После смерти Фрейда в 1939 г. и вплоть до настоящего времени все более и более очевидным становится рост сопротивления психоанализу. Усиление власти психиатрии, последовавшее за расширением психиатрических служб в военное время, по сути, стимулировало свободное хождение терминологии, первоначально имевшей психоаналитическое значение. Но данному несмелому принятию фрейдовских концепций противостоял начавшийся после войны «мертвый сезон» в медицинской психологии, когда старые формы неаналитической терапии были реанимированы, прикрыты самыми неубедительными теоретическими одеяниями и представлены не очень проницательной психологической общественности как новые и важные творения.

Однако внедисциплинарные формы сопротивления всегда менее важны, чем возникающие внутри самого психоанализа. Время от времени объявляется о новых разработках, которые при ближайшем рассмотрении оказываются либо перефразированием теорий предсознательного функционирования, либо новыми теориями бессознательного функционирования, в формулировках которых первоначальная терминология Фрейда теряет большую часть своего значения. В последнем случае иногда трудно «отделить зерно от плевел» – ценность новой формулировки может быть оценена только после болезненного применения к ней психоаналитических дисциплин, которые Фрейд использовал для проверки собственных теоретических выводов.

С намерением оживить интерес к данным фундаментальным дисциплинам на конференции европейских психоаналитиков, состоявшейся в Амстердаме в мае 1947 г., было представлено в несколько более сжатой форме изложение настоящей статьи о фундаментальных психических концепциях. Потом статья была опубликована в «Psychoanalytic Quarterly», Нью-Йорк, том XVII, номер 4 за 1947 г. и перепечатывается здесь в полном варианте с дополнительными сносками и библиографическим комментарием. Я признателен д-ру Раймонду Госселину, редактору «Psychoanalytic Quarterly», за разрешение воспроизвести данную статью в полном варианте.

Эдвард Гловер

 

Основным утверждением настоящей работы является то, что фундаментальные концепции, на которых основывается психоаналитическая теория, могут и должны быть использованы в качестве дисциплины для контроля любых гипотетических реконструкций психического развития и любых этиологических теорий, которые не могут быть проверены клиническим психоанализом напрямую. А поскольку клинический анализ невозможен прежде, чем младенец будет в состоянии понимать смысл устной интерпретации, то это значит, что любые теории и реконструкции, затрагивающие, по крайней мере, первые два года жизни, должны быть предметом исследования данной дисциплины. Другими словами, фундаментальные психоаналитические концепции могут действовать как инструменты исследования, ввиду отсутствия более непосредственных клинических критериев они позволяют нам проверять новые теории.

В принципе фундаментальная психоаналитическая концепция не поддается дальнейшей редукции, является необходимой для развития аналитической теории и в такой мере является «idee fixe». Часто говорят, что Фрейд был готов менять свои формулировки, когда эмпирическая необходимость требовала изменений. Однако хотя это было правдой в отношении некоторых элементов клинической теории, по моему мнению, это не относилось к его фундаментальным концепциям, за которые он держался изо всех сил и без которых, на самом деле, было бы невозможно установить разумное общение между двумя психоаналитиками.

Простейшими примерами фундаментальных концепций являются: в динамическом смысле – концепция инстинктивной энергии, в структурном смысле – концепция следов памяти, а в экономическом смысле – подвижность зарядов инстинктивной энергии.

На концепции инстинктивной энергии основывается вся теория психической деятельности, на концепции следа памяти строится вся теория психической структуры, на концепции подвижности основывается вся теория психической экономии.

Если данные утверждения могут показаться слишком элементарными, чтобы нуждаться в повторении, то я бы указал на то, что с помощью данных трех фундаментальных концепций мы можем адекватно реконструировать состояние психической деятельности на самых ранних постнатальных стадиях развития. Постулировав, таким образом, существование психического аппарата с его сенсорным и двигательным окончаниями, соединенными соответственно с центростремительными и центробежными каналами, мы можем говорить затем о центральном пути, по которому инстинктивные заряды перемещаются и тем самым активируют и реактивируют первичные следы памяти. Данные следы памяти являются психическими записями перцептивных переживаний, вызванных сенсорной стимуляцией любого происхождения. Используя еще одну базовую концепцию – концепцию аффекта — мы можем установить связь между состоянием чувств младенца и колебаниями в количестве и качестве инстинктивных зарядов, которые вызывают немодифицированный аффект. Какой бы простой ни показалась данная реконструкция, она, тем не менее, является совершенно адекватным описанием первых стадий психической жизни. Другими словами, деятельность психики на самых ранних этапах лучше всего может быть описана в терминах движения зарядов энергии и вариациях аффекта. Ибо, хотя след памяти является базой для психической структуры, в данный период невозможно говорить об организации Эго или идти далее концепции систем следов памяти.

Необходимость переоценить наши фундаментальные концепции была навязана нам некоторыми недавними попытками гипотетических реконструкций ранней психической жизни – реконструкций, постулирующих существование во второй четверти первого года жизни, т. е. с третьего по шестой месяц, дифференцированных систем Эго, включая систему Супер-Эго, высокоразвитых психических механизмов, сложных фантазийных образований и «центральной позиции», тесно связанной с истинной генитальной эдиповой ситуацией. Данная позиция, как утверждается, связана с характерными депрессивными аффектами и не только доминирует, но и определяет любое дальнейшее – и нормальное, и ненормальное – развитие. Но даже если бы такие реконструкции не выдвигались, я бы все равно настаивал на том, что мы должны еще раз тщательно рассмотреть концептуальный переход между, с одной стороны, фундаментальными формулировками, подходящими для описания первичного психического функционирования и, с другой стороны, определениями организованных психических действий. Ибо пока данный концептуальный переход не произведен правильно шаг за шагом, могут оставаться всякого рода лазейки для ошибок, противоречий и несоответствий. Игра стоит свеч, ибо если мы сумеем осуществить такой переход безошибочно, то мы сможем делать достаточно адекватные реконструкции для описания чуть более сложных стадий развития, существование которых, тем не менее, все еще не может быть проверено никаким прямым анализом. Другими словами, развитие психических концепций вызывается возрастающей сложностью психики ребенка и является мерой такой сложности.

