Зарисовки
Украина, точное место неизвестно. Нелегальная тюрьма СБУ. 27 августа 2020 года
У нас человеческая жизнь стоит очень дорого…
Виктория Сюмар, зам. секретаря СНБО Украины в интервью журналу «Профиль»
Пахло формалином…
Этот запах был хорошо ему известен – он помнил его еще с того, веселого и страшного лета. Он тогда, только что назначенный советником президента Украины, ездил в морг в Днепропетровске. Тогда только на днях было подписано перемирие, кое-где еще шли бои, они потеряли Иловайск и вот-вот должны были потерять стратегически важный Мариуполь со всеми его запасами зерна, приготовленного к отправке. Мариуполь банально откупили, и сейчас надо было думать, что делать дальше, договариваться со всеми, с кем только можно было договориться. Его поразило увиденное: по телевизору сказали, что в Иловайске девяносто погибших, а тут… прямо под брезентом, внавал, на холодном полу спешно арендованного морозильника лежали трупы… в четыре, в пять рядов. Никакого опознания… ничего – просто смурной, попахивающий алкоголем дядька с трудом открыл воротину, он отодвинул свисающие с потолка ленты толстого полиэтилена и увидел ЭТО. Только потом он узнал, что погибших не девяносто, а тысяча триста, за одни сутки, и это только те, кого удалось собрать. Кого-то прикопали местные жители, кого-то растащили собаки, кто-то так и остался лежать, навсегда вплавленный в асфальт адским пламенем русских «Градов»…
Но даже тогда он не перестал верить.
Он часто вспоминал то лето… благо сейчас у него было много возможностей его вспоминать. Как он с земли поднимал старенькие «БТР-70»… в них не было ни движка, ни коробки, только ржавый корпус… но и он был спасением, потому что это – броня. Как участвовал в совещаниях на Банковой, часто затягивающихся за полночь. То самое ощущение… сладкое ощущение полета, понимание того, что от тебя, от твоих действий что-то на самом деле зависит.
– Стоять. Спиной к стене.
Звяк ключей. Лязг замка.
– Проходим.
Шаг вперед – через выкрашенную зеленым дверь с решеткой.
– Стоять. Лицом к стене.
Тяжелое дыхание конвоира. Лязг ключей.
– Вперед.
Больше оно никогда не повторялось – это чувство.
Иногда он думал… где они допустили ошибку? Как получилось так, что людской порыв, нереальный людской порыв – тот, кто не был на Майдане, тот, кто не был среди волонтеров в то лето, не поймет, описывать бесполезно, словами это не опишешь. Как получилось так, что они построили фашистское государство?
Ведь никто, ни один человек не хотел этого.
– Стоять, лицом к стене.
Стук в дверь.
– Пан следователь. Затриманный сто семь доставлен.
Он вспомнил лицо президента… он не был плохим человеком… в того, кто на самом верху, кинуть камень проще всего. Они ведь и в самом деле хотели решить все… договориться, пусть не сразу, с Путиным, договориться с Евросоюзом. Они понимали, что отступать некуда… им… Путину… ЕС. Их не понял бы народ Украины, Путина бы не поняли русские… ЕС просто не мог пойти на то, чтобы признать территориальный захват, потому что это открывало дорогу новым захватам… и они просто не могли выйти и сказать, что Крым потерян навсегда – хотя понимали, что его не вернуть. Они одновременно пытались гасить конфликт… после того как стало понятно, что армии у Украины нет в принципе, как-то договариваться о газоснабжении… это было просто необходимо, потому что уже к сентябрю было понятно: Европа не пойдет на обострение с Россией ради них… простая и жестокая правда жизни… российский рынок больше на порядок, и Европе нужен российский газ. Вот и все. Вот и вся суть.
Господи… о чем он думает. Что у него в голове… он все еще ощущает себя государственным чиновником, хотя государство у него даже имя отняло… теперь он затриманный сто семь, и неизвестно, насколько…
– Проходим…
Кабинет. Стены – белый верх и омерзительного оттенка зеленый низ. Стол, стулья, облупившаяся фрамуга окна. Отрывистые щелчки выстрелов… какая-то воинская часть. Или военный полигон.
