7. ЛЮБОВНИК КУКОЛЬНИЦЫ
Бриггс закрыл дверь и ушел. Мы вчетвером молча стояли в холле. Вдруг Элен топнула ногой и яростно заявила:
– Будь она проклята! Пыталась заставить меня чувствовать себя рабыней. Как будто я одна из твоих любовниц, Алан, И королева с насмешкой это заметила.
Я улыбнулся, потому что это почти точно совпало с моими мыслями. Она гневно сказала:
– Я видела, как она с тобой шепталась. Вероятно, приглашала к себе в любое время. – И стала извиваться, будто надевала спасательный жилет.
Я раскрыл руку и посмотрел, что сунула туда мадемуазель. Чрезвычайно тонкий серебряный браслет, лента в полдюйма, почти такая же гибкая, как тяжелый шелк. В браслете полированный, грубо овальной формы черный камень. На его гладкой верхней грани заполненный каким–то красноватым материалом символ власти древнего бога океана, у которого было множество имен задолго до того, как греки прозвали его Посейдоном: трезубец, которым он управляет своими глубинами.
Один из загадочных талисманов смуглого маленького азильско–тарденуазского человека, который семнадцать тысяч лет назад смел с лица земли высокого, светловолосого, голубоглазого, с большим мозгом кроманьонца; а этот кроманьонец и сам появился в Западной Европе неизвестно откуда. Вдоль серебряной ленты было вырезано изображение крылатой змеи, в своих челюстях она держала черный камень.
Да, я знал такие камни и браслеты. Но меня поразило какое–то внутреннее убеждение, что мне знакомы именно этот браслет и именно этот камень. Что я видел их много раз… мог даже прочесть символ… если бы только мог припомнить…
Может быть, если надену на руку, вспомню…
Элен вырвала браслет у меня из рук. Поставила на него ногу и надавила. Сказала:
– Сегодня эта дьяволица вторично пытается надеть на тебя свои кандалы.
Я потянулся к браслету, но она оттолкнула его ногой.
Билл наклонился и поднял его. Протянул его мне, и я опустил его в карман. Билл резко сказал:
– Успокойся, Элен! Он должен пройти через это. Впрочем, он, вероятно, в большей безопасности, чем мы с тобой.
Элен страстно сказала:
– Пусть только попробует завладеть им!
Она угрюмо посмотрела на меня.
– Не хотела бы я, чтобы ты встречался с мадемуазель, Алан. Прогнило что–то в Датском королевстве… что–то между вами странное. Я бы не стала на твоем месте стремиться к этому египетскому котлу для варки мяса. Много мошек уже обожглось на этом.
Я вспыхнул:
– Ты откровенна, моя дорогая, как все ваше поколение, и твои метафоры соответствуют вашей морали. Но не ревнуй меня к мадемуазель.
Конечно, это ложь. Я чувствовал смутный, необъяснимый страх, тайную непонятную ненависть, но и что–то еще. Она прекрасна. Никогда не смог бы я полюбить ее, как, например, Элен. Но все же у нее есть нечто, чего нет у Элен, что–то, несомненно, злое, но такое, что, как мне казалось, я пил давным–давно и должен буду пить снова. И жажда может быть утолена только так.
Элен негромко сказала:
– Я могла бы ревновать. Но я боюсь – не за себя, а за тебя.
Доктор Лоуэлл, казалось, проснулся. Ясно, что, погруженный в свои мысли, он не слышал нашего разговора. Он сказал:
– Идемте к столу. Мне нужно кое–что сказать вам.
Он пошел по лестнице и шел так, будто внезапно состарился. Билл сказал мне:
– Де Керадель был откровенен. Он нас предупредил.
– О чем?
– Ты не понял? Предупредил, чтобы мы не расследовали обстоятельства смерти Дика. Они не узнали того, что хотели. Но узнали все же достаточно. А я узнал, что хотел.
– И что же это?
– Они убийцы Дика, – ответил он.
