Дэвид открыл глаза в совершенную темноту. Он дрожал и от холода, и от страха. Мальчик силой заставлял себя не трястись, выискивая хоть что-нибудь, что помогло бы ему найти свое место в мире, какой-нибудь ощутимый ориентир в ускользающей реальности. Где он находился?

Он понял, что его разбудило. Это был сон, отрезавший его от действительности. Этот сон подвел его к черному камню, затем к зеленой воде и растрескавшемуся стеклу. Его насторожил запах протухшего жира. Что-то выискивало его, охотилось за ним. Нечто до сих пор гналось за ним и было уже совсем близко, тихо напевая о вещах ему известных, но о которых ему не хотелось слышать. Даже осознание заключенного в песне смысла пугало его.

Дэвид со всхлипом втянул в себя воздух. Страх, пахнувший потом, страх догоняемого с басовитым гулом кружил над ним, напоминая о сне. Он чувствовал бело-золотой пульс бога, а может это было пламя костра. Ужасное нечто придвинулось еще ближе. Оно было за самой его спиной. Мальчик почувствовал, как напряглись его мышцы, чтобы сбежать отсюда. Во рту был привкус ржавчины. Горло спазматично пыталось издать какие-то звуки, но извлечь их никак не удавалось. Это создание за спиной пыталось схватить его! Слова его песни царапались о мысли мальчика, наполняя их молочно-серым шепотом, гладеньким будто стекло, обещая спокойствие и счастье, в то время как сам Дэвид представлял это нечто воплощением ужаса.

Песня из сна звучала все настойчивей.

Дэвид слушал ее и ощущал в горле кислую горечь. Ужас из сонных видений кружил над ним вместе со звуками песни. Мальчик задрожал, дивясь – возможно, все это лишь сон, а его пробуждение было только иллюзией.

В темноте вспыхнула искра оранжевого огня. Мальчик услыхал, что возле огня что-то движется. Очень осторожно он вытянул вверх левую руку. Пальцы нащупали шершавую поверхность дерева.

К Дэвиду вернулась память – это подземелье со стенками из неошкуренных бревен. Катсук привел его сюда на закате, идя напрямик, в то время как сам мальчик запутался в тенях. Это было тайное место, которым пользовались соплеменники индейца, когда им случалось нарушать законы хокватов и охотиться в этих горах.

Оранжевые искры были остатками костерка, который Катсук разводил у самого входа. Мелькнул силуэт темной руки – Катсук!

Только пение никак не кончалось. Может это Катсук? Нет… песня звучала где-то далеко-далеко, ее слова были непонятны мальчику – визгливая флейта и медленный, в ритм шагов, такт ударных. Катсук играл на флейте только раз, вечером, а эти звуки были всего лишь отдаленной пародией на его игру.

Страх понемногу уходил от Дэвида. Это было настоящее пение, настоящий барабан и флейта, похожая на ту, что была у Катсука. И еще там было несколько голосов.

«Браконьеры!»

С наступлением темноты Катсук ушел на разведку, а когда довольно-таки поздно вернулся, сказал, что узнал людей, разбивших стоянку в деревьях на дальнем конце поляны.

Возле огня раздался тяжелый вздох. Это Катсук? Дэвид напряг слух, чтобы выяснить, что тот делает. «Стоит ли давать ему понять, что я уже проснулся? Почему он вздыхает?»

Дэвид прочистил горло.

– Ты уже проснулся? – громко спросил Катсук от самого выхода.

Дэвид почуял безумие в его словах. У него не было отваги ответить.

– Ведь я знаю, что ты уже проснулся, – произнес Катсук уже спокойней и ближе. – Скоро взойдет солнце, и мы будем выходить.

Дэвид почувствовал, что индеец стоит рядом, черное в черном. Он попытался сглотнуть пересохшим горлом.

– И куда мы пойдем?

– К людям моего племени.

– Так это они… поют?

– Никто здесь не поет.

Дэвид прислушался. Лес рядом с пещерой был наполнен только лишь ветром, гуляющим в листве деревьев, скрипом ветвей, какими-то шевелениями. Катсук подсунул под бок Дэвиду что-то горячее: нагретый в костре камень.

