– Ахмад…

– А… – зевнул чеченец.

– Не спи, замерзнешь.

– Замерзнешь? Тут тепло…

– Это шутка.

Ахмад потряс головой, потом протянул руку к термосу с крепчайшим кофе по-арабски. Сделал несколько глотков.

– Странные у вас шутки, Андрей, да… людям непонятные.

– Почему, понятные. Шутка… она и есть шутка. Дай хлебну.

Сидевший на заднем сиденье мужик лет около сорока взял термос, тоже сделал глоток. Аккуратно завернул крышку, поставил на место. Рядом с термосом, поставленный на приклад, стоял странного вида автомат, явно заказной. Коробка от спортивного «Вепря»; тяжелый, но короткий ствол длины примерно как у «АК-105», рукоять затвора дублирована на обеих сторонах ствольной коробки; на крышке ствольной коробки стальная планка Вивера и на ней – прицел типа ЭОТЕК. Магазин на 5,45, но от ручного пулемета, «вафля». Еще три таких же – в пластиковых паучерах на поясе, отчего топорщится глухая черная куртка. Еще необычное: отросток на переводчике-предохранителе, он позволяет быстро скидывать оружие с предохранителя и ставить его на автоматический огонь ребром ладони. Минус в том, что при включенном предохранителе он травмирует руку. Но на мужике были перчатки с отрезанными пальцами – американские, альпинистские, для работы с тросом, два слоя воловьей кожи в критических местах. Перчатки хороши тем, что пальцы свободны, но сама рука защищена, а толстая кожа даже частично принимает на себя отдачу.

– Ахмад.

– А?

– А ты чего за нас?

Чеченец покачал головой:

– Зачем спрашиваешь, Андрей. Дело старое… зачем ворошить.

– Мы сейчас в драку ввалимся. Какая гарантия, что ты мне в спину не выстрелишь?

– Наш народ никогда не стрелял в спину.

Русский скептически промолчал.

– …Мой отец был бригадным генералом в первую войну. Сам Дудаев ему руку жал, орденом «Честь нации» наградил. Когда… ваши ушли, нам землю дали. Возле нашего родового села. Отец хорошо делал, торговлю наладил… он говорил, что есть время, когда надо начинать войну, и есть время, когда надо ее заканчивать. Говорил, что пусть мы победили русских – русские никуда не делись, нам с ними рядом жить. И если мы хотим жить как нормальная страна – надо отношения с соседями налаживать. Войной все время жить нельзя. Потом ваххабиты пришли в наше родное село… чеченцев мало было… арабы, пакистанцы, даже негры… Отец спросил их: «Кто вы? Где вы были, когда мы сражались? Почему вы учите нас жить?» Люди говорили – ему надо в президенты выдвигаться… все устали от войны, от беспредела. В девяносто девятом мы нашли его машину на дне ущелья. Я и мои братья. Это ваххабиты сделали…

– Понятно…

– Ничего тебе не понятно, Андрей. Двое из моих братьев во вторую войну воевали против вас, один стал шахидом. Я один сначала оставался с семьей, потом подумал, что не имею права оставаться в стороне. И пошел в милицию. Потом брата из леса вывел… он понял, что был не прав. Брат сейчас мирно живет, стройматериалами торгует. А знаешь, когда я понял, что Нохчилла не нужна независимость?

– Когда?

– Девять лет назад. Когда на Востоке началось… я тогда в Ливии был, много видел. Их вождь… гордый был человек. Настоящий. А его как собаку убили. Американцы. Потому что у ливийцев нефти много – как у нас, у нохчей. Вот я и подумал: ну, будет Нохчилла, и дальше что? Вот Ливия. Была у них независимость… а там люди хорошо жили, Андрей, квартиры бесплатно давали, каких у нас с тобой нет. И что? Пришли американцы, и ничего не стало, одна война и харам. И никто слова не сказал. Будет Нохчилла – и к нам придут, да…

Чеченец помолчал и закончил:

– Но не тогда когда мы – Россия. Пока мы Россия – не придут. Никто не придет. Потому что страшно…

Наступило молчание, прерываемое только негромкой песней из проигрывателя…

Зазвенел телефон, переведенный в режим эмулятора рации. Такой не прослушаешь.

– Общая информация, всем на связь.

Зазвучали позывные, подтверждающие готовность.

– Три коробочки, идут от Львова. Цель во второй машине. Принять готовность один, работаем по подрыву.

– Принял…

Чеченец проверил свой автомат.

– Готовность один, работаем по подрыву…

Три автомашины «Шкода Октавия», внешне неприметные, без каких-либо знаков принадлежности к государственным организациям, на большой скорости шли по трассе М10 к польской границе.

Они только что выехали из Львова. Дорога была ровной, просматривалась хорошо. Сами машины были бронированными, они были переданы спецслужбам новой Украины в качестве дотации от одной из европейских спецслужб. Учитывая тот факт, что внешне машины ничем не отличались от таких же в дорожном потоке, и то, что никто не ожидает наличия брони в простой «Шкоде», перевозку можно было считать безопасной. В машинах ехали одиннадцать опытных боевиков из Львовской Нацгвардии, все – с боевым опытом на Востоке, все – с автоматическим оружием.

Но шансов у них не было никаких.

Засада ждала их на дорожной развязке между населенными пунктами Рясно и Подрясным. Это довольно крупные села, здесь же есть приличная промзона с льготным режимом налогообложения: она работала, потому что рядом была Польша, и товар можно было продавать туда. Когда головная машина пересекла невидимый лазерный луч – оператор должен был включить его при визуальном контакте с конвоем машин, – справа ударил сильный направленный взрыв, и головную машину буквально снесло вправо…

– Подрыв!

«Шкода Сноуман», в которой они сидели, рванула вперед.

– Идут прямо!

Были разные варианты… Вообще, эта развилка была не самым удобным местом для засады, надо сказать. Просто разведке так до конца и не удалось узнать, куда повезут пленника: может, в Польшу, а может, и еще куда. Здесь они могли пройти прямо, пойти направо или налево. Наиболее вероятный вариант был – прямо, потому что при подрыве голова не слишком-то работает, давишь на газ и стараешься проскочить место засады как можно быстрее. Но могли все-таки уйти и в сторону. На этот случай были свои планы, включавшие снайперов, засадные группы и штурмовиков. Одной из таких засадных групп были они: они должны были врубаться, если оставшиеся машины пойдут прямо или вправо, то есть им в лоб.

Шестицилиндровый дизель с ощутимым ускорением бросил машину вперед, они уже заходили на отрезок дороги, ведущий с местной дороги на десятую. Справа перед низким путепроводом стоял столб дыма, они не видели, что там происходит. Но как только они вышли на выезд, то сразу увидели одну «Шкоду Октавию», пытающуюся выровняться, а затем и другую.

– Вижу слева!

