Родился я дважды проклятым. Во–первых, моим отцом был Ульрук, лорд Ульмсдеила на севере, и о нашем роде рассказывали ужасные истории. Моим дедом был Ульм, который привел свой народ в эту северную долину, разогнал морских разбойников, основавших Ульмпорт, и ограбил одно из зданий Прежних, забрав оттуда сокровище. Все знали, что это не простая драгоценность, так как она светилась в темноте. После этого грабежа не только Ульм, но и все те, кто был с ним в том набеге, чем–то заболели и многие из них умерли.

К моменту моего рождения мой отец уже достиг среднего возраста. До моей матери у него были две жены и дети от них, но эти дети или умирали при рождении или же покидали этот мир в раннем детстве. Это были слабые и болезненные создания, но отец поклялся своей матери иметь наследника, и поэтому предпочел мою мать своей второй жене, когда ему показалось, что он уже никогда не дождется от нее сына.

Род моей матери тоже наложил на меня проклятие. Ее звали леди Тефана, дочь Фортала из Пальтендейла, расположенного дальше на северо–западе. Когда наш народ пришел в эти края, то нас предупредили, что здесь еще остались Прежние, которые выглядят не совсем так, как наши люди. Они вступали в связь с пограничными жителями и в результате на свет появлялись те, кто были людьми лишь наполовину.

Но мой отец страстно хотел иметь наследника. Леди Тефана недавно овдовела, к тому же имела здорового и крепкого двухлетнего ребенка. Звали его Хлимер. Мой отец не стал слушать разные слухи о кровосмешении с чужой расой и с полным уважением относился к леди. Насколько я знаю, она тоже желала соединиться с моим отцом, не обращая внимания на то проклятие, которое лежало на нашем семействе за похищение сокровища Прежних.

Мое рождение произошло раньше срока и при странных обстоятельствах. Моя мать направлялась в Святилище Гуппоры, чтобы принести ей дары и попросить сына и легкие роды. Но после дня пути у нее неожиданно начались схватки. Там не было никакого пристанища, и к тому же надвигалась буря. Поэтому ей и всей свите пришлось укрыться в том месте, которого люди обычно избегали — в одном из странных и внушающих страх строений, что остались от Прежних, владевших этими долинами задолго до того, как сюда пришли люди с юга.

Это строение было в прекрасном состоянии, как и все строения, созданные неизвестным народом. Казалось, что Прежние использовали заклинания, чтобы скреплять каменные плиты между собой, и их строения настолько успешно сопротивлялись времени и погоде, что даже создавалось впечатление, будто их покинули только вчера. Никто не мог сказать, для чего служили эти строения. На их внутренних стенах виднелись изображения мужчин и женщин, точнее тех, кто выглядел, как мужчины и женщины.

Роды были очень трудными, и женщины опасались за жизнь моей матери. А когда я родился, все они единодушно пожелали, что лучше бы я никогда не появлялся на свет. Когда мать увидела меня, она вскрикнула и потеряла сознание. И еще несколько недель после этого была не в себе.

Я был не таким, как другие дети. На ногах у меня не было пальцев, они скорее напоминали копыта, маленькие, раздвоенные, покрытые роговой оболочкой, как ногти на пальцах. Брови над глазами располагались наклонно, а сами глаза были янтарного цвета, какого никогда не бывает у людей. Поэтому каждому с первого взгляда было понятно, что на меня наложено проклятие, хотя я был крепче и сильнее всех моих несчастных братьев и сестер, родившихся до меня. Но я не заболел и не умер. Напротив, я рос и становился все сильнее и сильнее.

Но моя мать не желала видеть меня. Она заявила, что демоны подменили ее дитя еще во чреве, а когда ей приносили меня, впадала в такое состояние, что все начинали бояться за ее рассудок. Вскоре она объявила, что у нее нет детей, кроме Хлимера и, позднее, моей сестры Лизаны — прекрасной маленькой девочки без малейших отклонений от нормы. И в ней моя мать находила утешение.

Что касается меня, то я не жил в Ульмсдейле. Меня отослали на воспитание одному из лесников. Однако, хотя моя мать и отказалась от меня, отец все же навещал меня изредка, правда не представлял никому из родственников. Он дал мне имя Керован. Это имя носил известный воин нашего рода. Отец следил за тем, чтобы меня обучали владению оружием. Для этого он прислал ко мне Яго, одного из бедных дворян, который долго служил моему отцу, пока падение с горы не лишило его возможности более служить и выполнять свои обязанности.