– Садитесь.
Следователь. Аккуратно одетый, средних лет, сухой, с узким лицом «в кулачок». На лацкане пиджака – значок, черно-красный флаг и Степан Бандера.
Понятно все. Впрочем, уже давным-давно все понятно.
Следователь не включил ноутбук на столе, не начал настраивать аппаратуру. Вместо этого он лениво листанул дешевую прозрачную папку.
– Претензии к условиям содержания имеются?
Только тут он понял, что конвоир, приковавший его к стулу, не ушел, а стоит за спиной и тяжело дышит.
– Потрудитесь объяснить, в чем меня обвиняют…
Конвоир с маху залепил ему открытой ладонью в ухо, в голове тоненько зазвенело, обожгло болью.
– Как… вы…
– Хватит!
Конвоир удержал руку.
– Вопросы здесь задаю я. Но, если вас так интересует, вы обвиняетесь по статье сто одиннадцатой. Зрада Украины – шпионаж, оказание помощи иностранному государству. До высшей меры.
За окном – словно подтверждая эти слова – грянул залп. Задержанный вздрогнул.
– Нет, это не расстреливают. Просто тренировки. Кстати, вы знаете, что в Киеве массовые беспорядки?
– Что?
– Массовые беспорядки. Проплаченные из Кремля. Но мы с ними разберемся…
– Как с Небесной сотней, да? – бросил задержанный.
– А что – с Небесной сотней?
…
– Все с Небесной сотней файно. Памятники стоят. Учебники пишутся. Всё на своих местах. И все на своих местах.
– Твое место в тюрьме.
– Нет! – снова резко сказал следователь.
Конвоир тяжело дышал за спиной.
– На вашем месте я бы придержал язык. Обвинения серьезные… впрочем, помощь следствию может все решить.
Затриманный промолчал.
– Ну, что же… – следователь взял в руки папку. Две тысячи четырнадцатый год, одиннадцатое ноября, Краков. Вы отрицаете, что были в Кракове в тот день?
– Нет.
– Зачем вы туда приехали?
– Отдохнуть.
– Это был вторник. Рабочий день.
– Я взял отгул.
– Что вы делали в Кракове?
– Гулял.
– В какой гостинице поселились?
– Не помню.
– В каком это районе было?
– Старо Място.
Следователь посмотрел в папку.
– Гостиница «Ибис». Дешевая студенческая.
– Может быть.
– Почему вы не предъявили расходы к оплате?
– Это была личная поездка, не деловая.
– Честный, да? – следователь достал из-под обложки фотографии, бросил на стол. – А этот человек тоже был там ради старых замков?
Затриманный не стал смотреть, что там на снимке. Он знал это и без того. Помнил.
Ноябрь две тысячи четырнадцатого. Уже понятно, что имеющимися силами сепаров из Донбасса не выбить. Понятно и то, что Запад не окажет никакой реальной помощи, не даст военную технику. Да и что он мог дать? После крушения ОВД прошло более двадцати лет, большая часть старой техники давно либо порезана на металлолом, либо продана на Ближний Восток и в Африку по дешевке. У них самих в первой линии потеряно пятьдесят процентов танков, семьдесят процентов легкой техники – БТР и БМП. На бумаге: на балансе Министерства обороны огромные запасы военной техники – одних танков на консервации больше тысячи. По факту же: это огромные кладбища ржавого железа – со стоящих под открытым небом грозных боевых машин сняли все, что только можно снять и продать. Часть техники, числящейся за воинскими частями, по факту разукомплектована для того, чтобы собрать из двух-трех БТР один, но на ходу. Самый распространенный БТР в украинской армии – БТР-70, родом из семидесятых годов, с двумя старыми карбюраторными двигателями от давно не выпускающегося грузовика и с броней, легко протыкающейся современными российскими бронебойными пулями. В одной из воинских частей ему показали автомат, снятый с трупа неизвестного еще летом. В магазине были странные, с черно-зеленой головкой патроны… при стрельбе в борт старого, стоящего на кирпичах остова от БТР эти пули легко пробили броню.
И такие могли быть у каждого русского солдата!
