Глава четвертая

Свою машину Фрэн Хантер использовала только для дальних поездок. Она слышала о глобальном потеплении, и ей было не все равно. Обычно она ездила на велосипеде со вторым сиденьем для Кэсси; велосипед Фрэн погрузила вместе с остальными вещами, когда переправлялась на пароме «Нортлинк». Она гордилась тем, что путешествовала налегке — велосипед в ее багаже был самой громоздкой вещью. Однако в такую погоду на двух колесах далеко не уедешь. Собирая Кэсси в школу, она натянула на нее комбинезон, поверх — куртку, на ноги — высокие резиновые сапоги с зелеными лягушками. И усадила на санки. Настало пятое января — первый учебный день после каникул.

Вышли они еще затемно, свет едва забрезжил. Помня, что миссис Генри отчего-то ее недолюбливает, Фрэн постаралась прийти вовремя. Не хотелось ловить на себе многозначительные взгляды, видеть вопросительно поднятые брови других мамаш, судачивших о ней у нее же за спиной. Кэсси в новой школе и без того непросто.

Фрэн снимала небольшой дом у самой дороги на Леруик. Неподалеку стояла строгая кирпичная часовня, на фоне которой домик казался низким и неприметным. В нем было три комнаты; простенькую ванную пристроили к задней части дома позднее. Мать с дочерью почти все время проводили в кухне, неизменной со времен постройки дома. Там стояла печь, которую топили углем — раз в месяц его привозили из города на грузовике. Электрическая плита тоже имелась, но Фрэн предпочитала печь — как-никак романтика. Приусадебный участок к дому не прилагался, хотя когда-то наверняка составлял с домом одно целое. В туристический сезон домик сдавали, так что к Пасхе Фрэн должна была определиться насчет их с Кэсси будущего. Хозяин дал понять, что готов продать дом. Да и она уже начала привыкать к новому месту, подумывала, как обустроит свое рабочее место. В спальне кроме обычных окон с видом на Вран-горку были еще два больших мансардных окна. Подойдет под студию.

Темнота постепенно сменялась серыми предрассветными сумерками; разговорчивая Кэсси сыпала вопросами, и Фрэн отвечала, однако в мыслях была далеко.

Они обогнули насыпь возле Взгорка, и тут взошло солнце, прочертив на снегу длинные тени; Фрэн остановилась полюбоваться видом. Обзор был до самого мыса. «А все-таки хорошо, что вернулась, — подумала Фрэн. — Где же ребенку и расти, как не здесь». Только сейчас она поняла, до чего нелегко далось ей это решение. С ролью лихой матери-одиночки она так свыклась, что сама в свою лихость чуть не поверила.

Дочери исполнилось пять, и девочка росла такой же уверенной в себе, как и ее мать. Фрэн еще до школы научила дочку читать, но, как выяснилось, миссис Генри не одобряет и это. Кэсси порой любила пошуметь и отличалась упрямством; иной раз даже Фрэн начинала сомневаться: а не перестаралась ли, воспитав развитое не по годам чудовище? Хотя тут же корила себя за малодушие.

— Было бы неплохо, — ледяным тоном начала миссис Генри на первом же родительском собрании, — если бы Кэсси хоть изредка слушалась с первого раза. Без объяснений, зачем да почему.

Фрэн, ожидавшая, что дочь будут хвалить, какая, мол, она умная, как с ней легко, жутко обиделась. Но виду не подала, с жаром бросившись отстаивать свои взгляды на воспитание. «Детям нужно прививать уверенность в себе, умение мыслить самостоятельно, ничего не принимая на веру», — сказала она. Меньше всего ей хотелось воспитать послушного приспособленца.

Миссис Генри выслушала ее.

— Нелегко, наверное, воспитывать ребенка одной, — сказала она, дождавшись, пока у Фрэн не выйдет весь запал.

Кэсси, до сих пор восседавшая чинно, словно русская княжна в санях, нетерпеливо заерзала.

— Мам, что там? — требовательно спросила она. — Почему ты остановилась? Поехали!

Фрэн, очарованная контрастом цветов, мысленно уже писала картину. Но послушно потянула за веревку, продолжая путь, — дочь командовала ею точно так же, как и учительницей.

Добравшись до вершины холма, Фрэн села на санки позади Кэсси и, крепко сжимая петлю веревки, оттолкнулась пятками — санки покатились под горку. Кэсси взвизгнула от страха и восторга. Санки подбрасывало на обледенелых кочках, они мчались к подножию все быстрее. Мороз и солнце обжигали лицо. Левой рукой Фрэн натянула веревку, направляя санки к пушистому сугробу возле ограды игровой площадки. И подумала при этом, что вот они, простые радости жизни. Лучше не бывает.

