, переползал с предмета на предмет. Я привык к этому кабинету. Он мне нравился. Не хотелось бы уходить из него навсегда. Телефон опять звонил. На этот раз долго и настойчиво. Я отключил его совсем. Москва! Я прожил в ней немало лет, а в итоге оказалось, что здесь мне нужен только один человек – Виктор. Специфичный город. Город денег. Они гудят вокруг, как потревоженные пчелы, насквозь проточив его кварталы. Все здесь хотят денег, любой ценой, так что все остальное на этом фоне кажется фальшивкой и лицемерием.

Последние два года у меня был плотный график: работа с ненормированным днем, тренировки у Луиса Доминиканца и, кроме этого, два раза в неделю посещение стрелкового тира. А помимо вышеперечисленного, время от времени мне приходилось выезжать вместе с Железо на различные деликатные дела. На отдых оставалась половина субботы и воскресенье: отлежаться, почитать книгу, посмотреть телевизор и вызвать девушку. Мои попытки найти в ночных клубах что-то стоящее кончились в тот момент, когда я столкнулся там с Виктором. Узнав, зачем я здесь, он с иронией посмотрел на меня и процитировал:

И вот над этой суетой
я говорю тебе: постой.
Постой, любимая,
По слухам, есть любовь!

Потом похлопал меня по плечу и произнес:

– Отто, стоит ли весь вечер кривляться перед какой-нибудь смазливой мордашкой, если в конце все равно все упрется в деньги. Розы на свалках не растут. Неужели ты веришь в сумасшедшее стечение обстоятельств?

Я пожал плечами. Сумасшедшее стечение обстоятельств случилось пять лет назад, на заправке, но я его упустил. Вряд ли подобное повторяется. Моя роза давно исчезла где-то в буднях дней и лет.

– Хорошо, но тогда что здесь делаешь ты? – спросил я.

– Иногда захожу послушать Джея Хоукинса. – Виктор поднял вверх палец. – Давай послушаем.

Зазвучало что-то похожее, насколько я разбирался, на блюзовую оранжировку. Певец пел хриплым голосом, напоминающим голос Луи Армстронга. Когда музыка смолкла, я посмотрел в сторону своего столика, где сидели две записных красотки, и мне расхотелось туда возвращаться.

– Отто, ты здесь как глупый нищий, который просит то, чего нет. Зачем стучаться в нарисованную дверь? Она не откроется, – произнес Виктор, когда мы вышли на улицу.

Когда в коридоре хлопнула дверь и раздался звук шагов, я выдвинул ящик стола…

Гости вошли толпой, восемь человек: Ишак, Братишка, Гарри и их ближайшее охвостье. Все молча уставились на меня тупыми оловянными взглядами. Чего они ждали? Что я со страха тут же наделаю в штаны? Начну их умолять? Но ящик моего стола был набит гранатами Ф-2. Какой дурак с такими аргументами станет валяться у кого-то в ногах?

Так что я тоже молчал и спокойно наблюдал за ними. В основном это была старая гвардия. Замшелые крокодилы с тугими мозгами, в прошлом убийцы, налетчики и мошенники. Теперь эти господа пытались быть респектабельными, носили дорогие костюмы и рубашки от Армани. Но их лица… Рожи-то куда девать, как сказал Саня.

Я прекрасно знал – меня сразу не убьют, поскольку напичкан информацией, необходимой для своры. Фирмы, счета, сделки, махинации, деловые связи и номера телефонов нужных людей и партнеров – все хранилось в моей голове и еще в бумагах. Но их я вывез. Так что эти кретины остались без ничего.

– Ну что, щенок, страшно? – прервал молчание Братишка.

Я пожал плечами:

– За что страшно? Что ты можешь мне предъявить? Я честно работал на вас. Кто меня и в чем упрекнет? Может, ты о справочнике в два кило вспомнил, – напомнил я Братишке, – так это личное.

Братишка промолчал. О его позоре после смерти Сани знали только он и я.

– И вообще, господа, будьте повежливее, если хотите получить все, что имеется в этой голове, – я постучал пальцем себе по темечку, – иначе останетесь без штанов.

Я держался дерзко, тем самым разочаровывая эту шайку, наверняка ожидавшую увидеть Саниного фаворита, щенка и выскочку, ползающим у них в ногах. Но они заблуждались. Я был не фаворитом. Я четыре с половиной года служил адъютантом у натурального камикадзе, камикадзе даже на фоне их бандитской специфики. И из меня, желал я того или нет, вышло как раз то самое, чего добивался Железо. А еще я помнил его слова, что миром правят психи. И когда эта свора с угрожающим видом двинулись на меня, я выхватил из стола две гранаты и грохнул ими об стол:

– Ни шагу больше! У меня их полный ящик. Ни один не уйдет!

Они замерли в нескольких метрах от меня.

– Еще один псих! – произнес кто-то.

– Говорите по делу. Что нужно? – потребовал я.

– Для начала открыть сейф Железо, – сказал Гарри, длинный сухой тип.

– Шифр знал только он, – ответил я.

Гарри переглянулся с Ишаком:

– Придется резать.

– Да хоть взрывайте, – сказал я.

– Почему ты вчера не сказал, что Железо убили? – вмешался в разговор Братишка.

– Некогда было. Хлопоты на предмет похорон. Могилу, кстати, уже роют. Гроб сделают к вечеру. Катафалк заказан. Так что не извольте беспокоиться, господа. За все уплачено.

– Откуда деньги? – настороженно уставился на меня Ишак.

– Профсоюз выделил, – усмехнулся я.

– А оркестр? – спросил Гарри.

– Не будет, – отрезал я. – Железо просил, чтобы за гробом шел скрипач.

– Один? – Бандиты переглянулись.

– Можно и двоих, – сказал я. – Похороны завтра в десять. Тело привезут сюда. Уже в гробу.

Я ожидал, что бандиты станут возражать против скрипача, однако они молча, один за другим, двинулись на выход.

Я провожал их глазами и отчетливо понимал, что в этой ситуации моя смерть всего лишь вопрос времени. И неважно, выложил бы я им все, что знаю, и вернул бы бумаги, или нет. Для бандитов я не более чем чужеродный элемент, который слишком много знает об их делах и потому опасен. Они станут за мной охотиться. Они за мной, я за ними. Посмотрим, кто кого. Они будут пытаться взять меня живьем. Это внушало некоторый оптимизм. Живьем взять непросто, тем более когда у человека в руках пара гранат. Я положил гранаты обратно в стол и задумался.

Спустя час я вышел из офиса, прошел квартал пешком и сел в «гольф», который утром припарковал возле продуктового магазина. Машина была взята напрокат. Некоторое время я сидел, не заводя мотор, наблюдая за улицей. Ничего подозрительного не происходило. Но в том, что за мной приставлен хвост, сомневаться не приходилось. По-другому они бы меня не отпустили. Я завел машину и поехал на старую квартиру, время от времени посматривая в зеркало заднего вида. В глаза ничего подозрительного не бросалось. То ли из меня был никудышный разведчик, то ли за мной следили не штатные дуболомы, а специалисты со стороны.

Мне удалось припарковать машину прямо у подъезда. Спустя несколько минут я вошел в квартиру, где осталась лишь мебель. Оказаться здесь в середине рабочего дня – такое произошло со мной впервые и потому казалось непривычным, как и внезапно возникшее ощущение свободы. Работа, тренировки, посещение тира и подсознательное ожидание того, что в любой момент может зазвонить телефон, и тебе придется прыгать в машину, и мчаться едва не на другой конец города, – все это ушло со вчерашним днем. Я остался один, без Патрона. У меня больше не было обязательств и его защиты. В первый раз за все время можно было ничего не делать и ни о чем не думать. Впрочем, думать надо было, и очень хорошо, чтобы не только остаться в живых, но и суметь в этой заварухе сберечь доходы.