Еще в одном добровольческом батальоне ему показали «КамАЗ», тоже отжатый у сепаров… дизель триста шестьдесят сил, скрыто бронированная от 5,45 кабина, легкосъемная защита внутри кузова… на трассе этот «КамАЗ» даже с загрузкой легко поддерживал одну скорость с легковушками. И такие «КамАЗы» могли прийти из России десятками… сотнями, сколько надо будет, столько и придет. Он навсегда запомнил это острое чувство беспомощности… как перед надвигающейся снежной лавиной.
Оказалось… не того боялись.
– Что замолчали? Не помните.
– Помню.
Он решил играть от легенды. В конце концов, у русского тоже было прикрытие.
– Я встречался с представителем Росвооружения.
– Чего?
– Росвооружения.
Видимо, следователь не сразу осознал столь сложное слово.
– А зачем?
– Чтобы достичь договоренности о поставках.
– Поставках чего?
– Запчастей для военной техники.
В конце концов, это было правдой хотя бы отчасти. И в самом деле, лучшим выходом было обратиться непосредственно к России… она до сих пор имела на складах нужные запчасти, а «Муромтепловоз» производил ремонтные и модернизационные комплекты для старой советской бронетехники. По определенным причинам – русские не могли отказать в поставках.
Следователь достал блокнот, что-то написал в нем.
– Как звали москаля?
– Федорин Евгений Иванович.
– Звание?
– Он был гражданский.
– Это он так сказал?
– Да.
– Россия воевала с нами. Почему вы думали, что она поставит нам запчасти?
– Потому что она критически зависела от наших вертолетных двигателей. Без них они вынуждены были бы остановить производство вертолетов на два года. Мы хотели обменять поставки вертолетных двигателей на запчасти к бронетехнике и боеприпасы.
– Вы знали о том, что был наложен запрет на экспорт военной продукции в Россию?
– Да, знал.
– Ну вот. А почему же вы не признаете, что вы зрадник.
Почему-то он разозлился.
– Послушай, ты? Где ты был, козел, когда нас добивали на Донбассе, а? Если такой умный – пошел бы и сам поискал запчасти. Ты хоть представляешь, что такое – продажа военного снаряжения?
…
– Поди кроме фейерверка на рынке не покупал ничего больше.
– Нет! – снова резко сказал следователь, и снова конвоир остановил свою карающую руку.
– О чем вы говорили с москалем?
О чем они говорили с русским?
Они встретились в чужом городе – два русских человека, принадлежащие к разным странам и готовые стоять за свои страны до конца. На русском был пошитый на заказ здесь же костюм и шляпа, он заказал каву с типично польским прононсом…
То, что они были русскими, было их трагедией, потому что они были на разных сторонах баррикад и не имели возможности встретиться и обняться посередине. Русские – странный народ, государственность у них в крови. Государство – первое, что начинает строить любой русский, без государства и его защиты русский чувствует себя как голый. Верность своему государству для русского превыше всего, и если у русского в кармане будет паспорт Украины, он встанет за Украину и будет сражаться с такими же русскими, повинуясь одному из правил, которые составляют код нации. Как бы мы ни жили, но вас сюда не звали. С этими словами русские вышибли из своей земли татар, рыцарей-крестоносцев, французов, немцев, англичан… кто только не приходил в Россию… чьи кости только не оставались лежать под промозглыми осенними дождями как страшная память о многочисленных попытках всего цивилизованного мира сделать что-то с этой страной. Говорят, что Наполеон, отступая из Москвы, говорил, что вовсе не хотел ничего плохого русским, что он дал бы им намного лучшее правление, нежели отсталые азиатские цари, да только русские не хотели слушать… Империя Наполеона – первый проект единой Европы после Рима – кончилась там, на разоренной Смоленской дороге. Тем же самым кончились и все другие попытки учить жить русских. А теперь словно сама судьба решила зло пошутить, столкнув в трагическом противостоянии русских и… русских.
Конечно, он имел какие-то полномочия. Они пытались хоть как-то наладить мосты… через разверзшуюся пропасть, оба понимали, что дальнейшее противостояние не принесет пользы ни одной из сторон. Но оба понимали и то, что ни один из них не примет сторону другого.