Возвращаясь к нашим первичным концепциям, а особенно к подвижности инстинктивных зарядов, мы обнаруживаем, что, объединяя динамический, экономический и (элементарный) структурный подходы, мы приходим к еще одной фундаментальной концепции – концепции психического механизма. И нам сразу предоставляется возможность указать, каковы должны быть самые ранние такие механизмы. Данный шаг не является чисто теоретическим. Изучение процессов памяти и формирования сновидений показывает, что за наделением (investment) следов памяти зарядами энергии рано или поздно следует отнятие катексиса, кроме весьма необычных состояний, например при вытеснении дериватов инстинктов. Данные перемещения согласуются с колебаниями инстинкта, что также выражается в колебании аффекта. Коррелируя далее отнятие катексиса с фрустрацией инстинкта, мы можем установить принцип психической регрессии, подразумевая, что когда психическая энергия отнята от психического представления (фундаментальная концепция, связывающая инстинктивную энергию с осознанием) фрустрированного инстинкта, то она возвращается по своему первоначальному пути следования. Мы можем отсюда признать регрессию в качестве первичного механизма, и данный факт мы в любом случае могли бы установить из того обстоятельства, что в первые шесть месяцев жизни младенец в основном спит. Если угодно, то в данный момент мы можем связать рабочую концепцию психического аппарата с еще одной нередуцируемой концепцией – концепцией Ид, ибо, как показала более поздняя работа Фрейда, регрессия направлена всегда к Ид; такой взгляд проливает определенно больше света, чем предшествовавшая и более ограниченная концепция регрессии, происходящей внутри психического аппарата, т. е. в направлении от моторного к сенсорному окончанию такого аппарата.

Можно видеть, что, говоря о регрессии, я использовал квалифицирующий термин первичный. Данное слово должно употребляться только с величайшей осторожностью. Все же данный термин незаменим по следующим причинам. Хотя мы не можем редуцировать понятие механизма до более простых элементов, мы должны постулировать некоторые врожденные тенденции, передаваемые через Ид, которые ведут к развитию механизмов. Другими словами, мы должны признать, что, кажется, существует определенный порядок развития любого отдельного механизма. Но, хотя попытки свести концепцию механизма к понятиям тенденций не служат никакой полезной цели, мы обязаны найти некий способ выразить тот факт, что механизмы действительно становятся более сложными. И мы можем обозначить данный развитийный (временной) фактор, используя квалифицирующий термин первичный. Это согласуется с теорией течения развития от простого к сложному, или, говоря клинически, с установленным фактом, что психика ребенка действительно развивается. Несомненно, важно, что в попытке описать такое развитие и различить его ранние и последующие стадии слово первичный было настоящей находкой. Обратите внимание на использование терминов первичный процесс, первичный аффект, первичный садизм, первичная идентификация, первичный нарциссизм или, опять же, рискуя в данном случае спутать различные структурные концепции, примитивное (или первичное) Эго. Весьма интересно, что одним из нескольких изменений, внесенных Фрейдом в свои более фундаментальные идеи, было постулирование им первичного мазохизма. Короче говоря, использование термина «первичный» обусловлено необходимостью описать стадии функционирования в тот период, когда психическая структура является элементарной, зачаточной, недоразвитой (rudimentary), когда, на самом деле, мы можем говорить с уверенностью только о действии энергии в строго ограниченном диапазоне катексиса. В данный период самыми эффективными способами контроля импульса является, во-первых, регрессия по направлению к Ид, во-вторых, отражение и обращение инстинкта на себя, и, в-третьих, мобилизация других интересов, которые либо сдерживают активность фрустрируемого заряда, либо обеспечивают компенсаторное удовлетворение фрустрации. Из данных трех примитивных способов (или действий энергии) второй и третий представляют собой попытки пассивной и активной адаптации соответственно. «Отражение» подразумевает, что, хотя младенец в практических целях не знает различий между «self» и «not-self», фрустрированный импульс к (на взгляд наблюдателя) объекту стремится, тем не менее, найти удовлетворение в (на взгляд наблюдателя) «self». Другими словами, на ранних стадиях психического функционирования цель инстинкта не зависит от распознавания его объекта. «Обращение» же подразумевает более конкретно, что некоторые импульсы, активные в своих целях, при фрустрации имеют тенденцию устанавливать пассивную цель. Мобилизация других интересов является основанием для так называемого контркатексиса – процесса придания заряда противоположным интересам. Если любые такие движения не могут уменьшить напряжение инстинкта, то в целях защиты активизируется механизм регрессии. Только когда много позже Эго четко дифференцируется от своих внешних объектов, данные первичные способы или действия могут получить структурное значение.

Концепция первичных динамических фаз функционирования, т. е. функционирования в тот период, когда психическая структура является элементарной, уже подразумевалась в работе Фрейда о вытеснении. Правда, он не считал вытеснение одним из самых ранних механизмов защиты и утверждал, что оно включает строгое разграничение между сознательными и бессознательными системами. Тем не менее, он описал две фазы данного процесса, а именно: первичное вытеснение и фактическое вытеснение (или вытеснение как таковое). При первичном вытеснении речь не идет об отнятии катексиса от предсознательной системы. Аффект (тревога), вызванный бессознательным катексисом, просто мобилизует контркатексис. Вытеснение же как таковое подразумевает еще и длительное отнятие катексиса от дериватов бессознательных импульсов, находящихся в организованной предсознательной системе. Естественно, что при анализе невротического симптома данные две фазы каждого конкретного акта вытеснения могут наблюдаться в прямой последовательности. Но фазы механизмов не появляются, так сказать, за одну ночь. В генетическом отношении они указывают на существование ранних и последующих стадий инфантильного психического функционирования и предполагают, что первичное вытеснение само является функциональным паттерном, образовавшимся после неоднократного переживания воздействия противоположных интересов в состояниях фрустрации. Имеет некоторое значение и то, что при ухаживании за младенцами родители бесконечно используют системы контркатексис а, когда стараются отвлечь внимание плачущего ребенка, предлагая ему погремушку или строя гримасы, что, по сути, вместе с встряской, шлепками и умыванием, является старейшей формой шоковой терапии. Действительно, если бы я мог на момент отклониться в сторону и проиллюстрировать клинические преимущества применения фундаментальных концепций как метода исследования, то я бы отметил, что гармонизирующий эффект шоковой терапии лучше всего может быть понят через его выражение в психоаналитических терминах контркатексиса.