Я задремал под невнятное бормотание телевизора, а когда открыл глаза, за окном стояли сумерки.

День похорон Саши Железнова был таким же ясным и безоблачным, как и день его смерти. «Бывают дни, в которые невозможно умереть» – опять вспомнились мне его слова. Однако же ты умудрился, подумал я и бросил взгляд на толпу, окружившую офис, затем сошел с крыльца и сказал шоферу:

– Трогай!

Он кивнул и завел мотор. Это был не катафалк, а полугрузовой «шевроле» черного цвета с небольшим кузовом. Мне хотелось, чтобы над Железо в его последнем пути по этому миру не нависал черный потолок, а был голубой купол неба.

Я забрался в кузов и бросил взгляд на Диану, которая уже сидела здесь и сухими глазами неотрывно смотрела на Саню. Он лежал в гробу как новенький – в морге постарались. И был даже элегантен в своем темно-лиловом костюме. Машина тронулась, за ней двинулась толпа. И в этот момент тягуче, пронзительно грянул «Чардаш» Монти. В четыре скрипки!

Я ждал. Но все равно это оказалось очень неожиданно и сильно. Даже у меня внутри что-то вдруг завибрировало, а по спине пробежали мурашки. Скрипачи были во фраках. Лучшие! Из Большого! По тысяче долларов за персону! И их «Чардаш» резал небо на куски! Диана плакала. Я не знал, как к ней сейчас относиться и что вообще с ней происходит. А скрипки перекрыли гул толпы и шум проспекта. Они перекликались между собой и словно торопились рассказать историю человека, который не знал компромиссов. И стрелял, и бил в морду, когда считал нужным и кому хотел, и был по-своему справедлив. И умер достойно. За Любовь. И прихватил с собой четверых подонков.

Скрипачи играли так самозабвенно, что моментами останавливались, забывая шагать. И тогда вся процессия тоже останавливалась и терпеливо ждала, когда они двинутся дальше.

На кладбище какой-то тип в кожаном пальто произнес речь. Потом гроб опустили и засыпали. Толпа стояла с сухими сосредоточенными лицами. Здесь было только три, если можно так сказать, скорбных фигуры: моя, Дианы и Виктора, что стоял чуть особняком от толпы.

Над могилой еще не вырос холмик, а я уже начал осторожно ретироваться в сторону широкого обелиска, за которым высокой стеной стояли кусты. Исчезнуть надо было раньше, но не подвернулось удобного случая. Единственное, что я мог делать, это стараться не смешиваться с толпой, в которой меня легко могли убить или лишить сознания. В том, что я пошел на похороны, вообще не было здравого смысла, но есть вещи, которые для кого-то можно сделать только раз в жизни и никогда больше, поскольку другого раза не подвернется. И порой это важней здравого смысла.

Я боком двигался к кустам, стараясь держать толпу в поле зрения. Вскоре от нее отделились и двинулись к выходу пара человек. Оба в кепках и кожаных куртках. Потом еще один. Он со скучающим видом, по дуге, стал огибать обелиск. Цель его была понятна – зайти мне за спину и не дать уйти, если я вдруг попытаюсь перелезть через ограду. Для меня это не оказалось неожиданностью. Я ждал действий с их стороны с того момента, как спрыгнул на кладбище с кузова катафалка. Итак, путь к забору был отрезан. Ну что же, придется прорываться, подумал я и направился к кладбищенским воротам. Они были закрыты, а в калитке меня уже ждала та самая парочка в кепках. Я оглянулся – в нескольких метрах позади тащился еще один тип. Мысль о том, чтобы броситься к забору и перелезть через него, отпала. Не успею. Стащат за ноги. Я еще раз оглянулся. Человек, встретившись со мной взглядом, ухмыльнулся. Он был абсолютно уверен, что мне некуда деться.

Я направился к калитке. Те двое уже достали пистолеты и выжидающе смотрели на меня. Сзади приближался третий.

– Руки за голову! Не шевелиться, – произнес один из тех, кто стоял у калитки. У него было совсем не бандитское лицо. Зато физиономия второго с лихвой компенсировала этот недостаток.

– И что вы сделаете? – с вызовом спросил я, засовывая руки в карман. – Пристрелите? Ишак вас самих тогда пристрелит и сам от досады повесится.

В это время мне на спину прыгнули. Я устоял, сделал короткий шаг и обоими локтями одновременно нанес удар назад. Кажется, удачно. Напавший сполз с моей спины на землю. Те, что стояли у калитки, ринулись ко мне, но, прежде чем они сумели добежать, я выхватил из кармана две гранаты и зубами выдернул чеки.

Бандиты резко встали.

– Ну что, взлетим? – прошипел я сквозь сжатые зубы.

– Псих! – произнес один из бандитов.

– Блефует, – сказал его звероподобный напарник. – Он не меньше нас жить хочет.

– Хочу, – согласился я. – А если к вам в лапы попаду, мне крышка. – Оп! – Я повернул руки ладонями вниз, придерживая гранаты самыми кончиками пальцев. – Могут упасть.

– Ладно, пусть идет! – поколебавшись, сказал звероподобный.

Я так и прошел мимо них, с повернутыми к земле ладонями, но едва миновал калитку, как из-за ее массивных колоннообразных опор появилось два человека. Прежде чем я успел что-либо предпринять, они схватили меня за кисти рук и плотно их сжали. Тут же возник третий и протянул руки к моему лицу, пытаясь вырвать из зубов чеки. В это время у него из виска брызнула кровь, часть ее попала мне на лицо. Она была теплой и липкой. Потом руки, сжимавшие мои кисти, ослабли, и я увидел, что и у тех, кто меня держал, прострелены головы. Они еще стояли, но уже были мертвы.

Я побежал между длинными рядами машин, на ходу вставляя чеки на место. Разбираться, что происходит, было некогда. Все потом, когда унесу ноги.

«Гольф» стоял самым последним в ряду. Я прыгнул в него, завел и, резко газанув, понесся прочь от кладбища. «Кто стрелял?» – металась в моей голове мысль. У меня не могло быть союзников. Виктор остался на кладбище. Разве что Влад, который по моей просьбе подогнал к кладбищу машину. Вот и все. Но ему просто не из чего стрелять. Тогда кто же? Ничего не делается даром. Кто стрелял?

Немного позже, изрядно отъехав от кладбища, я подумал, что сегодняшняя партия мною проиграна. Трюк с захватом был хорош. И если бы не этот неизвестный стрелок, лежать бы мне сейчас в багажнике машины. Он спутал моим врагам карты, и еще, благодаря этому, мне не пристегнули хвост.

Интересно, что теперь предпримут Ишак, Гарри и Братишка? Узнав о смерти Железо, они наверняка были уверены, что я уже в бегах. И для них оказалось приятным сюрпризом увидеть меня наутро в кабинете, а затем на кладбище. Думаю, они уже поняли, что я остался неспроста. И наверняка полагают, что из-за денег. А теперь ломают головы, каким образом я собираюсь их получать. Как бы там ни было, первая задача мною выполнена. Я хотел похоронить Саню, и я его похоронил.

