Глава девятнадцатая
Снаружи стемнело, и мы развели костёр, давший достаточно света, чтобы можно было видеть и читать выражение лиц четверых, собравшихся у костра на военный совет в разрушенной церкви. Мы все признавали, что скрываться здесь слишком рискованно, и наперебой обсуждали проблему, куда и как идти. Полковник не отдавал приказы, он внимательно выслушивал предложения. Кристофер вначале говорил несмело, но потом, увидев, что его мнение ценит человек, которого он считал намного превосходящим себя, стал держаться уверенней.
Нам нужен был какой–нибудь транспорт и маскировка, чтобы пройти по стране.
— В Граце есть рынок. И ярмарка лошадей, хотя не такая большая, как раньше, — сказал Кристофер медленно, словно думая вслух, соединяя одну мысль с другой, как лоскутья одеяла. — Фермеры на ней покупают рабочих лошадей. Там может стоять небольшой гарнизон. Наверное, ярмарку будет обыскивать полиция. Так что риск есть…
Полковник провёл рукой по небритому подбородку. У него уже отросла борода, такая чёрная, что черты его лица приобрели зловещее выражение. Глядя на него со стороны, я подумала, что не хотела бы в одиночку встретиться с таким человеком на лесной дороге.
Мы все переоделись в одежду, которую Труда и Кристофер сумели унести из Кестерхофа. Мы с Трудой были одеты в платья с длинными юбками, небольшие шали и передники крестьянок. Вся эта одежда покрылась грязью и порвалась после блужданий в колючем кустарнике между часовней и ручьём. Зато мои перевязанные ноги теперь защищали башмаки с толстыми подошвами, а Труда ходила босиком, утверждая, что она привыкла так ходить летом. И действительно, она показала мне свои твёрдые мозолистые подошвы.
Брюки полковника так истрепались, что их можно было принять за солдатские обноски, какие продают из вторых или третьих рук на тряпичных рынках. Побитые ботинки также могли сойти за находку на таком рынке. Рубашка и куртка у него с Кристофером были одинаковыми, а волосы такие взлохмаченные, словно никогда не знали гребня. Переводя взгляд с одного своего спутника на другого, я начинала верить, что мы можем смело идти на ярмарку. Нас сможет узнать только человек, который хорошо знает обоих и специально ищет.
Однако у меня имелся свой вопрос.
— У нас есть золото. Разве нас не спросят, где мы его взяли, когда мы попытаемся открыто им расплатиться?
Кристофер и полковник нахмурились, как будто сразу поняли, что я права. Но Труда чуть наклонилась вперёд.
— Добыча… — тихо прошипела она. — Добыча, погребённая, найденная… Так бывало и раньше. А может, золото досталось нам от заблудившегося путника, который забрёл не в тот дом…
Полковник коротко рассмеялся.
— Труда, девочка моя, в каком обществе ты выросла?
— Я просто слушала, когда прислуживала в гостинице. Помнишь Хирша, Кристофер?
Тот энергично кивнул.
— Да, его хорошо знали. Ганзель Хирш, сэр. Нищий, жил в такой хижине, в которую и кур не поселишь. И вдруг у него завелись деньги в кармане. Говорят, он долго бродил по местам, где сошлись французы с русскими и где обе армии понесли такие большие потери, что даже не собрали брошенное имущество. За них это сделали другие. О, я знаю, война давно закончилась. Но сколько их тут было. Допустим, раненый офицер уполз в лес и умер. И кто–то нашёл его тело. Или припрятал добычу, а потом не сумел её взять.
— Моё золото — английские и американские монеты… — я поняла, что это может принести нам неприятности.
— Золото есть золото, — возразил полковник. — Монеты можно пропустить через огонь, превратить в слитки. Да… — снова он потеребил пальцами бороду. — Можно придумать неплохую историю. Откровенно говоря, я другого выхода не вижу, — он критично взглянул на меня. — Эти ваши светлые волосы, миледи, нельзя ли их затемнить?
Труда энергично кивнула.