Но исследование вытеснения важно и в другом отношении. В своих статьях по метапсихологии Фрейд указал, что существование предсознательной системы зависит от развития словесных представлений (wordpresentations), отличающихся от предметных представлений (thing presentations). Проводя данное фундаментальное различие, Фрейд дал нам, по крайней мере, один стандарт, который может руководить нашими попытками гипотетических реконструкций. Он указал фиксированный момент времени, от которого мы можем двигаться либо вперед, либо назад. Данный фиксированный момент – это организация слуховых впечатлений, которая высвобождает силу речи. Но, хотя есть основания предполагать, что смысл слов осознается до начала эффективного использования слов, обоснованно также предположить, что эффективная организация предсознательного начинается вслед за развитием речи, когда вторичный процесс начинает связывать или замедлять более подвижные энергии и катексисы бессознательного.

Разделение первичного и вторичного процессов является, конечно, фундаментальным, и мне нет необходимости излагать здесь различия между двумя способами психического функционирования, характеризующими конкретно истинную бессознательную деятельность и предсознательную систему. Вопрос в периоде, когда вторичные процессы становятся организованными, ибо они, очевидно, не могут осуществлять свои связывающие функции (от чего, в конечном счете, зависит успех рационального размышления или осмысления реальности), пока не станут организованными. То, что они накладываются друг на друга, не оспаривается. Анна Фрейд установила, что младенец в состоянии понимать смысл, выраженный простыми словами, которые он слышит, за шесть месяцев до того, как сам сможет употреблять такие слова. И конечно, как показывает случай Хелен Келлер и как в любом случае мы могли бы заключить из изучения сенсорных процессов, визуального мышления и моторной активности, другие и более примитивные способы психической взаимосвязи также играют роль в развитии вторичных процессов. Но развитийное наложение данных двух систем не означает, что в ранние периоды такого наложения в динамическом смысле действуют вторичные процессы. Большая путаница с определением периода эффективного действия вторичных процессов возникает из-за склонности рассматривать некоторые формы игровой деятельности младенца как истинные вторичные процессы. Дело в том, что, как показывает изучение образования символов и символической игры, многие явно вторичные представления являются активными дериватами бессознательной системы (или управляются ею). Из этого следует, что, хотя младенец понимает речь до того, как может ее использовать, употребление речи вместе с установлением связи между слуховыми представлениями и моторной активностью (поведением) знаменует период, когда предсознательные процессы эффективно связывают бессознательный катексис. Другими словами, развитие речи дает нам надежный временной указатель на ранние фазы развития. Мы можем заключить, что с развитием речи первичная динамическая фаза психического функционирования начинает приближаться к своему завершению.

Возвратимся к проблеме реконструкции. Я убежден, что одной из главных причин неточных реконструкций является пренебрежение наблюдателя (наблюдателей) первоначальной метапсихологией Фрейда, т. е. его описанием психического аппарата в терминах систем БСЗ, ПСЗ и СЗ, и почти исключительное внимание к его последующим описаниям психики в терминах отношений и образований Эго. Правда, со временем Фрейд был вынужден прояснить отношение бессознательного Эго к инстинкту, к вытесненному и к тестированию реальности и тем самым создал свою трехчастную систему из Ид, Эго и Супер-Эго. Но у него не было намерения, чтобы последующая система структурной дифференциации заменила его изначальные формулировки в отношении функционирования психического аппарата. Это полностью противоречило бы духу и цели его метапсихологических формулировок. Фактом остается, однако, то, что его поздние структурные дифференциации открыли дорогу всякого рода непониманию характера раннего психического развития. Действительно, когда мы сталкиваемся с описаниями Супер-Эго, существующего якобы в первой половине первого года жизни, то невозможно удержаться от подозрения, что данная реконструкция была сделана, исходя из ошибочной посылки о том конкретно, что организация структур Эго и Супер-Эго должна начинаться вскоре после рождения. Другими словами, во всех спекулятивных реконструкциях, упомянутых мной, идея Супер-Эго рассматривается, как если бы она являлась фундаментальной психической концепцией, как если бы она была допущением или постулатом, на котором можно строить теорию развития. Напротив, концепция Супер-Эго сначала и до конца является клинической концепцией. Она основывалась на клиническом анализе и сохраняется во всех клинических коннотациях. Следует тщательно различать описания Супер-Эго и теории его происхождения. Ее положение теоретически было исчерпывающе обозначено Фрейдом, когда он описал Супер-Эго как дифференциацию в Эго. Позволю себе сделать паузу и вывести мораль: говоря о самых ранних стадиях психического развития, мы должны использовать только первичные концепции, а не определения, сформулированные, чтобы соответствовать более сложным фактам, наблюдаемым при последующем развитии.

Обращаясь еще раз к теме механизмов, мы можем сказать, что концепция первичного механизма имеет почти такой же статус, как и фундаментальная психическая концепция. Продолжать, не затронув ее, мы определенно не можем. Тем не менее, она развивается на основе фундаментальной концепции и может быть связана с последующими определениями и описаниями, основанными на клиническом опыте. Мы можем далее сказать, что данная концепция первичного динамического функционирования должна определять наши теории психической экономии от рождения и до периода, когда речь достаточно разовьется, чтобы обеспечить постоянную основу вторичных процессов. Фактически мы вынуждены различать между зачаточной (embryonic) фазой психического развития и фазой, когда организованное психическое функционирование может непосредственно наблюдаться с помощью техники психоанализа. Действительно, непосредственный факт того, что психоаналитическая техника не может быть применена, по крайней мере, до возраста двух лет, сам по себе является признаком, что данное выделение зачаточной фазы оправданно.