Я несколько дней безвылазно сидел в снятой квартире и думал. Надо было что-то предпринимать. Через форточку уже тянуло запахом весны и слышался слабый звук первой капели. В голову приходили разные мысли. У меня было порядка ста пятидесяти тысяч евро из сейфа плюс двадцать тысяч своих. Надолго ли хватит? Существовал еще хороший довесок в виде процентов от сигаретного бизнеса Виктора и фабрики, что изготовляла джинсы. Но это черный бизнес, который зиждется на шаткой основе. По сути, карточный домик. В любой момент он может рухнуть. Время от времени мой взгляд падал на ящик с документами. Коммерческие схемы и структуры, которые стояли за ними, пока работали и приносили прибыль. Продолжать заниматься ими означало оказаться на виду. Но самостоятельно они могли просуществовать от силы несколько недель, а потом принялись бы рассыпаться, как песчаные замки. В моем распоряжении было не очень много времени. Пришло время сделать первый ход.

Ночная оттепель была с туманом, который перемешался с темнотой. В результате получилось не белое, не черное, а нечто грязно-серое, сквозь которое не пробивался даже свет фонарей. Я повернул голову на далекий звук, внимательно всматриваясь в эту массу. Я ждал человека, чтобы убить его, и хладнокровно размышлял о том, хотелось бы мне повернуть время вспять и снова оказаться на бензоколонке с заправочным рожком в руке или нет? Наверное, нет. Выбор был невелик – либо там с рожком, либо здесь с пистолетом. Такова действительность, и иной не существует.

Звук стал ясней, и через некоторое время мой слух стал различать его ритмичное повторение. Это шел человек. Рука нащупала под курткой рукоять пистолета. Я следовал примеру Железо – не доверять никому того, что лучше сделать самому.

После похорон прошло пять дней. Мой таинственный спаситель так и не объявился, хотя я со дня на день ожидал, что это произойдет, и мне предъявят счет, который нужно оплатить. Убийства не совершают в благотворительных целях. Тем более троих человек. Здесь существовал какой-то замысел, но сколько я ни ломал над этим голову, так ничего и не сообразил.

Шаги стали громче. Человек двигался от автостоянки к дому. Я чуть вытянул из кобуры пистолет, чтобы было удобней выхватить. Наконец впереди, в каше из тумана и темноты, обозначился силуэт. Я пошел ему навстречу. Человек заметил меня. Мне было видно, как его рука нырнула под пальто. И потому я не сомневался, что это Братишка. Пройдя еще несколько шагов, он узнал меня и остановился.

– Бензин?! – удивленно произнес Братишка, когда я поравнялся с ним.

Похоже, ему и в голову не могло прийти, что я решусь открыть на них охоту. И кажется, даже сейчас он не верил в это.

– Как видишь, – произнес я и, резко выкинув вперед левую руку, зажал кисть его руки, находящуюся под пальто.

Братишка попытался отшатнуться и освободить руку, но я уже достал пистолет. Два выстрела прозвучали глухо и не раскатисто, словно завязли в тумане. Я бросил пистолет и быстро зашагал прочь. Оставались Гарри и Ишак.

На следующий день в вечерних новостях уделили десять секунд убийству известного авторитета. При этом говорилось, что орудие убийства не обнаружено. Загадок становилось все больше.

Сегодня мне пришлось изрядно поездить по городу. Теперь я делал это на «мазде», вернув обратно взятый напрокат «гольф». Закончив дела, я поставил машину на большую парковку перед супермаркетом и зашел в кафе, расположенное здесь же, при магазине. Едва официант поставил передо мной тарелку с борщом, как мой взгляд столкнулся со взглядом человека за соседним столиком. Продолжая сверлить меня глазами, человек спокойно отложил в сторону вилку, достал телефон и кому-то позвонил. Я взял в руки ложку, зачерпнул борщ и поднес его к губам. Борщ оказался очень горячим. Мне пришлось долго дуть на него, прежде чем отправить ложку в рот. Затем я зачерпнул еще. Человек, позвонив, убрал телефон и пересел за мой стол.

– Не узнаешь, Бензин?

Я узнал, но, продолжая делать удивленное лицо, положил ложку на стол, осторожно взялся за края тарелки и выплеснул ее содержимое в физиономию бандита. Это был один из людей Ишака. Он, вскрикнув, схватился за лицо. Вторым движением я разбил о его голову тарелку, выбрал осколок поострей и полосонул по шее. Кровь брызнула на стол. Через несколько секунд я был уже у дверей, а еще через десять завел «мазду» и вскоре влился в поток машин на проспекте. Случайность? Безусловно. Значит, следует быть более осторожным, прыгали в моей голове мысли. Мне повезло, что бандит оказался один.

«Мазда» неслась по проспекту Мира в сторону центра.

При прежнем положении дел, когда был жив Саня, вся эта компания – Ишак, Братишка и Гарри – избегали критических ситуаций, старались не создавать их и не обостряли отношений с себе подобными. Но в огромном мегаполисе становилось все более тесно, и без конфликта отхватить большой кусок и отстоять его было почти невозможно. Это делал Всадник Без Головы. В тени его личности Ишак, Гарри и Братишка были почти невидимы. Про них, безусловно, знали, но они не вызывали такой негативной реакции. Все принимал на себя Железо. И вся эта компания, прикрытая им, чувствовала себя вполне спокойно и казалась себе мудрой. Они наверняка полагали, что держат Железо за дурака. Но только тот был не лыком шит. Саня знал про них все, в том числе что они думают. У него везде имелись свои глаза и уши. В сейфе я нашел целое досье на эту троицу. И теперь тоже знал про них все. Так что найти любого из них мне не составляло большого труда.

Была среда. Прошла ровно неделя после того, как Братишка с моей помощью отправился в мир иной. Я стоял в подъезде дома, на площадке между вторым и первым этажом и смотрел в окно. Большой двор, охваченный в полукольцо тремя новыми высотками, был забит машинами. Народ, в основном, поднимался на лифте, и меня почти никто не тревожил. За два часа по лестнице прошла женщина средних лет и компания подростков. На мне было длинное кожаное пальто и кожаная кепка, на носу узкие очки в модной оправе, в руках пухлый портфель – вполне безобидная внешность, весьма далекая от образов наемного убийцы или террориста.

В десятом часу вечера под окном остановился внедорожник «мицубиси». Шофер и по совместительству телохранитель Ишака, двухметровый верзила Гашик, зашел вместе с шефом в подъезд. Там они попрощались. Когда хлопнула дверь, я спустился на пролет ниже и преградил путь к лифту:

– Привет, Ишак! Не узнал?

Так называть Ишака в глаза никто не решался. Разве что иногда это позволял себе Саня. Бандит открыл рот, собираясь что-то сказать, но я достал пистолет и приставил к его животу:

– Ты разве не узнал меня?

Ишак всмотрелся внимательней и с некоторым облегчением произнес:

– Бензин!

Похоже, он тоже до сих пор не считал меня способным на поступок.

– Что будешь делать, Ишак? – спросил я, с удовольствием делая ударение на последнем слове. – Либо возьмешь документацию и все остальное, что вас так интересует, и поклянешься, что вы отстанете от меня…

– Либо? – спросил Ишак.

Его мутные глаза смотрели на меня без страха. Эта банда наотрез отказывалась принимать меня за серьезного человека. Видимо, и смерть Братишки они приписывали кому-то другому, но никак не мне.

– Либо получишь пулю в живот, – закончил я.

Ишак некоторое время внимательно рассматривал меня, затем перевел глаза на портфель:

– Так вот куда делись все бумаги из сейфа.

– Здесь все, – сказал я, колыхнув портфелем. – Бери и иди. И забудь обо мне.