Прежде чем я мог о чем–нибудь его спросить, мы оказались за столом. Доктор Лоуэлл позвонил, чтобы подавали кофе, потом отпустил дворецкого. Он вылил себе в кофе полный бокал коньяка. И сказал:
– Я потрясен. Несомненно, потрясен. Происшествие, ужасное происшествие, которое, как я считал, завершилось, получило продолжение. Я рассказывал о нем Элен. У нее сильный дух и светлый ум. Следует ли понять так, – обратился он к Биллу, – что и вы поверяете ей тайны, что она знала факты, которые так поразили меня?
Билл ответил:
– Отчасти, сэр. Она знала о тени, но не знала, что у мадемуазель де Керадель есть и имя д'Ис. Да и я этого не знал. И у меня не было никаких оснований подозревать де Кераделей, когда они приняли ваше приглашение. До этого я не обсуждал с вами подробности случая с Ральстоном прежде всего потому, что это вызвало бы болезненные воспоминания. И очевидно, пока де Керадель сам не объявил об этом, я и не подозревал, что он так тесно связан с вашими черными воспоминаниями.
Доктор Лоуэлл спросил:
– Доктор Карнак знает?
– Нет. Я решил, справедливы мои соображения или нет, рассказать историю Дика в присутствии де Кераделей. Я попросил доктора Карнака рассердить де Кераделя. Хотел проследить за его реакцией и реакцией его дочери. И за вашей реакцией, сэр. Мне казалось это важным. Я считаю, что мои действия оправданы. Я хотел, чтобы де Керадель выдал себя. Если бы я сам выложил перед вами карты, он бы этого не сделал. Вы были бы настороже, и де Керадель понял бы это. И тоже был бы настороже.
– Ваша очевидная неосведомленность в моем расследовании, то, как вы невольно выдали свой ужас от аналогичного происшествия, – все это побудило его показать, что он знал кукольницу. Он почувствовал презрение к нам и позволил себе угрозу.
– Конечно, он вне всякого сомнения каким–то образом узнал о вашем участии в истории кукольницы. Он считает, что вы до глубины души поражены ужасом… боитесь, что что–нибудь случится с Элен или со мной и заставите меня прекратить расследование смерти Ральстона. Если бы он в это не верил, он никогда бы не предупредил нас.
Лоуэлл кивнул.
– Он прав. Я испуган. Мы все трое в опасности. Но он и ошибся. Мы должны продолжать…
Элен резко сказала:
– Втроем? Я думаю, Алан в гораздо большей опасности, чем мы. У мадемуазель уже готово клеймо, чтобы добавить его к своему стаду.
Я сдержал улыбку.
– Не будь такой вульгарной, дорогая. – Я обратился к Лоуэллу. – Я все еще в темноте, сэр. Объяснения Билла по поводу случая Ральстона абсолютно ясны. Но я ничего не знаю об этой кукольнице и поэтому не понимаю, почему упоминание о ней де Кераделя так значительно. Если я и дальше буду участвовать, то мне нужно знать все факты… да и для самозащиты тоже.
Билл мрачно заметил:
– Считай себя призванным.
Доктор Лоуэлл сказал:
– Расскажу вам коротко. Потом, Уильям, вы можете сообщить доктору Карнаку все подробности и ответить на его вопросы. Я встретился с кукольницей мадам Мэндилип из–за удивительного случая заболевания: странная болезнь и не менее странная смерть приближенного одного из известных руководителей подпольного мира Рикори. Все это было весьма необычно.
– Я до сих пор не знаю, была ли эта женщина тем, что обычно называют ведьмой, или обладала знанием естественных законов, которые нам, исключительно из–за нашего невежества, кажутся сверхъестественными, или же наконец просто была прекрасным гипнотизером. Но она была убийцей. Среди многих смертей, за которые она несет ответственность, смерть моего ассистента доктора Брэйла и сестры, которую он любил. Эта мадам Мэндилип была исключительной мастерицей.