Стрелок на заднем сиденье переместился влево и на скорости открыл огонь по салону третьей «Шкоды», стараясь целить по передним сиденьям. Машина теоретически держала «Калашников», но на практике пули 7Н24 с карбид-вольфрамовым сердечником прошили толстое, усиленное стекло, как копье – лист бумаги. «Октавия» завиляла, пытаясь удержаться на трассе и все более теряя управление…

– Терек, вижу тебя справа!

Вторая машина – пожилой, но прочный «Ланд Круизер» с польскими номерами – проломила придорожное ограждение и пошла вниз по склону.

– Вижу слева! – крикнул водитель.

– Терек, беру третью. Работай по второй!

– Работаю вторую!

Третья машина окончательно потеряла управляемость, вышла на встречную, к счастью, ни с кем не столкнувшись в лоб, под углом проломила заборчик у дороги и, вылетев носом на заросший травой подъем, остановилась. У второй шансов также не было, «Октавия» без брони имела шансы уйти от дизельного «Сноумана», но с броней – никаких. «Сноуман» обошел справа, длинная очередь изрешетила капот и дверь у водительского сиденья, а удар бортом отправил машину на заграждение, где она затормозила с искрами и криком сминаемого железа. Притормозил и «Сноуман», в столкновении почти не пострадавший.

– Двигаем!

Двое стрелков – русский и чеченец – выскочили из «Сноумана», опытный водитель – со скоростью пешехода – подал машину назад, чтобы она послужила передвижным щитом для стрелков. Чеченец – прикрылся моторным отсеком машины как щитом, перемещаясь вслед за внедорожником, русский – прикрывался левым задним углом машины, тоже перемещаясь вместе с ней. Использование машины в качестве прикрытия, перемещение вместе с ней с ведением огня – давно и хорошо было ими отработано.

Бандеровцы, за минуту пережившие подрыв и дорожную катастрофу, имели откровенно мало шансов что-то сделать. В салоне их было четверо, водитель был уже мертв, а двое, сидевшие слева, не могли открыть двери и выскочить, потому что машину прижало слева к дорожному ограждению. Относительную свободу действий имел только тот, кто сидел справа – сзади, но и он потерял время, пытаясь выскочить из машины, хотя надо было вести огонь прямо из салона, прикрываясь бронированной дверью и мертвым водителем впереди…

Он же потратил время на то, чтобы выскочить, и, как только его нога ступила на асфальт, по ней ударили сразу две пули. Потеряв опору, он вывалился из машины и получил еще несколько, сразу скончавшись.

Чеченец открыл огонь одиночными по левой стороне искореженной «Шкоды», стараясь обезвредить тех, кто в салоне. Стекло выдержало два попадания пуль под углом, а третье не выдержало: сидевший впереди был убит, а тот, что сидел сзади, был ранен. Именно он выдернул чеку гранаты, понимая, что все…

– Слава Украине!

Ударная волна благодаря броне практически вся осталась в салоне, только осколками и давлением выбило и так сильно поврежденное лобовое стекло. Оно вывалилось на капот, развалившись на две части, из салона пошел дым…

– Слева чисто! Делай!

– Справа чисто!

Внедорожник остановился, Андрей, держа автомат одной рукой, перебежал к «Шкоде». Сзади правая дверь была открыта, одного взгляда было достаточно – в салоне месиво.

– В салоне чисто! Пошел!

Чеченец перебежал на место русского, справа – сзади их внедорожника; русский переместился в корму «Шкоды», попытался открыть багажник. Тот не открывался. Машин на трассе, идущих в их сторону, не было; идущие навстречу, видя происходящее, увеличивали скорость, не зная, что там впереди – такая же бойня. Вмешаться никто и не пытался.

– Резак!

В этот момент рядом остановился «Ланд Круизер», идущий от путепровода, из него выскочили двое: один с ручным пулеметом, другой с портативным резаком – болгаркой.

– Как?!

– По нулям!

Это значит, что в третьей машине объекта не было.

Стрелки заняли позиции прикрытия, от бешено вращающегося круга полетели искры. Багажник был разделан минуты за две, даже меньше: там лежал человек, заросший бородой, в грязном, рваном камуфляже. Из ушей текла кровь. Вонь перекрывала даже запах взрывчатки и горелой обивки.

– Плюс!

Освобождение этого человека живым не было обязательным условием миссии, но, как им сказали авторитетные люди в Ростове, – крайне желательным. Вообще, происходившее происходило не первый раз и не второй: такие засады и налеты на дорогах Украины были часты и происходили в ответ на бандгруппы и стрельбу на дорогах в приграничной полосе России. Отморозки из Правого сектора, Самообороны, УНА-УНСО и других многочисленных организаций, обезумев от ненависти к России, шли мстить; они пытались устраивать террор на дорогах, теракты в городах, покушения на политических деятелей уровня губернатора, мэра или начальника ГУВД или УФСБ. В ответ – налеты и засады происходили уже в Украине: по зданию Правого сектора или УНА-УНСО могли выстрелить из «Шмеля», выехав на дело даже большой группой, можно было не вернуться. Это было наказание – в ответ на каждую акцию в России следовали одна или две акции в Украине, всегда кровавые, ни одна сторона даже не пыталась брать пленных. Такие акции следовали сразу после очередных событий в России – наказываемый должен был понимать, за что его наказывают. Вот только ненависть вызывала еще большую ненависть, кровавый след тянулся из прошлого, из холодного лета две тысячи четырнадцатого года, когда оба братских народа, обезумев от ненависти друг к другу, ринулись в драку, делая друг другу как можно больнее. Они и сейчас были близки – настолько, что по именам и фамилиям павших в этой безумной войне нельзя было понять, за кого они сражались.

Так больно могут делать друг другу только очень близкие люди…

– Давай в нашу!

– Помоги!

Человека, то ли живого, то ли мертвого, не способного держать голову на весу, перетащили в машину.

– Все! По нулям! Уходим!

– Уходим!

Чеченец бросил в расстрелянную «Шкоду» термитную шашку, прыгнул в машину уже на ходу, схватившись за руку напарника. Повернулся, чтобы держать «шесть» под прицелом своего автомата. В стремительно удаляющейся, расстрелянной, с открытыми дверями машине забилось яркое, живое пламя…

Август…

Почему-то это самый нелюбимый мною месяц.

Нет, дело не в том, что август по статистике самый плохой месяц для России. Наверное, это мое ощущение идет с детских лет, когда август означал, что скоро сентябрь. Скоро идти в школу.

А я не любил школу.

Нельзя сказать, что я учился плохо… я учился без напряга, скажем так. Некоторые предметы мне удавались, так что, когда выставляли оценки в дневник (а это делали раз в месяц), «пятерки» считали по три или даже по пять, чтобы не ошибиться в их количестве. Некоторые предметы мне не давались, и я не делал ничего, чтобы подтянуть их – мне было достаточно по ним «тройки», даже с минусом. Самое удивительное, что в число нелюбимых входила информатика, если учесть, что сейчас я владею компьютером свободно. Просто когда-то запустил ее и не сделал ничего, чтобы нагнать.