Я кинул портфель на пол и сделал два шага назад. Ишак, не спуская глаз с моего пистолета, поднял с пола портфель.

– Теперь иди, – повторил я.

Я держал бандита под прицелом, пока он не вошел в лифт. Когда где-то наверху раздался звук раскрываемых створок кабины, я достал небольшой пульт и нажал кнопку. Взрыв был не очень сильным, но все равно где-то вылетели стекла. Я вышел из подъезда и направился к машине. Кружился мелкий снег, под каблуками поскрипывало битое стекло. Я вдохнул холодный воздух, сел в машину и подумал, что на удивление легко отправил на тот свет двух своих врагов, но до той легкости и небрежности, с которой проделывал подобные вещи Саня, мне далеко. Для этого надо иметь легкость внутри. У меня она отсутствовала.

Да, миром правят психи! При жизни Железо иногда случались моменты, когда мне хотелось от него сбежать, а теперь я то и дело вспоминал о нем. Оказалось, он занимал в моей жизни много места, а я даже не подозревал об этом. И вот теперь, когда Сани не было, мне стало его не хватать. И только сейчас я начал понимать, что крылось за этой его нарочитой небрежностью по отношению ко мне. Санина одинокая душа! За каким чертом ему нужно было подбирать какого-то щенка с заправки, который и делать-то ничего не мог, я тоже теперь понимал. Всадник Без Головы вовсе не нуждался в телохранителе или адъютанте. Ему просто было жутко одиноко. Это уже потом относительно меня у него появились планы. И прав был Виктор, когда сказал, что Саня относился ко мне, как к брату. А я ведь мог догадаться. Что-то такое иногда проглядывало в его жестах, словах. Но он был осторожен. Возможно, боялся наткнуться на безразличие, холодное удивление.

Я тронул машину. Оставался Гарри. Он жил за городом в особняке. Собаки, камеры наблюдения. С ним могло оказаться хлопотней. К тому же после смерти своих подельников он станет предельно осторожен. Идиотом нужно быть, чтобы не понять – кто-то срезает макушку группировки. Гарри может лечь на дно или принять дополнительные меры предосторожности. И когда он снова решит всплыть – неизвестно. Кроме всего прочего, следить за особняком из машины не представлялось возможным. Ее некуда было спрятать на узкой дороге, окаймленной просевшими сугробами. Я мог ждать месяца полтора, самое большее. Потом почти все бумаги, которые я вывез из офиса, потеряют свою ценность, поскольку реанимировать хозяйство, которое за ними кроется, станет практически невозможно. Но пока убрать Гарри было нереально.

Я сидел на кухне перед стынущей кружкой чая. Два дня назад, когда я ездил за город, мне удалось разглядеть тонкую проволоку, натянутую над самым забором особняка Гарри. Раньше ее не было. Я попытался до минимума сбросить ход, но из калитки выглянула чья-то недовольная физиономия, и мне пришлось надавить на педаль акселератора и ехать дальше, до самого тупика.

Зазвонил телефон. Я взял трубку. Это был Виктор.

– Привет, Отто! – произнес он. – У нас новости. Гарри взяли по обвинению в убийстве.

– Убийстве кого? – спросил я.

– Братишки.

– Ерунда какая-то.

– Не ерунда. У Гарри нашли пистолет, из которого был убит Братишка. А еще отыскался свидетель, который видел Гарри в ту ночь возле автостоянки. Так что скоро сможешь перейти на легальное положение. Пока.

– Пока, – ответил я и озадаченно положил трубку.

Первая мысль, пришедшая мне в голову, была о том, что исчезновение пистолета с места убийства Братишки оказалось не случайным. Его взяли для того, чтобы впоследствии подбросить Гарри. Мне явно кто-то помогал. Но с какой целью?

Через несколько дней после ареста Гарри умер в Бутырке. Кто-то играл со мною втемную. И мне это не нравилось. С врагами, которые находились на виду, мне было спокойней, чем с тайными доброжелателями. От последних неизвестно чего можно было ожидать. Предъявят счет в самое неподходящее время. Каков он окажется, оставалось только гадать. Я решил на время уехать из Москвы. Скрыться из вида, переждать и попытаться разобраться, что к чему. Но прежде надо было избавиться от «скоропортящихся» бумаг, пока они не потеряли ценности. Таковых имелось в наличии немногим меньше половины. На другой день я поехал в офис.

На входе, скрестив руки, скучал незнакомый мне охранник. Внешне все выглядело как и прежде. Только теперь эти осиротелые апартаменты не аккумулировали деньги, скорей, наоборот.

– Тебе чего? – уставил на меня пустые глаза охранник.

– Кто теперь здесь главный? – спросил я.

– А что такое?

– Да так, работал я здесь. Бензин! Слышал, может? – произнес я, поворачиваясь к охраннику спиной.

– Дроздов теперь всем заправляет. Только сейчас его нет.

– Телефон?

– Записывай.

Я позвонил Дроздову из телефонной будки недалеко от офиса. Я его не знал и даже не представлял, как он выглядит.

– Алло, Дроздов? Это Бензин. Ты в курсе насчет бумаг, что искали в сейфе Железо.

– В курсе. Говорят, ты прибрал их к рукам.

– Знаешь, что в них?

– Знаю. Легальные фирмы, финансовые схемы и другие структуры. Месячный доход в общей сумме порядка трех – пяти миллионов рублей.

– Примерно так, – заметил я, усмехнувшись.

– И что ты предлагаешь? – спросил Дроздов.

– Купить их у меня.

– За сколько?

– Пятьсот тысяч евро.

– Как я узнаю, что ты меня не надул?

– Возьми понимающего человека. И еще: на встрече, кроме тебя, его и, разумеется, денег, никого не должно быть.

– Договорились. Где и когда?

Очень легко согласился, подумал я, когда переговоры закончились. Либо умница и, моментально все просчитав, понял выгоду, либо тупой громила, решивший просто отобрать у меня все, даже не удосужившись для вида поторговаться. Пойди пойми. Среди этих ребят можно встретить кого угодно. Риск был. Но деньги тоже нужны. Кроме всего прочего, я стремился хотя бы отчасти – потому что знал, что на полную не получится, даже нечего пытаться быть таким, как Саня, – ощутить то, что ощущал он, когда легко, словно монетку, подкидывал вверх свою жизнь и ждал, какой стороной она упадет. А она падала всегда на ребро. И потому я завидовал Сане даже сейчас.

Встреча была назначена на два часа дня недалеко от офиса, в машине Дроздова. Я пришел раньше на пятнадцать минут и, сутулясь на пронизывающем ветру, прятался за углом. «Мерседес» Дроздова появился минута в минуту. В салоне было двое. Сам Дроздов и еще одна личность на заднем сиденье с сухим серым лицом, в очках, идентичных тем, в которых я поджидал в подъезде Ишака, и таких неуместных на этой уголовной физиономии. Я присел на заднее сиденье и окинул взглядом этого «бухгалтера». Даже при беглом осмотре было видно, что к нашей теме он имеет весьма отдаленное отношение. Единственное, что он мог сделать, это забрать у меня бумаги, но не разобраться в них. Я хмыкнул и скосил глаза на Дроздова.

– Принес? – спросил он, не оборачиваясь.

– Разумеется! Но сначала покажи деньги.

– Володя! – произнес Дроздов.

И его напарник, бросив на меня взгляд поверх своих бутафорских очков, протянул руку к портфелю.

– Да ты фармазон, Дроздов! Наверное, на побегушках у Ишака был. Нахватался манер! – произнес я, дергая портфель на себя и одновременно пытаясь открыть дверь.

