Глава 11

Э. Скрутч застал меня врасплох. Имя, преследовавшее меня как проклятие на протяжении всего долгого и томительного дня, принадлежало крайне агрессивной особе женского пола, тянувшей на двадцать-двадцать пять стоунов. Она была огромна во всех отношениях, как нечто из книжки-комикса, за тем лишь исключением, что в ее реальности не приходилось сомневаться – она стояла перед моими глазами в компьютерном кабинете.

В ее присутствии помещение съежилось, исказив перспективу, как в сцене из «Алисы в Стране Чудес». Короткие черные волосы подчеркивали величину головы, которая превышала нормальные для такого объекта пропорции, словно ее, прежде чем присобачить на бычью шею, достали по ошибке из коробки не того размера.

Длинное, плохо скроенное платье даже не пыталось скрыть бесформенность тела. Свисавшие со всех сторон громадные катки плоти делали невозможным идентификацию грудей, живота и даже коленей; будь она положена горизонтально и имей длину в пару сотен миль, географы почитали бы ее своим раем. При вертикальном положении и росте около шестидесяти четырех дюймов, видения рая как-то не спешили приходить в голову.

Она вытаращилась на меня глазами, которые могли бы быть стеклянными, если бы не были налиты кровью.

– Вам что-то нужно?

Это прозвучало не вопросом, а военной командой, отданной со всей мягкостью и женственностью, на которую только способен армейский старшина, обращающийся к впервые идущему парадным строем взводу новобранцев.

– Нет-нет, я вас не побеспокою.

– Уже побеспокоили. У меня здесь куча дел, а вы четвертый, кто не дает работать, за последние десять минут. Кабинет выделили мне, так почему вам не оставить меня, к чертовой матери, в покое? – Она воткнула в ухо палец, повертела его и по извлечении принялась соскребать с ногтя ушную серу. Получение доступа к компьютеру уже не выглядело такой легкой задачей, как представлялось.

Я попытался еще раз провернуть трюк с неймдроппингом:

– Доктор Йасс очень расстроится. Он просил выполнить для него кое-какую работу сегодня вечером.

– Да начхать мне на этого сморчка. Такого неорганизованного кампуса во всей стране больше не сыщешь, а степень у него только блондинки длинноногие получают. – Она обожгла меня злым взглядом и сердито добавила: – Или через постель.

Нашу задушевную беседу прервало появление оператора из соседней комнаты.

– Лентопротяжный механизм поправил – больше с ним проблем не возникнет. Мне пора домой – ребенка в больницу отправить. Пару часов меня точно не будет. Постарайтесь ничего тут не сломать. – Он торопливо вышел.

Ситуация требовала смены тактического варианта, поскольку традиционный, базирующийся на логике подход грозил привести к моему физическому удалению из кабинета. Несколько секунд я молчал, обдумывая варианты, а она пялилась на меня, как жаба на муху. Я пожал плечами и попытался примерить выражение с маркировкой «Вообще-то я хороший парень».

– Ну и видок у вас. Привели бы себя порядок, – сказала Э. Скрутч.

Говорят, что, когда девушка проявляет интерес к вашей одежде, она на самом деле закидывает удочку насчет брака. Интересно, применимо ли это правило по отношению к внутренностям? Ни ее объемы, ни физическое уродство особенной проблемы не представляли – веки у меня работали безотказно, и в крайнем случае я всегда мог их опустить. Но что делать с носом? Как его отключить? Судя по тому, что ее ароматы доставали меня даже на расстоянии, воняло от нее убийственно. Я собрал в кулак все свое мужество.

– Мне нравится ваше платье.

В первый момент показалось, что ее сразил атомный взрыв. Потом – что ее сбила машина. Потом – что ее огрели пуховой подушкой. И, наконец, лицо ее приняло такое выражение, как будто проезжавший мимо фургончик службы доставки «Тиффани» внезапно остановился, задняя дверь открылась, и на нее обрушился весь груз бриллиантов.

