Глава 5
День незаметно клонился к вечеру, но жизнь по-прежнему бурлила в лагере на берегу озера, напоминая о том, что время военное. На закате Хейм обнаружил, что они с Даниэль сидят на мысу вдвоем.
Теперь у него не было прежней уверенности. Вслед за первой встречей состоялся «пир», настолько праздничный, насколько позволяли условия, под навесом, сооруженным по соседству с флайером Иррибарна. Шампанское, которое Хейм предусмотрительно захватил на борт «Мироэт», лилось рекой, утопив в себе натянутость и неловкость первой встречи. Растянувшись на траве, все слушали, а многие подпевали гитаре Вадажа. Но Хейм и Медилон держались несколько в стороне, пытаясь завести разговор, а ее старшая дочь молча сидела рядом. О прошлом особенно говорить было нечего. Хейм о нем не жалел, да и Медилон, как ему показалось, тоже. Встретившись вот так, они увидели, насколько далеко разошлись их пути. Теперь лишь взгляд, улыбка, короткая усмешка могли преодолеть разделявшее их расстояние.
Она в высшей степени достойная женщина, подумал Хейм, но это не Конни и даже не Джоселин. А я, если на то пошло, не Пьер. Поэтому они ограничились тем, что рассказали друг другу о том, как жили все это время. Ее жизнь была тихой и спокойной, пока не пришли алероны. Пьер, инженер по профессии, занимался строительством плотин и электростанций, а она воспитывала детей. Потом настала очередь Хейма рассказать о себе, и незаметно для себя он начал старательно приукрашивать факты своей биографии. Получилось это естественно и непринужденно.
То и дело он ловил себя на том, что украдкой смотрит на Даниэль.
Именно с этого момента в голове Хейма начиналась путаница, когда он вспоминал происшедшее. Компания начала понемногу распадаться. Хейм не хотел спать, хотя вино шумело в голове, но тело требовало разминки. Он произнес что-то насчет того, чтобы пройтись. Пригласил ли он девушку пойти с ним, или же она сама попросилась, или Медилон, рассмеявшись особым грудным смехом, отослала их вместе, пошутив насчет того, что ему нужен гид? Говорили все, но отчасти из-за слабого знания французского, отчасти из-за шума в голове Хейм не помнил точно, кто что говорил. Единственное, что он запомнил, как Медилон толкнула их в сторону, где лес был особенно густым.
Некоторое время до них еще доносилась песня Вадажа, но к тому времени, когда они вышли на берег озера, вокруг раздавался только плеск воды, шелест листьев и похожее на флейту пение какой-то птицы. Аврора садилась за западные пики на фоне огненно-золотистого скопления облаков. Длинные светлые тени протянулись от солнца, словно расплавленные мосты над водой. Но на востоке уже клубился туман, пришедший неторопливо, как и закат — топазовая стена, вершина которой вздымалась знаменем цвета одуванчика в небо, все еще по-дневному светлое. Кожу слегка холодил ветерок.
Хейм заметил, что девушка обхватила себя руками.
— Вам холодно, мадемуазель? — спросил он по-французски, вдруг испугавшись мысли, что придется вернуться. Даниэль улыбнулась, прежде чем он успел снять пиджак, — вероятно, ее рассмешило его произношение. Хейм накинул пиджак ей на плечи. При этом его рука слегка коснулась ее шеи. Он почувствовал, как напряглись ее мышцы, и поспешил отдернуть руку.
— Спасибо. — Ее голос был слишком тонок для английского или норвежского, а потому родной язык в ее произношении звучал как песня.
— Но как же вы сами?
— Ничего, все в порядке (Проклятье! Имеет ли слово «в порядке» то значение, которое он хотел выразить?). Я… — он мучительно подыскивал слова.
— Я слишком стар и… Как это? — «Слишком стар и слишком волосат, чтобы чувствовать холод», — мысленно добавил он.
— Вы вовсе не старый, мсье, — серьезно сказала она.