— Мои тоже, и Кристофера. Я знаю, что можно прокипятить кору и сделать свою кожу темнее. Будем похожи на бродяг, хотя не очень–то хорошо на них походить. Солдаты к ним всегда подозрительно относятся. Но сейчас много таких, кто утратил свою землю из–за налогов или… — она пожала плечами и подняла руки. — Мы, конечно, сможем придумать правдоподобную историю!
Девушка, скромная служанка в доме графини, оказалась совсем другим человеком. Мне понравилась её сообразительность, а также доброта и преданность.
— Хорошо. Итак, отправляемся в Грац, — полковник повернулся ко мне. — Дайте мне несколько мелких монет. Я проверю, можно ли их заставить потерять своё обличье.
Составив план, мы энергично принялись за работу, и даже темнота не помешала нам. Монеты, которые расплющили камнями, так деформировались, что действительно могли сойти за добычу, пострадавшую при передаче из одних воровских рук в другие. Труда, пока ещё было светло, ушла и вскоре вернулась с грудой коры, которую ножом настругала в котелок. Снова разожгла костёр и поставила кору кипятиться, всё время помешивая её, пока не образовалась густая жидкость, похожая на суп. Потом Труда поставила жидкость остывать.
Утро ушло на маскировку. Мы с Трудой вымыли друг другу волосы краской из котла, оставив порцию для Кристофера. У меня не было зеркала, но судя по внешности Труды, и я теперь стала совершенно другая. Волосы я вытерла, просушила на ветру и они приобрели тёмно–каштановый, почти чёрный цвет. Труда отошла в сторону и критично взглянула на меня.
— Мы будем сестрами, миледи, — сказала она. — Кристофер может быть нашим братом. А вы, сэр… — она обратилась к полковнику.
— Я её муж, конечно, — он опустил руку мне на плечо. И у меня появилось странное ощущение, что это правильно, она и должна лежать там, от его прикосновения мне стало тепло и спокойно. — Но помните, вы оба, — в голосе его зазвучали прежние командирские нотки, — никаких больше «сэров» и «миледи». Она Амелия, а я… У меня слишком иностранное имя… Я буду Францем, Францем Килбером. Хотя нет, вам лучше зваться Лоттой, это больше подходит, — закончил он, глядя на меня. Я согласно кивнула.
На второй день после составления плана мы выступили. Накануне полковник и Кристофер сделали вылазку в сторону Валленштейна, чтобы убедиться, что нас не преследуют. Полковник признавался, что удивляется нашему везению и отсутствию облавы. Он посчитал, что комендант крепости ради собственной безопасности пытается сохранить наш побег в тайне.
— Несомненно, продолжается какая–то интрига, — заметил полковник на ходу. Шёл он не своей обычной походкой, а сгорбившись. Я шагала рядом, неся на бедре связку хвороста, как показала мне Труда.
Случайно я посмотрела на свою левую руку. Палец опоясывала воспалённая красная полоса. Я настояла, чтобы мои спутники разрезали кольцо. Мне хотелось забросить его как можно дальше, но Труда благоразумно заметила, что оно тоже входит в «добычу». Хоть кольцо теперь было изуродовано, оно, несомненно, старое и тем самым подтвердит правдоподобность нашего рассказа. Железное ожерелье с бабочками я завернула в ткань и спрятала на груди, в самом безопасном известном мне месте. Но распухший палец по–прежнему свидетельствовал, что кольцо совсем недавно было на мне.
На самом ли деле я замужем? Мне казалось, что это не так. Я не помнила церемонию, только отдельные отрывки. Я не отвечала на традиционные вопросы. Но всё равно я чувствовала, что пока сохраняется возможность получить наследство дедушки, я не буду в безопасности, не буду свободна от предательства.
Полковник, должно быть, думал о том же, потому что придвинулся ко мне и обнял рукой за талию, помогая идти. Труда и Кристофер ушли вперёд и не могли нас слышать. К тому же он заговорил шёпотом.
— Будьте уверены, больше вам с ним не придётся иметь дело! Вы будете не одна!