Она оказалась заблокированной.

– Фармазон?! А что это такое? – Дрозд повернулся и с любопытством взглянул на меня.

Володя достал из-под куртки пистолет с глушителем и произнес:

– Ты можешь отдать портфель и выйти. Или сдохнуть в этой машине.

Я, глядя ему в лицо, медленно распахнул пальто. Глаза у Володи стали округляться:

– Дрозд, ты посмотри, с чем он пришел!

Дроздов заглянул через спинку сиденья и выругался. У меня на поясе висели пара килограммов тротила с механическим детонатором.

– Не говоря уже о нас, здесь даже от твоего корыта колес не останется, – произнес я.

– Псих! – сказал Дроздов.

– Дверь разблокируй, – мягко попросил я и, когда щелкнул замок, выбрался на улицу.

– Даю тебе последний шанс, Дрозд, – сказал я на прощание. – На этот раз должен быть только один человек – специалист, который сможет разобраться в бумагах. Жди завтра звонка.

На следующий день я встал в семь утра. В этом не было никакой нужды, но мне не спалось. За окном стоял март. Его начало. Зыбкая переменчивая реальность на грани зимы и весны. Я вдруг вспомнил, что Саня собирался в марте слетать на Сицилию.

– Другой уклад жизни, Бензин, – говорил он, предлагая составить ему компанию. – Старые стены, люди, не обремененные лизинговыми платежами, и море без края.

Я тогда согласился. Меня почему-то сразу потянуло на Сицилию. Железо мог двумя фразами создать в воздухе заманчивую картинку.

В десять утра я позвонил Дроздову. Вызов шел, но никто не отвечал. Несколько следующих звонков, сделанных мной в течение каждого часа, дали тот же результат. Я собрался и поехал в офис. У его дверей маячил все тот же охранник.

– Дроздов на месте? – спросил я.

– Вчера убили, – ответил он мне.

– А кто за него? – невозмутимо поинтересовался я.

– Их тоже убили.

– Вчера? – тупо спросил я и, получив утвердительный ответ, отошел от офиса, оглушенный услышанным.

Надо срочно уезжать, думал я, направляясь к трамвайной остановки. За это время что-то произойдет, но меня по крайней мере это не коснется. Следующая моя мысль была о том, что если в группировке убрали и второстепенный командный эшелон, значит, теперь никто не знает о бумагах из сейфа. Сначала я обрадовался, а потом подумал, что лишился всех потенциальных покупателей на «горящие» схемы. На какой-то момент возник соблазн остаться и запустить их, но меня сильно смущали мои доброжелатели, до сих пор предпочитавшие оставаться инкогнито. Они могли оказаться кем угодно. Например, одной из силовых госструктур.

Вечером я поехал на Курский вокзал и купил билет до Белгорода.

Поезд Москва – Симферополь замер у первой платформы белгородского вокзала. Я вышел из вагона. По сравнению с Москвой в Белгороде было намного теплее. На асфальте не было луж и мокрых разводов, а с крыши вокзала полностью сошел снег. Перекинув куртку через руку, я направился к выходу.

Привокзальная площадь, сухая и тщательно выметенная, лежала в ожидании грядущего настоящего тепла.

Я взял такси и теперь через его окно рассматривал город, в котором не был пять лет. Он изменился к лучшему.

Спустя двадцать минут такси остановилось у старого трехэтажного здания. Я рассчитался с водителем, вышел из машины и окинул взглядом выцветшие стены детдома. Пять лет назад они были, кажется, зелеными. Чуть позже из здания вышел человек. Старший воспитатель Казимир Юрьевич. Узнав меня, он долго жал мою руку, с некоторым изумлением повторяя:

– Какой стал, какой стал, а!

Когда я вошел в кабинет замдиректора, он, уже весь седой, заключил меня в объятия:

– Молодец, что зашел! Теперь редко кто бывает. С каждым годом все реже. Где живешь? Чем занимаешься?

– В Москве, – ответил я. – Закончил юридический. Открыл свое дело.

– О! – уважительно произнес зам. – Каким ветром к нам?

– Хочу мать найти.

Зам долго глядел на меня мудрыми выцветшими глазами, потом произнес:

– Это правильно, сынок! Но, если мне не изменяет память, ты уже искал.

– Искал, – подтвердил я. – Еще до армии. Но у них что-то с архивом было не в порядке. То ли подмок, то ли сгорел.

– Восемьдесят пятый год рождения, Кондратов, – палец старшей медсестры опять заскользил лакированным ногтем по длинным спискам в журнале.

Я терпеливо ждал.

– Нет такого! – наконец произнесла она.

Я тихо выругался и произнес:

– Но в доме малютки сказали, что я прибыл от вас.

– Могли напутать, сменить фамилию – да всякое случается.

Глядя на сочувственное лицо женщины, я отодвинулся чуть в сторону, пожилая нянечка сосредоточенно возила шваброй по полу у самых моих ног.

– Так что, Отто, извините, ничем помочь не могу.

Похоже, произносить мое имя медсестре доставляло удовольствием.

– Отто?! – вдруг подняла голову нянечка, вглядываясь мне в лицо. – Боже мой!

– Что такое? – уставилась на нее медсестра.

– Боже мой! – опять повторила нянечка.

– Да не тяните вы, Домна Петровна! Дело серьезное, – прикрикнула на нее медсестра.

– Какого года, вы говорите? – спросила нянечка.

– Восемьдесят пятый, февраль месяц, – опередила меня медсестра.

Нянечка немного подумала и всплеснула руками:

– Так и есть. Помню я его мать. Холод тогда собачий был. А эта девчушка несколько раз приходила. Встанет под окнами и плачет: «Там мой Отто!» Зачем тогда от ребенка отказалась… Да и то понятно, – нянечка в сердцах махнула рукой. – Она неделю у нас пролежала. Ни единая живая душа навестить не пришла. Я потому и запомнила, что имя редкое. А когда тебя в дом малютки переводили, спросили, как звать младенца. Я и сказала, что Отто. Ты не в обиде за имя-то?

– Что вы, мне нравится. Тем более и мама так меня называла. А какая она, вы не помните?

Нянечка пожала плечами:

– Девчонка совсем была. Худенькая, глаза большие, на твои похожи.

– Значит, все-таки вы наш, – произнесла медсестра и снова заглянула в журнал. – Седьмого февраля родились четверо младенцев. Две мамаши не подходят – возраст не тот, а вот две других… – Медсестра вдруг хлопнула по журналу рукой. – Да вот же она! Мария Оттовна Гюйз. Оттовна, понимаете. Потому и он Отто!

– Послушайте, я сейчас! – произнес я и побежал к выходу. Мне нужны были цветы, шампанское, шоколад и еще не знаю что. Не каждый день находят мать!

Железнодорожная, двенадцать оказалась общежитием – четырехэтажка старой постройки на краю города. Стоял вечер, когда я подошел к нему. Дом светился окнами, виднелись силуэты людей. Мне нужна была комната семьдесят шесть. Поднимаясь по лестнице, я вдруг понял, что волнуюсь, не имея на то повода, – вряд ли моя мать до сих пор живет здесь. Но по крайней мере у меня была ниточка.

Комната находилась на третьем этаже. По полутемному коридору целыми выводками носились дети и мелькали женские силуэты в халатах, а на общих кухнях парили на плитах оцинкованные баки с бельем.

Я постучал. Дверь открыла женщина лет тридцати с небольшим. У нее был измотанный вид.