Наверное, с этого и пошла моя жизненная философия: делай то, что ты умеешь, то, что тебе нравится, и не делай то, что у тебя не получается и что тебе не по душе. Надо сказать, что для армии это странная философия – там ты просто выполняешь приказы, какими бы они ни были. Возможно, поэтому в армии я и не прижился, ушел в спецслужбы. Там, кстати, тоже не слишком прижился, но меня терпели. Потому что понимали – наряду с рабочими лошадьми, которые просто пашут, перелопачивают текучку, нужны мастера. Потому что настоящая разведка – это не ремесло, это искусство.

И вот в нем-то я преуспел за последние годы. Жаль только, о многом вообще никто и никогда не узнает.

Это снова я. Немного потрепанный и вроде как невыездной. Теперь моя физиономия (бывшая) красуется на сайте Интерпола с пометкой: разыскивается за убийство. Но на самом деле я никого не убивал из тех, кто не пытался убить меня. Как на вантовом мосту в Риге.

Обычно, если ты завалился, причем настолько капитально завалился – попал в руки разведки противника, подвергался допросам, – ты навсегда делался невыездным и тебя назначали в какое-нибудь областное УФСБ дорабатывать до пенсии. Мне, учитывая мои старые заслуги, могло грозить назначение на Кавказ – не знаю только, награда это или наказание.

Но в моем случае было принято другое решение. Частично – из интересов Игры, частично – из моих личных связей. В закрытом госпитале Минобороны мне сделали пластическую операцию, поменяв лицо. Кроме того, лазером немного поменяли отпечатки пальцев. И дали новые документы: теперь моя фамилия – Сивков, звание – подполковник государственной безопасности, на армейские деньги – генерал-майор. Спецзвания в ФСБ восстановлены два года назад, они соответствуют армейским, но опережают их на две ступени. Опережение это выражается в денежном довольствии прежде всего. Военным это, понятное дело, не нравится.

Для тех, кто пропустил самое интересное. Примерно два месяца назад на территории Украины была проведена широкомасштабная специальная операция с нанесением ракетных ударов по лагерям подготовки бандеровцев в Карпатах, а также по целям в Киеве. По оценкам аналитиков, ликвидировано до тысячи боевиков, в том числе старший командный состав, командная цепь в Западной Украине полностью дезорганизована и только начинает восстанавливаться. Западные СМИ вопят о сотнях гражданских, ставших жертвами российской агрессии. Но это вряд ли. Что можно сказать точно – при прямом попадании ракеты в здание местного офиса ЕРА, Европейского разведывательного агентства, погиб резидент. Плана убить резидента у нас не было, удар был назначен на ночное время и преследовал целью разрушить инфраструктуру, но резидент, как оказалось, любил работать по ночам и в итоге погиб. Ответом стали агрессивные действия британской контрразведки MI6 (погибший резидент был англичанином по национальности), выславшей из страны восемнадцать наших дипломатов и задержавшей по обвинению в шпионаже двоих русских эмигрантов. Мы в ответ попросили покинуть нашу страну двадцать британских дипломатов, прекратили деятельность Британского совета и попросили в течение шести месяцев закрыть все консульства в стране. Теперь у британцев остается посольство в Москве, и все. Как мне говорил Мудрый Викинг, таких агрессивных действий он не припомнит даже во времена Холодной войны, пусть он и застал ее только на излете.

Что же касается остальных санкций, то США внесли на рассмотрение Совбез ООН вопрос о признании РФ страной, спонсирующей терроризм, но не смогли даже провести его обсуждение. Помимо этого против нас вводят пятый пакет экономических санкций, блокируют корсчета наших банков. Что для нас уже маловажно, потому что Германия, например, отказалась присоединяться уже к третьему пакету санкций. Крестовый поход против нас ведут Польша, США и Великобритания. Остальным – плевать, остальные устали от всего этого, как от слишком долгого матча, и хотят делать бизнес. Вот и все.

Сейчас я еду в машине по тихим ростовским улицам и слушаю Радио Монте-Карло. Идет деловая передача, эксперты делятся мыслями о том, как блокировка корсчетов крупнейших российских банков повлияет на простых россиян. Вроде никак не должна повлиять. Хотя черт его знает…

Лицо чешется, но я знаю, что чесать нельзя. Сдвинутся импланты, которые пока не установились на месте. Лицо я себе выбирал сам – и вместо такого «округлого» выбрал типично мужское, с квадратным подбородком. Теперь я чем-то похожу на некогда знаменитого гонщика Михаэля Шумахера.

Черт его знает, зачем такое выбрал? Но выбрал.

А вот и место моего назначения.

Высоченный корпус областной клинической больницы. Охрана на входе, причем не милицейская, – бронированный «Тигр» внутренних войск. Бандеровцы уже пытались напасть на эту больницу.

Меня тут уже знают. Забираю букет из машины – тридцать три розы, не знаю почему, но люблю это число. Иду к больнице…

Не так как-то все. А как правильно – ни хрена не знаю. Так что пусть все будет так, как есть…

– Красивые…

Я ничего не отвечаю, потому что не знаю, что отвечать. Она пристально смотрит на меня.

– Знаешь, я не могу привыкнуть к твоему новому лицу.

– Я тоже, – невесело усмехаюсь я.

– Я серьезно.

– Тебе нравилось мое прежнее лицо? Мне – нет.

– А мне нравилось.

– Почему?

Она молчит перед тем, как ответить.

– Ты думаешь, что главное – квадратная челюсть и минимум интеллекта в глазах? Твое лицо я увидела, когда ты первым вошел в фургон. Ты сказал, что надо выбираться, – и я поняла, что все будет.

…

– Они хотели утопить меня. Сказали: мы утопим тебя, как раньше топили ведьм. Ты – ведьма.

Что тут сказать? Как-то раньше я не воспринимал НИ ОДНОГО украинца как врага. В моем понимании украинцы – неудачливые, метушливые люди, которым не повезло с властями. Но всегда украинцы были для меня… да чего для меня – для всех нас – братьями. В части служили люди с украинскими фамилиями, и хоть бы кто, хоть бы раз им предъявил за это. Даже шествия с криками «Москаляку на гиляку!» воспринимались как часть того сумасшествия, в котором жила эта несчастная страна. Но не воспринимались как угроза.

А теперь украинцы – враги, и уже приходится объяснять, что этот украинец – хороший украинец, он за нас. Укрофашист – очень распространенное с недавних пор выражение. Русский народ памятливый, долго копит. Одесса, Мариуполь, Донецк, Луганск, Славянск – все откладывается в памяти. И я не завидую украинцам, когда они получат счет.

– Не вспоминай это.

– Но я хочу.

Я только качаю головой.