— Ему нужно сокровище. Это жалкое сокровище… Я его не хочу и никогда не хотела! — с гневом выдохнула я, но тоже негромко. — Я не знаю здешних законов. Если он меня найдёт, то может утверждать, что я — его жена, и закон даст ему полную власть надо мной. Он сказал, что мой дед хотел нашего брака.
Проклятие спутника не удивило меня. Если бы я знала такие слова, то наверняка тоже воспользовалась бы ими.
— Конечно, он солгал. На самом деле… — полковник неожиданно смолк. — Ваш дед действительно пытался обеспечить вашу безопасность. К несчастью, его власть завершилась после смерти. Да, они надеются использовать сокровище как ловушку.
Я невесело рассмеялась.
— Для меня это не ловушка. У меня есть собственное сокровище… мой дом… — в этот момент меня поразила такая тоска по имению, по упорядоченной жизни, которую я там вела, что я расплакалась бы как ребёнок, если бы не держала себя в руках. Но он, должно быть, понял, по чему я тоскую, потому что сказал очень тихо, и вся строгость исчезла из его голоса:
— Он очень красив, ваш дом…
— Но вы его не знаете!
— Я его видел, и вас в нём. Вы были правы, вы и сейчас правы. Вы должны быть на своём месте. А этого, — он обвёл рукой окружающее, — не должно было быть.
Впервые я задала ему прямой личный вопрос:
— А где ваш дом?
Он пожал плечами.
— Дом солдата? Везде и нигде. Солдат перелетает, как птица, куда зовёт его долг. Когда–то у Фенвиков были корни, но их вырвала война, и мы стали бродягами. У меня нет корней, нет земли даже размером с ладонь, — он вытянул руку. — Курфюрст предложил моему отцу титул и земли. Они были боевыми товарищами, до того как курфюрст вернулся в Гессен. Но — это не дом. Не тот дом, который мой отец знал мальчиком. Ему не нужно было положение при дворе, но он был достаточно предусмотрителен и часть щедрого дара курфюрста перевёл в английский банк. И меня отправил учиться туда же. Так что за границей я не буду нуждаться. В сущности… я могу когда–нибудь даже выполнить мечту отца.
— Какую?
— Вернуться в страну, из которой нас изгнали. Сейчас старая вражда уже умерла. Он часто мечтал снова вернуть себе… может, не «Королевский Дар», но какое–нибудь поместье поменьше на Восточном побережье. Он говорил об этом, умирая…
— «Королевский Дар!» — я удивлённо посмотрела на него. — Но я его знаю! Это поместье Артли.
— Они наши родственники. Которые предали короля. Нет, наверное, мне не следует говорить о старых бедах. Теперь по вашу сторону океана никакого короля нет, и я уверен, что там мир. Я видел слишком много стран и правителей… Ваша страна красивая и, я думаю, в ней можно быть счастливым.
И тут я начала выкладывать все мои воспоминания, надежды, говорить о своей любви к поместью и земле моего рождения. Никогда я этого не делала со времени смерти бабушки. Он внимательно слушал, так что мне казалось, он понимает мои чувства и они находят в нём отзыв. Этот час успокоил меня, заставил забыть мрачное недавнее прошлое, принёс надежду.
Нам потребовалось два дня ходьбы по заселённой местности за пределами пустыни, прежде чем мы достигли Граца. Спали мы в маленьких гостиницах, в тесных комнатках вместе с другими пешеходами. В первый вечер Кристофер после осторожных расспросов узнал имя скупщика краденого. Вместе с полковником он навестил этого человека и договорился о продаже части нашей «добычи». Полковник сказал мне, что нас обманули, но зато мы получили монеты, которые можно тратить открыто. В числе проданного было и кольцо, чему я особенно обрадовалась.
Сам Грац оказался так забит, что мы не смогли найти места в гостинице, но Кристофер подружился с торговцем лошадьми, у которого был фургон, а в нём жена и два маленьких чертёнка — его дети. Этот человек разрешил нам оставаться у его костра в пригороде и поделился едой, которую готовила его жена. Мы добавили свой хлеб, сыр и цыплёнка, чтобы пополнить стол.
