Глава двадцать четвертая
Наступила суббота. В школу не идти, но от этого не легче. Обычно по субботам Салли ездила в Леруик — на репетиции молодежного оркестра. Чаще всего отец ее подвозил, а после оставался у себя в кабинете — поработать. По крайней мере, так он говорил. Однако Салли не очень-то ему верила. По субботам мать затевала в доме уборку и стирку, кому охота болтаться у нее под ногами. Сегодня Салли проснулась с головокружением и какая-то чудная. Ночь прошла неспокойно — снилось всякое. Иногда она с тоской думала, что только во снах и живет. Сны… Все ненастоящее. Жизнь, выдуманная матерью, — церковь по воскресеньям, семейное чаепитие по вечерам, тишь, гладь, порядок — сплошное притворство. Салли подчинялась только затем, чтобы ее оставили в покое. Изображала из себя послушную дочь, однако временами желала, чтоб матери не стало. Вот и дружба с Кэтрин на деле обернулась вовсе не дружбой: Салли порой стоило неимоверных усилий сдержать обиду и зависть, готовые прорваться наружу. Иногда у нее возникало странное ощущение — она будто выпадала из реальности, смотрела на себя со стороны. Однажды Салли попыталась объяснить все это Кэтрин, но та ни слова не поняла.
За завтраком есть не хотелось. Салли видела, что отец с матерью тревожатся за нее, и это доставляло ей удовольствие. Хоть какое-то разнообразие. Когда она жаловалась на одноклассников, которые приставали к ней, обзывали, родители не воспринимали ее жалобы всерьез. «Не обращай внимания, — отмахивалась мать. — Брань на вороту не виснет».
— Может, пропустишь сегодня репетицию? — Мать складывала сковороды в раковину — отмачивать в мыльной воде. Даже по выходным они не засиживались после завтрака — как только все заканчивали есть, посуда со стола моментально убиралась. — Мне кажется, это запоздалый шок. Наверное, все-таки стоит показать тебя врачу. Оставайся-ка лучше дома.
Вот уж чего-чего, а этого Салли хотелось меньше всего.
— Да нет, я поеду. Хоть развеюсь.
Отец налил себе из чайника последнюю чашку чаю.
— А давай-ка со мной. У меня сегодня как раз обход береговой линии. Подышишь свежим воздухом, разомнешься. Глядишь, отвлечешься.
Салли не смогла найти предлог отказаться. Она чувствовала: отец действительно хочет, чтобы она составила ему компанию. Переодевшись в джинсы и старый свитер, она вышла на крыльцо, где стояли резиновые сапоги. Отец уже дожидался ее. Мать вынесла им флягу и пакет сэндвичей; когда они отъезжали, она помахала вслед. Салли видела, что матери не терпится остаться в доме одной — от них с отцом только беспорядок.
Ночью дождь закончился, стало гораздо теплее. Обманчивое обещание скорой весны. С переднего сидения высокого «лендровера» открывался вид на окрестные поля, те самые, на одном из которых нашли Кэтрин. Лента, ограждавшая место преступления, кое-где оторвалась. В небе над скалой парили и кувыркались вороны.
— Как она выглядела? — спросила Салли.
Отец понял ее, но ответил не сразу, долго подбирая слова. Салли ждала, что он скажет: мол, не стоит больше думать об этом, выкинь мысли об убийстве из головы.
— Как выглядела? Как мертвая. Я никогда раньше не видел мертвецов. Думаешь, что мертвые похожи на спящих, ан нет. Салли, не нужно больше думать про то, что произошло с Кэтрин там, на поле. Про птиц. Про то, о чем все болтают. Той Кэтрин уже не было. Задолго до того. — Он помолчал. — Понимаешь?
— Понимаю.
Раз в месяц Алекс обходил прибрежную полосу, выискивая прибитых волной к берегу мертвых птиц. Занимался он этим не в одиночку. На каждом острове прибрежная полоса была поделена на участки, закрепленные за обходчиками. Пит из Королевского общества защиты птиц, Пол, Роджер, добровольцы собирали статистические данные, дававшие представление о птичьей популяции острова. Так объяснял отец Салли, ведя «лендровер» вниз по узкой тропе к небольшой ферме. Она рада была отвлечься от грустных мыслей. Отцова страсть отчего-то успокаивала. Своей неизменностью. Но вот тропинка уперлась в свежевыбеленный дом, перед которым на натянутой бечевке сушились на ветру пеленки. Когда Салли с отцом выходили из машины, на крыльцо вышла молодая женщина — бросить зерно бродившим во дворе курам. Она помахала Алексу и скрылась за дверью.