– Зачем ты принес цветы?

– Ты знаешь…

– Я тебе не верю.

– Как хочешь…

Так мы и сидим. Потом она придвигается ко мне и начинает гладить по голове.

– Ты совсем поседел…

– Ерунда. Краску купил, покрашу. Как новенький буду.

– Зачем я тебе? Такая…

– Какая – такая?

Теперь – не отвечает она.

– Мне плевать на это. Понимаешь, плевать.

– Мне не плевать.

…

– Скажи, ты когда-нибудь любил? По-настоящему?

Вопрос, конечно, интересный. Я вспоминаю… первую девчонку со своего двора. Любил ли я ее? Да нет, наверное. Ну, кто любит в шестнадцать-семнадцать лет? Думают лишь о том, как затащить в постель. Гормоны играют.

А потом – было все, как и обычно в Системе. Во внутренних войсках было проще: увольнительная, пошел, подцепил кого-то. Как перебросили на Кавказ – уже сложнее. Там, кстати, проституток полно. Большинство – вдовы. Вдова по кавказским меркам – по меркам гордящегося своей ублюдочной честью бандподполья и радикалов – не человек вообще. С ней можно делать что угодно – вот почему многие становятся черными вдовами, а кому везет – те просто уезжают с Кавказа, оседают в каком-то захудалом русском городишке и стараются пережить кошмар. Такая проститутка может завлечь тебя в ловушку, где тебе отрежут голову. С удовольствием возьмет оплату патронами. Потом ты попадешь на крючок, а конец – всегда один. Я знал двоих, которые попались на крючок: их не судили, их застрелили на поисковой операции свои. Тот, кто продает оружие и боеприпасы врагу, – вне закона.

Потом… да как-то не до этого было потом. Если вы спросите, когда у меня последний раз была женщина, я не смогу точно ответить. Если вы спросите, как ее звали, я тоже не отвечу – просто не помню…

– Не знаю.

– Бедный…

Терпеть не могу, когда меня жалеют. Я встал.

– Не вешай нос. Я еще загляну к тебе…

У главврача в кабинете тихо, играет музыка, пахнет дорогим кофе. В приемной практикантка в белом халатике – настолько томная, что это наводит на нехорошие мысли. Но мне на нее плевать. Мне на все плевать…

Мы с главным врачом, полноватым армянином по имени Ашот Ашотович, сидим в углу, за журнальным столиком. Пьем кофе.

– …Протезы есть совсем хорошие… – говорит он. – Вы видели на олимпиадах. Люди без двух ног даже не просто бегут – а кросс бегут. Ва-а-а…

– Я слышал, есть кое-что посложнее. Натовские биопротезы.

– Э… дорогой. Биопротезы… да. Их даже в Израиле пока не ставят. Только в Германии, в США. Это экспериментальная технология.

– И сколько она стоит?

– Нисколько.

– То есть?

Ашот Ашотович пожимает плечами:

– Санкции, дорогой. Санкции. Будь они все неладны. Совсем обезумели. Мой средний в свадебном путешествии был, в Париже, заказал по-русски, тут на него какие-то накинулись… эти… не знаю какие. Чуть до драки не дошло. Это во Франции! Там миллион армян живет, когда так к людям там относились.

– И даже за хорошие деньги?

Ашот Ашотович смотрит на меня своими глазами-маслинами. Он, кстати, хороший человек. По-настоящему.

– Э… дорогой, знаешь. Тут не в деньгах дело. Там операции в военных клиниках делают. Это ж… двадцать первый век, настоящий. Человек не просто протез получает – человек, считай, новую ногу получает. Такое дело…

– Дело всегда в деньгах.

Армянин вздыхает:

– Не всегда, дорогой, не всегда…

В том-то и дело, что всегда. Я достаю конверт, кладу на стол.

– Допустим, Россия под санкциями. А та же Армения? А?

Врач долго молчит.

– Умный ты человек, Витя-джан.

– Посмотрите… поговорите, что там и как. В США – тоже приличная диаспора армян, может, у них есть связи. Я заплачу.

Врач берет конверт.

– Ничего не обещаю, Витя-джан. Но постараюсь.

– Обещаниями сыт не будешь. Берегите себя, Ашот-джан.

– Э-э-э…

Кажется, эти санкции добрались-таки и до меня…

Выхожу. Август здесь – месяц жаркий, юг. Ростов-на-Дону – город южный, красивый, со своей историей, со своим ритмом жизни. Это один из красивейших городов России. Очаровательные дамы здесь – не отягощают себя одеждой, летом здесь обычно носят ультракороткие шорты или обрезанные почти до попы джинсы. Замечаю на себе заинтересованные взгляды, но они – с некоторого времени – не особо мне интересны. Почему? Мы в ответе за тех, кого приручили…

Мы – птицы с перебитыми крыльями…

– Виктор!

Я пришел в себя. В последнее время начинаю замечать за собой: задумываюсь и как будто бы отключаюсь. Не воспринимаю окружающую действительность. Это очень и очень плохо.

На меня смотрит Диман, один из оперов ВСОГ. ВСОГ – это группа, к которой я прикомандирован. А Виктор – это новый оперативный псевдоним. Виктор Сивков.

– Давай за мной…

Основной личный состав ВСОГ, а также инфраструктура обеспечения деятельности и управления экстремальными группами, работающими на Украине, были расположены здесь, на огромной (сейчас, в связи с оптимизацией производства, сама собственно производственная территория сильно подсократилась) территории Ростовского вертолетного завода. Здесь же располагалось что-то вроде штабов МВД и СБУ Украины в изгнании и координационная группа, занимающаяся связями силовых структур России с боевыми организациями беженцев и бывших офицеров украинской армии.

«Тойота Камри» – их недавно получили, они теперь, как раньше черные «Волги», а за ней и мой «гелик», «Гелендваген», – подкатили к контрольно-пропускному пункту. На нем нес службу местный ОМОН, но им в усиление дали бронетранспортер и снайпера. Теперь снайпер жарился на наскоро сваренной на заводе верхотуре, омоновцы несли службу в тапочках и бронежилетах на голое тело, то есть бардак. Но это не основной вход, комиссию какую-нибудь или московских гостей сюда не повезут, так что норма.

Дошло и до моей машины. Шмонали по всем правилам, попросили открыть багажник, под машину подкатили зеркало на колесиках, в багажник и салон пустили собаку. Больше всего здесь боятся заминированной машины, поэтому реакция соответствующая. Проверили и документы – несмотря на то, что я шел с сопровождением…

– Вить… – сказал я старшему.

Тот недоуменно уставился на меня.

– Не узнаешь?

– Простите…

– А Бобона ко мне устраивал – помнишь? И машину не узнал?

Тот осмотрел меня с головы до ног, потом – выпучил глаза.

– Вы…

– Ага…

– А что это с вами?

– Жизненные трудности, Витя. Жизненные трудности.

