Глава 2

Исследовательская станция «Уилсон/Джордж»

Антарктический полуостров

Основной состав зимней экспедиции на станцию чуял приход весны. Температура редко поднималась выше минус двадцати градусов, постоянно дули ледяные ветры. Но на календаре в комнате отдыха росло число крестиков, которыми вычеркивали прошедшие дни, и после долгой зимы – люди с прошлого марта не видели солнца – это очень ободряло.

На самом пустынном материке планеты лишь несколько станций действуют круглый год, да и те обычно гораздо больше, чем «Уилсон/Джордж», они принадлежат коалициям американских университетов и получают гранты от Национального научного фонда. Даже летом, а здесь оно начинается в сентябре, в нескольких гофрированных домах на вбитых в лед сваях не бывает больше сорока человек.

В исследования глобального потепления непрерывным потоком хлынули деньги, поэтому решено было сделать зимовку круглогодичной. Это была первая попытка – и по всем статьям успешная. Здания выдержали самые сильные холода, а люди в основном чувствовали себя нормально. Один из них, Билл Харрис, астронавт НАСА, изучал влияние изоляции на человека – для будущего полета на Марс.

«Уи-Джи», как называл экипаж станции свое жилище, словно сошла со страниц фантастического комикса. Она стояла на берегу глубокого залива моря Беллинсгаузена, посреди полуострова, который, точно замерзший палец, тянулся к Южной Америке. Когда светит солнце, с холмов, у подножия которых стояла станция, в бинокль можно увидеть южный океан.

Центральное помещение, служившее комнатой отдыха и кают-компанией, окружали пять модулей, соединенных крытыми переходами, сконструированными так, чтобы раскачиваться от ветра. В особенно скверные дни кое-кому приходилось передвигаться на четвереньках. В модулях располагались лаборатории, склады и небольшие спальни, где летом спали по четверо. Все здания были выкрашены красной краской. С непрозрачными куполами и множеством стен сооружение в целом напоминало скопление расположенных в шахматном порядке бункеров.

Неподалеку – туда вела тщательно огороженная веревками тропа – располагалось сооружение из гофрированного металла, служившее гаражом для снегомобилей и снегоходов. Зимой погода, почти все время плохая, не позволяла пользоваться этими арктическими машинами. В сооружение подавалось отработанное тепло из главного здания, чтобы температура не упала ниже минус десяти и холод не повредил механизмы.

Основным метеорологическим оборудованием можно было управлять на расстоянии, так что в бессолнечные дни особой работы у людей не было. Билл Харрис занимался своим исследованием для НАСА, несколько человек использовали это время, чтобы закончить докторские диссертации, один писал роман.

Только Энди Гэнглу как будто нечем было заняться. В первое время по прибытии на станцию двадцативосьмилетний постдок из Университета штата Пенсильвания активно следил за запуском метеорологических воздушных шаров и вообще очень серьезно относился к изучению погоды. Но вскоре утратил всякий интерес к местной температуре. Он по-прежнему выполнял свои обязанности, но большую часть времени проводил в гараже или, когда позволяла погода, в одиночку отправлялся собирать «образцы», хотя никто не знал, что именно.

Из-за строгого кодекса невмешательства в личные дела, которого необходимо придерживаться в замкнутых изолированных группах, чтобы никто никому не досаждал, его не трогали. В тех нескольких случаях, когда обсуждали его поведение, не сочли, что у него развивается то, что психиатры называют «синдромом изоляции», а в команде – «пучеглазием». Самые его тяжелые формы связаны с галлюцинациями, представляющими собой симптом психического расстройства. Несколько сезонов назад датский исследователь лишился пальцев ног и кое-чего еще, потому что бегал голым вокруг своей базы на подветренной стороне полуострова. Говорили, что он все еще в Копенгагене в психиатрической клинике.

Нет, все решили, что у Энди нет «пучеглазия». Он просто мрачный одиночка, от которого остальным лучше держаться подальше.

– Доброе утро, – произнес Энди Гэнгл, входя в помещение для отдыха. Комнату заполнял запах жареного бекона из кухни-кафетерия.

Свет флуоресцентных ламп делал особенно заметной бледность Энди. Как и большинство мужчин на станции, он давно перестал бриться, и его темная борода резко выделялась на бледной коже.

Две женщины за пластиковым столом оторвались от завтрака, чтобы поздороваться, потом вернулись к еде. Грег Ламонт, номинальный глава станции, поздоровался с Энди, назвав его по имени.

– Метеорологи сказали, что это последний день ваших вылазок, если вы собирались еще выходить.

– Почему? – настороженно спросил Гэнгл. Он не любил, когда ему диктовали, чем он должен заниматься.

– Надвигается фронт, – ответил седовласый бывший хиппи, ставший ученым. – Тяжелый. Обложит половину Антарктиды.

Безгубый рот Гэнгла дернулся в искренней тревоге.

– Это не задержит наш отъезд?

– Судить слишком рано, но не исключено.

Энди кивнул – не в знак понимания, а с отсутствующим видом, как будто приводя в порядок мысли. Он пошел к кухне.

– Как спалось? – спросила Джина Александер. Эта женщина сорока с чем-то лет после развода отправилась из штата Мэн в Антарктиду, чтобы, как она выразилась, «быть подальше от этой крысы и его новой маленькой мисс Совершенное Тело». Она не исследователь, но ее наняли для того, чтобы на «Уи-Джи» все шло нормально.