— Ха! — Он сунул руки в карманы брюк. — А сколько вам лет? Девятнадцать? У меня есть дочь, которая… которую… она… У меня есть дочь всего на несколько лет младше вас.
— Что ж… — Даниэль взяла себя за подбородок. Хейм подумал, как изящна линия, переходящая в нежный рот с чуть припухшими губами, и как задорно торчит кверху ее курносый нос, на котором кое-где проступают веснушки. — Я знаю, что вы ровесник моей матери. Но выглядите моложе, а то, что вы сделали, было бы под силу далеко не каждому.
— Благодарю, благодарю. Пустяки.
— Мама была так взволнована, когда услышала о вас, — продолжала Даниэль. — Мне кажется, папа даже слегка ударился в ревность. Но теперь он полюбил вас.
— Твой отец хороший человек.
Убогость словарного запаса приводила Хейма в бешенство, что это за разговор, когда ты не можешь произнести ни одной фразы, выходящей за рамки школьной программы для первого класса?!
— Могу я задать вам один вопрос, мсье?
— Задавай какой угодно.
Непокорная прядка выбилась из ее прически.
— Я слышала, что мы — те, которые отправятся на Землю, — делаем это, чтобы просить помощи. Вы действительно считаете, что наша просьба будет иметь такое большое значение?
— Ну… э-э… нам было необходимо прилететь сюда. То есть теперь мы установили связь с вами, а заодно можем захватить отсюда часть людей.
Между бровями Даниэль на мгновение появилась озабоченная морщинка:
— Но я слышала разговор о том, насколько сложно было незаметно посадить такой большой корабль. Разве не лучше было бы воспользоваться каким-нибудь маленьким судном?
— Бы очень умны, мадемуазель, но…
Прежде чем Хейм сконструировал предложение, Даниэль легонько прикоснулась к его руке и сказала:
— Бы прилетели, рискуя жизнью ради мамы. Разве не так?
— Гм… Ну, конечно, я думал о ней. Мы ведь старые друзья.
— Старые влюбленные, как я слышала, — улыбнулась Даниэль. — Не все еще рыцари перевелись, капитан. Сегодня я сидела возле вас вместо того, чтобы петь хором, потому что вы так красиво смотритесь.
Сердце Хейма подпрыгнуло, затем он понял, что означало местоимение «вы». От всей души он надеялся, что свет закатного солнца сделал незаметным краску, покрывшую его лицо.
— Мадемуазель, — сказал он, — мы с вашей матерью — друзья. Только друзья.
— О, конечно, я понимаю. И все же это было так мило с вашей стороны — все, что вы сделали для нас. — Над головами зажглась вечерняя звезда. — А теперь вы отвезете нас на Землю. Я с детства мечтала о таком путешествии.
Появилась благополучная возможность сказать, что скорее Земля должна встать на задние лапки и просить о чем-то ее, а не наоборот. Но Хейм лишь неповоротливой глыбой возвышался над девушкой, пытаясь найти способ выразить это как-нибудь поизящнее. Даниэль вздохнула и отвернулась.
— Баши люди тоже рыцари, — сказала она. — У них не было даже такой причины, чтобы сражаться на Новой Европе. Кроме, может быть, мсье Вадажа.
— Нет, у Вадажа здесь нет никого, — ответил Хейм. — Он трубадур.
— Он так чудесно пост, — пробормотала Даниэль. — Я слушала с удовольствием. Он венгр?
— По рождению. Сейчас у него нет дома. — Славный ты парень, Андре, но что-то уж слишком много мы говорим о тебе, подумал Хейм, а вслух продолжал: — Когда вы с семьей прибудете на Землю, пользуйтесь моим домом. Я прилечу, когда смогу, и возьму вас в свой корабль.
Даниэль захлопала в ладоши.
— О, чудесно! — весело защебетала она. — Мы с вашей дочерью станем подругами. А потом — путешествие на боевом корабле… Какие победные песни мы будем распевать по пути домой!