Нам места, можно сказать, что не хватило…

Мы располагались в наскоро построенном двухэтажном здании из быстровозводимых конструкций, располагавшихся на самом краю, у летного поля. Рядом был ангар, где, как в афганском Баграме, сидели люди из Командования специальных операций, там были установлены компьютеры и хранилась часть снаряжения. Но там было по крайней мере весело. У нас же летом было жарко, а зимой холодно, к тому же и пусто – большая часть из нас работает в поле, за столом сидеть времени нет.

Я здесь и вовсе почти не появлялся. Я хоть юридически являюсь сотрудником пусть и действующего резерва, на деле особого контакта с местными органами у меня нет. Это для дела так надо. Если я облажаюсь – ни органы, ни государство не забрызгает. Я вроде как свободный игрок…

Поднялись на второй этаж. На двери начальственного кабинета висела табличка: Кивалов А.В. Человек новый, прибыл из Махачкалы. По слухам, нормальный, с большим опытом.

– Разрешите?

Разрешение было получено – и я шагнул в кабинет.

Там меня ждало совсем не то, чего я ожидал. Первое – это секретный приказ по кадрам об отзыве меня из резерва и возвращении на действительную службу. При этом какой-то идиот вместо моих настоящих имени и фамилии прописал псевдоним. Но я подписал и ничего не сказал. Не надо исправлять за людьми ошибки, надо ими пользоваться…

Полковник Кивалов, сидя в кресле оловянным солдатиком, наблюдал за мной. Неестественно бледная для Ростова, незагорелая кожа лица наводила на определенные мысли, как и черные очки. Полагаю, мы не сработаемся. Слишком высокое у меня для этого звание – подполковник. И нет опыта выживания в бюрократической структуре, которой является ФСБ. И почтения к ритуалам нет. И…

– Грозный…

– Что, простите?

– Грозный, зима девяносто четвертого. Я был в составе оперативной группы, которую прикомандировали к антидудаевской оппозиции, обеспечивал ввод танков в город – еще осенью. Потом остался в городе, на нелегальном положении. Во время январских боев как раз и был ранен…

Я ничего не ответил.

– Чеченцы вытащили меня из города при отступлении, они полагали, что я – один из них. В бандах я находился до мая девяносто пятого, пытался наладить связь. Не получилось, поэтому пришлось бежать и выбираться к своим. Они лечили меня какой-то мазью на основе бараньего жира. Вот…

…

– Я так-то русский. Но родился в Грозном, знаю чеченский язык.

Я назвал город своего рождения.

– Понятно.

Здесь надо было сказать, что мы сработаемся, все такое. Но ни он, ни я об этом не сказали.

– На какую должность меня зачисляют? – в лоб спросил я.

– Старшим опером, но дело не в этом. В сущности, вас отозвали из резерва по двум причинам. Первая – вам надо ознакомиться с документом, которым отныне регламентируется наша деятельность. Там есть пункты, ознакомление с которыми – не для действующего резерва.

– Понял.

Полковник достал из ящика стола вскрытый пакет и журнал ознакомления…

• обеспечить тщательный досмотр транспорта, перевозимого груза, пассажиров с целью недопущения проникновения экстремистов, оружия, взрывчатых веществ;

• ужесточить контроль за проживающими иностранными гражданами и гражданами, прибывающими из других регионов. Особое внимание обращать на лиц, слабо владеющих или не владеющих русским языком, уклоняющихся от регистрации, пытающихся расплатиться иностранной валютой;

• организовать круглосуточное патрулирование в регионах;

• организовать на базе РОВД, ГУВД специальные огневые группы (СОГ) для быстрого реагирования на критические ситуации, обеспечения вооруженного патрулирования сельской и лесной местности. Провести подготовку и боевое слаживание указанных подразделений с подразделениями ОМОН, СОБР;

• сориентировать личный состав органов МВД на выявление подозрительных лиц (групп лиц), не имеющих постоянной регистрации в указанных регионах, слабо владеющих или не владеющих русским языком, проживающих в дачных кооперативах, садовых домиках, гаражных кооперативах, сельской местности, имеющих при себе и/или распространяющих украинскую, украино-фашистскую (бандеровскую) символику и литературу, проявляющих повышенный интерес к объектам инфраструктуры, местам массового скопления людей, другим объектам повышенной опасности, скрывающихся в лесных массивах, замеченных с оружием;

• отделу ГИБДД принять необходимые меры по выявлению бесхозного автотранспорта, автотранспорта, длительное время припаркованного у зданий общего пользования.

Расписался в журнале ознакомления. С секретными пунктами по списку «один» я отдельно ознакомился – хотя с ними-то как раз действующий резерв знакомиться не имел права. Собственно, эти пункты не содержали ничего для меня нового: на территории Украины активно действуют агенты враждебных иноразведок, в частности американской, британской, европейской, разведки НАТО, продолжается работа лагерей подготовки боевиков и диверсантов с особым упором на подготовку русскоязычных диверсантов и диверсантов из национальных и этнических меньшинств России. Готовят татар, башкир, только не смейтесь – якутов и еще сибиряков. Последние – это русские, которые то ли обезумели от жадности, то ли им домовой пыльным мешком сзади по голове ударил. Пропаганда проста до безобразия: в Сибири народа миллионов двадцать, а природных ресурсов до черта, отделимся и станем жить намного лучше. При этом придумывают какой-то народ – «сибиряки», у которых нет ни национального прототипа, ни языка – шпарят на русском. Вроде говорят о какой-то особой роли сибиряков в антибольшевистском сопротивлении – я тоже антикоммунист, но я помню, что сибиряки-то как раз Колчака предали. В общем, все на уровне детской самодеятельности, но это пока. Едут в украинские лагеря и с Сибири, и как только вернутся – будет уже не детская самодеятельность. Будет кровь.

Предлагаемые меры тоже не представляли собой ничего нового. Усилить контроль на границе, поддерживать антибандеровское сопротивление, проводить активные мероприятия по уничтожению лагерей подготовки, особо активных бандглаварей, на руках которых кровь и русских, и украинцев. Активизировать агентурную работу с целью проникновения в бандеровские группировки. Новостью было только задействование спецназа погранвойск для действий в приграничной зоне, но на территории Украины – с целью поддержки антибандеровских сил или ликвидации бандеровцев, готовящихся к нелегальному переходу границы. Раньше этого не допускалось, все-таки границу контролирует миссия ОБСЕ.

Еще одна новость – создание ЦШПД, Центрального штаба партизанского движения. Это, считай, если не война, то что-то очень близкое.

– Мы в этой схеме – где? – спросил я.

