Было время, когда я приветствовала любую перемену, потому что, как говорят, ничто не может быть таким пустынным и однообразным, как никогда не изменяющееся течение времени в маленьком обществе, которое отделено от остального мира и существует, защищенное от всяких перемен.

С колоколообразной башни монастыря Норстатт была видна холмистая долина, тянувшаяся до далекого серо–синего гребня гор.

Эта долина уже существовала, когда сюда пришел человек, и она будет существовать, когда он исчезнет с лица земли. Ещё недавно в этих местах шла ожесточенная битва, в течение долгих лет велась вооруженная партизанская борьба против захватчиков из–за моря, пока, наконец, их не оттеснили к главной крепости на берегу моря. Мир переживал тяжелое время, когда населению нашей страны пришлось привыкнуть к языку мечей воинов.

Все мы в Норсдейле знали это, но пламя войны никогда еще не проникало далеко вглубь страны, никогда еще не достигало нашей долины. Только беженцы, которые пережили все эти ужасы и искали у нас убежища, приносили с собой дух войны. Сами мы никогда не видели шаек этих ализонцев, грабящих и захватывающих все на своем пути, и за это женщины Норстатта ежедневно возносили в часовне благодарственные молитвы.

В беспокойное время войны я была привязана к монастырю, но бывали дни, когда я чувствовала, что задыхаюсь от царящего здесь удушающего спокойствия. Потому что тяжело жить среди чужаков, чужих тебе не только по крови, но и по духу, по стремлениям и намерениям. Кем же я, собственно, была? Любой в монастыре, кого спросили бы об этом, возможно, ответил бы так:

— Кто это? Это Джиллан, которая вместе с госпожой Алюзан работает в саду трав. Она прибыла сюда вместе с леди Фризой восемь лет назад. Она хорошо разбирается в травах и, в основном, выращивает их для себя. Она не красавица, и у неб нет знатной родни. Утром и вечером она приходит в часовню, преклоняя голову, но она не давала обета. Она мало говорит…

Да, они все мало говорят — монахини, девушки и леди, нашедшие здесь убежище, но они много размышляют. И они всё время напоминают Джиллан, что она не из Верхнего Халлака.

Я вспоминаю корабль, сотрясаемый огромными волнами. Корабль Ализона, это я помню. Но сама я не из Алпзона, нет. И находилась на этом корабле с определенной целью. Я была тогда совсем ещё юной, но все же боялась этой цели. Тот, кто привел меня на этот корабль, стоял под мачтой, когда волны и ветер уронили её на палубу. И ни один из его спутников не знал, зачем меня взяли на корабль.

Это было во время, когда Лорды Верхнего Халлака отчаянно сражались, чтобы освободить свою страну от ализонских собак. Они напали на порты захватчиков и нанесли по ним сокрушающий удар. Они захватили меня и отправили в одну из горных крепостей.

Лорд Фарно, как мне кажется, что–то знал или подозревал о моем прошлом, потому что он выделил для меня охрану и приказал своей жене обращаться со мной хорошо. Так некоторое время я прожила в их имении под опекой. Но это продолжалось недолго, потому что Ализон становился все сильнее, и Лордам становилось все труднее сдерживать его. В одну из холодных суровых зим мы бежали, преодолев голую равнину, в одну из высокогорных долин. В конце концов мы достигли Норстатта, но леди Фриза пришла в монастырь только для того, чтобы умереть. А потом Лорд Фарно погиб в горах со стрелой в горле, и то, что он знал или предполагал, осталось неизвестным. И я снова осталась одна на чужбине, но на этот раз, конечно, в мирном монастыре.

Мне достаточно было взглянуть в зеркало, чтобы понять, что я не принадлежу к расе Халлака. У женщин Халлака была светлая кожа, румяные щеки и волосы желтые, как одуванчики на обочинах дорог, или коричневые, как крылья певчей птички. В отличие от них у меня была коричневая от загара кожа, и мое лицо никогда не было румяным. И мои волосы, которые я носила заплетенными в косу и уложенными вокруг головы, были черными, как звездная ночь.

Есть одиночество духа, которое переносится намного тяжелее, чем одиночество тела. За все годы, которые я прожила в Норстатте, я нашла только двух людей, которые привлекли меня. Когда я пришла в Норстатт, монахиня Алюзан была уже женщиной средних лет. Она тоже держалась несколько поодаль от остальных. Жизнь ее была посвящена травам, из которых она потом приготавливала порошки, мази и настойки, исцеляющие, успокаивающие и освежающие. Ее познания были широко известны, и сражающиеся в горах отряды часто присылали к ней своих самых быстрых курьеров, чтобы попросить у нее средства для заживления ран, от лихорадки и ревматизма, который постоянно мучил людей, в любую погоду и в любое время года живущих под открытым небом.