У Граца было что предложить и кроме лошадей. Здесь нам не потребовалось искать скупщиков краденого, чтобы продать своё золото. В городе проживала небольшая еврейская колония: её обитатели пришли сюда во время войн, их здесь приняли и терпели. Один из евреев оказался богатым купцом. Полковник сходил к нему и вернулся, почти забыв, что должен играть роль сутулого бродяги.
Он обнаружил, что этот купец — рассудительный и честный человек., что у него есть связи с другим купцом, с которым был знаком сам Фенвик. Через этого купца можно будет купить лошадей и фургон. И ещё полковник узнал последние новости.
Новый курфюрст совершил неторопливую торжественную поездку по стране и въехал в Аксельбург, который теперь лихорадочно готовился к целой неделе праздника и к похоронам моего деда. Все дворяне съехались в столицу, чтобы всё увидеть и чтобы их увидели, особенно при дворе, где можно, если повезёт, попасть в милость к новому правителю. Приезжают делегации из соседних государств, множество путешественников съезжается из–за границы.
И в такой обстановке нам гораздо легче будет ускользнуть по какой–нибудь контрабандной тропе. Этим вечером, собравшись вместе, мы возбуждённо обсуждали дальнейшие планы. Торговец лошадьми отправился выпить в таверну, его жена уложила детей и легла сама.
— Но ты, Труда, ты и Кристофер, каковы ваши планы на будущее? — я неожиданно вспомнила, что этим двоим тоже есть чего опасаться в пределах Гессена.
Я видела, как они переглянулись. Ответил Кристофер. Он крепко взял Труду за руку и ответил почтительно, использовав обращение, которое не должен был использовать.
— Миледи, мы тоже не можем здесь оставаться. Если… если вы примете нас в своё хозяйство, мы будем очень счастливы.
— Но я живу за морем. Если вы отправитесь со мной, вам придётся оставить свои дома, свою страну, может, никогда больше не увидеть свои семьи!
— Леди, так будет лучше. Нас ищут. Наши семьи не должны знать, где мы. Они тоже пострадают, если заподозрят, что они знают, где мы. Здесь у нас нет дома. Мы можем работать, мы хотим работать… и быть вместе.
Я протянула им руки.
— Вы поедете не как слуги, а как мои друзья. В моей стране много земли — на западе. Если вы этого хотите, пусть так будет.
К моему смущению, они взяли мои руки, но не пожали, а поцеловали. Я быстро отдёрнула пальцы.
— Мы друзья, — повторила я подчёркнуто. — И поедем только как друзья.
Мы покинули Грац в хорошем и уверенном настроении. Две наши старые лошади (мы не решились покупать больше, опасаясь привлечь внимание) неторопливо тянули маленький фургон. Мужчины позволили им это, пока мы находились на главной оживлённой дороге. Мы не останавливались в гостиницах, а спали в фургоне. Стояло лето, и поэтому нам было неплохо. Обсудив маршрут, полковник и Кристофер решили, что лучше будет пересечь Гановер и выйти к Гамбургу. Поскольку Гановер принадлежит английской короне, у полковника там имелись связи, а когда мы доберёмся до морского порта — ну, тогда у меня тоже найдутся связи, оставленные бабушкой. Я могла по памяти назвать имена четверых известных купцов, у которых достаточно влияния, чтобы обеспечить нам места на американском или английском корабле.
Городов мы избегали и старались пользоваться боковыми дорогами, если они вели в нужном направлении. Не очень лёгкие дни, если думаешь только об удобствах, но хорошие. Такого хорошего настроения у меня не бывало с того времени, как я пустилась за море. Если нас и искали, мы об этом не знали. Однако свою бдительность не ослабляли.
Наша дорога проходила в нескольких милях от гостиницы Труды. Я заметила, что она весь день молчала. Мы пробирались просёлочными дорогами, и нам всё сильнее хотелось добраться до границы. Я думала о том, что хорошо бы дать возможность Труде повидаться со своей семьёй. Может, потому что у меня самой больше не было семьи. Я дважды предлагала это в течение дня, но Труда решительно и упрямо качала головой.
— Они, наверное, слышали, что Кристофер дезертировал, а я исчезла. Гостиница — первое место, где нас будут искать.