– РОШ – Ростов, – ответил Кивалов, – создается на базе местного УФСБ, им там делать нечего. ФСБ, МВД местное – на них контрразведывательные и заградительные действия. Не мне вам объяснять, что творится в приграничной полосе. Контрабанда и в ту, и в другую сторону, вооруженные отморозки шляются, границы фактически нет. Контрабандисты, если им хорошо заплатить, слона протащат, что в ту сторону, что в другую. Мы к ним не относимся, у нас федеральное подчинение, напрямую – на МРОШ – Украина. По схеме – мы группа связи при ЦШПД, задачи – координация действий, самостоятельные действия за линией фронта, подрывная и агентурная работа на территории Украины. Задача – за счет превентивных действий не допускать концентрации крупных банд бандеровцев в приграничной полосе, ликвидировать лагеря подготовки, особо непримиримых бандглаварей, противодействовать попыткам НАТО закрепиться на территории Украины. Ну и главное – за счет превентивных боевых и агентурно-оперативных действий не допускать развертывания террористической активности на территории Российской Федерации. Эта задача сейчас стоит в приоритете перед всеми другими, задача межгосударственного урегулирования стоит перед дипломатами, наши задачи – совсем другие. И под них нам дают тридцать дополнительных штатных единиц, это уже согласовано. Одну из них займете вы.

Я сидел и думал… пытался вспомнить, когда и с чего все началось. Вроде и произошло-то это совсем недавно, по историческим меркам три-четыре года – это миг, мгновение. Но память уже отказывается вспомнить… когда по-настоящему полилась кровь, когда перестали быть людьми, когда озверели…

Я говорил с беженцами, и не раз. Взрослые мужики… совсем не похожие на тех, что трещат по Интернету, обвиняя Россию в том, что она их слила. Эти говорят спокойно – сами виноваты. Не смогли, не сказали людям то, что надо было сказать, не донесли. Но наше дело правое, и мы победим. Так вот – в первое страшное лето, когда обе стороны просто кинулись друг на друга, не представляя последствий, – в это первое лето ополчение отпускало назад практически всех. Просто брали обещание, что больше никогда не вернутся в Донецк. И отпускали. И мы – на границу шли беженцы, выходили раненые, вырвавшиеся из окружения украинцы… мы их принимали, кормили, лечили, пытались обустроить, кто хотел вернуться назад, – тех отпускали. Тогда еще не было такой злобы, такой ненависти… и сами украинцы считали, что все это не всерьез, ненадолго, в том числе и с Россией. Я был одним из тех, кто опрашивал тогда пленных… украинский офицер-десантник с Львова, западенец, попросил сигарету. Я дал – не курил, но сигареты у меня всегда были под рукой, для установления контакта. Он подкурился, затянулся от души и с горечью сказал по-русски: кто бы нас помирил…

Но помирить оказалось некому. Наоборот, мировое сообщество – твари проклятые – всеми силами толкало к войне, и прежде всего – украинцев. Толкало, обещало, трубило в мировых СМИ, вводило какие-то санкции. Нам эти санкции, знаете ли… И не такое переживали.

А вот сейчас – озверели. И с той, и с другой стороны. Нет больше обменов пленными, нет надежды на то, что вот-вот, только немного еще – и…

Есть только горечь в душе, злоба, могильные холмы за спиной, рвы, в которых наскоро схоронены друзья, руки, привыкшие к автомату и острое желание дать другим почувствовать хотя бы частичку той боли, которую чувствуешь ты. В этом-то и проблема – ты чувствуешь боль, но не знаешь, не представляешь, какую боль чувствуют другие…

– Есть одна проблема, – сказал я.

– Какая именно?

– Я побывал в плену. У американцев. До сих пор отстранен от оперативной работы. Проверка не завершена.

– Завершена. Дело закрыто приказом директора ФСБ. Больше ничего нет.

Глупости говорить я не стал. Почувствовал, что произошло что-то серьезное.

Тем временем Кивалов достал из стола планшетноутбук, перегнул его так, что он превратился в треугольник, повернул экраном ко мне.

– Посмотрите внимательно. Если увидите знакомые лица – дайте знать. Окей?

Было холодно. Шел дождь, оставляя на стеклах машин мутную пелену. Щетки стеклоочистителей метались по стеклу, разгоняя воду, но дождь снова заливал стекло. В этом было что-то… предупреждающее.

Сизифов труд.

Молодой охранник, на минуту выбежавший из теплой караулки, едва проверил документы, выбросил руку в нацистском приветствии:

– Слава Украине!

Машины тронулись…

Их путь вел к ангарам, где базировались самолеты авиакомпании «Антонов» – одного из немногих коммерчески успешных предприятий Украины. Его успешность базировалась на том, что он эксплуатировал флот из семи самолетов «Ан-124 Руслан» и уникального, единственного в мире самолета «Ан-225 Мрия». Американцы по какой-то причине не хотели выпускать на рынок свои сверхтяжеловозы, и единственным конкурентом была базировавшаяся в Поволжье авиакомпания «Волга-Днепр». До 2013 года планировалось возобновление производства самолетов, были даже получены заказы на семьдесят машин, но далее, в связи с известными событиями, проект был аннулирован. Русские начали подготовку к самопальному производству «русланов», фактически украв конструкцию, а также создали в Ульяновске новое КБ, специально ориентированное на проектирование тяжелых и сверхтяжелых самолетов. Украинцы тоже не бросили этот проект, сейчас подготовка к возобновлению производства «русланов» шла в Абу-Даби, совместно с финансируемой местным эмиром программой развития промышленности: планировалось наладить выпуск как классического «Руслана», так и «Руслана» с грузовым отсеком в полтора раза больше, чем у оригинала, двигатели планировалось использовать самые распространенные, не украинские, а от «Роллс-Ройса». В Абу-Даби вкладывали деньги в авиапромышленность, там уже запустили в производство истребитель, взяв за основу проект «Нови Авион», остановленный после распада бывшей Югославии, и вот теперь – планировали освоить и гамму грузовых самолетов, в том числе «Ан-124» и «Ан-70», создав авиапроизводителя мирового уровня. Украинцы тоже радовались… это все подавалось как пример выхода Украины на внешние рынки, только здравые люди понимали, что самолет, собираемый в Абу-Даби и с британскими двигателями, – это уже не украинский самолет. Для украинских самолетов больше не было места в небе, и украинские конструкторы самолетов, двигателей, ракет ехали либо в Россию, либо в Абу-Даби – правда, об этом не упоминали по телебаченью. В Абу-Даби уехало больше половины остававшихся в стране конструкторов «Антонова», это считалось длительной командировкой, и Украине даже что-то платили… но все понимали, что они вряд ли вернутся…

Такая вот… перемога… со зрадой пополам.

Машины остановились возле ангара, старший посмотрел на часы.

– Полчаса…

– Могут отменить посадку.

