Подмосковье, ЦКАД. 26 августа 2020 года
Где вы теперь и с кем?
кто хочет быть судьей?
кто помнит все имена…
нам не хватает тем…
не нарушай покой…
эта ночь слишком темна…
Виктор Цой
Встретиться с генералом Игнатовым следовало как можно скорее, чтобы не наломать дров еще. Потому я пошел напролом. Просто появился по адресу, где был офис охранной фирмы генерала, и заявил, что мне нужно поговорить с ним. Его там, конечно, не было – такие люди никогда близко к поверхности не держатся, – но мои данные и номер телефона взяли. Через полтора часа телефон зазвонил и мне назвали место…
Место находилось на ЦКАД, около одной из крупных логистических баз, построенных недавно, где точнее – не скажу. В отличие от МКАД и Третьего транспортного – на ЦКАД специально старались не давать землю под жилую застройку, поэтому места там были застроены либо заводами, либо такими вот огромными логистическими комплексами, обрабатывающими в час сотни фур. Кричи – не докричишься, короче…
Когда я приехал, кортеж генерала Игнатова уже стоял на месте – две «Тойоты Ланд Круизер». Два боевика – а как их еще называть, если знаков различия нет, а автоматы есть, – держали периметр. У обоих – автоматы Калашникова с модными красногорскими коллиматорами: те в последнее время теснили ЭОТЕК, у них отсек для батарей был не впереди, а сбоку, в расчете на боковое крепление, и это позволяло максимально низко опустить прицел по отношению к ствольной и добиться co-witness, что с ЭОТЕКом на «калаше» невозможно. Такие коллиматоры намекали и на то, что они снабжаются с государственных складов.
Один из преторианцев выступил мне навстречу.
– К генералу Игнатову, – сказал я, не представляясь.
– Записывающее есть? Мобила, диктофон, камера?
– Нет.
– Руки.
Я поднял руки, меня обыскали, сначала руками, потом с помощью прибора – так называемой «петли». Ничего не нашли. Отступили в сторону, я сел в машину генерала, дверь за мной закрыли. Судя по увесистости – броня.
– Доброго дня.
– Вечера, – поправил генерал.
Генерал был намного выше среднего роста, сухощавый, с обильной проседью в волосах. Чем-то он был похож на постаревшего Башара Асада.
– Вечера, – согласился я. – Благодарю за то, что выпустили. Даже ребер не сломали.
– Кто у вас старший? – спросил генерал.
– Мудрый Викинг.
– Мы служили вместе, – кивнул генерал, – и только поэтому я поверил ему на слово. Надеюсь, вы не ждете извинений.
– Нет.
– В таком случае что вам нужно?
– Поговорить. Согласовать позиции.
– С кем? С вами?
Генерал держался уверенно… хотя, скорее всего, о зондаже со стороны Администрации Президента он знал. А Администрация Президента – не тот орган, с которым следует портить отношения, это все равно что ЦК КПСС на нынешнем историческом этапе.
– Именно со мной, – подтвердил я, не обращая внимания на презрительный тон генерала. – Мало людей пропало из-за отсутствия взаимодействия?
Эти слова, не вызывающие и не обидные, должны были заставить задуматься. В той же Чечне из-за банальных разных частот у МВД, ФСБ и армии немало людей сгинуло.
– Какое взаимодействие? Мы делаем дело, вы путаетесь под ногами. Вам мало Риги?
Ага, это он знает. Хотя, возможно, знает далеко не все.
– Рига в прошлом.
– Такое никогда не бывает в прошлом. Хотя бы из-за того пиндоса, с которым вы контачите. Кстати, человек пропал, а посольство шум не поднимает, никаких нот, с чего бы это?
– С того, что это составная часть работы. Его. Моей. Вашей.
– О как! И в чем же эта работа заключается?
– Переговоры о мире.
– О мире…
Генерал рассмеялся… смеялся недолго, но впечатление это производило, и не очень хорошее. Когда такой человек смеется…
– О мире с кем? С бандерлогами?
– Бандерлоги – это простые исполнители. Ситуация на Украине модерируется извне.
– Слова-то какие… модерируется.
– Говорить с бандерлогами бессмысленно… надо говорить с хозяевами… с кем я и говорю.
– С хозяевами… – генерал повернулся ко мне и снял очки. – Вы хоть знаете, Штирлицы недоделанные, что в прифронтовой полосе творится? Каждую неделю по две-три попытки прорыва. Среди беженцев каждый десятый – засланный казачок, и они уже по всей стране… на заводах, там, где нефть добывают, кто-то уже и в полиции. У нас на особом контроле больше тысячи ячеек. Не так давно на границе пацан пятнадцатилетний подорвался, с погранцами… шахид, е… твою мать! А вы тут переговоры, на х… ведете…
– Мы идем к палестинскому варианту, – сказал я.
– Да мне по х… – выразился генерал, – они не пройдут, вот и все. Говорить с ними – бесполезно, у них в башке только одно – слава Украине! Только когда мы до Львова дойдем – вот тогда и надо переговоры вести. А пока – п…ть не надо.
…
– Есть еще вопросы?
– Никак нет.
– Тогда не отсвечивай. То, что тебя приняли, – ошибка, и не более того. Хотите вести переговоры, со Старой площадью мутить – ваше дело. Только вот что я тебе скажу…
…
– Помимо всех верхов есть еще и народ. Понял? Народ. За ним – последнее слово, и он свое слово уже сказал. Никакого мира не будет, пока народ этого не захочет. А народ этого не захочет, пока реально не будет понятно, кто победил. Пока реально не закопают тех, кто в Одессе людей жег, кто в Мариуполе в порту топил, кто в Донецке в шахты сбрасывал. Вот когда всю эту про…ь закопаем, вот тогда и мириться будет можно. Понял?