Потому что оба они – были русскими.
Прощаясь, русский сказал ему: «Россия стоит больше тысячи лет. Украине – двадцать три года…»
Ответить на это он не сумел.
Заключить сделку они все же смогли. Двигатели продавали и без этого… продавали все, что только могло быть продано и приносило доход в те страшные, с уже поддавливающим морозцем дни. Так они получали деньги – а за это они получили больше сотни двигателей в сборе, коробки передач. Потом они наладили постоянные поставки через Беларусь, канал этот оборвался. Но он помнил о нем.
– О поставках.
– И только?
Нет, не только.
– У меня была только эта задача. Я ее выполнил.
– Брехня!
Следователь достал небольшой диктофон.
– Слушайте.
– Вы сами должны понимать, возможности маневра у нас ограниченны. У вас их значительно больше.
– У нас их не больше, чем у вас. Даже меньше. Если мы перекроем границу – нас просто не поймут.
– У вас не поймут – означает срач в Интернете. У нас – это означает, что нас всех сожгут живьем в своих кабинетах.
– Ошибаетесь. У нас ситуация далеко не так стабильна, как вам хотелось бы. Если мы резко сдадим назад – националисты сметут нас. Вам это надо?
Следователь нажал «Стоп».
– Дальше можно не продолжать, думаю.
– А вы продолжите.
Следователь кивнул – и конвоир снова залепил ему в ухо…
В свою камеру его не вернули. Подвесили в свободном помещении на вывернутых назад руках. Это когда на крюк вешаются руки в наручниках, длина крюка регулируется так, чтобы человек мог стоять, поднявшись на цыпочки. Если опускаешься на всю ступню, боль в руках – и так дикая – усиливается.
Через полчаса он потерял сознание… у него было плохо с сердцем, пришлось вызывать врача. Потом его поставили на выстойку, и там он простоял еще тридцать часов. Пенал размером как раз с взрослого человека – там можно только стоять, гадить под себя. Проходящий охранник время от времени пинает в дверь, не дает спать…
С выстойки его без сознания отволокли в камеру…
Следователь явился через два дня, бодрый и довольный. Доставая папки и ноутбук из портфеля, похвастался:
– Жена родила. Три восемьсот. Пятьдесят два сантиметра. Хлопец! Не девка!
Не девка…
В свое время, читая книги про голодомор, изучая преступления сталинского НКВД на Украине, он задавался вопросом: кто были люди, которые все это делали? Кто?! Ведь грозные НКВД, СМЕРШ… все они были не более чем совокупностью людей. Людей, которые в каждый конкретный момент принимали решение делать или не делать то-то, и, скорее всего, осознавали, что они делают… не все же избиения, убийства, расстрелы совершались в пьяном виде. Было бы упрощением думать так.
Так кто были эти люди? Откуда они брались? Как они жили с памятью о том. Что они делали?
Теперь он видел – кто. Обычные люди. У которых рождаются обычные дети. Весом в три килограмма восемьсот граммов.
– Ну что, затриманный? Надумали?
…
– Напрасно. Думаете, ваша стойкость будет кем-то оценена по достоинству? Напрасно так думаете. Она никому не нужна.
Следователь, наконец, разобрался с бумагами и с оборудованием.
– Вопрос первый – вы знали Степанову Диану Алексеевну?
Господи…
– Что с ней?
– Отвечайте на вопрос! – вдруг заорал следователь. – Знали или нет?!
– Знал… знаю… Если она жива.
– Жива, жива. Она входила в вашу организацию?
– Какую организацию?
– Какую-какую… – следователь снова говорил нормальным, ровным тоном, – антиукраинскую, конечно. Что происходило в ноябре четырнадцатого?
– О чем вы?
– Все в игры со следствием играете? – укоризненно сказал следователь. – Хорошо. Зачитаю вам фрагмент показаний Голоднюка… кстати, знакомы с ним?
– Петро Голоднюк? Да, знаком.