Но различение между зачаточными стадиями механизмов и фазой их окончательной организации не может быть установлено, исходя из одного лишь временного фактора, полезного тем, что позволяет нам отслеживать фазы развития. Тем самым мы вынуждены применить к данной проблеме структурный подход. Это на самом деле самый жесткий из всех метапсихологических подходов, и он, следовательно, более других имеет тенденцию приводить к ошибкам при психической реконструкции. Но прежде всего мы должны установить некоторые переходные формы концепции, перекрывающей разрыв между фундаментальными идеями структуры, т. е. развитием систем следов памяти (пси-системы Фрейда), и концепцией Эго. Более всего мы должны избавиться от запутывающего термина «примитивное Эго» с его подразумеваемой идеей единой структуры. Термин «примитивное Эго» имеет не намного больше теоретической и клинической ценности, чем термин «psycho». Ранее во многих работах я выдвигал предположение, что данный разрыв в наших структурных концепциях может быть преодолен принятием ядерной теории формирования Эго, согласно которой пси-системы, ассоциируемые с конкретными компонентами либидинозных инстинктов и реактивными (агрессивными) инстинктами, которыми они сопровождаются, синтезируются в ядерные формирования Эго; и я не намерен здесь обсуждать данную теорию более подробно. Но очевидно, что переход от раннего и в основном динамического функционирования психического аппарата к функционированию психических структур (mental institutions) делает необходимым введение концепций Эго. А это, в свою очередь, включает признание границ Эго, различение между Эго и объектами его инстинктов, а также между нарциссическим и реалистическим Эго. В данной связи необходимо высказать два соображения: во-первых, все термины, выводимые из структурной точки зрения и имеющие для нее существенное значение, находятся не в одной категории с фундаментальными концепциями. Они относятся к более поздним фазам развития, а не к адекватно описываемым фундаментальными концепциями. Во-вторых, термины, используемые для описания даже самых примитивных форм Эго, таких, как так называемое «телесное Эго», относятся исключительно к психическим структурам. Взаимосвязь между телом и разумом, между сомой и душой была адекватно выражена Фрейдом в его «пограничной (boundary)» концепции инстинкта через постулирование сенсорного и моторного концов психического аппарата. Термин «телесное Эго», хотя и удобен для описательных целей и является полезным напоминанием о происхождении Эго, приводит к разного рода неправильным представлениям, таким, как понятие «внутренние объекты», получившее широкое хождение среди верящих в существование во вторую четверть первого года жизни «центральной депрессивной позиции», которое, по их мнению, практически заменило фрейдовские концепции нарциссизма и аутоэротизма. Говоря метапсихологически, «внутренний объект» (internal object) является мифом, так же как, по моему мнению, и «частичный объект» (part object). Частичный объект – это взгляд объекта (наблюдателя) на объект. Объект – это то, на чем цель инстинкта получает свое удовлетворение. Совершенно правильно будет говорить о частичных (component) импульсах, или о задержанных в отношении цели импульсах, о частичном вытеснении и, как следствие, об объекте частичного, либо задержанного в отношении к цели, либо частично вытесненного импульса. Похожим образом мы можем говорить о состоянии первичной идентификации, при котором Эго и объект не дифференцированы. А использование терминов «частичный объект» и «внутренний объект» вызывается неряшливым мышлением и неспособностью различить между «внутренним» в телесном смысле и «Имаго» в психическом смысле. Оно также включает смешение метапсихологических концепций с продуктами (дериватами) бессознательной фантазии. Без сомнений, к тому моменту, когда младенец способен к воображению, у него имеется всякого рода простые фантазии про то, что происходит в его теле. И многие из них подвергаются вытеснению. Но это не оправдывает внедрения в метапсихологию терминов «частичный объект» и «внутренний объект».

Ценность структурных терминов для реконструкции можно проиллюстрировать, сославшись на механизм проекции. В своих первичных динамических и экономических аспектах проекция может быть адекватно описана как движение катексиса, схожее с движениями, вызывающими в сновидческой жизни галлюцинаторные визуальные образы. Но чтобы понять «проекцию как таковую» (или действительную проекцию), мы должны допустить, что различение между Эго и объектом уже установилось. «Проекция как таковая» зависит от регрессии, стирающей определенные аспекты уже установившегося различения между Эго и объектом. Следовательно, полное экономическое функционирование механизма не может существовать до тех пор, пока динамические движения энергии, наконец, не соединятся со структурными единицами Эго. И мы можем рискнуть предположить, что организация Эго не произойдет, пока психика в основном управляется первичными процессами, иначе говоря, до организации речи и развития предсознательной системы. К тому же это проистекает из изучения образования символов и так называемого символического мышления.

Установив роль, которую играют структурные концепции в объяснении и описании развития механизмов, мы должны вернуться и рассмотреть, насколько наше знание экономического функционирования, в частности распределения инстинктивных зарядов, воздействует на структурные, или Эго-кониепции. Для этого нам лучше всего рассмотреть концепцию интроекции

Мне хорошо известно, что нет общего согласия относительно точного значения термина «интроекция», а также что термины «интроекция» и «идентификация» часто употребляются, как если бы они были взаимозаменяемыми. Кстати, такое отсутствие согласия, что хорошо показал Фоулкс в своем обзоре данного предмета, указывает на необходимость тщательно сравнить эти термины, прежде чем использовать их в интересах реконструкции. Я предположил бы, однако, что развитийные аспекты интроекции (или идентификации) могут быть поняты только при рассмотрении их на трех различных уровнях: (1) с точки зрения фундаментального психического функционирования, (2) с точки зрения зачаточной или первичной динамической фазы развития и (3) с точки зрения организованного функционирования, подразумевающего существование четко определенных структурных отношений.

С точки зрения фундаментального функционирования, мы можем видеть, что проекция может быть прослежена в обратном порядке до регрессивных действий, а интроекция – до прогрессивных (развитийных) действий инстинктивной энергии, происходящих соответственно во время сна или бодрствования. В первом случае диапазон психического аппарата сужается, а следы памяти снова редуцируются до своих перцептивных элементов; во втором случае диапазон психического аппарата расширяется, и становятся возможными все более сложные действия катексиса (интрапсихические действия).

Здесь мы можем дать определение того, что Фрейд называл первичной идентификацией. Это больше реконструкция, чем фундаментальная концепция, или даже скорее состояние психики, чем механизм. Она представляет то, что, по мнению наблюдателя, является отношением нарциссического младенца, к тому, что наблюдателю известно как объекты данного младенца. Когда мы говорим, что в начале младенец не имеет фиксированного опознавания различия между «self» и «not-self», то подразумеваем, что действие либидинозных и агрессивных энергий (катексисов) происходит между разными точками в первичной нарциссической системе организации, основанной на примордиальных (зачаточных. – Прим. пер.) следах памяти. Ни больше, ни меньше. Не может быть постулирована организованная структура в смысле дифференциации эго-объект или дифференциации Эго – Супер-Эго, если, конечно, мы не примем концепцию элементарных (rudimentary) ядер Эго, а в таком случае мы не сможем говорить о «центральных» психических «позициях» в первые месяцы жизни. Несоразмерность между доминирующей субъект-объектной идентичностью и немощной регулирующей силой ядра Эго слишком велика.