В кои-то веки они явились вовремя. Фрэн даже не забыла положить в портфель Кэсси библиотечную книгу, коробку с обедом и сменку. Она отвела дочь в раздевалку, посадила на скамейку и начала стягивать с нее сапожки.

Миссис Генри уже пришла и развешивала на стене учебные пособия, изображавшие цифры. Даже стоя на столе, она дотягивалась до крючков с трудом. На ней были брюки из грубого материала, немного лоснящиеся, растянутые на коленях, и машинной вязки жакет с узорами, напоминавшими норвежские мотивы. Фрэн всегда подмечала, кто как одет. Это у нее профессиональное — после университета она проработала помощником в отделе моды одного женского журнала. Судя по всему, миссис Генри давно пора было сменить имидж.

— Давайте я вам помогу?

Смешно, но Фрэн боялась, что ее помощь отвергнут. Она с легкостью находила общий язык с модными фотографами, способными довести до слез взрослых мужиков, но перед миссис Генри тушевалась как шестилетка. Обычно она приводила дочь перед самым звонком. К тому времени вокруг учительницы уже толпились родители, и, похоже, она со всеми ними отлично ладила.

Удивленная миссис Генри обернулась:

— Правда? Буду вам благодарна. Кэсси, посиди пока. Возьми себе книжку и подожди остальных.

Кэсси против обыкновения послушалась с первого раза.

На обратном пути Фрэн тащила санки и выговаривала себе за то, что радуется как ребенок: «Подумаешь! И вообще, какой толк в зубрежке? Если бы не переезд, отдала бы Кэсси в штайнеровскую школу. Нет, ну надо же! Всего-то и сделала, что повесила таблицу умножения, а уже на седьмом небе от счастья. Как же, как же, ведь Маргарет Генри одарила улыбкой, назвала по имени!»

Фрэн глянула по сторонам, высматривая старика, жившего в доме на холме, но никого не увидела. Иногда, когда им случалось идти мимо, старик выходил навстречу. Заговаривал он редко, чаще просто махал рукой в знак приветствия. И лишь однажды подошел и протянул Кэсси конфету. Фрэн старалась не давать дочери конфет — от сахара никакой пользы, только лишний вес да испорченные зубы. Но старик так робел и так хотел их порадовать, что она только «спасибо» пробормотала. Кэсси мигом сунула слегка запыленную мятную карамельку в рот, зная, что при посторонних мама ничего не скажет. Когда же старик ушел, у Фрэн язык не повернулся велеть дочери выплюнуть конфету.

Она остановилась, глядя с холма вниз на воду — в надежде снова увидеть ту картину, что так заворожила ее. Особенно цветом. На островах нет ярких тонов: оливковая зелень, бурая земля, серая, стального цвета, морская вода. К тому же из-за вечных туманов краски кажутся приглушенными. Но сияние раннего утра все вдруг расцветило, оживило. Кипенно-белый снег. Резко очерченные силуэты деревьев. Вороны. Она представила их угловатыми, почти в кубистической манере. Казалось, птицы вытесаны из неподатливой черной древесины. И еще ярко-красное пятно — словно частичка солнца, алеющего над горизонтом.

Фрэн бросила санки у обочины и решила перейти поле, чтобы рассмотреть пятно поближе. С дороги на поле можно было попасть через ворота, однако из-за сугробов отворить ворота она не смогла, так что просто-напросто перелезла через них. Выложенная из камня стена, разделявшая поле на два участка, иногда прерывалась; в одну такую брешь запросто мог проехать трактор.

По мере приближения перспектива отодвигалась, но Фрэн это мало заботило: увиденный пейзаж прочно отпечатался у нее в мозгу. Она ожидала, что с ее появлением вороны взлетят, — ей хотелось увидеть их в полете. Хотелось посмотреть, как они удерживают в воздухе равновесие с помощью хвоста клином, чтобы потом точнее передать позы птиц на бумаге.

Целиком поглощенная волшебным пейзажем в отраженном солнечном свете, Фрэн оказалась на месте прежде, чем успела что-либо толком разглядеть. До сих пор она видела лишь силуэты и цвет. При ближайшем рассмотрении ярко-красное пятно оказалось шарфом. Серое пальто и белеющая плоть были не так заметны, припорошенные грязноватым снегом. Вороны обступили лицо и клевали — одного глаза уже не было.

Когда Фрэн только подошла, птицы взлетели, но теперь она стояла неподвижно, не в силах двинуться, и птицы вернулись. Несмотря на обезображенное лицо девушки, Фрэн узнала ее. И вдруг пронзительно закричала — так громко, что связки в горле болезненно напряглись. Она замахала руками, отгоняя птиц, — вороны взлетели и стали описывать круги.

Лежавшую в снегу девушку звали Кэтрин Росс. Вокруг ее шеи был туго затянут красный шарф, край которого на снегу казался лужей крови.