– Они сядут…

Самолет действительно сел в дождь, это был «Ил-76», принадлежавший одной из многочисленных офшорных транспортных компаний – эта имела прописку в ОАЭ, но совершала полеты по всему миру. Этот рейс шел из Турции с грузом оружия и боеприпасов: через Турцию. Украина за счет западных партнеров закупала себе оружие, поставки шли как собственно турецкого оружия, так и многочисленных трофеев из Сирии и Ирака, проследить судьбу которых было совершенно невозможно. Это были не официальные закупки – таким образом закупались украинские боевики из УНА-УНСО, УВО и других многочисленных бандеровских организаций и групп. Этим же путем в Украину шли наркотики, но немного. Основным путем был водный, либо напрямую через Турцию, либо из Грузии – в Одессу.

Бандеровские боевики – все они принадлежали к Центральному проводу, главным среди них был Дiд – вышли под дождь, чтобы поприветствовать спустившегося по боковому трапу человека.

Человек был невысок, коренаст, типичный турок по виду, чисто выбрит. На вид ему было лет пятьдесят. Он был одет в западную одежду, с ним была только небольшая сумка. Один из сопровождающих Дiда бандеровцев раскрыл зонт…

Дiд шагнул навстречу прибывшему, они обнялись…

– Хвала Аллаху, ты прибыл… – сказал Дiд.

– Не говори о том, чего не понимаешь, – отрезал прибывший, – поехали…

Машины неслись по трассе в Киев мимо блок-постов и заграждений, обгоняя редкие машины на трассе. Они ехали в черном микроавтобусе «Шевроле Экспресс», который был своего рода символом второго Майдана. Его пригнали из Межигорья, до революции он принадлежал сыну Януковича. Автобус захватил Правый сектор, они рассекали на нем по Киеву, потом начался скандал – и они вроде как сдали его государству для продажи на аукционе. Его, кажется, даже продали на аукционе, где собирали деньги на помощь раненым в АТО, антитеррористической операции – первом этапе гражданской войны в Украине. Но потом он все равно каким-то образом оказался в руках Правого сектора – политического крыла боевых организаций на Украине – и использовался для встречи гостей и VIP-перевозок по Киеву.

– Как жив, брат?.. – спросил Дiд, сидя за столиком, напротив гостя.

– Как жив… как жив… сердце болит.

– Ничего… В Днепре подлечим… там у нас израильские врачи працюют.

– Нет, дорогой… – сказал гость. – Мне уже все. Отходился…

– Перестань…

– Дело не в том, когда ты умрешь. А как…

– Гостомель?

– Он самый. Узнали кого-то?

Я откинулся назад на спинку стула.

– Съемка паршивая, но главный среди них – похоже, что Дiд Шукарь. В миру – Александр Кваснюк, бывший полковник СБУ, крайне нетерпимый украинский националист. Прямая связь с кланом Турчинова, он поднялся, когда Турчинов был главой СБУ. Сливал информацию во время второго Майдана, участвовал в организации покушений на Януковича, имеет отношение к делу снайперов. Оттерт и уволен со службы зимой 2020 года в связи с радикальными взглядами. В настоящее время занимается тем же самым, только в Центральном проводе, то есть на добровольных началах. Один из руководителей разведки движения, точную его должность я не знаю, и вряд ли кто-то знает. Идейный.

– Как, по-вашему, его можно купить?

– Нет. Фанатик.

Полковник утвердительно кивнул.

– Еще кого-то опознали?

– Нет. Судя по автоматам – быки.

– А тот, кто прибыл на самолете?

Я пожал плечами:

– Инструктор… что-то в этом роде. Там полно всякой швали обретается…

Полковник пригладил волосы на голове, он был пострижен не коротко, волосы были уложены в самую простую прическу, как у школьника – полубокс. Они были какие-то сивые… не с проседью – а именно сивые, блеклые.

– Прибывшего самолетом удалось опознать мне. Сулимов Мамед Омарович, бывший капитан Главного разведывательного управления Генерального штаба. Служил в Закавказском военном округе, закончил Военно-дипломатическую академию, профессиональный разведчик, подрывник. Тренировался в Балашихе на курсах усовершенствования офицерского состава, направление – Ближний Восток. Владеет турецким и арабским языками. В тысяча девятьсот девяностом году – после событий в Баку – демобилизовался из рядов Советской армии, примкнул к радикальным националистам. Участвовал в событиях в Карабахе, затем в Чечне на стороне бандформирований Дудаева, по некоторым данным, участвовал также в событиях в бывшей Югославии и в Ираке, на стороне Аль-Каиды. Участник событий на Украине с первого дня Майдана, затем советник в бандформированиях Национальной Гвардии, эксперт. По нашим данным, в последнее время обретался в Турции, консультировал местную разведку и спецназ по методам реагирования в связи с событиями в Сирии. Сейчас переброшен на Украину, чему есть, по меньшей мере, одно подтверждение.

Полковник наклонился вперед, сцепив пальцы в замок:

– Мое подтверждение. Сулимов во время первой чеченской был заместителем командира интернационального батальона, в состав которого входили боевики УНА-УНСО, а также боевики с территории Афганистана, Турции, бывшей Югославии, Судана. Фактически занимавшаяся им должность – заместитель командира батальона по боевой подготовке. И уже тогда он вынашивал очень серьезные планы…

В двенадцати километрах южнее Гудермеса есть приметное место: горячие источники Исти-су. Место известное, дорога к нему протоптана не одним поколением людей. Там ничего примечательного нет – место как место: невысокие холмы, орешник, зеленка. Какие-то невысокие старые домики, построенные для переодевания – их мало. Дорога поблизости – сельская: либо идешь пешком, либо подвезут на тракторе. Сами источники также не представляют из себя ничего особенного: просто дыры в земле, температура воды градусов шестьдесят – в свое время со всего Союза ездили сюда лечиться. Там можно яйца варить. От воды поднимается парок, ветерок шевелит многочисленные, оставшиеся еще от прежних времен ленточки на кустах. Их завязывали, загадывая вернуться.

Местная «ментовская» белая «Нива», короткая, проходимая, прыгучая как козел, с креплениями для станка АГС в багажнике: удобно – ночью подскочил к блоку, выпустил короб – и ходу, надсадно завывая мотором, преодолела последний взгорок и остановилась. В машине были двое: один в милицейской форме, другой в солдатской, федеральных сил. Второй был за рулем, его лицо было с небольшим шрамом.

Именно он первым и вышел из машины, прихватив автомат АКМС, настороженно огляделся. Горы… кустарник… место для милиции совсем неподходящее. Проклятая зеленка – из нее то и дело гремели автоматные очереди, и все больше матерей в бескрайней глуши России получали серые, скорбные листы похоронок, где говорилось, что их сын погиб, но не говорилось – за что.

Из машины полез и мент, полноватый, но крепкий, типичный чеченец, хозяин. Огляделся, гулко, как в бочку крикнул:

– Ого-го!