– Скажите, – задал я по сути уже риторический вопрос, – Мария Гюйз здесь не живет?

– Нет, – ответила женщина.

– А вы давно здесь?

– Больше десяти лет, – глаза женщины равнодушно скользнули по мне.

Тусклые глаза, в которых не было надежды.

Из-за ее спины с любопытством выглянул мальчишка лет десяти.

– Коля, найди Вику, ужинать пора, – сказала ему женщина.

– Она жила когда-то в этой комнате, – пояснил я. – Может, кто-то что-то знает?

Женщина еще раз окинула меня взглядом:

– Ничем помочь не могу, – и, видя, что я не ухожу, немного раздраженно добавила. – Не знаю я такой.

Ей было не до меня.

– Извините за беспокойство, – я развернулся, чтобы уйти.

– Кто она вам? – произнесла женщина уже мне в спину.

– Мать!

– Мать?! – удивленно повторила женщина и неожиданно пригласила меня в комнату.

Я вошел. Обстановка была убогой. Мебель наполовину казенная, наполовину приобретенная самой хозяйкой. В общагах я разбирался. На двух веревках висело белье, детские и женские вещи. И ничего, что могло принадлежать мужчине.

– Присаживайтесь, – женщина указала на стул. – Я дам вам адрес подруги. Она когда-то жила в этой комнате. Поселилась намного раньше меня. Возможно, что-то и знает.

Уходя, я незаметно положил двести евро на гладильную доску.

Я пробирался по общаговскому коридору к выходу. В полумраке из-под ног прыскали стайки детей, мелькали усталые и уже не юные лица, и среди них не было ни одного мужского. Это был дом сокрушенных надежд. В моем кармане лежал листок с адресом, который дала мне женщина из семьдесят шестой.

На улице в свете фонаря я еще раз прочел адрес: улица Гагарина, шестьдесят три, квартира семнадцать, Устинова Наталья Петровна. Затем убрал бумагу обратно в карман и зашагал по тротуару. Сумерки пахли чем-то знакомым. Это был город, в котором я родился.

Наверное, было бы лучше ничего не предпринимать. По крайней мере думал бы, что моя мать все же где-то есть. Но теперь я точно знал, что ее нет. Причем очень давно. А сколько раз я представлял эту встречу! Я бы сказал ей: «Чепуха все, мама. Главное, я тебя нашел».

Сосны на кладбище качались под теплым ветром. Я стоял и смотрел на сваренную из железа пирамидку, увенчанную звездой. И то и другое давно стало одинакового цвета – ржавого. Сохранилось лишь выполненное на эмали фото и надпись: «Мария Оттовна Гюйз. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой – тысяча девятьсот девяносто третий». Моя мать улыбалась на снимке, но глаза ее казались невеселыми. Сейчас мы были почти ровесники, и от этого она казалась мне еще ближе.

Через полторы недели на месте пирамиды появился обелиск из розоватого гранита с надписью: «Марии Гюйз от любящего сына». Слегка избито, но зато точно. И металлическая оградка.

Когда рабочие ушли, я достал из пакета бутылку водки и стакан. Двести граммов вошли в меня как вода. Я повесил стакан на штырь оградки и прижал кулак к губам. Мать по-прежнему улыбалась мне со старой фотографии невеселой улыбкой. Мир казался полустанком, с которого все уехали.

В Москве заметно потеплело. Солнце топило последний снег на газонах, а мокрый асфальт улиц слепил глаза яркими бликами. Первым делом я поменял фамилию. Из чуждого и никогда не нравившегося мне Кондратова я стал Отто Гюйзом. Теперь уже окончательно немцем. С русской душой. Спустившись по ступеням учреждения, я медленно шел по улице, рассматривая новый паспорт. «Отто Гюйз!» – произнес я вслух. Это звучало! И мое прошлое имя – Отто Кондратов – казалось теперь полной нелепостью.

Я убрал паспорт в карман, прошел погруженный в свои мысли еще некоторое время и вдруг остановился. Впереди, метрах в пятидесяти, маячило здание, в котором находился офис Сани Железнова. После некоторого колебания я пересек улицу, прошел по ней до автобусной остановки, которая находилась прямо напротив офиса, и присел на лавку.

Было солнечное утро. Подъезжали автобусы, маршрутные такси, толкался народ. Сквозь эту суету я наблюдал за входом в офис. Никто не выходил и не заходил в него. Так прошел час. Наконец я встал и направился к пешеходному переходу.

Когда до офиса оставалось метров десять, я немного заколебался. Мне ничего здесь не было нужно. Абсолютно. Меня толкало сюда любопытство и еще ностальгия по той жизни, которая безвозвратно канула в прошлое вместе с Саней Железо. С удивлением ощущая, что меня тянет к этому месту едва ли не как на заправку на Профсоюзной, я подошел к офису и быстро поднялся по его ступенькам. Дверь оказалась закрытой. Я повернулся лицом к проспекту. Мой взгляд остановился на пятисотом «мерседесе». Он тормозил, собираясь встать в неположенном месте – прямо напротив офиса. Едва машина остановилась, из нее вышли двое хорошо одетых мужчин и быстро направились в мою сторону. Я слегка насторожился и сошел со ступенек, чтобы иметь больше места для маневра. Хотя это мало чем смогло бы помочь. Сегодня я был чист – без оружия.

Между тем мужчины были уже рядом. Один остановился в паре метров от меня, второй вбежал на ступени офиса к дверям.

– Закрыто! – произнес я, пытаясь разглядеть мужчину, стоящего передо мной. Но солнце светило мне в глаза. Потом я почувствовал, как что-то твердое уперлось мне в спину в районе позвоночника. Подобные ощущение я испытывал и раньше и потому стоял смирно, поскольку знал, что предпринимать какие-либо действия бессмысленно.

– Мы знаем, – раздался за моей спиной голос второго мужчины. – Шагай к машине.

Они взяли меня в клещи и повели.

В «мерседесе» сидели еще двое. Один из них, в бежевом костюме, значительно старше остальных, обернулся с переднего сиденья и произнес:

– Здравствуй, Бензин!

Глаза человека напоминали глаза крокодила. Их взгляд медленно сфокусировался на мне.

– Здравствуйте, – ответил я, зажатый с обеих сторон своими конвоирами.

– Если ты еще не знаешь, то группировки Железо больше не существует. Потому и офис закрыт. По сути, все держалось на Железнове. Возможно, это трио: Гарри, Ишак и Братишка – смогли бы еще какое-то время сохранять позиции, но двоих из них ты оперативно убрал. А третий, в одиночку, уже не являлся грозной силой.

Я собрался возразить, но человек, чуть повысив голос, произнес:

– Не перебивай! Мы наблюдали за тобой. И выручили тебя на кладбище, рассчитывая, что ты предпримешь какие-то действия. Ты оправдал наши надежды. А бедняга Гарри скончался в тюрьме.

Глаза человека, не мигая, смотрели на меня.

– Мы давно знали про тебя, – продолжил он. – Когда Железо убили, все думали, что ты сбежишь. Казалось бы, ничего другого тебе не остается, поскольку ты, мягко говоря, не был популярен. Мы очень удивились, когда нам сказали, что Бензин сам пришел в офис и имел разговор с Ишаком, Гарри и Братишкой. А потом сумел уйти оттуда. Один! Мы поняли, что недооценили твою личность. А когда последовала команда взять тебя живым, стало ясно, что ты располагаешь чем-то ценным. Казалось, у тебя остался только один выход – бежать. Любой разумный человек в подобной ситуации так бы и поступил. Но этого не произошло. Стало понятно, что ты ведешь свою игру. И мы решили поставить на тебя. Ваш полукриминальный трест приносил солидный доход. Почему не подобрать лакомый кусок, который остался без хозяина? Мне было все понятно. Уточнять мелочи я не стал. Зачем задавать глупые вопросы.