— Ну как, возвращаемся в лагерь? Скоро стемнеет.
Б подобных обстоятельствах лучше проявить себя джентльменом, насколько это возможно.
Даниэль закуталась в пиджак:
— Да, если хотите.
Хейм не был уверен, что девушка сказала это с неохотой. Но, поскольку она уже встала, он не стал ничего говорить. По дороге они обменялись лишь несколькими фразами.
Пикник и в самом деле подходил к концу. Хейм и Даниэль вернулись как раз в тот момент, когда все желали друг другу доброй ночи. Когда девушка возвращала пиджак, Хейм отважился легонько пожать ей руку. Вадаж галантно поцеловал эту руку, напоминая придворного кавалера времен какого-нибудь Людовика.
Когда они возвращались к себе в голубых сумерках, наполненных шелестом листвы, Вадаж мечтательно произнес:
— А ты все же счастливчик.
— О чем ты? — не понял Хейм.
— Покорить такую очаровательную девушку!.. О чем же еще?
— Ради бога! — прорычал Хейм. — Нам просто хотелось немного размять ноги. Я пока не дошел еще до того, чтобы выкрадывать младенцев из колыбели.
— Не такой уж она и младенец… Ты сам-то веришь в то, что говоришь, Гуннар? Постой, не стирай меня в порошок! Во всяком случае, не в очень мелкий. Я просто хочу сказать, что мадемуазель Иррибарн очень мила. Ты не будешь возражать, если я навешу ее?
— Какого черта я должен возражать? — огрызнулся разозленный Хейм.
— Но запомни, что она — дочь моего друга, а эти колониальные французы сохранили средневековые представления о нравственности и приличиях. Ты меня понял?
— Безусловно. Можно больше к этому не возвращаться.
Остаток пути Вадаж весело насвистывал, а забравшись в спальный мешок, тотчас безмятежно захрапел. Хейм же еще долго мучился перед тем, как заснуть.
Может, именно поэтому проснулся он поздно и обнаружил, что в палатке никого нет. Вероятно, Диего помогал де Виньи, а Андре куда-то ушел.
Партизанам было нецелесообразно устанавливать постоянные часы приема пищи, и, судя по тускло светившейся походной плитке, завтрак был уже приготовлен. Хейм заварил кофе, разогрел кусок дичи и отрезал хлеба, испеченного в традициях старой, истинно французской кухни и не годившегося для нежных желудков. Потом он умылся, сбрил с лица щетину, оделся и вышел наружу.
Очевидно, для меня нет пока никаких сообщений, подумал Хейм. А если поступят, то мне передадут. Что-то тревожно на душе. Не искупаться ли? Он взял полотенце и пошел к озеру.
Диана была уже высоко. Проникавший сквозь листву свет превращался в колеблющийся сумбур черного и белого, среди которого одиноко качался луч его фонарика. Воздух нагрелся, и туман рассеялся. Хейм слышал типичные для здешнего леса звуки: посвистывание, чириканье, кваканье, хлопанье — и все же они чем-то отличались от земных. Когда Хейм вышел на берег, озеро показалось ему сверкающим собольим мехом, каждая «воронка» — маленькая волна — переливалась в лунном свете. Седые снежные вершины величественно вздымались к звездным россыпям. Хейм вспомнил, как однажды на Сторне пытался разглядеть Аврору. Теперь это не составляло труда, поскольку в здешнем небе она пылала огромной яркой звездой. Триумф, состоявшийся приблизительно тогда, когда Даниэль еще только родилась…
Хейм разделся, оставил фонарик зажженным, чтобы не искать потом одежду, и зашел в воду. Вода оказалась холодной, но Хейму понадобилось совсем небольшое волевое усилие, чтобы заставить себя окунуться с головой, когда вода дошла до пояса. Некоторое время он просто плескался, согреваясь, потом поплыл длинными спокойными взмахами. Лунный свет рябил на поверхности остававшейся за Хеймом дорожки. Легкий теплый ветерок скользил по коже, как пальцы девушки.