Встретив меня в Норстатте, она пристально поглядела на меня, словно рассматривая только что найденную траву, а потом взяла к себе на службу. И сначала это было все, что мне было нужно, потому что я была слишком усталой, чтобы учиться, а душа моя изголодалась по работе. И несколько следующих лет я была этим вполне довольна.

Однажды, когда я работала в саду, выпалывая сорную траву, произошло нечто, нарушившее мою размеренную жизнь, заполненную учением и работой. В саду громко гудели пчелы на цветах, но внезапно я услышала звук, сначала ушами, а потом в голове. Что–то шевельнулось в моей памяти, но я не смогла осознать, что это было.

Звук этот словно невидимым канатом тянул меня вперед. Я встала и прошла через арку ворот во внутренний садик, который использовался только для отдыха; садик с фонтаном, прудом и множеством цветов в любое время года. Там стояла скамейка, наполовину на солнце, наполовину в тени, и на ней сидела одна из монахинь, закутанная в шаль, хотя день был очень теплым. Эта старая монахиня очень редко покидала свою келью и была легендой среди молодых девушек, живущих в монастыре.

Лицо под капюшоном было маленьким и бледным, но глубокие старческие морщины виднелись только в уголках её глаз и вокруг рта. Еще по лицу разбегались маленькие морщинки, такие, какие возникают во время смеха. Руки ее были искривлены от старости и неподвижно лежали на животе. А на ладони сидела маленькая ящерка, подняв блестящую головку и вытаращив на нее свои искрящиеся глаза, словно они вели друг с другом безмолвную беседу.

Она все еще глядела на ящерку, но гудение в моей голове смолкло. Потом она тихо сказала:

— Приветствую тебя, дочь моя. Сегодня великолепный день.

Так мало слов, но прозвучали они так добро, что я приблизилась и опустилась на скамейку рядом с ней. Так я познакомилась со старой аббатисой Мальвиной, и она тоже стала обучать меня. Но её знания касались не растений, а летающих, четвероногих и ползающих животных. Правда, аббатиса уже находилась на закате жизни, и она была моей наставницей очень недолго. И только она одна во всем Норстатте знала мою тайну. Я не знаю, чем я выдала себя, но она не выказала никакой неприязни, когда заметила, что я могу иногда воспринимать то, что скрывается в какой–нибудь вещи. Когда я увидела ее в последний раз, она лежала в постели, и её тело, сковывавшее такой свободный дух, не могло уже больше двигаться — она задала мне вопрос, чего прежде никогда не делала. Но что я могла вспомнить, кроме корабля Ализона? И когда мне стало известно, что я отличаюсь от остальных людей, с которыми жила до сих пор? Но я ответила на ее вопрос так подробно, как только смогла.

— Ты очень умна для своего возраста, дочь моя, — проговорила она тогда своим слабым голосом. — Это заложено в твоей природе. Недоверие охраняет нас от того, чего мы не понимаем. Я слышала рассказы о стране за морем, где некоторые женщины имеют способности, далеко выходящие за рамки обычного. И также я слышала о том, что этот народ считает Ализон своим врагом и преследует его так же, как эта свора собак из Ализона преследует нас. Очень может быть, что ты принадлежишь той, другой расе, и ализонцы по какой–то причине взяли тебя в плен.

— Пожалуйста, мать аббатиса, — возбужденно обратилась я к ней, — скажите, где находится эта страна? Как я могу…

— Найти путь туда, дочь моя? Нет никакой надежды попасть туда, и ты должна смириться с этим. Если ты отважишься отправиться туда, ты снова можешь попасть в руки ализонцев, и ты погибнешь самой худшей и далеко не быстрой смертью. Не омрачай свои юные годы напрасным стремлением. Всё происходит по воле того, кто Зажигает Пламя. Всё, что тебе положено, ты получишь в свое время, — глаза ее улыбнулись. — Я говорю это при Пламени: придет то, что заполнит пустоту в твоей жизни.

Но это было сказано три зимы назад. С окончанием войны в стенах Норстатта все пришло в движение. Вскоре приехали Лорды, чтобы забрать своих жен, сестер и дочерей. Потом настало время свадеб, и теперь возбуждение царило даже в маленьких комнатушках под колоколообразной башней.

Свадьба — я думала о ней, как о Великом Таинстве. Теперь пришло время, и Великое Таинство началось.