— Но, может, они не подумают, что вы так глупы, чтобы показываться здесь…
Она покачала головой.
— Именно так они и подумают, миледи. Ведь они считают меня глупой крестьянской девушкой, которая не может позаботиться о себе… Что я, оказавшись в беде, побегу к отцу за помощью. Нет, нельзя. Когда мы окажемся в безопасности, я им напишу, очень осторожно, потому что за почтой тоже будут следить. Но есть слова, которыми я могу воспользоваться, и никто не поймёт, от кого письмо. И тогда они не будут горевать обо мне, не подумают, что я мертва… или гнию в таком месте, как Валленштейн, — глаза ее сверкнули, рот искривился. — Они будут знать, даже если не смогут пожелать мне добра, но будут знать… в глубине сердца. И сообщат семейству Кристофера… Но сначала нужно обрести безопасность.
Так я и не увидела гостиницу, которую с такой гордостью описывала Труда. Мы проехали заброшенное, заросшее кустами поле, в углу которого нашли старый навес. Туда мужчины и затащили нашу повозку, забросав её заплесневевшей соломой.
Ночью началась последняя часть нашего пути по Гессе–ну. Я волновалась, прислушивалась к каждому звуку в сгущавшихся сумерках. Как будто какая–то тень нависла над нами, сделав ночь ещё темней, нёрная туча быстро надвигалась на дружелюбные звёзды. Дни путешествия прошли слишком легко. Неужели под самый конец мы попадём в ловушку? Я не понимала, откуда у меня такие мысли, но опасения всё усиливались…
Кристофер шёл впереди. Он проявил завидную уверенность и, очевидно, гораздо лучше знал тропы контрабандистов, чем признавался раньше. Когда мы вошли в небольшой лес, он пошёл медленнее и часто останавливался и прислушивался, потом, тень среди теней, оглядывался, ища знакомые ориентиры.
Мы шли пешком, ведя на поводу двух лошадей, на которых нагрузили своё имущество: одеяла, кастрюли, смену одежды. Ночью мы надели тёмные плащи, несмотря на тепло; они ещё лучше скроют нас, хотя лес не проезжая дорога, и мне казалось, что на мили вокруг никого нет.
Впереди нас ждало одно тяжёлое место, о чём Кристофер заранее нас предупредил. Граница проходит по ручью, который нам предстояло перейти вброд. А брод этот широко известен. Ночь была лунная, хотя под деревьями свет луны не доставал до нас. Зато переправа хорошо видна.
Будь мы на самом деле контрабандистами, какими представлялись, нам не нужно было бы соблюдать осторожность, потому что у них есть свои шпионы и способы предупреждения. Брод был известен и пограничному патрулю, но из разговора Кристофера с полковником я поняла, что существует взаимовыгодное соглашение между солдатами и теми, кто пользуется тайными путями. Беда в том, что для нас это не так. Если появится патруль, у нас с ним взаимопонимания не установится.
Наконец мы вышли на опушку и некоторое время постояли, глядя на воду, посеребрённую луной, и на местность за ней. Преследователи тоже могут перейти границу, никто не станет слушать наши протесты, что нас незаконно захватили за пределами Гессена.
Земля впереди казалась очень мирной. Я слышала крик ночной птицы, тихое монотонное журчание текущей воды. Полковник сделал быстрый жест, и Кристофер двинулся вправо и тут же растаял в ночи. Я догадалась, что его послали на разведку. Труда стояла рядом со мной, держа меня за руку, сжимая её пальцами. Я даже слышала её ускоренное дыхание. Неужели её тоже посетило предчувствие, которое у меня становилось всё сильнее на последних шагах нашего путешествия? Я тогда поверила в это.
Слишком всё легко получалось! Я каким–то образом чувствовала это. Что–то нехорошее и угрожающее ждало нас впереди. Но пока вокруг царили мир и спокойствие. Я услышала слабый шорох и вздрогнула. Но это лишь откуда–то вынырнул Кристофер.
— Всё чисто, — донёсся до нас его шёпот.