«Кажется, дела идут на лад, — с нарастающим удивлением подумал Хейм. — У нас действительно неплохие шансы спасти эту планету. И если взамен, в числе прочего, я должен буду прервать свою пиратскую карьеру — что ж, зато я вернусь на Землю».
Звучала ли мелодия внутри него или какая-то птица запела в гнезде?..
Нет, птицы не играют на двенадцатиструнке. Хейм улыбнулся и поплыл вперед, стараясь двигаться бесшумно. Андре будет очень полезно, если сзади его схватит холодная влажная рука, а чей-то голос завопит: «Бу-у-у!» Песня становилась все слышнее. На сей раз менестрель пел на немецком языке о прекрасной Розелин.
Когда песня закончилась, Хейм увидел сидевшего на бревне Вадажа, чей темный силуэт вырисовывался на фоне неба. И он был не один.
Ясно различимый в ночной тишине, прозвучал голос девушки, вторившей певцу по-французски.
Вадаж рассмеялся, и они заговорили. Из всего диалога Хейм уловил лишь, что речь шла о Гете, о красоте природы, о песнях…
Даниэль зябко повела плечами, и Вадаж, подняв с земли плащ, набросил его на себя и девушку, снова прошептав что-то по-французски, на что Даниэль, словно бы колеблясь, ответила:
— Да, но мои родители…
— Пф-ф… — фыркнул Вадаж и опять что-то затараторил.
Даниэль весело хихикнула.
— …песню любви, — разобрал Хейм последние слова Вадажа, прежде чем тот мягко тронул струны и чарующие звуки музыки слились с окружающим миром, превратившись в неотъемлемую часть ночи, леса и воды. Голос певца вплетался в этот чудесный венок, делая его еще прекраснее. Даниэль вздохнула и теснее прижалась к своему спутнику.
Хейм поплыл назад.
«Нет, — повторял он себе снова и снова, — нельзя винить Андре в предательстве. Он ведь спрашивал моего разрешения».
Однако непонятная обида, сдавившая Хейму горло, не проходила. Он больше не старался двигаться бесшумно, а рассекал воду с силой настоящего парохода.
Он молод, а я гожусь ей в отцы. Но я упустил свой шанс.
Я думал, все вернулось назад.
Нет, я был смешон. О Конни, Конни!
Богом клянусь, в ярости Хейм начал думать на языке своего детства, если он что-нибудь сделает… Я еще не настолько стар, чтобы не свернуть шею такому шустряку!
Однако какое мне до всего этого дело, черт побери!
Хейм с шумом выбрался из воды на берег и едва не содрал кожу, яростно растираясь полотенцем. Натянув одежду, он, спотыкаясь, пошел через лес. В палатке еще оставалась не совсем пустая бутылка.
Возле палатки ждал какой-то человек. Хейм узнал в нем одного из адъютантов де Виньи.
— Ну?
Офицер быстрым взмахом руки отдал честь:
— У меня для вас сообщение. Мсье полковник установил контакт с врагом. Они ждут делегацию в Бон Шансе, как только наступит рассвет.
— О'кей, доброй ночи.
— Но, мсье…
— Я знаю, нам нужно посовещаться. Что ж, приду, как только смогу. Времени у нас достаточно. Впереди целая ночь.
Хейм прошмыгнул мимо адъютанта в палатку и, закрыв полог входа, бросился на кровать.
Глава 6
Внизу, широкая и плодородная, простиралась долина Карсака. Можно было разглядеть фермы со службами, деревушки, иногда — окруженную садами фабрику. Но нигде не было ни души. Земля была безлюдна, стада бродили сами по себе, поля заросли сорняками. Среди полей струилась река, металлически поблескивая в лучах раннего солнца.
Выглянув из окна флайера, Хейм увидел эскорт — четыре алеронских военных аппарата. Затейливый, выполненный яркими веселыми красками рисунок на них не смягчал очертаний, напоминавших барракуду.