В первые весенние дни Года Грифа между Лордами Верхнего Халлака и Всадниками–оборотнями был заключен договор. Жестоко притесняемые ализонцами, преследуемые ими, боясь каждой тени, гонимые ненавистью и отчаянием, Лорды назначили встречу в соляных дюнах, чтобы заключить договор со Всадниками.

Те Всадники, которые пришли говорить с Лордами, имели человеческий облик, но они не принадлежали к человеческому роду. Они были великолепными бойцами, сильными, мужественными людьми, или существами, которые пришли из диких земель на северо–востоке, и все их сильно боялись, хотя они никому не сделали ничего плохого и не захватывали ничьих земель. Сколько их было, не знал никто, но было известно, что они обладали знаниями, которые намного превосходили человеческие.

Оборотни, колдуны, волшебники… они были всем этим и даже больше. Но уж если они принесли присягу, то были лояльны и верны ей несмотря ни на что. И теперь они вместе со своими предводителями были готовы сражаться за права Верхнего Халлака.

Война продолжалась на протяжении Года Огненного Дракона и Года Шершня, пока ализонские силы не были сломлены и полностью разбиты. Из–за моря больше не приходил ни один корабль, чтобы доставить продовольствие и припасы людям Ализона. Последний их морской порт на побережье был захвачен; их крепости превратились в смрадные руины, и ализонцы, высадившиеся на берег моря, были уничтожены.

Теперь наступал новый год, Год Единорога, и Лорды Верхнего Халлака должны были выполнить свою часть договора со Всадниками, как те выполнили свою часть. Всадники обязались выполнить две задачи: они должны были помочь Лордам бороться за освобождение страны, а потом они должны были покинуть степь, попутно освобождая её от остатков банд ализонцев, и оставить её в полное распоряжение людей.

А какую плату должны были дать Лорды Верхнего Халлака, поклявшиеся на Мече? Лорды должны были заплатить своей собственной кровью, своими дочерьми, которых Всадники потребовали себе в жены, и которых они хотели забрать с собой в неизвестность.

Насколько было известно в долинах, Всадники были здесь одни, никто еще никогда не видел среди них ни одной женщины, и никто даже не слышал об их женщинах. Сильно ли отличалась продолжительность жизни Всадников от продолжительности жизни людей, тоже не было известно. Никто также никогда не видел их детей, хотя Лорды время от времени направляли послов к ним в лагерь, особенно после заключения договора.

Они потребовали двенадцать девушек и еще одну — молодых девушек, не вдов, и не таких, для которых легкое поведение было обычным образом жизни. Они должны были быть не моложе восемнадцати и не старше двадцати лет. Кроме того, они должны быть стройными и благородной крови. Нужно было выбрать двенадцать девушек и еще одну, и в первый день Года Единорога передать их Всадникам на границе степей, откуда новые хозяева увезут их в безвозвратное будущее.

Что должны были чувствовать эти двенадцать девушек и еще одна? Страх? Да, конечно, потому что, как говорила аббатиса Мальвина, страх — это самая первая реакция на все, что нам чуждо.

В Норстатте нашли приют пять девушек, которые соответствовали всем требованиям. Но две из них, однако, уже были обвенчаны и с нетерпением ждали этой весной своей свадьбы. А леди Тельфана была дочерью столь высокородного лорда, что, несмотря на ее некрасивое лицо и острый язычок, её руки добивался великолепный жених. А Маримма, с лицом, похожим на розу, и с ее врожденной кротостью… нет, дядя заберет её из монастыря и возьмет с собой на следующую встречу Лордов, где он сможет подобрать для нее жениха, соответствующего его понятию о чести. Зато Суссия — что, собственно, известно о Суссии? Она была старше всех, и держала свои воспоминания при себе, хотя с готовностью болтала о всех, даже самых незначительных событиях, происходивших в Норстатте. Подруги едва ли замечали, как мало она говорила о себе. Она была знатного происхождения и обладала приятной внешностью и живым умом. Ее родиной была долина на морском берегу, и там она прожила с Рождения до самого изгнания. Она имела родственников среди военных, но где они сейчас находились, не знал никто. Да, Суссия была подходящей кандидатурой. Но как она воспримет сообщение о том, что выбор пал на нее?

Уже наступали ранние вечерние сумерки, и я поплотнее запахнула двойную шаль, чтобы защититься от резкого холодного ветра. Бросив последний взгляд на заснеженный сад, я спустилась вниз по лестнице башни, чтобы обогреться у огня в большом зале монастыря.