– Итак… ага. Вот. Примерно в сентябре две тысячи четырнадцатого года, полагая, что дело Украины проиграно, и намереваясь получить место в оккупационной администрации, я осознанно принял решение зрадить Украину и стал искать контактов с российской разведкой. С этой целью я разместил в социальных сетях под чужим именем несколько материалов антиукраинской направленности, содержащих клевету в адрес украинских властей и АТО, и оставил в созданном аккаунте адрес почтового ящика, так же созданного мной на чужое имя. Через некоторое время я обнаружил в почтовом ящике приглашение от неизвестного мне человека прибыть в Харьков. Я прибыл в Харьков двадцать шестого сентября и уже в городе получил звонок на сотовый телефон с предложением прибыть в торговый центр Мисто по адресу г. Харьков, улица Клочковская, сто девяносто а…
Следователь читал… а затриманный думал. Голоднюка он действительно знал… именно Голоднюк сумел договориться о поставках большой партии бронежилетов из резерва НАТО. Чтобы обойти запрет на поставки, плиты провели как лом.
Получается, схватили и его…
– …в торговом центре Мисто ко мне подошел человек лет тридцати без особых примет, представившийся Юрием, предложил пройти в фуд-корт. В фуд-корте состоялась часовая беседа, в ходе которой я подтвердил свои антиукраинские взгляды и намерения, сообщил, что являюсь не только волонтером, но и сотрудником Администрации Президента Украины. Также я сказал, что после оккупации Украины рассчитываю на место не ниже того, на котором работаю сейчас. Юрий заверил, что все так и будет, привел в пример Чечню. За наш обед полностью платил Юрий.
Интересно… а вот этот следователь – он сможет договориться с людьми из НАТО о поставках бронежилетов? Сможет ли удерживать Донецкий аэропорт под постоянным обстрелом? Сможет ли жить в окопах?
– …Юрий сказал, что на российское наступление прямо сейчас рассчитывать не стоит, потому что Путин боится санкций и реакции международного сообщества. Он сказал, что в ноябре две тысячи четырнадцатого года состоится первый всеукраинский съезд волонтеров, я должен присутствовать на нем и сделать так, чтобы меня избрали в руководящие органы организации волонтеров. Прикрытие волонтера крайне полезно, так как позволяет передвигаться в зоне АТО, беспрепятственно собирать информацию, делать диверсии. Юрий также сказал, что на съезде будут другие российские агенты…
Следователь захлопнул папку.
– Что скажете? О каких агентах говорил этот Юрий?
– Вот подумайте… – сказал затриманный, – сами подумайте. После августа вооруженные силы Украины потеряли даже тот немногий материальный запас, который был создан. Армия была фактически разгромлена. Если Голоднюк был предателем – ну зачем ему и другим российским агентам собирать помощь для украинской армии?
– Я уже объяснил, для чего. Чтобы передвигаться в зоне АТО, беспрепятственно собирать информацию.
– Какую информацию? У русских были беспилотники, они постоянно получали данные со спутников. У них все было. Ну какую информацию им мог собрать Голоднюк?
– О реальном состоянии украинской армии.
– О реальном состоянии украинской армии… – затриманный захохотал и тут же закашлялся, – да это состояние знала последняя собака. Ни хрена нет, необученный личный состав, не хватает всего, начиная от снарядов и заканчивая носками. Это все знали!
– Так, хватит. Вернемся к Степановой. Когда вы с ней познакомились?
– На Майдане. Немного знал и до этого… она была журналисткой.
– Какие у нее были взгляды?
– Она была на Майдане.
– На Майдане много кто был. Какие у нее были взгляды?
– А ты-то там был?
– Нет!
Конвоир снова остановил руку, занесенную для удара.
– Нет. Я был в Тернополе, мы захватывали здание МВД.
– Когда все уже было ясно…
– Ну а сейчас давайте проясним с вами. Повторяю вопрос – какие были взгляды у Дианы Степановой?
– Она была патриотом Украины. И не на словах, а на деле. Мало кто сделал для Украины больше, чем она.
– Почему она контактировала с Россией?
– Что значит – контактировала с Россией?
– Она принимала деньги из России. Вот распечатка. Более пяти миллионов рублей за две тысячи четырнадцатый год.
Затриманный плюнул.
– Языком слизывать будешь, – прогудел за спиной конвоир.
– Это были деньги тех, кто поддерживал нас в России.
– Или это были деньги ФСБ?