На безоружных новоевропейцев была нацелена по меньшей мере дюжина орудий.
«Мы за полсекунды можем прекратиться из делегатов в пленников», — подумал Хейм, доставая трубку.
— Пардон, — подполковник Чарльз Наварра, возглавлявший группу парламентеров из восьми человек, слегка похлопал его по плечу. — Лучше спрячьте трубку, мсье. В отрядах маки давно не видели табака.
— Черт побери, вы правы! Извините. — Хейм поднялся и сунул трубку в «бардачок».
— Они, кстати, не дураки. — Наварра придирчиво осмотрел Хейма. — Может, с вами еще что-нибудь не так, капитан Альфонс Лафайет?
— Нет, все остальное в порядке, — ответил Хейм по-английски. — Но давайте спустимся последними. Вполне очевидно, что моя форма подобрана наспех, хотя для партизана это естественно. Я не похож на типичного колониста, но они, возможно, этого не заметят, а если и заметят, то не удивятся.
— Что вы имеете в виду? — спросил еще один офицер.
— Разве вы не знаете? — ответил Хейм. — Со временем у алеронов вырабатывается стандартизированный тип индивидуума. С их точки зрения, все люди настолько разные, что отличия в размерах и цветах не имеют никакого значения. Кроме того, они не настолько хорошо знают французский, чтобы заметить мой акцент, тем более что я постараюсь держать язык за зубами. Последнее, думаю, будет сделать нетрудно, поскольку я принимаю участие в данном предприятии лишь в надежде добыть некоторые разведывательные данные.
— Да-да, — нетерпеливо сказал Наварра. — Но будьте при этом крайне осторожны. — Он повернулся к сидевшему сзади Вадажу. — Вы тоже, лейтенант Гастон Жерар.
— Напротив, — возразил менестрель, — мне нужно как можно больше болтать и придуриваться и, возможно, привести их в некоторое раздражение. По-другому невозможно исследовать внутренний мир инопланетян. Однако не бойтесь. Все продумано. Я всего лишь младший офицер, не заслуживающий особого внимания, а следовательно, и особого обращения со мной. — Он испытующе улыбнулся, глядя на Хейма. — Ты вед можешь поручиться, что роль никчемного простака прекрасно мне удается, а, Гуннар?
Хейм что-то проворчал в ответ. Боль и удивление скользнули по лицу венгра. Когда его друг в первый раз обошелся с ним очень холодно, Вадаж приписал это приступу меланхолии. Теперь же он убедился, что неприязнь Хейма не прошла, но у него не было возможности поговорить с капитаном в тесной, заполненной шумом кабине.
Хейм почти в точности прочел мысли Вадажа и, вздохнув, вернулся на свое место впереди.
«Я дурак, эгоист и вообще сукин сын, — подумал он. — Но я не могу забыть Даниэль, этот восход, капли росы, как бриллианты, в ее волосах, и взгляд, который она подарила мне, когда мы прощались. Разве не я больше достоин такого взгляда?» Хейм был рад прервать размышления, почувствовав, что флайер пошел на снижение.
Через увеличивающее стекло иллюминатора, прежде чем машина опустилась ниже линии горизонта, Хейм увидел, что Бон Шанс несколько вырос за двадцать лет. Но все же он оставался небольшим городком, примостившимся на материковом плече, выдающемся в море. Городок с окрашенными в мягкие цвета оштукатуренными стенами и красными черепичными крышами, с доками, забитыми разными судами, и с вездесущими деревьями. Привезенные с Земли орех и тополь росли вперемежку с золотистыми бельфлерами и грацисами. Гавань качалась и ослепительно сверкала. Предместья полыхали всеми цветами радуги, окружая город со всех сторон… как и в те времена, когда Хейм гулял здесь рука об руку с Медилон.