Меня встретил громкий гвалт голосов, а моя шаль зацепилась за крючок возле двери. В зале не было ни одной монахини, но у камина собрались все, кто нашел убежище в монастыре; некоторые из них провели здесь уже больше года.

— Джиллан, подумать только, — воскликнула леди Маримма во весь голос, удивленно глядя на меня, когда я подошла к огню. — Она пришла сюда! Неужто уже наступил час Пятого Пламени!

— Родственник или воин, вернувшийся с войны, — подумала я. Только это могло привести в возбуждение весь монастырь.

— Кто прибыл? — тут я назвала ближайшего родственника Мариммы, — Лорд Имграй?

— Он и другие — за невестой! Джиллан, за обещанной невестой! Они скачут по степи, и сегодня уже заночуют здесь! Джиллан, это же страшно! Бедная крошка! Мы должны молиться за нее…

— Почему? — к нам подошла леди Суссия. Она была не так красива, как леди Маримма, но она большую часть своей жизни жила по–королевски, и, по–моему, на нее еще долго будут обращать внимание, в то время как красота других давно поблекнет.

— Почему? — повторила Маримма. — Потому что она поскачет в черное, злое будущее и никогда больше не вернется назад!

Но Суссия ответила словами, полностью соответствовавшими моим мыслям:

— Может быть, она поскачет в это черное будущее, малышка. Не все из нас имеют свое собственное мягкое гнездышко или защищающее нас крыло.

— Я скорее обручусь со сталью меча, чем отправлюсь в такое свадебное путешествие! — воскликнула девушка.

— Но ты же ничего не боишься, — сказала я ей только для того, чтобы унять свой собственный страх. Но за плечами Мариммы я внезапно заметила предупреждающий взгляд Суссии. И я задала себе вопрос — знала ли она что–нибудь или только догадывалась.

— Маримма, Маримма…

Я думаю, она была рада отойти от нас к другим девушкам, которые были уже обручены и потому находились в безопасности, словно она могла разделить с ними эту безопасность.

— Обрати на нее внимание в эту ночь, — тихо сказала Суссия.

— Зачем?

— Потому что она пойдет с ними!

Я беспомощно уставилась на нее. Но я знала, что она говорит правду.

— Как, откуда, почему?.. — пробормотала я, но она быстро положила свою ладонь мне на запястье и отвела меня немного в сторону. Голос ее был тих и предназначался только моим ушам.

— Откуда я это знаю? Семь ночей назад я получила личное сообщение. О да, я думала, что выбор может пасть на меня. За это говорило многое. Но у родственников насчет меня были другие планы вот уже в течение года, и когда было сделано предложение включить меня в состав группы невест, они тотчас же подобрали для меня жениха–воина. Во время войны у меня не было родины, но теперь, когда этих собак из Ализона уничтожили, я стала хозяйкой не одного замка — как последняя из своего рода. — Она слегка улыбнулась. — И, таким образом, я представляю большую ценность для своих родственников. С наступлением весны я должна идти под венец, и свадьба состоится здесь, в долине. Почему именно Маримма? Человек, жаждущий власти, может добиться ей различными способами. Лорд Имграй имеет право предложить руку Мариммы, кому захочет. И он человек, у которого никогда не было достаточно власти. Он просто из любезности предложил эту услугу. И остальные Лорды считают, что такой цветок придется по вкусу Всадникам, потому что не все невесты так красивы.

— Но она не пойдет…

— Она пойдет, она должна будет это сделать. Но она погибнет. Этот напиток не для нее.

Я взглянула на Маримму. Лицо ее покраснело, вся она была охвачена какой–то радостной лихорадкой, которая мне не нравилась. Но все это не имело ко мне никакого отношения, ко мне, чужестранке, чья кровь не была кровью этого народа.

— Она погибнет, — с нажимом повторила Суссия.

Я повернулась к Суссии.

— Если Лорд Имграй так решил, и все с ним согласились, её уже ничто не спасет…

— Ничто? Часто бывало так, что мужчины планировали что–нибудь, а женщины нарушали все их планы.

— Но если бы на ее место была предложена какая–нибудь другая девушка, столь же красивая, пал бы тогда выбор на нее?

— Да, — сказала Суссия, посмотрев на меня таким странным и внимательным взглядом, что я подумала о том, что нам больше не нужно никаких слов. И ещё я подумала о Норстатте, о череде лет, которые уже прошли и которые предстоит ещё провести мне здесь, подумала о своем месте в этом мире.

Двенадцать невест должны были провести ночь в качестве гостей в этом монастыре, двенадцать и одна должны были на следующий день уехать из монастыря. Двенадцать и одна, и я не могла быть одной из них! Но почему?