– А теперь давай начистоту, – продолжил этот тип. – Если будешь с нами откровенен, мы, в свою очередь, отнесемся к тебе лояльно. Нам понятно, что у тебя есть кое-что, принадлежащее Железо, так сказать ключ к вашему бизнесу. То, что Ишак, Гарри и Братишка так хотели заполучить. Что это?

Я быстро взвесил все: серьезность этих людей, их осведомленность и то, что в данный момент нахожусь у них в руках. А потому колебался недолго:

– Пакет документов. Действующие полулегальные структуры, финансовые схемы и прочее. Гарри, Ишак и Братишка не вложили туда ни идей, ни денег. Так что они принадлежат только Железо и мне. Ежемесячный доход около пяти миллионов рублей. Если и дальше развивать все это, то доход можно увеличить. При наличии хорошего прикрытия, разумеется.

– Ну что ж, ты честный парень, – похвалил меня этот крокодил в бежевом. – Едем в офис, – повернулся он к водителю.

«Мерседес» утюжил улицу со скоростью сто километров в час. Мимо мелькали дома Ломоносовского проспекта. Я смотрел на тяжелый затылок господина в бежевом костюме и пытался понять, чем все кончится. Этот тип, словно почувствовав мой взгляд, обернулся и вопросительно посмотрел на меня. Когда проезжали мимо супермаркета, он приказал водителю припарковаться.

Машина свернула с проспекта и, заехав на стоянку, встала. Человек, не говоря ни слова, вышел из нее и направился в магазин.

Некоторое время все сидели молча.

– За абсентом пошел, – нарушил тишину водитель.

– Помалкивай, – одернул его мужчина, сидевший справа от меня. – Твое дело вести машину.

– Я вожу, – вяло огрызнулся водитель. – Только Аллигатор определенно на абсент подсел. Я точно знаю. А при такой работе… – Водитель не договорил.

Я усмехнулся про себя. Точнее прозвища и быть не могло. Ни дать ни взять Аллигатор.

– Абсент действует на потенцию. Был в свое время запрещен во Франции и других странах, – произнес я.

– Вот ему и скажешь, когда придет, – произнес мужчина, что находился слева.

На подоконнике, за стеклом, чирикали воробьи. Я сидел в помещении, окна которого выходили на Комсомольский проспект. Оно было респектабельней и просторней моего прошлого кабинета в офисе Железо. Но при всем этом просторе – только от двери до окон около пяти метров, да по длине еще пять с половиной – у меня отсутствовало ощущение свободы.

Я оторвался от бумаг и подошел к окну. По проспекту неслись машины. Глядя на них, мне вдруг остро захотелось сесть в свой новый «ягуар», который я приобрел неделю назад, и скрыться в неизвестном направлении. И это была не беспричинная весенняя хандра, когда становится душно среди бетонных коробок и тебя тянет в сторону далекого горизонта. Работая на Железо, откровенного гангстера, я мог в любой момент уйти от него. И он не стал бы препятствовать. Что он обо мне подумал бы – другой разговор. И то, что я подумал бы о себе, – тоже. Эти два фактора и еще кое-что другое держали меня возле него, не лишая ощущения свободы.

Здесь же все было респектабельно: на входе в офис висела большая бронзовая доска «Проект-Инвест», а ниже, мелкими буквами, шли подробности. На парковке перед зданием стояли дорогие машины, и господа, что шагали по его коридорам, совсем не походили на клерков среднего пошиба. От них пахло деньгами и дорогими одеколонами. При всей этой солидности, я понимал, что уволиться отсюда смогу только через утилизатор. Интересно, есть ли здесь отдел кадров? Об этом у меня не было ни малейшего понятия. Для таких как я, видимо, нет. Жаль. Хотелось бы, при необходимости, уволиться цивилизованным путем. Внутри меня жила неясная тревога, которая заставляла время от времени думать об отходе. Масштаб и возможности корпорации я до конца не представлял, но если то, чем я занимался у Железо, приносило доход, равный пяти миллионам рублей, то здесь от меня потребовали довести его до семи с половиной.

– Сколько для этого нужно вложить? – спросил Бернштейн, мой новый босс.

Я, долго не размышляя, назвал сумму. Она была весьма немалой.

– Хорошо, – легко согласился Бернштейн и пошел по коридору в свой кабинет, оставляя меня стоять с озадаченным видом.

Через полтора месяца работы я сумел довести сумму дохода до шести с половиной миллионов, а вскоре и до семи с половиной. Мне пришлось расширить структуры, это было связано с риском заинтересовать компетентные органы. На что Бернштейн сказал, чтобы я не волновался, а спокойно делал свое дело. У этих ребят был размах и связи. Я сидел на проценте, и потому мой доход тоже ощутимо увеличился. Кроме того, мне по-прежнему приходила доля от Виктора.

Я был весьма обеспеченным молодым человеком. Даже по московским меркам. Я продал «мазду» и приобрел новый «ягуар». И вполне мог купить себе квартиру, но что-то удерживало меня от этого шага. Не было ощущения стабильности положения. Впрочем, у меня никогда его не было. Меня не заставляли ходить на тренировки к Доминиканцу и в тир и, едва я вечером покидал офис, как становился человеком, принадлежащим самому себе. Но это была лишь видимость, не более. Мне принадлежало только время – с шести вечера до девяти утра, – но не я сам.

Черт, как опутан человек! Он только думает, что свободен. За ним словно тянется сеть, которая цепляется за все, что ни попадись. И он не летит по жизни легко и красиво, как птица. Он даже не идет, а передвигается, толчками, рваными импульсами. Наверное, свобода – это всего лишь идеал. И все мы стремимся к нему. В конце концов нам удается его достичь, и тогда мы цинично улыбаемся этому миру фотографией с собственного надгробия. Потому что по-настоящему свободен только покойник. Никто не станет тыкать ему в физиономию пачкой неоплаченных счетов или пистолетом, рисовать какие-то перспективы или взывать к родственным чувствам, поскольку это бессмысленно. Внешне он смирно лежит в гробу, скрестив руки на груди, а на самом деле они свернуты у него в две хороших фиги, которые он с удовольствием адресует этому миру.

Я отошел от окна и сел обратно за стол. В двери постучали, и вошел человек лет тридцати. Светлый клетчатый костюм – стандартная одежда клерка – делал его безликим существом. Это был Андрей. Возможно, секретарь Бернштейна. Или кого-то другого. Мне не считали нужным сообщать. Андрей приносил необходимые документы, иногда новую информацию, записанную на диске. «Здравствуйте. Попросили, чтобы вы ознакомились», – обычно говорил он или: «Просили вам передать». Кто именно просил, никогда не уточнялось. Я не спрашивал. Я вообще ничего и ни у кого не спрашивал. Меньше знаешь, дольше проживешь. В особенности здесь. Я не спрашивал, но глаза у меня были, а еще некоторый опыт, которого вполне хватало, чтобы понять, где нахожусь: серьезная структура, в которой явно прослеживалась связь с госаппаратом и силовыми ведомствами. Насос, качающий деньги. Как чистые, так и грязные. Точка смычки чиновника и жулика. Коррупция.