– Мое платье?

– Да, оно очень симпатичное. – Если когда-либо, за всю историю своего существования, британская секретная служба ожидала от своего агента акта величайшего самопожертвования, то этот момент приближался. И я уже трепетал – от страха.

– Оно вам нравится? – Э. Скрутч не могла оправиться от шока. Возможно, за всю свою двадцатичетырехлетнюю жизнь она услышала первый комплимент и теперь не знала, как быть и что делать.

– Нравится. И вы так прелестны, когда злитесь. Пожалуйста, оставайтесь такой и не пытайтесь быть милой.

Она стояла и таращилась на меня. Потом сунула руки в карманы платья, и ее глаза наполнились слезами. Я предложил сигарету. Она не отказалась. Я прикурил и вложил сигарету ей в рот. По ее лицу уже текли крокодиловы слезы. Подождав, пока они иссякнут, я продолжил наступление:

– Похоже, жизнь обошлась с вами не слишком мягко.

– Мой бойфренд сбежал.

Теперь уже я вздрогнул от шока. Неужели даже у таких уродин бывают бойфренды? Она заговорила. Ему двадцать шесть, и до нее подружек у него не было. Он считался одним из самых блистательных студентов МТИ за все время существования института и работал над проектом, которому предстояло произвести революцию в компьютерном мире. В случае успеха проекта нынешние микропроцессоры на силиконовых чипах стали бы такой же древностью, как счеты. У них были настоящие отношения, глубокие и важные для обоих, и она, пока он работал, обслуживала его как рабыня. Потом вдруг, в прошлый четверг, он сбежал в Огайо с водителем грузовика, который всего лишь помог ему заменить лопнувшее колесо.

Через десять минут я уже положил руку ей на плечо – воняло от нее ужасно. Через пятнадцать минут Эйнштейн вылетел у нее из головы, и мы перешли к страстным поцелуям. Меня тошнило от ее дыхания, и единственный выход состоял в том, чтобы покрепче прижаться губами к ее губам, образовав таким образом что-то вроде воздушной пробки между нашими ртами.

Я старательно обрабатывал ее губы с внутренней стороны, поскольку с внешней к ним подступали грубые жесткие волоски. Единственным положительным моментом во всем этом оказалось то, что кожа у несчастной была мягкая и упругая. Я пытался представить на ее месте кого-то другого, кого-то потрясающе красивого, но получалось плохо.

Платье соскользнуло с плеч, бюстгальтер был стянут через голову и заброшен куда подальше. Громадные груди тряслись, как наполненные водой шары, соски напоминали пепельницы. Она втащила меня на себя, и я как будто взгромоздился на водяную кровать; она стонала и мычала, тискала мне бока, впивалась в спину ногтями – чувство было такое, словно меня терзают зубья бульдозеров. При этом девушка то и дело отрывала губы от моих, чтобы хрюкнуть или пискнуть, и тогда казалось, что я лежу в трясине посреди какого-то фермерского двора во время землетрясения. Внезапно она задрожала, как пневмобур, темп нарастал с каждой секундой, воздух вырывался из нее выхлопами вместе с пронзительным свистом, а в какой-то момент ко всему добавился еще и мощный выстрел газов.

Пытаясь хоть как-то отстраниться от этой жуткой реальности, я представил, что привязан к кожуху дизельного двигателя сдавленного в дорожной пробке автобуса. Она испустила последний вздох, разжала сцепленные на моем копчике железные тиски, дала последний пахучий залп и опустилась на пол, совершенно обессиленная. Я наклонился – она расплылась в слезливой улыбке и уснула.

Я быстренько оделся, прикрыл ее как мог и прошел в компьютерный кабинет, который оператор оставил открытым. Некоторое время ушло на знакомство с оборудованием, но полной уверенности в том, что мое вмешательство не приведет к аварийной остановке, не возникло. Оставалось только одно. Я вынул печатную плату – компьютер не умер у меня на глазах. Вытащил из нее чип и поставил свой. Потом вернул на место плату. К великому моему облегчению, в работе компьютера ничего не изменилось. Я сел за работу.