– Она делала кукол поразительной красоты и естественности. У нее был кукольный магазин, и она подбирала жертвы среди покупателей. Убивала она с помощью яда, предварительно завоевав доверие своей жертвы. Она делала копии, кукольные, своих жертв, их точное подобие. Этих кукол она оживляла и посылала со своими смертоносными заданиями. Она полагала, что в куклах сохраняется некая жизненная сущность тех, кого они изображали. Это было нечто невероятно злое, эти маленькие демоны с острыми стилетами… за которыми присматривала бледнолицая, пораженная ужасом девушка, которую мадам Мэндилип называла своей племянницей, но которую держала под таким гипнотическим контролем, что она буквально стала вторым я кукольницы. Было ли это иллюзией или реальностью, одно несомненно: куклы убивали.
– Рикори стал одной из жертв, но благодаря моей помощи пришел в себя в моей больнице. Он суеверен, поверил, что мадам Мэндилип ведьма, и поклялся уничтожить ее. Похитил ее племянницу, и в этом самом доме я поместил ее под собственный гипнотический контроль, чтобы извлечь из нее тайны кукольницы. Она умерла с криком, что кукольница душит ее, останавливает ее сердце…
Он помолчал, как будто снова видел эту ужасную картину, потом продолжил:
– Но перед смертью рассказала, что у мадам Мэндилип в Праге был любовник, которому она передала тайну изготовления живых кукол. В ту же ночь Рикори со своими людьми отправился… уничтожать кукольницу. Она погибла – в огне. Я, вопреки своей воле, был свидетелем этой невероятной сцены… до сих пор не могу поверить, хотя видел своими глазами…
Он помолчал, потом твердой рукой поднял стакан.
– Похоже, этим любовником был де Керадель. Похоже также, что, помимо тайны кукол, он знает и тайну теней. Или ее знает мадемуазель? А что еще ему известно из темных знаний? Ну, вот, все начинается сначала. Но на этот раз будет потруднее…
Он задумчиво сказал:
– Я бы хотел, чтобы Рикори нам помог. Но он в Италии. И я не смогу связаться с ним вовремя. Однако тут есть его ближайший помощник, участвовавший во всем деле и в казни. Он здесь. Мак Канн! Я свяжусь с Мак Канном!
Он встал.
– Прошу прощения, доктор Карнак. Уильям, передаю все в ваши руки. Сам пойду в кабинет и в спальню. Я потрясен. Элен, моя дорогая, позаботьтесь о докторе Карнаке.
Он поклонился и вышел. Билл начал:
– Так вот относительно кукольницы…
Была уже почти полночь, когда он закончил рассказ и у меня не осталось вопросов. Когда я уже уходил, он спросил:
– Ты смутил де Кераделя, когда заговорил…. как же это?.. – об Алкар–Азе и Собирателе в Пирамиде, Алан. А что это значит?
Я ответил:
– Билл, сам не знаю. Слова сами по себе возникли на языке. Может, их подсказала мадемуазель… как я и сказал ее отцу.
Но в глубине души я знал, что это не так, что я знал, когда–то знал… и Алкар–Аз и Собирателя в Пирамиде… и настанет день, когда я вспомню.
Элен сказала:
– Билл, отвернись.
Она обхватила меня руками за шею и прижалась губами к моим губам. Прошептала:
– У меня сердце поет оттого, что ты здесь. И сердце мое разбивается оттого, что ты здесь. Боюсь, я так боюсь за тебя, Алан.
Она откинулась назад и слегка засмеялась.
– Вероятно, ты считаешь это опрометчивостью моего поколения и его морали… и, может, вульгарностью. Но на самом деле все не так внезапно, как кажется, дорогой. Вспомни… я тебя любила еще во времена ос и ужей.
Я ответил на ее поцелуй. Откровение, которое началось, когда я ее встретил, теперь завершилось.
По дороге в клуб я видел только лицо Элен, с ее медными волосами и золотыми янтарными глазами. Если иногда и вспоминал мадемуазель, то только как серебристо–золотой туман с двумя пурпурными пятнами на белой маске. Я был счастлив.
Присвистывая, начал раздеваться, по–прежнему видя перед собой лицо Элен. Сунул руку в карман и извлек серебряный браслет с черным камнем. Лицо Элен внезапно поблекло. И на его месте, как живое, возникло лицо мадемуазель, с большими нежными глазами, улыбающимися губами…
Я отбросил браслет, как змею.
Но когда я засыпал, у меня перед глазами было лицо мадемуазель, а не Элен.