Так вот, считаем ли мы интроекцию и идентификацию смежными, либо рассматриваем в качестве ранней и поздней фазы одного и того же механизма, либо считаем их в целом разными механизмами, но их самые ранние фазы возникают из недифференцированного состояния первичной идентификации, и усиливаются частыми и продолжительными регрессиями к первичной идентификации, случающимися в младенческой жизни. И здесь я напомню вам, что младенец спит большую часть суток. Как бы мы ни называли данный механизм, его функция по сути динамическая, а именно заключается в перераспределении катексисов. Как подразумевает Фенихель в своей работе об инстинктивных компонентах интроекции, это превратности инстинкта. Это еще и поворот в сторону от регрессии и проекции. Так же как регрессия, обращение и отражение инстинкта – это феномены фрустрации, действующие вначале без организации Эго. Данный взгляд соответствует определению, данному Фоулком, который описывает интроекцию как деятельность, а идентификацию – как более-менее статичный термин, касающийся формы Эго.

Повторим: появление младенца из первичной идентификации – состояния, в котором (с точки зрения наблюдателя) субъект и объект одновременно ассоциируются с одним и тем же аффектом, – возвещает о первичной динамической фазе интроекции. Сколько продлится данная фаза, мы рассмотрим чуть позже, но она явно заканчивается с развитием настоящей структуры Эго. А Эго, или, как я предпочитаю говорить, ядра Эго, не могут сформироваться прежде, чем будет установлена дифференциация объектов. И Эго не может расшириться, пока объекты не будут оставлены. Говоря проще, влияние интроекции на структурное развитие не может быть осуществлено до того, как объект был найден и после длительного периода тщетных преследований или реального использования, в конце концов, потерян. Столкнувшись с необходимостью преодоления травмы от потери объекта, Эго, или, как я предпочел бы назвать, конкретное заинтересованное ядро Эго, с помощью регрессии реактивирует ту фазу, на которой оно в аффективном переживании было неразрывно связано со своим объектом. Имаго объекта приобретает и оставляет за собой, таким образом, статус системы Эго. По мере того как сменяется психобиологическая череда объектов инфантильных компонентов инстинктов (а, в свою очередь, каждый объект оставляется или соответствующий импульс вытесняется), структура Эго развивается за счет интроекции. Короче говоря, исходная динамическая и компенсаторная функции интроекции используются слабой системой Эго для собственного усиления.

Что касается отношения интроекции к собственно идентификации – например, проистекает ли идентификация полностью или частично из интроекции или возникает независимо на стадии первичной идентификации, – то я бы предложил не углубляться в данный вопрос, отметив только, что обсуждение подобных проблем должно определяться некоторыми фундаментальными соображениями. В частности, мы должны признать психобиологическую необходимость того, что некоторые составляющие импульса к объектам могут быть оставлены без полного отказа от всех других компонентов и без обременения тем самым Эго фиксированной интроекцией. Ибо, как мы знаем из клинического опыта, интроекция мешает, равно как и помогает, адаптации. Характеристикой структурной интроекции является ее ригидность. Адаптация требует таких отношений к объектам, которые были бы достаточно стабильными, но не неизменными. Идентификация удовлетворяет данному условию. В самом деле, мы часто бойко рассуждаем об анализировании интроекции, когда фактически просто раскрываем ранние идентификации. Из чего можно заключить, что я выступаю за придание разного значения и функций концепциям интроекции и идентификации.

Непосредственно же меня интересуют более фундаментальные проблемы: во-первых, на какой стадии или в какой период развития мы можем с полным основанием допустить существование структурных изменений как следствие интроекции? И, во-вторых, когда мы можем говорить об образовании Супер-Эго? Так вот, если мы предположим, что структурные изменения следуют за отказом от инстинктивных объектов, и если к тому же мы предположим, что оральные компоненты инстинкта главенствуют до прорезывания зубов или во всяком случае до нормального установления самостоятельного приема твердой пищи, то легко сказать, что структурные аспекты интроекции появляются лишь к концу первого года жизни. Но так как младенец сразу включается в активную борьбу с новым главенствующим инфантильным инстинктом, а именно с анально-садистическим главенством, то мы не можем говорить о Супер-Эго в смысле непосредственного и эффективного регулятора Эго. Самое большее – мы можем постулировать закладывание примитивного орального ядра Cynep-Эго, которое позже становится частью много более широкой организации Супер-Эго. И неуместно, и ошибочно говорить о регуляторе Эго до того, как имел место эффективный эго-синтез, а он не может считаться состоявшимся во время, когда младенец стремительно переходит от одной фазы главенства к другой. Применяя к психическому развитию концептуальный подход, мы должны предположить, что максимальная травма и поэтому максимальная потребность в компенсации путем интроекции должна происходить, когда биологически детерминированные серии инфантильных толчков инстинкта приближаются к своему биологически предопределенному концу. Если бы не было латентного периода, если бы инфантильные сексуальные позывы сразу бы переходили во взрослые формы и были способны быть немедленно удовлетворенными или фрустрированными взрослыми объектами, то ситуация могла бы быть иной. Эдипова фрустрация, и здесь я использую термин эдипова в смысле, первоначально приписанном ему Фрейдом, является, так сказать, величайшей эмоциональной травмой по той простой причине, что инфантильный генитальный толчок между тремя и пятью годами является последним, самым большим и изощренным из инфантильных толчков. Не развивается никаких новых главенств, чтобы побудить смещение энергии или поддерживать пусть даже и несбыточные надежды на исполнение. Эдипова ситуация Фрейда, необходимо подтвердить еще раз, является подлинной центральной позицией психического развития – контроль и овладение ею, ее сублимация составляют главные задачи по сдерживанию и созиданию, которые Супер-Эго ставит перед Эго.

Но подтверждение доминирующего клинического значения фрейдовской генитальной эдиповой ситуации не помогает нам точно определить период, когда мы впервые можем говорить о Супер-Эго как об организации, отличной от ядерной части данной более поздней структуры. Пока из прямого анализа детей надежных доказательств по данному вопросу у нас нет, и более чем вероятно, что окончательный критерий будет скорее теоретическим, чем клиническим. Тем не менее, целесообразно поискать как можно больше клинических указаний. Среди них я бы придал выдающееся значение развитию аффекта, поскольку изучение аффекта обеспечивает нас самым надежным мерилом сдерживания инстинкта А поскольку достоверно установлено, что чувство вины является признаком деятельности Супер-Эго. то первым шагом в исследовании будет определить момент, когда можно говорить о чувстве вины или любых прямых производных чувства вины.