Яго был настоящим воином. Он был не только мастером боевых искусств, которым можно обучить любого юношу с сильным телом и острыми глазами, но и мастером более тонкого искусства повелевать — искусства полководца. Отслужив отцу, он был вынужден в результате увечья вести совсем иную жизнь. Теперь он заставлял работать сбой мозг, как раньше заставлял работать свое сильное тело. Нередко, просыпаясь ночью, я заставал его над куском гладкой коры, на котором он вырезал ножом планы сражений и четким почерком выписывал свои соображения по вопросам ведения войны и осады крепостей,

Яго путешествовал больше, чем любой другой житель нашей долины. Местные жители за всю свою жизнь отходили от места своего рождения не дальше, чем за три–четыре долины. Он же в юности плавал по морям с салкарами, опасными морскими грабителями, и бывал в таких полулегендарных землях, как Карстен, Ализон, Эсткарп… Правда, о последней стране он говорил очень мало и становился беспокойнее, когда я приставал к нему, прося рассказать об Эсткарпе поподробнее. Все, что он мне рассказал, это то, что заклинания и колдовство там также обычны, как у нас колосья на полях, что все женщины там колдуньи и держатся отдельно от мужчин, и что каждый должен ходить там осторожно, с оглядкой, и держать язык за зубами.

Я всегда вспоминал Яго с теплом и любовью. Он видел во мне просто юношу, а не монстра. Рядом с ним я забывал, что отлетаюсь от остальных людей, и был доволен жизнью.

Итак, Яго учил меня искусству войны, вернее тому, что должен был знать о войне наследник. Тогда он еще не знал, что такое настоящая война, и называл войной распрю между соперничающими лордами или же сражения с бандами преступников из Пустыни. Зимний голод и холод заставляли их нападать на нас, грабить наши амбары и захватывать теплые дома и холмы. Но оказалось, что война — вещь гораздо более серьезная и страшная. Оказалось, что это не игра по заранее разработанным и тщательно соблюдаемым правилам, вроде игр на доске, которыми у нас развлекаются долгими зимними вечерами.

Но если Яго обучал меня искусству войны, то Мудрый Человек Вайемен Ривал показал мне, что существуют другие пути жизни в мире. У нас всегда считалось, что только женщина может постичь искусство исцеления тела и духа, и Ривал казался своим соотечественникам таким же странным, как и я. Жажда знаний была у него также сильна, как у голодающего стремление добыть кусок хлеба. Иногда он уходил за травами, и не только в ближайшие леса, но даже в Пустыню. Возвращался он оттуда с огромным мешком за плечами, которому позавидовал бы любой странствующий торговец. Он был родственником Главного Лесничего и мог бродить по лесам без соблюдения каких–либо формальностей. Люди с опаской смотрели на Ривала, но когда заболевало животное или человек мучился от неизвестной болезни, то всегда просили прийти именно его.

Ривал хорошо знал все травы — и те, что были известны почти всем в долине, и те, что не были известны никому. Он знал о травах все и почти каждый фермер, желающий получить приличный урожай, звал его к себе на поле и просил совета. Но он знал жизнь не только растений. Животные или птицы, нуждающиеся в помощи, приходили и прилетали к нему сами, и он терпеливо лечил их, пока они не выздоравливали.

Этого было вполне достаточно, чтобы все люди старались держаться от него подальше. К тому же все хорошо знали, что он посещает места Прежних и пытается постичь их тайны, которых наши люди боялись даже касаться. Да, наши люди боялись его, но именно это и привлекало меня.

Я был почти как все дети: хорошо слышал, что говорят обо мне без меня, слышал рассказы о моем рождении, о том проклятии, которое лежит на роде Ульма, о том, что в роду моей матери вполне возможно примешана кровь чужой расы. Доказательства и тому, и другому были заключены во мне. Мне было достаточно посмотреть в отполированный щит Яго, как в зеркало, чтобы увидеть себя.

И я направился к Ривалу, внешне гордый и независимый, но испытывающий в душе странный трепет. Он стоял на коленях перед растением с длинными, острыми, тонкими листьями, похожими на копья. Ривал не смотрел на меня, когда я приближался, но заговорил так, будто провел со мной в компании целое утро.

— Язык Дракона, как называют его Мудрые Женщины, — у него был мягкий и слегка вибрирующий голос. — Говорят, что он великолепно залечивает раны, как будто зализывает их языком. Посмотрим, посмотрим… Но ведь ты пришёл сюда не для того, чтобы беседовать о растениях, не так ли, Керован?