– Какое ФСБ? – презрительно сказал затриманный.
– Обычное. Вот, почитаем дальше… во время съезда волонтеров я увидел Диану Степанову и подошел к ней. Мы знали друг друга по Майдану и ранее. В разговоре со мной Степанова высказывалась резко антиукраински, в частности, сказала, что законно избранные органы власти зрадили Украину, и в будущем только те, кто был на Майдане, должны иметь право занимать высокие государственные посты…
– Что вы врете… – презрительно сказал затриманный. – Степанова не могла такое сказать никогда.
– Слушайте, слушайте… Степанова сказала, что законные органы власти Украины, в частности президент Украины и Верховная рада Украины, полностью утратили доверие народа Украины и будут свергнуты самое большее к февралю две тысячи пятнадцатого года, и Движение волонтеров создается как будущий кадровый резерв третьего Майдана. Она также сказала, что всю действующую власть Украины надо уничтожить. Я спросил, что она имеет в виду, она сказала, что мусорными баками тут не обойдется. По этому разговору я понял, что Степанова является одним из тех агентов, о которых мне говорил Юрий.
– Бред.
– Степанова не была антиукраински настроена?
– Послушайте, да мы все видели, что революция гидности пробуксовывает, что не принимаются нужные стране законы, что недостаточно снабжается армия, мы все это видели и говорили об этом.
– Ну, вот. Сами признались в антиукраинских взглядах.
– Это не антиукраинские взгляды. Это любовь к Украине. Которую вам не понять.
– Ваша любовь, – сказал следователь, – сродни любви педераста. Она омерзительна. Украине не нужна такая любовь.
– А что ты сделал ради любви к Украине, а? – спросил затриманный.
Следователь мигнул – и конвоир повалил его на пол и начал топтать ногами…
После восьми дней в тюремной больнице его снова повели на допрос.
Новый следователь был постарше, с проседью в волосах. Он отпустил конвоира и толкнул по столу початую пачку сигарет.
– Курите.
Задержанный покачал головой.
– А почему? Не курите? В личном деле написано другое.
– Нет. Легкие отбили.
– Упали в камере… – сочувственно сказал следователь.
– Послушайте, что вам надо?! – крикнул задержанный и закашлялся. – Что вам от меня надо?!
Следователь забрал пачку.
– Вы мне нравитесь, – просто сказал он. – Станюк, который вас вчера допрашивал, – это дикарь, не более того. Он с Говерлы слез, а ума не набрался. Я же хочу с вами договориться.
– О чем?
– Жить можно по-разному. Даже в камере.
– Предлагаете стучать.
– Зачем такое плохое слово. Стучать. Скажем так – информировать компетентные органы. Устраивает?
Затриманный закрыл глаза… он дорого бы дал, чтобы не видеть все это.
– Как ваше имя?
– Мое? Семен Ильич. Украинец, если это вас интересует.
– Ну, да…
– Честное пионерское! – Семен Ильич поднял руки. – У меня и папа, и мама украинцами записаны.
– В паспорте много чего написано.
– Вы антисемит?
– Нет.
– А жаль. С антисемитами проще…
Затриманный показал глазами на пачку:
– Я все же закурю.
– Да ради бога…
Дым прополз в отбитые легкие. Закружилась голова.
– Ну как? Будем подписывать? Или пойдем в карцер?
Затриманный вдохнул горький аромат дыма… от него веяло уютом дачи и почему-то напоминало о свежести на Днепре.
– Зачем это вам? Не проще ли подделать подпись? Все равно процесс давно куплен. Кто там у меня судья – Вовк?
– Ну, Вовк делами посерьезнее занят… не чета вашему.
Следователь тоже закурил из пачки. Выключил диктофон.
– Вот вы говорите… зачем мне это. Проще подделать… Да нет, не проще. За то, что вы сделали – отвечать надо.
– У Вовка?
– Да при чем тут Вовк? – следователь заговорил собранно и зло. – Если бы тебя хотели грохнуть, давно бы грохнули. На улицах полно шпаны… бах, и все. Нет, б…, не так. Вот думаешь, зачем я здесь сижу, а не в Израиле?