Горы передразнили его: го… го… го…

Из зеленки вышли люди. Трое, обросшие бородами, с автоматами…

– Давай, Сережа… открывай багажник…

Автоматчик открыл багажник, достал массивную сумку. Звякнуло стекло…

Сошлись на полянке. Мент обнялся с каждым из пришедших. Потом пошли к источникам – искупаться, пропарить кости в немилосердно горячей целебной воде. Начали раздеваться…

– Сережа… организуй пока… – весело крикнул мент.

Сережа начал раскладывать еду на капоте.

– Ты ему доверяешь? – негромко спросил один из бородачей. – Он же русский.

– Да какой он русский, – не меняя прежнего веселого тона, ответил мент. – Он наш, чеченский, в Грозном жил. Мой брат с ним в одной школе учился, когда русские Грозный брали, его контузило сильно. Брат его домой привез, не бросать же… Не думай, он своих сильно ненавидит. Сам на дела ходил… понятливый…

– А я вот думаю… – настойчиво сказал боевик.

– Ну вот что, – голос мента внезапно построжал, – не тебе решать, дорогой. Если есть претензии ко мне – обращайся к Асламбеку, понял?

– Хорошо, хорошо…

Мент подмигнул:

– Алию помнишь? Вот, думаю ее за Сережу выдать. А то – наши-то ее никто не берут, пропадет…

Горячая вода не располагала к долгим разговорам, потому какое-то время мент и пришедшие неизвестно откуда боевики просто парились, отложив автоматы на край источника. Вода действительно была живительной. Особенно для тех, кто провел холодную зиму в горах, ночуя на снегу и в пещерах, кто застудил ноги и посадил почки. Менту это тоже было полезно – лишнего у него было килограммов пятьдесят…

– Кого ты привел? – спросил мент по-чеченски, закрыв глаза. – Я его раньше не видел. Он чеченец?

– Нет. Очень хороший специалист. Карабах. Среди наших зовут Микаил.

– А…

– Со Мамед, – сказал по-чеченски один из пришедших боевиков.

– Я Аслан, брат Асламбека Гудермесского. Говори по-русски, мне нетрудно. Знаешь русский?

– Да.

– Хорошо…

Вода расслабляла. Если закрыть глаза, то могло показаться, что вернулось то старое мирное время, когда он не был таким толстым, таким продажным и таким отвратительным сам себе, когда он учился в Ростовской школе милиции и гордился своей формой. А еще у него была девушка Нина, и он хотел жениться на ней, но родители сказали, что так не годится. Он должен жениться на чеченке и продолжить свой род. За него сосватали Фатиму, дочку начальника местного РАЙПО, и на тех харчах он сильно разжирел, и теперь был таким, какой он есть. Тогда же он научился брать взятки: тесть научил.

– На днях вагон пойдет… – сказал, не открывая глаз, мент. – Там бабки для Дагестана. Люди шепнули – арбуз. Две трети надо будет отдать…

Кому отдать – было понятно: русским. Эта война вся целиком крутилась вокруг денег. Да и до войны было… много чего. Вы думаете, что все эти многомиллиардные аферы с авизовками – это все дело рук чеченцев, так, что ли? Ага, держи карман шире. Чтобы все это провернуть, надо было знать коды подтверждения РКЦ ЦБ РФ. А они секретные, и точно не для чеченцев. Дударику от этой аферы обещали треть, но кинули только пять процентов. Тот сильно обиделся – и эта обида в немалой степени повлияла на его намерение отделяться от России, а потом и вести с ней войну. Если обещают треть, а дают двадцатую часть – это даже не неуважение. Это тебя не воспринимают как человека. По этой же причине заинтересованные люди сделали все, чтобы не допустить личной встречи Ельцина и Дудаева. Потому что компромат у Дудаева на многих был просто убийственным.

Так и тут. Шел вагон, напали чеченцы – потому денег нет. А если не отдать две трети – больше таких вагонов не будет. А те деньги, которые ты закрысил, – потом, когда поймают, засунут тебе в очко. Потому что сами деньги ничего не значат, в чеченских горах ими только костер топить. Их надо поменять на валюту и вывезти. Или вложить. А тут без русских никак не обойтись…

Но и треть от миллиарда – очень хорошие деньги. Особенно если они не у тебя в кармане, а, скажем, на счете в БОНИ, Банк оф Нью-Йорк.

– Беретесь или мне других попросить? – обострил мент.

– Поговорим за столом.

Стол накрыли прямо на капоте «Нивы». Баранина невкусная, потому что баранина быстро стынет, ее надо горячую есть. Лаваш, лук, консервированная черемша из банки. Водка. Боевики ели быстро, жадно. Проголодались…

– Ну, так что с вагоном? – спросил мент.

– Тебе только бы хапать, – с набитым бараниной ртом сказал боевик.

– Это умнее, чем скакать как козел по горам. Все равно, далеко вы не уйдете. Надо с русскими мириться…

Боевик посмотрел на него.

– Не будь ты братом Асламбека…

– И что бы ты сделал? Если воевать с русскими – откуда брать деньги? У нас даже денег своих нет!

– Напечатаем…

– Напечатаем… – передразнил мент, – как раз туалетной бумаги мало. Так берешься или нет, я не слышу?

– Асламбек тебе привет передавал. А вагон – не до того сейчас. Скоро такой вагон будет…

…

– Мамед тебе скажет…

– Скоро большая акция будет, – сказал Мамед, единственный, кто не пил водки. – Очень большая акция. Надо будет людей собрать. Лучше всего у тебя.

– Сколько?

– Человек двести.

– Ва… на Москву собрались?

– Как угадал?

Мент оторвался от черемши.

– Вы это что… серьезно? Нас же тут…

– А нам Асламбек сказал, что тебе верить можно.

Сами эти слова, вроде как безобидные, на самом деле давали понять, что если они не договорятся, то живым он отсюда не уйдет. Чьим бы братом он ни был.

И мент понимал, что та система круговой поруки, которая существовала до войны, когда за одного поднимался весь род, с автоматами, и даже Дударик не мог ничего сделать, – она ушла в прошлое. Теперь многое определяет война и ее логика. Убить могут любого. В том числе и его самого.

– Мне верить можно, – сказал мент, – но я дело делаю. Если бы не я…

Один из боевиков покивал:

– Мы знаем, брат. Ты много сделал для нас: и братьев от беды спасал, и денег немало дал. Но сейчас дело обстоит так – мы или они. Если сейчас не перехватить русистам глотку – они задавят нас. В горах люди держатся из последних сил. Больше некуда отступать…

Мент покачал головой:

– Я понял. Жалко все же вагон…

– Не переживай, дорогой. Время придет, нам Русня будет вагонами дань грузить, да…

– Этот парень… – вдруг сказал Мамед-Микаил, – как его зовут?

– Сережа.

– По-русски хорошо говорит?

– Хорошо. А что?

– Думаю его с собой взять. Нам русские нужны – мало нас…

Мент досадливо стукнул кулаком по капоту:

– Эх… вот и Алия осталась одна. Хорошо. Поговори с ним…