— Конечно. Люди говорят, что ты знаешь о Прежних. Он сел на пятки и взглянул мне прямо в глаза.

— Не так уж много. Мы можем смотреть, щупать, изучать… но их могущество… Его не поймать в сеть или в западню. Можно лишь пробовать тут и там, может что и получится. Знали они очень много, намного больше, чем мы. А мы не можем даже понять, почему они отсюда ушли, когда пришел первый из наших людей — наш предок. Мы их не прогоняли, нет. Их крепости, замки, их Святилища уже были пусты. Они ушли задолго до появления людей и понять, почему это произошло, весьма сложная задача. На это можно потратить всю жизнь и не узнать даже десятой доли.

На его загорелом лице я увидел то же самое оживление, что видел у Яго, когда он показывал хитроумный выпад мечом, или объяснял, как устроить западню. Ривал изучающе смотрел на меня.

— Что ты ищешь у Прежних? — осведомился он.

— Знания… знания, почему я не такой, как все люди… — я замолчал. Моя гордость не позволяла сказать мне вслух то, что я слышал от других.

Ривал кивнул.

— Знания должен добиваться каждый человек, а знания о себе — тем более. Но я могу не все… Я не могу дать тебе такого знания. Идем…

Он поднялся и направился в свою хижину стелющимся шагом лесного жителя. Не задавая вопросов, я пошел за ним. Так я попал в сказочный дом Ривала.

Замерев на пороге, я не мог даже двинуться, а мог лишь смотреть на то, что находилось в доме. Я никогда не видел столько вещей, и каждая притягивала мой взор и каждую мне хотелось рассмотреть повнимательнее. В корзинах и гнездах сидели звери и птицы, которые смотрели на меня яркими глазами. Они, казалось, чувствовали себя в безопасности и не собирались прятаться. В шкафах и на полках стояли горшочки, лежали мешочки с тряпками неизвестного предназначения и мешочки с травами и корнями, валялись осколки каких–то сооружений, собранные, по всей видимости, в строениях Прежних.

В комнате стояла кровать и два стула, расположенные рядом с очагом. Все говорило о том, что главное назначение этой комнаты — служить складом, а не жилищем. Ривал стоял посреди комнаты, уперев руки в бедра и что–то отыскивая на полках пытливым взглядом.

Я понюхал воздух. Здесь была смесь тысячи запахов. Аромат трав смешивался с запахами зверей и пищи, варившейся в котелке над огнем, и это нельзя было назвать нечистым, неприятным, отвратительным запахом.

— Ты ищешь Прежних, тогда взгляни сюда! — Ривал показал на один из шкафов.

Я прошел между двумя корзинами с какими–то мохнатыми зверюшками и подошел поближе, чтобы разглядеть то, что он хотел мне показать. Здесь я увидел россыпь каких–то кусочков и две фигурки, сложенные из обломков и склеенные Ривалом. В фигурках не хватало частей, но уже можно было разобрать, что это такое.

Может, среди Прежних существовали разнообразные живые существа, а может такие существа возникли лишь в воображении скульптора — никто не мог утверждать этого наверняка.

Одна из фигурок изображала крылатую женщину, к сожалению, без головы, и человека самого обыкновенного вида, за исключением того, что на его лбу росли витые рога. Но лицо у человека было благородное, серьезное, как у настоящего полноправного лорда. Там же находилась фигурка кого–то с перепончатыми руками и ногами — вероятно, обитателя морских глубин. Еще была маленькая фигурка женщины с такими длинными волосами, что они закрывали ее всю, как плащ. Эти фигурки Ривал постарался восстановить, хотя бы частично. Чуть сбоку лежали фрагменты — голова с короной, но без глаз и носа, тонкая рука с кольцами на пальцах. И рука и кольца были сделаны из одного и того же материала, названия которому я не знал.

Я не стал трогать их, а только стоял и смотрел. Во мне разгоралось страстное желание узнать побольше об этом народе. Теперь я понимал сжигающую Ривала страсть к поискам, его терпеливые попытки восстановить разбитые фигурки, чтобы воочию увидеть то, что создали Прежние…

Ривал тоже стал моим учителем. Я ходил с ним по местам, которых избегали другие люди. Мы искали, обсуждали, делали предположения, надеясь, что когда–нибудь обнаружим ключ, который откроет дверь в прошлое или хотя бы даст возможность заглянуть туда.