Удача не отвернулась, и уже через несколько минут мой пластиковый дружок бодро выложил все, что знал, да так бойко, что я едва успевал усваивать.

Увы, желаемой ясности не наступило. Все, что осталось в конечном итоге, представляло собой длинный порядок чисел, совершенно ничего мне не говоривших. Первая группа включала числа от 1 до 105, вторая – от 1 до 115, третья – от 1 до 119 и четвертая – от 1 до 442. Каждое число подразделялось на четыре, шесть или восемь частей, но найти их общий знаменатель не получалось.

Я понятия не имел, к чему это все может относиться, – идет ли речь о нейтронах в частицах какого-то минерала, численности семей, посещающих Центральный парк в то или иное воскресенье, или новой секретной формуле реконструкции Ноева ковчега. Пришлось начать с методичной обработки каждого числа. 1, А, В, С, D; 2, А… Первый ключ обнаружился на первом числе 14. А смотрелось логично, С и D тоже, но вот В отсутствовала. Та же картина повторилась с другим 14В. Они просто не регистрировались.

Прошло около двух часов. Разболелись глаза. Я нервничал, понимая, что должен уйти до возвращения оператора, раньше, чем очнется Спящая красавица. Да, я собирался закончить роман самым трусливым способом – исчезнув. А если так, то надо спешить, потому что она уже подавала признаки возвращения в реальность. Но и оторваться от компьютера не хватало решимости. Я отчаянно хотел решить загадку. Силиконовый чип, доставка которого стала последним актом доктора Орчнева – кем бы он ни был – на земле, следовательно, чип что-то значил для него. Значил чертовски много. 14В. Я записал число и долго смотрел на него. Ничего. В Лондоне ходил автобус 14В. Или 44? Шел по Пикадилли, потом по Шафтсбери-авеню… как-то так. Я постучал по клавиатуре. Может, с компьютером надо было сделать что-то, о чем я забыл. Может, стоит разбудить Э. Скрутч и попросить ее о помощи. Я подумал о своей зарплате – она была не так уж и велика. К черту. Я забрал чип, выскользнул из кабинета и вышел из здания в холодный зимний вечер.

Когда на северо-восточное побережье приходят холода, температура нередко падает до пятнадцати и даже двадцати градусов ниже нуля. Упала она, должно быть, и сейчас: воздух обжег легкие, вода на земле замерзла, дороги превращались в катки, а мне еще предстоял далекий путь.

На парковочной площадке меня ожидал неприятный сюрприз: дверца примерзла. Воспользовавшись зажигалкой, я нагрел ключ, вставил с некоторым усилием в замок и, пусть и не с первой попытки, повернул. На окна налипло по полдюйма снега, счищать который не было ни малейшего желания, и я пошел на поводу у лени: включил двигатель и антизапотеватель. Сидеть в машине в куртке и рубашке и ждать, пока в салоне потеплеет, было холодно; по моим прикидкам, это могло занять минут десять, а то и больше. На другой стороне дороги стоял табачный магазин, куда я и направился – за сигаретами и перекусить.

В глаза ударил резкий белый свет, но масляный обогреватель гостеприимно гнал волны тепла, а старенький телевизор в углу над стойкой показывал бейсбол под соусом шумных, крикливых комментариев. Двое, хозяин и клиент, пытались вести разговор на этом фоне. Я ждал, пока они закончат.

– Для «Брюинс» год неудачный.

– Да уж верно. Помнишь, когда приезжали «Мейпл Лифс»?

– Конечно, помню… – Хозяин повернулся и посмотрел на меня: – Да?

– У вас есть английские сигареты?

– Извините, что вы говорите?

– У вас есть… – Я не договорил – снаружи что-то вспыхнуло, а за вспышкой последовал резкий, мощный взрыв. Судя по звуку, случился он примерно в ста ярдах от магазина, в том направлении, откуда я пришел.