– А я слышал песню, – сказал мальчик.

– Тебе приснилось.

– Я слышал!

– Сейчас это прекратится.

– Но что это было?

– Это те мои соплеменники, кого съели духи.

– Что?

– Попробуй еще немного поспать.

Дэвид вспомнил про свой сон. – Нет. – Он прижался к бревнам. – А где эти твои соплеменники?

– Они везде вокруг нас.

– В лесу?

– Повсюду! Если ты будешь спать, съеденные духами могут прийти к тебе и растолковать свою песню.

После внезапного озарения Дэвид спросил:

– Ты хочешь сказать, что это пели духи?

– Духи.

– Я не хочу больше спать.

– Ты молился своему духу?

– Нет! Так что это была за песня?

– Это была песня-просьба о силе, перед которой не может защититься никакое из людских созданий.

Дэвид стал искать в темноте сброшенный во сне спальный мешок. Он склонился над тем местом, куда Катсук положил разогретый камень.

«Прибацанный Катсук! В его словах нет никакого смысла.»

– А скоро наступит день? – перебил его Дэвид.

– Меньше, чем через час.

Рука Катсука возникла из темноты и прижала мальчика к теплому камню. Уже более спокойным тоном Катсук сказал:

– Поспи. Тебе снился очень важный сон, а ты убежал от него.

Дэвида буквально передернуло.

– Откуда ты знаешь?

– Спи.

Дэвид свернулся клубочком возле камня. Его тело поглощало тепло. Казалось, что это тепло погружает его в сон. Мальчик даже не почувствовал, когда Катсук убрал руку.

Теперь Дэвид был окружен чем-то, не имеющим определенных очертаний. Магия, духи и сны: все они неслись в потоке оранжевого ветра. Ничего определенного, осязаемого. Все приглушенное, одно пятно в другом; тепло в кедровых бревнах, окружавших его; Катсук, повернувшийся к нему от выхода из пещеры; сон в ужасно холодном месте, где камни потеряли свое тепло после того, как он коснулся их. И неопределенность, повсюду неопределенность.

Повсюду только пятна и умирающие звуки.

Мальчик чувствовал, как постепенно уходит его детство, и думал: опустошены, там не было ничего, кроме серых, затертых впечатлений: книжка, в которой он пересматривает картинки; лестничные перила, откуда он наблюдает за приезжающими гостями; кровать, куда его укладывает безликое создание с ореолом седых волос.

Дэвид почувствовал оранжевое тепло костра. Катсук развел его у самого входа в пещеру. Спина мальчика совершенно замерзла. Дважды вскрикнула какая-то ночная птица. Тяжело вздохнул Катсук.

Этот тяжкий вздох потряс Дэвида до глубины души.

Неопределенность куда-то исчезла, забирая с собой и сон, и детские воспоминания. Мальчик думал: «Катсук заболел. Эту болезнь никто не может излечить. Катсука схватил дух и овладел им. Теперь у него есть сила, перед которой никто не может устоять. Вот что он имел в виду, говоря про песню! Его слушаются птицы. Они прячут нас. Он ушел в такое место, куда не сможет последовать ни один человек. Он ушел туда, где живет песня… куда я боюсь идти.»

Дэвид сел на месте, удивляясь, что все эти мысли пришли к нему в голову непрошенными. Это были совершенно недетские мысли. Сейчас он думал о реальных событиях, о жизни и смерти.

И случилось так, будто эти мысли призвали каких-то существ: снова зазвучала песня. Она началась из ничего, слова такие же непонятные; непонятно было даже само ее направление… куда-то наружу.

– Катсук? – спросил Дэвид.

– Ты слышишь пение? – заметил тот, не отходя от костра.

– Но что это такое?

– Некоторые мои соплеменники. Это они владеют песней.

– Зачем они это делают?

– Они пробуют выманить меня из гор.

– Может они хотят, чтобы ты дал мне хоть немного свободы?

– Ими овладел малый дух. Но он, Хокват, не настолько могуч как мой.

– Что ты собираешься делать?

– Когда рассветет, мы отправимся к ним. Я возьму тебя с собой и покажу им силу своего духа.