– Понял, – сказал я.
– Вот и дело. Больше не задерживаю.
Информация к размышлению
Документ подлинный
Правый сектор
Ровенчанка 19-летняя Яна Зинкевич на два дня приехала в столицу с передовой антитеррористической операции. Там руководит медицинской бригадой добровольческого корпуса Правого сектора. Они полтора месяца обороняют Донецкий аэропорт….
…
– Киевский госпиталь будет принимать ваших раненых?
– Проблема в том, что у нашего батальона нет статуса, раненым не дают справки, что они ранены в АТО: пишут «бытовая травма». Мы – единственный неаттестованный батальон: не подчинены ни МВД, ни Министерству обороны.
– Говорят: «Боец «Правого сектора»? В госпиталь не брать». Должны лечиться в гражданских медзаведениях. А что может гражданская больница?
Почему возникла такая ситуация?
– Власть против нас. Потому что мы – движущая сила, которая может сделать много интересных поступков. Мы – неконтролируемый элемент для них.
На ногтях девушки – остатки черного лака. Официант приносит жареную картошку и салат из томатов и огурцов. Яна медленно ест.
– Трудно было сказать родным, что едете на фронт?
Яна несколько секунд молчит. Ее мать работает в торговле, отец с семьей не живет.
– Волновалась. Но они смирились. Понимают, что все равно поеду. Сегодня впервые за полгода заскочила домой. Поплакали-поплакали. За это время настолько устаешь от всего, что не реагируешь на эмоции родственников.
– Где получили медицинские навыки?
– Увлекалась ею давно, девять лет изучала самостоятельно. Готовилась к поступлению в медицинский во Львове. Но нужно большие рейтинги иметь или деньги. Я прошла медицинскую практику на поле боя. В апреле была одна. Все начала с нуля. Теперь у нас пять-шесть медицинских бригад.
…
Как после фронта воспринимаете жизнь в столице?
– Здесь слишком шумно. Люди злые. В тылу можно свихнуться еще больше, чем на фронте. У людей свои проблемы. Им на все, что происходит на передовой, насрать. Не потому что они далеко. Днепропетровск вроде же от АТО недалеко. А там люди такие же безразличные, как и здесь.
Но когда эта беда постучит в двери, тогда опомнятся: а может, нужно было ее задавить еще на Донбассе?
Вы базируетесь возле Донецкого аэропорта?
– Нам определили участок фронта, который должны держать: поселок Пески и аэропорт. В Песках и живем. Нас ежедневно обстреливают из минометов, «Градов». Бомбят все подряд. В нашу базу тоже попадает. Где мы, они знают. Есть наводчики, местные. Пески – это территория, в которой осталась какая-то кучка мирного населения, и оно, конечно, на нас доносит.
…
– С сепаратистами общались?
– Да, – отвечает Яна. – Оказывала их пленным медицинскую помощь. Все – разные. Бывают просто идиоты без собственного мнения, бывают идейные, умные. Запуганные, купленные. Россиян хватает. В последнее время их все больше.
– Говорили с Дмитрием Ярошем (лидер Правого сектора. – «ГПУ»)?
– Постоянно. Он с нами на базе. Не имею права рассказывать о его быте. Это личное. Он – хороший ответственный человек. Искренний. И не отступится от своего. Сказал: «Если власть сдаст Украину, то Правый сектор пойдет на Киев». Сначала нужно убирать тех тыловых мышей, которые сидят в министерстве. Потом делать что-то на передовой. Половина добровольцев с фронта подключатся. Чем дальше длится так называемое «перемирие», тем больше военных готово идти на Киев.
Евгению звонят. Он просит Яну собираться: должны ехать к друзьям, с которыми договорились о ночлеге. Выходим на улицу. Яна идет прямо на грузовик, который дает задний ход. Не замечая его, проходит впритык.
– Не мерзнете в военной форме?
– Не очень обращаю внимание на это. Никто из тех, кто воюет в АТО, не переживает из-за бытовых неудобств.
…
– Сколько выдержите на фронте?
– Буду там до конца при любых обстоятельствах.
– Вы можете сделать перерыв. Приехать домой хотя бы на месяц.
Отрицающе качает головой.
– Я руковожу бригадой. Если выпаду из процесса, структура поломается. Другого на мое место не поставят. Ввести человека в суть дела – это не один месяц.
Перед метро прощаемся.
…
– Женщин на передовой за лето и осень стало больше, – говорит 35-летняя Елена Белозерская, снайпер Добровольческого украинского батальона. До войны работала журналистом. – На нашей тыловой базе в ста километрах от передовой живут женщины-психологи, работницы информационного отдела, складов. Некоторые волонтерки, которые постоянно приезжают и привозят бойцам вещи, остаются на фронте. Мужчины рассказывают: «Сначала как волонтер возил на передовую амуницию. А увидел девушек с автоматами, стыдно стало – пошел воевать».
Девушки меньше боятся и создают позитивную атмосферу. Читала интервью с какой-то сепаратисткой. Она рассказывала, что готовит, убирает и стирает вещи для всего отряда. У нас дежурят по очереди, а личные вещи каждый стирает сам.
http://gazeta.ua/