Мой отец посещал меня раз в месяц, и когда мне исполнилось десять лет, впервые заговорил со мной серьезно. Мне было ясно, что его что–то беспокоит, когда он заговорил со мной. Но я не удивился его откровенности, так как он всегда разговаривал со мной не как с ребенком, а как с человеком, который все понимает. В этот раз он был угрюм и, вероятно, хотел поговорить со мной о чем–то важном.

— Ты мой единственный сын, — начал он, и было заметно, что он с трудом подбирает слова. — И ты единственный полноправный наследник моего трона в Ульме, — затем он надолго замолчал, и я не прерывал цепочку его мыслей, которые, как я знал, теснились в его мозгу. — Но есть и такие, кто считает иначе…

— Да, есть и такие, — повторил я без всяких интонаций, как бы подтверждая факт.

Отец нахмурился.

— Тебе кто–нибудь говорил об этом?

— Никто. Я сам додумался. Он еще больше посуровел.

— Ты пришел в этот раз к правильному заключению. Я взял Хлимера под свое покровительство, так как его мать стала хозяйкой Ульма. Но он не имеет права быть поднятым на щите к трону после моей смерти. Трон принадлежит тебе. Но они заставляют меня сделать так, чтобы Лизана обручилась с Роджером, твоим кузеном.

Я сразу понял, что он хочет сказать, но хотел услышать это напрямик. Поэтому я без колебаний спросил его:

— И Роджер унаследует Ульмсдейл по праву жены?

Рука отца потянулась к рукояти меча и стиснула его. Он поднялся и стал расхаживать взад и вперед, твердо ставя ноги на землю, словно готовясь к отражению нападения.

— Это противоречит законам, но они жужжат и жужжат об этом день и ночь, так что я почти оглох в собственном доме.

Я понял, что «они» — это моя мать, которая не считает меня сыном, но я молчал, внимательно глядя на отца, и он продолжал:

— Поэтому я хочу женить тебя, Керован. По этой женитьбе, женитьбе наследника, все поймут, что я полностью признаю твои права крови и клана. Через десять дней Плон едет в Икринт с предложением обручения. Там живет очень красивая девушка по имени Джойсан. Она на два года моложе тебя, что очень подходит для брака. Когда ты будешь женат, никто уже не посмеет отодвинуть тебя в сторону от престола, хотя твоя невеста и не придет к тебе до Года Огненного Тролля.

Я быстро прикинул в уме — значит восемь лет. Это хорошо. Свадьба не имела для меня большого значения, хотя отец считал ее делом особой важности. Я подумал, но не отважился спросить, скажут ли девушке или ее родственникам, кого ей прочат в мужья? Но в глубине души я боялся этой встречи с ней. Однако я был еще мальчиком и все это казалось мне настолько далеким, что об этом можно было не думать. Может ещё ничего и не получится, тогда и свадьбы не будет.

Я не видел Плона, который уехал с этим поручением. Ведь он уехал из Ульма, где я никогда не бывал. А через два месяца появился отец, уже не такой несчастный и озабоченный, как раньше. Он сказал, что Плон вернулся и я обручен с невестой, которой я никогда не видел и, возможно, не увижу до дня свадьбы.

Время шло и я, поглощенный занятиями, совершенно не Думал о будущей жене. Теперь я проводил много времени с Ривалом в поисках тайн Прежних. Хотя я был поручен попечению Яго, он не возражал против моих походов с Ривалом. Они были старыми друзьями, несмотря на то, что они разительно отличались друг от друга по мыслям и действиям.

Годы шли, и мой воспитатель уже не мог противостоять мне в поединках на мечах или топорах. Но в стрельбе из лука он оставался таким же искусным, как и был. Он продолжал вычерчивать карты и разрабатывать планы сражений, и я по–прежнему уважал его, хотя и не видел в таких занятиях особой для себя пользы. Я не желал обижать старика и внимательно выслушивал его наставления. Впоследствии эти знания не раз спасали меня. Он также, как и раньше, без устали обучал меня ратному делу.

А Ривал, казалось, совсем не старился. Он легко ходил по лесам, преодолевая огромные расстояния с удивительной скоростью. Я так и не достиг его уровня знаний растений, но зато отлично понимал мир птиц и животных. Я перестал охотиться ради развлечения, и находил удовлетворение в том, что дикие животные не боятся меня.