Только… дороги были засыпаны опавшими листьями, дома глядели пустыми глазницами окон, в гавани гнили брошенные лодки, покрывались ржавчиной стоящие без дела машины, сидевшие раньше на башнях грачи вымерли или улетели, и вместо них в небе кружили на тонких крыльях фукетты, высматривая добычу. Последним детищем людей, еще продолжавшим жить, был космопорт, находившийся в двадцати километрах в глубь материка. Однако по его бетонным дорожками двигались не люди и не их транспортные средства. Космические корабли, прибывшие сюда с грузом, были построены не земными инженерами. Фабрики, которые они обслуживали, представляли собой вытянутые наподобие сфероидов купола без окон, неестественно элегантные, несмотря на то, что это были всего лишь наспех собранные стандартные постройки. Конвейеры, грузовые платформы, лифты были сделаны людьми, но пульты управления механизмами были уже перестроены. Поле окружали казармы, сотни зданий, простиравшихся вплоть до самых гор. Сверху они выглядели бронзовыми цветами.
Среди них возвышались ракеты, готовые к внезапному рывку, словно акулы перед нападением. На открытых площадках теснились вспомогательные суда. Среди них был вооруженный представитель, чье рыло торчало на уровне кафедрального креста.
Должно быть, он относится к линейному крейсеру планетарной обороны, решил Хейм. И раз он один такой, значит, другие боевые корабли отсутствуют, неся патрульную службу. Возможно, это стоит запомнить.
— Не представляю, каким образом вы сможете использовать эту информацию, — сказал Наварра. — Одно такое судно обеспечивает полное превосходство в космосе и атмосфере, когда ему противостоят только флайеры. А наши флайеры даже не военные.
— Тем не менее всегда полезно знать, что именно тебя ожидает. Кстати, вы уверены, что вся их сила сосредоточена здесь?
— Да, абсолютно уверен. В этом районе находится большая часть нашего промышленного оборудования. Гарнизоны есть везде, на многих вахтах и заводах, как и посты наблюдения. Но наши разведчики сообщили, что их можно не принимать в расчет.
— Значит… на основании того, что алероны не терпят толкучки, можно приблизительно определить общую цифру… дайте подумать… я бы сказал, что она составляет около пятидесяти тысяч. Безусловно, число военных не превышает пятой части этого количества. Больше для защиты им просто не нужно. Квалифицированные работники, инженеры, менеджеры и тому подобные способны сражаться, но не обучены этому. Однако представители низшего класса алеронского общества, составляющие его большинство, воинственны по натуре, это воспитывалось у них поколениями. Следовательно, причиной для беспокойства нам следует считать всего десять тысяч алеронов. Сколько у вас боеприпасов и боеспособных людей?
— Мы без труда могли бы набрать сотню тысяч. Однако их уничтожат в тот момент, когда они выйдут из леса.
— Я знаю. От винтовок мало толку, если им противостоят космические и воздушные орудия, — невесело усмехнулся Хейм.
Флайер коснулся бетонной полосы в назначенном месте и остановился. Его эскорт остался в воздухе. Наварра поднялся.
— Пошли, — коротко сказал он и направился к двери.
Снаружи их ждали двадцать алеронов класса воинов, стоявшие в ряд по обе стороны от выхода, — поджарые, широкогрудые, ниспадающие из-под конических шлемов волосы заплетены в тугие косы, лица скорее не красивые, а очень выразительные и совершенно бесстрастные. Длинные солнечные лучи, казалось, добела раскалили их чешуйчатые одежды. Они не вытащили из-за пояса кривых сабель, не наставили на делегатов ружей. Они стояли как статуи. Их офицер выступил вперед, опустил хвост и поклонился, слегка коснувшись кончиками пальцев земли, что являлось знаком уважения. Он был выше остальных и все-таки ниже среднего человеческого роста.
— Добро пожаловать, — пропел он на отличном французском. — Не желаете ли отдохнуть или освежиться?
— Нет, благодарю, — сказал Наварра нарочито медленно, чтобы офицер понял его диалект. В сравнении со струившейся, ласкавшей слух речью алеронов его голос напоминал жесткую наждачную бумагу.