…
– Потому что я вас, с… ненавижу! Вы ведь, гады, на систему посягнули. На каждого из нас, на то, что мы от отцов получили и детям передадим. Думаете, просто так отделаетесь? Нет… не выйдет. Хочешь жить – подписывай. Нет – пойдешь на процесс. Статья подрасстрельная. Так что выбирай. И сейчас.
– А если подпишу? Не боишься?
– Нет… – следователь курил, уверенный в правоте и силе. – Того, кто подписал, чего бояться? Он уже с червоточинкой. Раз пошел на сделку с совестью – и второй раз пойдет. Третий. Знаешь, как говорят: баба целку один раз теряет…
Затриманный исподлобья смотрел на курящего следователя. Он уже давно боролся против системы… в две тысячи четвертом, во время первого Майдана, – они еще не понимали, что дело не в отдельных личностях и не в злодее Кучме, а в системе. Во время второго они это все понимали… многие понимали. Они видели, как сговариваются непримиримые враги… они понимали, что разницы между партиями, по сути, и нет… вопрос лишь в том, кто у кормушки. Чего говорить, если после первого Майдана несколько месяцев прошло – и Янукович сидел в кресле премьера страны. Они знали это и сразу говорили: простая смена партии у власти их не устроит. Но все равно они упустили победу. У них выбили ее из рук.
Он с ужасом подумал, что лучше бы они отдали Крым. И Донбасс. И все, что захотел бы Путин, – лучше бы они отдали. Все равно осталось бы многое. А главное – развязанные руки, чтобы бороться с нечистью.
Он впервые видел своими глазами воплощение системы, против которой он и боролся. Вот этот невзрачный следак, украинец по паспорту, – и есть система. Система, которая калечит и уродует людей. И не столько физически уродует, сколько морально. Подпиши, согласись стучать, возьми мешок муки за голос на выборах. Дай взятку даишнику, врачу, возьми взятку. Все что угодно – лишь бы ты был виновен. Как только ты виновен – ты свой для системы. И она начинает строить общество круговой поруки. Общество, где виновны все. Общество, где просто невозможно ничего добиться.
– Один вопрос.
– Хоть два.
– Вот вы мне пишете, что я русский агент. А вы ведь сами русский агент, верно?
Следак долго хохотал. До слез.
– Чего смешного?
– Я… русский агент. Насмешил…
– А что – нет?
Следователь добро так улыбнулся:
– Ничего ты не понял. Хоть и умного из себя строишь. Где-то там, в России, есть такой же стол. И там сидит такой же человек, как и я. Который тоже должен что-то детям передать и внукам. И, если хочешь знать, мне этот человек ближе и дороже, чем все вы. Краинцы-мешканцы. Людыны-громадянины. Умные. Знаешь, как в книге: мы с тобой одной крови, ты и я.
Видя лицо затриманного, следак мелко рассмеялся.
– А ты как думал? Думал, СССР упразднили, незалежность провозгласили – и все? Нет, дорогой. Страны нет, но люди-то, люди остались. Мы и были, и есть, мы и будем. Наших сил не хватит – Путин поможет или еще кто. У Путина будут проблемы – мы ему поможем. А вам – кто поможет?
…
– Ну? Будешь подписывать? Или под статью идешь?
И тут он понял, как победить их.
– Взамен что?
– Взамен? Получишь статью за антиукраинскую пропаганду. Наказание в размере фактически отбытого. Выйдешь – мы тебя по волонтерской линии двинем. Или по диссидентской. Поедешь в Канаду деньги собирать. На борьбу с Путиным, ха-ха-ха…
– Ручку дай.
– О, – удовлетворенно сказал следователь, – так бы сразу.
Достал из кармана какую-то ручку… дешевую, китайскую.
– Руку-то отстегни.
Следователь подозрительно посмотрел на задержанного, но руку отстегнул. Левую. Сам подался назад.
Затриманный глубоко выдохнул, а потом, перехватив ручку, с силой ударил ею себя в глаз. Дикая боль прострелила его, как удар током, но он под истошный крик следователя ударил себя и во второй глаз и в кровавой темноте, теряя сознание, закричал.
– Ну! Веди меня на процесс! Тварь!