— Недавно здесь обосновалась одна молодая пара, — сказал отец. — Переселенцы. Хорошо, что хоть кто-то в доме живет. А то он несколько лет пустовал, только на время праздников его сдавали туристам.
Салли удивило, что отец в курсе, знает о новых жильцах. Ей-то казалось, людей он вообще не замечал.
Отец повел ее мимо дома — на галечный пляж, круто ведущий к воде. Вдоль кромки прибоя тянулась гряда водорослей, намытая приливом, запах чувствовался даже на расстоянии.
— Наверняка найдем мертвых птиц в нефтяной пленке: недавно к северу отсюда был разлив. — Отец как будто рассуждал сам с собой.
Салли осторожно спускалась за ним к пляжу; в какой-то момент камень у нее под ногой качнулся и она потеряла равновесие. Отец обернулся и сильной рукой поддержал дочь за локоть — как раз вовремя. Салли опешила — так непривычно ей было его прикосновение. Отец никогда не обнимал ее, не гладил по голове, даже маленькую. Убедившись, что Салли твердо стоит на ногах, отец тут же отпустил локоть и, уставясь себе под ноги, двинулся дальше. И сразу же приметил совсем недавно погибшую морянку. Подняв утку с земли, он осторожно оттянул ей крыло, расправляя так, чтобы Салли увидела каждое перышко.
— Испачкалась в нефти, — сказал отец. — Не так чтобы очень, но ей хватило.
Салли молчала. Гибель морянки ее не трогала, но притворяться не хотелось. Она подошла ближе к воде — волны лизали подошвы сапог — и там дожидалась, пока отец закончит с птицей, бездумно обозревая серую водную гладь.
Отец тем временем уже удалялся. Когда она нагнала его, он держал еще одну мертвую птичью тушку.
— Кайра, — определил отец. Повернул птицу, ощупал кости крыльев. — Глянь-ка, совсем жира нет!
Салли ожидала, что он бросит птицу в захваченный им для этой цели черный мешок для мусора и они пойдут дальше. Но отец оседлал своего любимого конька, и пошло-поехало: изменение климата, таяние ледников, влияющих на популяции планктона и рыбы-иглы.
— Привычная пища морских птиц исчезает, — рассказывал он. — Прошлым летом тупики, краснозобые гагары, короткохвостые поморники даже не смогли вырастить потомство — не хватило еды.
Салли поняла, почему мать принимала эту его страсть в штыки. Он слишком увлечен своей работой. И проблемы, которые он решал, были одна другой глобальней. Разве мог он думать о них с матерью, когда все его помыслы направлены на спасение планеты? Даже жестокое убийство школьницы не шло ни в какое сравнение с экологическими проблемами мирового масштаба. Салли вспомнила, что Кэтрин собиралась взять у отца интервью. Как-то раз она услышала его выступление по местному радио, и он произвел на нее впечатление. А Кэтрин мало кто впечатлял. Салли была у подруги — они сидели в маленькой гостиной и делали уроки при включенном радио. Вдруг в радиопередаче зазвучал голос отца. Салли невольно загордилась: «Слышишь? Мой папа!»
Сейчас она уже не помнила, о чем отец тогда говорил. Может, о проблеме выбивания пастбищ — это было его пунктиком. И Кэтрин сказала: «Похоже, он верит во все это. И ему вроде как не все равно. Слушай, как думаешь, он согласится дать мне интервью?» Она загорелась — точь-в-точь как отец. Оживилась. И трудно представить, что так больше никогда не будет.
Отец как будто прочитал ее мысли:
— Скучаешь по ней? По Кэтрин-то?
Салли вспомнилось щемящее чувство одиночества, нахлынувшее там, на остановке, пока она ждала автобус.
— Да, — призналась она. — Очень.
— А я ее и не знал. Почти. Но было в ней что-то странное.
— Мне нравилась.
— Ты только не бойся, — неожиданно произнес отец. — Ничего плохого с тобой не случится — обещаю.
Мысль о том, что может случиться что-то плохое, пришла Салли в голову впервые.
— Слушай, пап, а Кэтрин брала у тебя интервью для своего проекта?
Наверно, нет, иначе она знала бы. Хотя, с другой стороны, Кэтрин делилась с ней далеко не всем.
Отец нахмурил лоб, задумавшись.
— Это для какого?