Но как только мы поставили перед собой такую клиническую задачу, мы сталкиваемся с трудностями и западнями, которые можно избежать лишь при тщательном использовании фундаментальных концепций. Нам следует предположить, что есть определенные первичные аффекты, которые вызываются определенными качествами и количествами немодифицированного инстинктивного возбуждения. Данные первичные аффекты могут, конечно, быть классифицированы несколькими способами: например, в терминах удовольствия или боли, либо согласно различающимся субъективным описаниям детей и взрослых. Мы также можем говорить о них как об аффектах напряжения или разрядки либо, напротив, как о стремящихся к чему-то или реактивных по происхождению. Но как бы их ни классифицировать, есть немного первичных аффектов, о которых мы можем говорить с какой-то определенностью, и среди них самый выдающийся – тревога. С другой стороны, чувство вины по определению является вторичным, или производным, аффектом, который, однако, с тревогой поддерживает тесную связь и который часто описывается как интернализованная тревога или тревога Супер-Эго, переживаемая Эго. Поэтому суть вопроса лежит в более или менее точном различии между стадиями тревоги и стадиями вины при развитии.

Так вот, в случае постинфантильных стадий развития наложение друг на друга или переход между чувствами тревоги и вины легко описать как «социальную тревогу» и утверждать, что подлинное чувство вины переживается в отсутствии социального объекта. Но ситуация в младенчестве более сложная. В течение первых двух лет жизни младенец находится почти под непрерывным наблюдением родительских объектов или замещающих их лиц – это состояние может вызывать реакцию, «подобную чувству вины», как это бывает у некоторых домашних животных. Другими словами, если ребенок пребывал под постоянным наблюдением лиц достаточно сильных, чтобы вызывать страх телесных повреждений или страх потери любви, лиц, имеющих достаточно власти, чтобы запрещать или побуждать, вознаграждать или наказывать за определенное отношение и поведение, то внешняя тревога как решающий фактор развития сохранится. Поэтому мы можем предполагать, что способность ходить самостоятельно, знаменующая последний этап дифференциации «Я — объект», также сигнализирует о действии подлинного и реального чувства вины.

Это предположение полностью согласуется с экономическим принципом функционирования. Согласуется оно также и с нашими знаниями о психической структуре. Как фаза первичной идентификации должна предшествовать формированию Эго, так и период первичной недифференцированной тревоги должен предварять развитие чувства вины. Невозможно почувствовать вину, покуда вызванные инстинктами аффекты связаны (с точки зрения наблюдателя) с объектами столь же близко, как и (по ощущениям младенца) с «самостью» («self»). Маловероятно, на самом деле, что чувство вины может возникнуть прежде перехода младенца от орального главенства к анальному, т. е. пока за реальной и окончательной потерей важного первичного объекта не последует угроза потери замещенного объекта. Хотя главная функция чувства вины заключается в защите Эго от эндопсихической угрозы, чувство вины служит также поддержанию одних объектных отношений ценой жертвования другими. Наконец, бессмысленно говорить о чувстве вины до того, как был выстроен организованный контркатексис – критерий, помогающий датировать начальное развитие чувства вины периодом между возникновением чувства отвращения и ранними формами реактивных образований, т. е. когда предсознательная система уже организовалась. Несомненно, что за несколько месяцев до данного периода уже возникают некоторые изолированные, или, возможно, лучше сказать быстротечные, реакции вины. Но, как было отмечено при рассмотрении первичных и вторичных процессов, данный вопрос касается не спорадических ранних манифестаций процесса или наложения его первичной и вторичной фаз, а периода, когда может быть постулирована действующая вторичная система защиты. Без сомнения, похожие на вину чувства могут возникать к концу первого года; без сомнения, чувства вины и тревоги частично совпадают до своего окончательного разделения, но это не оправдывает утверждения об установлении центральных (т. е. контролирующих) защит или позиций, связанных с чувством вины, между третьим и шестым месяцами жизни.

В самом деле, при рассмотрении гипотетических реконструкций, предполагающих существование в первые полгода жизни центральных и организующих систем, связанных с чувством вины, нельзя не подумать о том, что поиск структуры Супер-Эго в этот период был продиктован заранее составленной теорией, и чувство вины было смещено наблюдателем в прошлое; и важно отметить, что этот процесс можно постоянно наблюдать при анализе лиц любого возраста. Чрезвычайно трудно различать продукты фиксаций и регрессий – из этого обстоятельства психоаналитические пациенты извлекают выгоду, когда бессознательно стараются ввести в заблуждение своих аналитиков. Но метапсихологи не должны обманываться, исходя из материалов своих наблюдений. При существовании расхождений между гипотетическими реконструкциями и фундаментальными концепциями, применимыми к данному периоду, закону экономики гипотезы должен отдаваться полный приоритет.