Обедал я тут же, в здании. На первом этаже в кафе. Во время одного из таких обедов я познакомился с двумя сотрудниками, Вячеславом и Аркадием. Как-то оказались вместе за одним столиком. Они были из разных отделов, но когда-то вместе учились в институте. Занимались, как я понял, чем-то вполне легальным, в отличие от меня. С тех пор мы обедали вместе. Пока ели, трепались о разной ерунде. Когда они спрашивали, чем я занимаюсь, мне приходилось говорить о внешних связях и разработке новой маркетинговой программы.

– Скромничаешь, – сказал по этому поводу Аркадий. – У тебя отдельный кабинет, к тому же на четвертом этаже. А это почти олимп. Мы с Вячеславом, может, к пенсии до него и доберемся. Не раньше. И то при благоприятном стечении обстоятельств.

В столовой несколько раз появлялся Аллигатор.

– Что за тип? – как можно менее заинтересованно спросил я у своих новых знакомых.

– Нравится? – ухмыльнулся Аркадий.

– Очень.

– Нам тоже. Симпатяга! Начальник безопасности.

– Ну и рожа! – произнес я.

– Что ты хочешь, работа такая. Говорят, когда-то состоял в КГБ, при каком-то секретном отделе. А отдел занимался черт знает чем, – произнес Вячеслав.

– Что еще говорят? – спросил я.

– Да больше ничего. Преферанс любит. Говорят, хорошо играет.

Летом, купив грабли и веник, я поехал навестить Сашу Железо. Могила оказалась ухоженной. Кто-то об этом заботился. Возможно, Диана. Я уже не держал на нее зла.

Поставив инструмент в угол, я присел на лавочку и посмотрел на обелиск из черного мрамора. Мои глаза машинально пробежали по надписи:

Саша Железнов – Всадник Без Головы.

«Этот мир ловил меня, но не поймал».

Эпитафию сделали по заказу Виктора. Странная надпись. Глядя на нее с минуту, я вдруг уловил тонкий смысл. Более краткой и в то же время емкой сопроводительной записки в приемную Господа придумать было невозможно.

Я перевел взгляд на фотографию. У Сани было ироничное выражение лица, словно ему действительно удалось обмануть этот мир. Возможно, и так. Только он не оставил секрета, как это сделать. Фраза «Миром правят психи…» – была лишь обрывком рецепта. Остальное Саня утаил.

О его группировке и о нем самом было несколько статей в газетах. И даже передача по телевизору. А некий писатель на волне этой «популярности» быстро состряпал книжонку. Саня выглядел там не то чтобы совсем нелицеприятно, но уж как-то слишком приземленно и примитивно. И выходило так, что все свои поступки он совершал лишь в меркантильных целях. И в итоге умер, якобы пытаясь отхватить слишком большой кусок. Я нашел этого писаку. Оказался совершенно ничтожным человечишкой. Меня это не удивило. Я представился, ни мало ни много, одним из совладельцев ЭКСМО. На мне был костюм от Риккардо, галстук за восемь тысяч рублей, на нем прищепка с бриллиантом. В руках дорогой кожаный портфель. Этот прохиндей, быстро все оценив, пустил меня в квартиру.

– По какому поводу? – спросил он.

– Нам подходит ваш стиль, – сказал я.

Человечек заважничал. Раздувал щеки, без конца говорил о себе и очень напоминал манерами одного Бориса из Петербурга. Тот так же мудро мог прикрывать глаза!..

– Однако перейдем к делу, – не совсем вежливо перебил я его и достал из портфеля книжку о Саше Железо и литровый пакет молока.

Заметив недоумевающий взгляд писателя, я пояснил:

– Для облегчения процедуры. На случай, если у вас не найдется.

Следующим движением я извлек из портфеля пистолет с глушителем и произнес:

– Я по поручению профсоюза.

– Какого? – едва слышно спросил писатель.

– Вы что, не догадываетесь? – удивился я и краем глушителя подвинул книгу к писателю. – Ешьте! Если съедите, останетесь живы.

Первым он съел титульный лист. Не отводя от меня взгляда, он оторвал его и, засунув в рот, принялся жевать.

– Запейте, – сказал я ему.

Он кивнул и потянулся к пакету.

За полтора часа писатель со страха съел половину своего пасквиля, запивая листы молоком. Потом дело пошло медленней.

– В следующий раз пишите тоньше, – посочувствовал я ему, а потом посоветовал, прежде чем отравлять листы в рот, размачивать их в молоке. Дело вроде опять наладилось. Меня беспокоило только одно: как он будет доедать твердую обложку. Тогда я спросил, есть ли у него варенье или джем.

– Сливовый, – ответил он и, не совсем понимая, к чему я клоню, спросил: – А зачем вам?

– С джемом будет приятней и легче съесть обложку, – ответил я.

Писателя подвело воображение. Он несколько мгновений смотрел на меня, затем вскочил, зажал рот рукой и в стремительном броске попытался достичь туалета. Его вырвало прямо на ковер. Я смотрел на этого блюющего кретина и сожалел о том, что и ему, и всему лощеному столичному быдлу невозможно объяснить, что Всадник Без Головы погиб вовсе не за жирный кусок пирога – он погиб за Любовь.

Откинувшись спиной к оградке и ощущая на щеках теплый едва заметный ветерок, я чувствовал себя на удивление спокойно. Где-то вдалеке, среди деревьев иногда мелькали фигуры людей, но это не отвлекало меня от вереницы плавно текущих мыслей. Спустя пятнадцать минут я встал и, не торопясь, направился к выходу с кладбища.

Последнее время я все делал не торопясь. Иногда посещал стрелковый тир, иногда тренировки Луиса. Иногда встречался с Жорой и Владом. У обоих появились девушки. И деньги. Разумеется, не столько, как у меня, но им, кажется, хватало. Оба удивлялись, почему я до сих пор никем не обзавелся. Я обзавелся, только не кем, а чем. Это были руины или памятные места – можно называть как угодно: могила в Белгороде, могила в Москве и бензоколонка на Профсоюзной улице, куда я продолжал время от времени заезжать. Там ничего не менялось. Разве только заправщики машин, у которых я спрашивал про красную «Мазду-Кабуру», сам удивляясь бессмысленности этого. Все так же за кассой сидела кассирша Алла, она слегка располнела. И так же маячил за стеклянной дверью своего кабинета старший смены Гриша. И даже костюм на нем, казалось, был тот же самый. Только глаза уже не горели энтузиазмом. При моем появлении они тускнели еще больше.

Раз в месяц я встречался с Виктором, обычно в ресторане.

– Ты до сих пор один? – удивился он при очередной нашей встрече. – Ведь за тобой любая побежит, только пальцем помани.

– А кто я такой? – спросил я. – Известный актер или писатель, а может, чемпион по боям без правил? Я самый ординарный упакованный чувак, сытый жеребец, не более.

– Да, действительно сытый, – похлопал меня по спине Виктор. – Хребет не выпирает. На такой спине женщине очень удобно ездить. Не пытаются оседлать?

– Пытаются!

– Охотницы, – усмехнулся Виктор. – Не позволяй им этого сделать, – из глаз Виктора на миг исчезла ирония. – Запомни, если ты завоевал женщину, ты ее боготворишь, а если купил, будешь презирать всю жизнь.

– А что, еще завоевывают? – спросил я.

– Заваливают цветами, дарят машины, бриллианты, возят на дорогие курорты. Кому-то это покажется завоеванием. На самом деле ординарная покупка.

Назад: Часть первая Имя Розы

Дальше: Часть третья Побег из Вечности

Часть вторая Огни Москвы

Часть вторая
Огни Москвы