— Мы готовы немедленно приступить к переговорам.
— Тем не менее вам прежде следует осмотреть свои апартаменты. Мы приготовили лучшее, что могли, неподалеку от резиденции высоких властителей Сада Войны. — Офицер издал соловьиную трель, отдавая приказ. Появилось несколько рабочих низшего класса. Они не соответствовали традиционному образу алеронов, сложившемуся в сознании людей. Одетые в черное тела были слишком массивны, черты лиц чересчур грубы, волосы слишком коротки, мех почти не блестел. В них не было и частицы того врожденного неосознанного высокомерия, которое отличало высшие слои их общества. Однако в них не было и раболепия, они были вовсе не глупы. Миллион лет истории, подобное ледниковому сползанию, все более и более углубляющееся унифицирование общества привели к тому, что они приспособились к осуществлению этого предназначения. Если офицера можно было сравнить с пантерой, а его солдат — со сторожевыми псами, то эти были огромными горячими скакунами.
Играя отведенную роль помощника, Вадаж показал алеронам багаж делегации. Когда тщательная проверка была закончена, офицер что-то просвистел, воины окружили парламентеров и повели через поле. Шли они не маршевым шагом, однако все движения были синхронными, словно части одного организма. Лучи Авроры били в контактные линзы, защищающие глаза алеронов от яркого света, и превращали их в рубины.
Пока они шли, Хейм не переставал украдкой стрелять глазами по сторонам. Других воинов почти нигде не было видно — во всяком случае, их было немного. Должно быть, некоторые заняты делами, выполняя таинственные ритуалы, какими были для алеронов ниже пятого класса общение, спортивные игры и молитвы. Остальные, вероятно, на постах возле рэкет или в воздушном патрулировании.
Кругом сновали рабочие и контролеры, разгружая транспортники, перенося металл из павильона плавильни и электрооборудование в другое место, где оно устанавливалось на какое-нибудь орбитальное оружие. Машины жужжали, лязгали, грохотали. Тем не менее, на взгляд, а вернее, на слух человека стояла ужасная тишина. Ни криков, ни разговоров, ни шуток или ругательств, только время от времени мелодичная команда, негромкое звучание записанной на пленку оркестровой музыки и мягкий топот тысяч ног.
Вадажа было не узнать. Он оскалил зубы в непонятной усмешке и пробормотал по-французски Наварре что-то насчет патологической серьезности алеронов.
Хейм не мог поручиться наверняка, но ему показалось, что офицер бросил на Вадажа недоумевающий взгляд.
— Помолчите! — ответил Наварра.
«Однако Вадаж, вероятно, прав, — подумал Хейм.
— Юмор — результат определенного внутреннего искажения. А для великого единства, каким является душа алерона, это кажется невозможным, немыслимым».
Кроме… Да, делегаты, посланные на Землю, особенно адмирал Синби, проявляли некоторые признаки холодного остроумия. Но они принадлежали к самому высшему классу власти. Это предполагало отличие от остальных особей их вида, которое…
Хейм отвлекся от размышлений и вернулся к функции наблюдателя.
Наконец они остановились возле сооружения в нескольких сотнях метров от края поля. Внешне оно ничем не отличалось от других зданий со множеством изгибов, стоявших вокруг. Однако внутри все было явно недавно убрано, стены покрыты пластиком, на полу виднелись следы в тех местах, где прежде находились клумбы для растений. Мебель, душевая, светильники земного типа, позаимствованные из брошенных новоевропейцами домов, были расставлены с геометрической точностью, которая — как безусловно считали власти — импонировала людям.
— Сюда вам будут приносить пищу и питье, — пропел офицер. — Если вам захочется куда-нибудь выйти, часовые, стоящие у дверей, проводят вас.
— Я не вижу коммуникатора, — сказал Наварра.
— Его нет, дабы вы не вели секретных переговоров с обитателями леса. Охранники будут передавать ваши сообщения в пределах лагеря. Теперь мы должны открыть ваши емкости для вещей и осмотреть вашу одежду.