Аналогичное объяснение касается интересного предположения, что первичное содержание всех психических процессов составляют бессознательные фантазии, которые оказывают постоянное влияние на последующее психическое развитие, или что способность младенца галлюцинировать идентична фантазированию либо является его предварительным условием, или же, с другой стороны, галлюцинирование осуществляется посредством интроекции и проекции. Я не намерен сейчас повторять здесь критику таких или подобных предположений, которая содержится в моей предшествующей работе. Моя непосредственная цель – указать, что данные предположения, по сути, имеют целью подтвердить гипотетическую реконструкцию; другими словами, одна гипотеза используется для доказательства валидности другой гипотезы без какой бы то ни было возможности прямой клинической проверки каждой из них. Это, несомненно, было единственным основанием утверждений, которые в случае их истинности опровергали бы все фундаментальные психические концепции Фрейда. Моей другой целью является показать, что формулирование подобных предположений является неизбежным следствием подхода к психическому аппарату с жесткой заинтересованностью в структурной дифференциации. Неизбежным результатом является то, что деятельность Ид мыслится в терминах Эго. Т. е. концепции Эго сливаются с концепциями Ид. Эго, образно говоря, вводится в Ид. Обращаясь к ранней метапсихологии Фрейда, мы видим, что, хотя в тот период он не употреблял термин Ид, его фундаментальным подходом было направление от Ид к Эго. Его основное внимание при исследовании сновидений, бессознательного, вытеснения, нарциссизма и природы инстинктов было направлено на способы и средства коммуникации между бессознательной и предсознательной системами, или, говоря иначе, на последовательность производных (derivatives) инстинкта. Внимательное изучение взглядов Фрейда на фантазийные образования, особенно на относительно высокую степень их организации, на их, скажем так, статус «протозамещающих образований» и на условия их вытеснения, должно было бы предотвратить любое смешение данных бессознательных производных с такой архаической деятельностью (т. е. с превратностями инстинкта), как галлюцинаторная регрессия. Подобная путаница возникает также, когда не делается различия между тремя уровнями подхода к изучению психической деятельности, о которых я говорил, а именно: между подходом с использованием фундаментальных психических концепций и подходами, относящимися, соответственно, к зачаточному или полностью развившемуся психическому функционированию. Каждый из таких терминов, как регрессия, галлюцинаторная регрессия, галлюцинация, формирование желания, исполнение желания, Имаго объекта, фантазия, интроекция, Супер-Эго в метапсихологии Фрейда имеют конкретные значения. Они, кроме того, относятся к разным уровням функционирования. Бесполезно их путать или смешивать. Вы не сможете определить структуру в терминах фантазии или катексиса желания. Позвольте мне пояснить это на примере. Хотя слова «бензин» и «карбюратор» необходимы для описания работы двигателя внутреннего сгорания, бессмысленно уравнивать карбюратор со сгоранием паров бензина. Так же и при описании развития автомобильной промышленности не следует приравнивать первоначальное открытие паров бензина и их способности к воспламенению с изобретением последней модели компрессора. Постулирование организации и дифференциации Эго в то время, когда психическую деятельность можно адекватно описать в терминах фундаментальных (близких к Ид) концепции, не только неоправданно, но и мешает правильному использованию концепции Эго и свободному применению фундаментальных концепций.

Чтобы вследствие вынуждено сжатого характера настоящей работы не возникло неправильного представления, следует рассмотреть аргументы, выдвинутые в пользу выделения первичной, или зачаточной, фазы динамического функционирования. Выделение фиксированных стадий само по себе является упрощающим описание концептуальным решением, хотя и имеет ряд недостатков. При сопоставлении «неорганизованной» и «организованной» стадий у читателя может возникнуть впечатление, что на «неорганизованной» стадии не может быть никаких следов организации. Читатель может подумать, например, что в приведенном выше описании существование структурных элементов на первичной динамической стадии слишком недооценивается. Однако это далеко не так. Конечно, психическое развитие временами протекает неравномерно, а иногда и совсем запутывается. Тем не менее, оно продолжается. Оно происходит от простого к сложному, и протекает этот процесс постепенно. Любая стадия, предваряющая последнюю, является переходной. Было бы совершенно неправильно предполагать, что в динамической фазе не происходит развитие Эго или что по этой причине не развивается Супер-Эго. Наоборот, предложенная мною ядерная теория формирования Эго позволяет подробно описать ранние элементы Эго, возникающие при переживании разных компонентов ранней инстинктивной жизни. Оральное ядро Эго, например, может быть с уверенностью отмечено начиная с первых месяцев жизни. Оральное ядро Супер-Эго в отдельных случаях может отмечаться уже на девятом месяце, хотя, как я указал, до конца первого года жизни оно может иметь слабую организацию. Действительно, ядерная теория обеспечивает большую широту описания эндогенных элементов Эго, чем мало разработанная и негибкая теория чисто орального или, по существу, орально-фаллического Эго. Кроме того, развивающейся в период первичной идентификации части нарциссической организации предуготовано в дальнейшем считаться частью Это, а другой части – считаться частью Супер-Эго. В этом смысле мы можем говорить о Супер-Эго как о содержащем эндогенные элементы. Но существование ядер Эго и Супер-Эго не позволяет нам оперировать на данной стадии такими сложными концепциями, как концепция синтезированного Эго, либо говорить о целостной функции Эго или о центральных позициях Эго в течение зачаточной стадии. Помимо этого, правильность динамической оценки ранней психической деятельности значительно подкрепляется тем простым фактом, что на всех стадиях психического функционирования значение имеет состояние катексиса энергии. Как мы знаем из работ Фрейда, принуждающие Эго к адаптации аффекты не зависят от предсознательной структурной организации. Они проникают в перцептивное сознание напрямую из Ид. Реконструкции, появившиеся недавно, по моему мнению, ставят телегу впереди лошади. Эго, конечно, является органом адаптации, но оно само является и продуктом психической адаптации. Его функцией является нормирование распределения инстинкта и контроль аффектов, но оно не может существовать, пока психика не испытала еще такое распределение и контроль над инстинктом и аффектом. Ответ на критику, что в настоящей работе структурные элементы на первом году жизни, так же как и на втором, игнорировались, заключается просто в том, что это не совсем так. На самом деле такая критика обоюдоострая, ибо преувеличение значения элементов Супер-Эго на первом году жизни подразумевает значительную недооценку важности сил первичного инстинкта и первичного аффекта.

Но смешение подходов к различным уровням – не единственная причина слабых реконструкций процесса развития. Как мы помним, и теория, и практика психоанализа основывалась на изучении неврозов переноса. И до сего дня изучение психозов, вследствие тонкого характера переноса, базировалось больше на психоаналитически ориентированных наблюдениях, чем на самом анализе. В этом отношении наблюдение психозов подвержено тем же недостаткам, что и изучение детского развития на зачаточной стадии, т. е. до того, как значение речевой интерпретации может быть адекватно понято ребенком. Реконструкции первых двух лет психического развития основываются не на прямом анализе, а на предварительной интерпретации материалов наблюдения, которая не может быть прямо подтверждена клиническим анализом. Несмотря на такие явные ограничения, гипотетические реконструкции раннего психического развития стали строить все более и более исходя из гипотетических реконструкций психотических процессов.

Воздействие так называемого «психиатрического уклона» на реконструкцию ранних стадий психического развития в целом не было удачным. Верно, что анализ взрослых неврозов привел к открытию детских неврозов и что открытия в этих обеих клинических областях позволили Фрейду описать основные направления нормального развития. Но четкое разграничение между нормальными инфантильными реакциями и образованием симптомов у взрослых сохранялось. Данное разграничение было сильно размыто недавним усилением психиатрического подхода. Психиатрически мыслящий психоаналитик склонен не только вновь увидеть свой клинический материал в наблюдениях за детьми (что вполне естественно), но и уравнять психотические процессы с ранними уровнями развития психической деятельности. Это основывается на неоправданной предпосылке, что регрессии, реститутивные (восстанавливающие первоначальное состояние. – Прим. пер.), симптоматические образования и продукты дезинтеграции при психозах приводят такого аналитика в особо близкий контакт с бессознательными психическими процессами. На самом деле такой контакт не ближе, чем при исследовании психоаналитическим антропологом своих полевых наблюдений. Его законной целью является установление корреляции психозов с нарушениями ранних психических функций. Его реконструкции нормального психического развития не имеют решающего значения и должны, как и любые другие реконструкции, определяться фундаментальными концепциями, на которых психоаналитические теории основываются.