— Школьное задание, сообщение о Шетландах. Кэтрин вроде собиралась написать о своих впечатлениях. Как недавно приехавшая. И хотела расспросить тебя о твоей работе.
— Нет, — покачал он головой, — ни о чем таком она меня не расспрашивала.
По голосу отца Салли поняла, что тот с радостью ответил бы на любые вопросы и теперь жалел, что этому не суждено сбыться.
Роберт позвонил, когда они уже вернулись к машине. Салли сидела в салоне одна и переключала радиостанции, искала музыку поприличней. Отец решил заскочить на ферму — переговорить с той женщиной. Сказал, что раз новенькие проявили интерес к местной природе, попросит их поглядывать на прибрежную полосу — вдруг еще мертвых птиц прибьет. Отец направился к входной двери дома, Салли проводила его взглядом. Он открыл дверь без стука, снял сапоги и, оставив их на крыльце, вошел. Тогда-то Роберт и позвонил. Вовремя. Можно подумать, подсматривал за ней, карауля, пока она останется одна.
— Встретимся сегодня вечером?
— Не могу. — Салли устала врать родителям. Теперь, когда Кэтрин больше нет, прикрывать ее некому.
— А когда сможешь?
— Не знаю. Позвони на следующей неделе. Где-нибудь днем. Если вдруг буду на уроке, перезвоню. — Она хотела спросить, чем он занимается, поболтать о том о сем…
Но он сказал:
— Я выхожу в море, так что не знаю, когда получится.
И повесил трубку.
Отец вернулся через четверть часа — интересно, чем это он там занимался наедине с молодой женщиной? Салли, пока ждала, успела продрогнуть. Но осталась довольна собой — она не пошла у Роберта на поводу. Однако жалела, что они так ни о чем и не договорились.
Воскресным утром она отправилась с родителями в церковь — не смогла выдумать предлог, чтобы остаться дома. Пока родители молились за мир во всем мире, ее мысли были заняты Робертом Избистером. Ясное дело. Он вечно отвлекал, пробирался к ней в голову. Ну почему, почему она не согласилась на встречу сегодня? Почему не назначила конкретный день на следующей неделе? Священник произносил давно заученные фразы службы, и она вместе со всеми отвечала. Но занимало ее совсем другое. Ей вдруг стало интересно: а отец, в костюме, чисто выбритый, правда слушает проповедь или думает о чем-то своем? После службы, когда родители разговаривали в сторонке, священник подошел к ней и сочувственно потрепал по руке. Он был до того тучным, что при ходьбе натужно сопел.
— Понимаю, Салли, тебе сейчас нелегко. Если станет совсем тяжко, приходи. Ты знаешь, где я живу.
Салли, конечно, не стала говорить, что он будет последним человеком, которому она доверится. Лишь поблагодарила за участие. И поспешила выйти, дожидаясь родителей на улице.
Воскресный день протекал по заведенному порядку. После службы в церкви вся семья возвращалась домой и садилась обедать. Перед тем как отправиться в церковь, мать всегда ставила в духовку баранью ногу и заранее, чтобы потом не возиться, чистила картошку. Но сегодня, когда они уже сидели в машине и Салли думала о чем-то своем, мать вдруг предложила:
— А что, если пригласить на обед Росса? Наверняка ему одному в огромном доме неуютно. Еды у нас полно.
Салли пришла в ужас. Она представила, как мистер Росс сидит за столом у них в кухне, а мать, разделывая пережаренное мясо, достает соседа вопросами, сует свой нос в чужие дела.
— Думаю, сейчас не самое подходящее время, — произнес отец. — Пожалуй, компания ему будет в тягость. Должно пройти время.
Мать согласилась, и они сели за стол одни, как обычно.
Потом все расположились возле камина. Мать делала вид, что вяжет, а сама пялилась в телевизор — показывали подряд сразу несколько серий мыльной оперы. Мать всегда отзывалась о сериалах пренебрежительно, однако неизменно смотрела. Салли только что закончила мыть посуду. Отец сменил костюм на домашнюю одежду и читал. И тут зазвонил телефон. Отец встал, чтобы ответить, но мать отложила вязание:
— Сиди, сиди, я возьму — наверняка кто-то из родителей.
Мать любила говорить по телефону даже больше, чем смотреть ерунду по телевизору. С телефонной трубкой в руке она ощущала свою значимость. Беседуя с родителями учеников, принимала особый тон, успокаивающий и чуточку покровительственный. Однако на этот раз мать быстро вернулась, причем вид у нее был озадаченный.
— Это тебя, — сказала она мужу. — Тот самый следователь.