Но самое приятное для меня заключалось в посещении мест, связанных с Прежними. Ривал проникал все дальше и дальше в Пустыню, стараясь обнаружить что–нибудь, сохранившееся от Прежних. Самым большим его желанием, как он мне поведал, было найти какие–нибудь книги или свитки.

Я был обручен в Год Змеи, Брызжущей Ядом. Близилось моё совершеннолетие, и меня всё чаще стали посещать мысли о моей будущей жене. В доме Лесника было два мальчика моих лет, но они так и не стали моими друзьями. Не только общественное положение разделяло нас, но я и сам не старался сблизиться с ними — ведь во мне было что–то нечеловеческое и это не позволяло мне приобрести друзей. Я подарил дружбу только двоим — Яго, который был достаточно стар, чтобы быть моим отцом, и Ривалу, который мог бы быть моим старшим братом, и иногда мне этого очень хотелось.

Однажды дети Лесника направились на осеннюю ярмарку. Они разоделись, повязали ленты на камзолы и со смехом поехали в Ульм, громко обсуждая предстоящие приключения.

Это сильно задело меня и я подумал, что, когда леди Джойсан увидит меня, то испытает такое же потрясение, какое испытала и моя мать. Вдруг она отвернется от меня с отвращением?

По ночам меня начали мучать кошмары, и Ривал, наконец, с сердечностью поинтересовался, какая болезнь насела на меня. И я рассказал ему правду обо всех своих сомнениях, отчаянно надеясь, что он успокоит меня и скажет, что я вижу чудовищ там, где их нет, и что мне нечего бояться, но здравый смысл подсказывал мне, что впереди меня поджидает разочарование, катастрофа.

Ривал не стал успокаивать меня. Он долго молчал, глядя на руки, которые только что пытались восстановить разбитую фигурку, а теперь спокойно лежали на столе.

— Мы всегда говорили друг другу только правду, Керован. Я тебя хорошо знаю и в спутники выбрал бы только тебя. Но разве я могу обещать, что приведу тебя к счастью? — он помолчал. — Когда–то я шел по дороге, ведущей к свадьбе, и некоторое время даже был счастлив. Но если твои отличия от других на виду, то мои отличия находятся внутри. Да, они у меня есть, и я не такой, как другие. И та, с которой я должен был разделить Чашу и Огонь, увидела эти отличия и встревожилась.

— И ты никогда не был женат? — воскликнул я.

— Не был… Но в моей жизни есть другое!

— Что же? — быстро спросил я.

— Это! — И он развел руки, как бы показывая, что находилось в его доме.

Значит, у меня будет так же. Я был обручен, так как этого требовали обычаи и спокойствие отца. То, что я слышал о браках, заключавшихся лордами, не сулило мне огромного счастья. Наследники и лорды женились, чтобы увеличить свои поместья за счет приданного невест, чтобы продолжить линию своего рода. Если впоследствии приходили любовь и уважение, то приходило и счастье в дом. Но так бывало редко.

— Может быть у тебя это получится, — проговорил Ривал. — Есть одно дело, о котором я давно размышляю. Может быть, пришла пора взяться за него.

— Идти по Дороге! — я вскочил на ноги, как будто собираясь тут же пуститься в путь, чтобы открыть тайну, ведь Дорога действительно была тайной.

Мы набрели на неё во время скитаний по Пустыне. Один вид ее заставил бы сгореть со стыда наших строителей дорог. Ведь наши дороги представляли собой протоптанные кривые тропы, пригодные лишь для передвижения верхом.

Дорога, на которую мы наткнулись, была выложена тщательно подогнанными каменными плитами. В ее начале не было ничего, что могло бы объяснить, зачем она сделана. Она начиналась посреди Пустыни, примерно в полудне пути от дома Ривала. Дорога вела прямо в Пустыню — широкая, прямая и местами засыпанная желтым песком. Дойти до ее конца было нашим давним желанием. И вот мы отправляемся в путь. Это полностью вытеснило мысли о Джойсан. Теперь она была для меня всего лишь звуком, именем, и встреча с ней должна была состояться через долгие годы, а путешествие начнётся прямо сейчас.

Я ни перед кем не отчитывался в своих действиях, кроме Яго, а он в это время года ездил в Ульм, чтобы встретиться со своими товарищами по оружию и доложить отцу, как обстоят здесь дела. Поэтому я был полностью свободен и мог делать, что хочу. А хотел я сейчас пойти по Дороге.