Из большого числа аргументов, которые можно выдвинуть в поддержку критики «психиатрического уклона», я упомяну здесь лишь несколько. Первый заключается в том, что архаические процессы, проявляющиеся в психотических симптомах, не могут считаться показателями уровня регрессии Эго. Верно, что отказ от объектного катексиса вызывает инстинктивное напряжение, требующее использования механизмов, характерных для нарциссической организации. Но это главным образом экономический феномен. При оценке в терминах инфантильной фиксации уровень регрессии Эго во многих случаях может быть определен как относящийся к более поздним организованным стадиям инфантильного функционирования. Тот же самый аргумент относится и к тем психотическим симптомам, которые Фрейд признал частью процесса исцеления и которые действительно состоят из искажений вторичных процессов. Что касается продуктов дезинтеграции, то хотя они проливают значительный свет на отдельные психические процессы разного уровня, нельзя сказать, что они означают регрессию Эго или что их можно использовать как надежный показатель нормального инфантильного функционирования. Еще более важен тот факт, что во многих случаях ремиссии шизофрении, не говоря о депрессивных состояниях, функционирование Эго сохраняется на весьма высоком уровне. В самом деле трудно удержаться от мысли, что особый характер формирования симптомов при психозах заставил многих исследователей найти структурные объяснения экономическим данным и затем использовать такие неправильные структурные истолкования для реконструкции стадий нормального психического развития.

Еще одно клиническое соображение указывает, что озабоченность клиническими формами чистых психозов – не самый лучший подход к проблеме нормального развития. Возникают ли регрессии Эго из-за отставания в развитии либо вследствие патологических нарушений функционирования Эго на ранних стадиях, приводящих к широким эго-фиксациям, – резонно предположить, что наилучшим источником информации по данной проблеме являются такие нарушения Эго, которые в той или иной форме сохранились без ремиссий с детства до взрослого возраста. Опишем ли мы это как «нарушение характера» или примем явно слишком упрощенный, но более широкий термин «психопатия», несомненно, что психопатические состояния являются наиболее надежным показателем нарушения Эго. И здесь мне приходят на ум не просто так называемые шизоидные или циклоидные формы психопатии, но и такие психопатические личности, которые, хотя и демонстрируют менее странное поведение, тем не менее, обнаруживают широкий диапазон нарушений Эго, либидо и аффектов. В данной группе, по моему убеждению, лежит решение проблемы развития чувства реальности и чувства вины, без которых мы не можем достаточно достоверно реконструировать стадии нормального развития.

Но, сколь много информации из этих и других источников мы бы ни собрали, все же мы должны считаться с тем, что это не позволит проникнуть в тайны самых ранних стадий психического развития. Тщетно надеяться, что какая-нибудь новая аналитическая техника позволит решить эту проблему; еще более тщетно предполагать, что неаналитические методы исследования могут возместить отсутствие прямого аналитического доступа в первые два года жизни. Мы должны считаться с фактом, что споры о ранних этапах развития возникают не из-за вербального непонимания и не из-за различий в технике интерпретаций. Такие споры возникают потому, что у нас нет способов применить прямую технику интерпретации. Даже проблемы данного периода могут быть изложены только в терминах фундаментальных психических концепций, что само по себе предполагает, что решение данных проблем должно быть также в терминах первичных концепций. Что касается первых двух лет жизни, то что бы мы ни узнали из других областей, будет доказательствами как бы из вторых рук.

Данная оценка применима и к наблюдениям за младенцами бихевиористов. Чтобы как-то использовать эти наблюдения, их нужно сначала проинтерпретировать. Такие интерпретации, однако, не могут быть проверены. В любом случае желательно, чтобы для целей реконструкции использовались только те бихевиористские наблюдения, которые имеют жизненно важное значение для развития. Простые факты, как то: продолжительность сосания груди, прорезывание зубов, питание твердой пищей без помощи взрослых, моторная дифференциация и координация, контроль над функцией выделения, прямохождение, речь и т. п., – без сомнения, помогают сделать реконструкцию правдоподобной, но по-настоящему они более полезны как средства уточнения или проверки реконструкций. Сами по себе они не помогают и не мешают нам. Данные наблюдений могут быть использованы, только будучи выражены в метапсихологической терминологии. Абсурдно предполагать, что новые статистические методы наблюдения или новая дисциплина, созданная на стыке с физикой, потребует изменения фундаментальных психических концепций; равным образом абсурдно утверждать, что фундаментальные концепции Фрейда несут на себе устаревшую печать того научного периода, когда они были созданы. Они и по сей день так же важны для психоаналитического мышления, как алфавит для изучения языка.

Заключение: величайшая трудность при осуществлении правдоподобной реконструкции раннего развития связана с тем, что поскольку мы не можем обойтись без концепции организованной структуры, то чем к более раннему периоду мы хотим применить данную концепцию, тем более это искажает нашу реконструкцию. Несомненно, существует вероятность недооценить, так же как и переоценить, сложность, организации ранней психической жизни. Но, по моему мнению, большая научная опасность лежит в переоценке. Именно по этой причине я и предлагаю применять термин «зачаточный» к тем ранним динамическим стадиям развития, которые охватывают первые два года жизни.

Если, принимая такое употребление, мы случайно окажемся несправедливы к раннему развитию особо одаренных детей, то хотя бы избегнем опасности принятия фантастических реконструкций, могущих обоснованно навлечь на метапсихологию дурную славу. По крайней мере, мы должны относиться с величайшей осторожностью к реконструкциям, утверждающим функциональную идентичность первого и третьего годов психического развития. К счастью, мы можем избежать такой ловушки, если будем подвергать все реконструкции самому тщательному критическому разбору, используя для этого фундаментальные психические концепции, оставленные нам в научное наследие основателем психоанализа.