– Как и накануне, – ответил Энди, наполняя чашку из электрического стального кофейника.

– Рада слышать. Как тебе приготовить яйца?

Он взглянул на нее почти свирепо.

– Как обычно, жидкие и холодные.

Она не знала, как это воспринять. Обычно Энди говорил «всмятку», а потом забирал еду и кофе и ел в своей комнате. Джина укоризненно усмехнулась.

– Парень, сегодня ты просто солнце ясное!

Он наклонился к ней, чтобы остальные не услышали, и тихо сказал:

– Джина, осталась всего неделя до того, как мы сможем отсюда убраться, так что давай мой чертов завтрак и оставь комментарии при себе. Ладно?

Джина не привыкла отступать (спросите ее бывшего) и подалась к нему так, что их лица разделяло всего несколько дюймов:

– Тогда сделай себе одолжение, милый: смотри, как я готовлю, а то не удержусь и плюну тебе в жратву.

– Вероятно, это только улучшит гнусь. – Энди выпрямился и сморщился, на миг задумавшись. – Плюс? Нет, черт побери! Испортит? Вкус. Да, точно. Вероятно, это улучшит вкус.

Не понимая, что с ним такое, Джина на всякий случай рассмеялась.

– Солнышко, ругаться нужно чуть живей!

Энди схватил с прилавка несколько протеиновых батончиков и вышел из комнаты, нахохлившись как стервятник. Уши его горели от прощальных слов Джины: «Пучеглазый болван!»

«Семь дней, Энди, – сказал он себе по дороге к себе в комнату. – Продержись еще семь дней и навсегда расстанешься с этими тупицами».

Сорок минут спустя закутанный в шесть слоев одежды Энди набрал свое имя на интерактивной панели рядом с холодным замком и прошел через герметически изолированную дверь. Разница температур внутри станции и в небольшой прихожей, ведущей к выходу, была больше тридцати градусов. Дыхание Гэнгла превратилось в облако, густое, как лондонский туман, а холодный воздух с каждым вдохом словно резал легкие. Энди несколько минут подождал, поправляя одежду и надевая очки. И хотя на Антарктическом полуострове относительно тепло по сравнению с остальным материком, все равно за несколько минут можно обморозиться.

В конечном счете никакой теплой одежды не хватит, чтобы победить здешний холод. Утрата тепла неизбежна, а при ветре – неотвратима. Начинается с внешних участков – носа, пальцев рук и ног, потом захватывает все более глубокие участки, по мере того как тело отключает свои функции, пытаясь сберечь внутреннее тепло. Тому, кто столкнется с такими температурными крайностями, не поможет сила воли. Боль невозможно просто переупрямить. Антарктика для человека пагубна, как космический вакуум.

Поверх перчаток Энди надел неуклюжие варежки, и потому потребовались обе руки, чтобы повернуть дверную ручку. На него обрушился настоящий холод. Нужно несколько секунд, чтобы воздух, задержавшийся под одеждой, вступил в бой со свирепым противником. Энди вздрогнул и поскорее свернул за угол, который защищал от ветра. Спускаясь по лестнице на каменистую почву, он держался за перила. Ветер сегодня был не очень сильный – баллов десять – и он был благодарен за это.

Он подхватил пятифутовый отрезок металлической трубы диаметром в пятидесятицентовую монету и двинулся вперед.

Бледная кайма, очертившая горизонт, обещала солнце, однако оно должно было появиться лишь через несколько недель; впрочем, света уже хватало, чтобы не пользоваться фонарем на шлеме. Подошвы его сапог-«луноходов» гнулись плохо, и это затрудняло ходьбу, а рельеф не облегчал задачу. Эта часть Антарктического полуострова имела вулканическое происхождение, и с последнего извержения прошло слишком мало времени, чтобы ветер и снег сделали поверхность ровной, как на вводном инструктаже.

Во время начального инструктажа он научился еще одному – никогда не потеть, находясь снаружи. По иронии судьбы пот – кратчайший путь к гипотермии, потому что когда физические усилия раскрывают поры тела, организм теряет тепло быстрее. Поэтому Энди потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до района поисков. Если Грег Ламонт не обманывал и это была последняя возможность выйти наружу, то, чувствовал Гэнгл, это – лучшее место. Ближе к берегу, чем то, где он сделал открытие, но на одной линии с невысоким хребтом, дающим хоть какое-то укрытие. Следующие два часа он ходил туда-сюда, осматривая поверхность. Когда попадалось что-то перспективное, он трубой расчищал лед и снег или убирал камни. Работа не требовала рассуждений (к такой он был особенно хорошо приспособлен), и время проходило быстро. Единственное, что отвлекало Энди, – периодическая необходимость несколько минут побегать кругами. Но Энди останавливался раньше, чем начинал потеть; три шарфа, которыми он закутал рот и нос, насквозь промерзли от его дыхания. Он перевязал их так, чтобы лед оказался за головой.

Он полагал, что пора прекратить поиски. Несколько мгновений он разглядывал далекий океан, гадая, какие тайны тот скрывает под ледяной поверхностью, потом повернул назад к «Уилсон/Джорджу», неся трубу на плече, как посох бродяги.

Энди Гэнгл сделал величайшее в своей жизни открытие. И был доволен. Если там есть другие, пусть их отыскивает кто-нибудь еще, а он остаток жизни будет купаться в роскоши, о которой и мечтать не мог.