Но полковник не торопился. Я видела смутное белое пятно его лица, заросшего бородой. Он по–прежнему смотрел вперёд. Наконец кивнул и дал знак выступать. Я заметила, что у него в руке не только шпага, которую мы нашли в разрушенном доме, но и нож, принесённый из Валленштейна.
Он шагнул в сторону, пропуская нас вперёд. Кристофер шагал первым, мы, женщины, ведя лошадей на поводу, за ним. Теперь мы шли быстро, рысью, лошади фыркали и жаловались, когда мы нетерпеливо дёргали их за повод. В эти моменты я чувствовала себя совершенно открытой и беспомощной.
Кристофер вошёл прямо в воду. Не останавливаясь, чтобы подогнуть юбки или снять обувь, мы заплескались за ним. Дно было твёрдое, несмотря на течение. Как будто кто–то вымостил его под водой, дорога гладкая, обкатанная. Вода поднялась нам по колени, пришлось сражаться с тяжестью промокшего платья, но мы беспрепятственно выбрались на противоположный берег, хотя я на каждом шагу ожидала, что нас окликнут. Казалось, все разделяли мои опасения, потому что мы не остановились, чтобы выжать воду или вылить её из обуви. Напротив, пошли быстрее, таща за собой лошадей.
Недалеко от брода располагалась гостиница, хорошо знакомая Кристоферу, где не задают путникам лишних вопросов по вечерам конечно, если у них есть чем заплатить. Она служила нашей целью. От брода к этому сомнительному убежищу даже шла неровная дорога. Мы потрусили по ней, снова под сенью деревьев.
В ночи мигнул огонь. Кристофер негромко сказал:
— Это Грошавк…
Гостиница! Я так обрадовалась, увидев свет, что чуть не вскрикнула вслух. Мы справились! Может быть, предчувствия будут терзать меня, пока мы не окажемся в безопасности на борту корабля. Но теперь мы в Гановере, и те, кто хотел нас схватить, не могли больше этого сделать.
Гостиница оказалась тёмным приземистым зданием. Лампа, привлекающая ночных путников, была единственным огнём, который мы видели. Стояла тишина, но полковник знаком велел нам остановиться. Впервые Кристофер усомнился в его решении.
— Так здесь всегда, сэр. Только кажется, что закрыто. Обычно те, кто пользуется гостиницей, даже не заходят в главное здание. Мы заночуем в конюшне слева. Там есть человек… чтобы получать плату… но в остальном нас никто не увидит, никто с нами не заговорит.
Но темнота в доме вернула мои страхи. Слова Кристофера имели смысл. Однако его аргументы не уменьшили моего беспокойства. И полковник был не очень доволен. Наконец он покачал головой.
— Мне это не нравится. Тут что–то есть… Я бы предложил идти дальше.
— Куда? — спросил Кристофер. Мне показалось, что он недоволен сомнениями полковника в его суждениях.
— Что ты знаешь о соседях? — спросил в ответ полковник. — Кто тут ближайший землевладелец?
— Граф фон Маннихен, сэр. Он много раз приезжал к моему отцу, когда охотился. Для охоты нет границ, — неожиданно ответила Труда.
— Фон Маннихен! — полковник явно удивился. — Тогда вот оно! Наш ответ! Надо только добраться туда… Как далеко до поместья? — энергично спросил он.
— Около полулиги, сэр. Но граф…
— Я знаю его… мы охотились вместе… он был добрым другом моего отца! Он окажет нам любую помощь!
— На лошадей! — полковник повернулся и стянул вьюк с лошади, которую я вела. — Бросайте это всё. Ты тоже садись верхом, Кристофер, и бери с собой Труду. Я возьму миледи. Стоит нам проехать поллиги, и мы будем спать в удобных постелях… опять повезло!
Но он слишком поторопился. Как только мы сбросили груз и сели верхом, в гостинице неожиданно появились признаки жизни. Распахнулась большая дверь, и оттуда выбежали люди.
— Вперёд! — выкрикнул полковник, но наша лошадь не очень охотно ответила на его посыл. Я держалась руками за его талию, а позади раздавались звуки погони.