– Английские, говорите? – Хозяин ничего не заметил.

– Господи! Ты видел? – Покупатель, невысокий полный мужчина в потрепанной куртке, обернулся. Даже если бы у тротуара не стояло такси, угадать его профессию было бы нетрудно.

– Видел что?

– Да вспышку, черт возьми! – Покупатель бросился к двери.

– Есть «Плейерс» – вам с фильтром?

Я отдал деньги и вышел за таксистом. Над парковочной площадкой поднимался столб пламени. На дороге останавливались машины, люди бежали к парковке, а пламя разлеталось во все стороны огненными шарами, как будто от огромного фейерверка. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять: горит именно моя машина.

Улизнуть незаметно, когда люди собираются к парковке, было бы трудно, поэтому я тоже подтянулся к месту происшествия, изображая потрясенного зрителя. Напрягаться для этой роли не пришлось.

– Остановите автобус, – сказал кто-то. – У них там огнетушители.

– Поздновато, пожалуй, – заметил другой.

– Там кто-то есть?

– Надеюсь, что нет.

– А что все-таки случилось? – Голоса доносились отовсюду.

– Должно быть, короткое замыкание.

– «Бьюик», да? У меня тоже однажды «бьюик» загорелся. Хуже машины нет.

– Не было там никакого короткого замыкания.

– Конечно нет – ты же слышал взрыв?

Машина буквально рассыпалась на кусочки. Дверцы оторвало взрывом и разбросало по сторонам, крыша держалась, качаясь вверх-вниз, на задних стойках, напоминая какой-то нелепый разводной мост. Огонь ревел, освещая всю площадку.

Подъехали пожарные, потом «скорая помощь». Санитары, похоже, расстроились, не обнаружив тел, изуродованных или каких-то еще. Потом развернулись и прочесали прилегающую территорию. Со стороны это напоминало игру «Найди наперсток».

В конце концов толпа начала расходиться. Я тоже пошел прочь, думая о том, что едва разминулся со смертью, что не потрудился проверить машину, что кто-то проследил меня до самого Бостона, а я и не заметил. От этих мыслей становилось не по себе. Я завернул в бар, заказал большой бурбон безо льда, сделал глоток и, прислонившись к стойке, закурил. Бомбу, вероятно, прикрепили к выхлопной трубе или двигателю и снабдили тепловым триггером. Подумать было о чем. Машина взята напрокат по одному из моих фальшивых удостоверений, так что привести ко мне она не могла. Как же кто-то узнал, что я нахожусь в Бостоне? О моем предполагаемом маршруте не знал никто… кроме Сампи. Но нет, она, конечно, не могла иметь к этому никакого отношения. И все же… Если никто не висел у меня на хвосте, значит, они знали заранее. Вероятность того, что меня заметили в Бостоне случайно, я оценивал как один шанс на миллион. Возможно, но крайне маловероятно. Да и как они нашли мою машину, если только не видели, как я въезжал на парковку? Нет, невозможно. И это не могла быть Сампи. Однако кто-то все-таки знал. В Белфасте ошибки случаются – подложили бомбу не под ту машину, но в Соединенных Штатах бомбы в обыденную жизнь не вошли, и в совпадение верилось с трудом. Нет.

Кто-то очень напрягся и пошел на большой риск, чтобы избавиться от меня, и я хотел знать кто, потому что, узнав кто, я мог бы узнать почему, а узнав почему, возможно, нашел бы средство излечить их от неприятного влечения.

Часы показывали десять. У меня не было смены одежды, и я находился в чужом городе, где ощущал себя крайне некомфортно. Я вышел из бара, остановил такси, попросил отвезти в аэропорт и долго смотрел в заднее окно, чтобы убедиться, что за нами никого нет.

Бурбон начал действовать, неся приятную расслабленность. В аэропорту я узнал, что последний рейс в Ла-Гуардиа задержан из-за проблем с двигателем и на него еще осталось одно свободное место.