Трудно было судить, выражал ли этот голос оскорбление, но Хейм решил, что нет. Офицер просто констатировал факт.
— Ладно, — сплюнул Наварра, — мы подчиняемся против своей воли, и это вам зачтется в числе прочего после того, как Земля одержит над вами победу.
Алерон даже не потрудился ответить. Тем не менее обыск был до странного небрежным.
Никакой контрабанды обнаружить не удалось, поскольку оной не было вообще. Многие колонисты удивились, когда офицер сказал:
— Если вам будет угодно, мы сейчас же отправимся на поиски Властителей Интеллекта.
Основываясь на опыте прежних встреч с алеронами, Хейм не был расположен к этому. Высшие представители алеронов всегда проявляли большую гибкость, чем их земные коллеги. Имея за плечами столь негибкую цивилизацию, они могли себе это позволить.
— А… кто они такие? — спросил Наварра, проявляя признаки колебания и не зная, на что решиться.
— Они — имбиак планетарной и космической защиты, имеющие в своем подчинении главного инженера-оператора. Кроме того, им доверены хранилища информации и советов, — ответил офицер. — Вас это устраивает? Соответствует ли этому ваше собственное официальное положение?
— Я представляю здесь констибулярное правительство Новой Европы, — сказал Наварра. — А эти люди — мои специалисты. Но любое соглашение между нашими сторонами, если оно будет достигнуто, должно быть ратифицировано нашими вышестоящими представительствами.
Вновь на женственном лице офицера, неуместном на звероподобном теле, мелькнуло выражение, которое можно было принять за растерянность.
— Так вы идете? — прозвучал мелодичный голос.
— Почему бы и нет? — сказал Наварра. — Прошу вас, господа, возьмите с собой свои бумаги. — Щелкнув каблуками, он направился к выходу.
Хейм и Вэдэж подошли к двери одновременно.
— Только после вас, мой дорогой Альфонс, — сказал менестрель. Хейм заколебался, не желая вступать в игру, но делать было нечего — этикет необходимо соблюдать. Поэтому, склонив голову в ответном поклоне, он сказал:
— Только после вас, мой дорогой Гастон.
Их пререкания продолжались несколько секунд.
— Это какой-то ритуал? — спросил офицер.
— Один из наиболее древних. — Вадаж выскользнул наружу бок о бок с ним.
— Никогда раньше не замечал у вашей расы такой традиции, — произнес офицер.
— Ну что ж, если позволите, я расскажу… — и Вадаж пустился в пространные объяснения.
Свое дело он делает как надо, нехотя был вынужден признать Хейм.
Чтобы отделаться от мыслей о Вадаже, Хейм стал смотреть прямо перед собой на здание, к которому они подходили. В отличие от остальных, оно поднималось вверх одной высокой кривой, на вершине которой виднелся символ, похожий на древнекитайскую идеограмму. Стены были бронзовые, но не гладкие, а украшенные множеством микроскопических канавок, отчего все здание словно бы шевелилось, изумительно переливаясь всеми цветами радуги. Теперь Хейм понял, что музыка, которую они слышали на космодроме, передавалась отсюда в неизвестном людям диапазоне.
Часовых не было видно. Своих подчиненных алероны не опасались. Стена расступилась, пропуская людей, и вновь сомкнулась за ними.
Декомпрессионной кабины здесь не было. Должно быть, хозяевам было удобнее самим приспосабливаться к тяжелой, влажной атмосфере планеты — возможно, они делали это с помощью допинга. Холл постепенно уходил вверх, едва освещенный тусклым светом с параболоидного потолка. Пол устилал ковер, из живого, пушистого и мягкого мха. Стены были покрыты фосфоресцирующими лианами и цветами, медленно покачивающимися в такт музыке и пропитавшими воздух своим ароматом. Люди собрались в одну плотную группу, словно так им было спокойнее. Среди призрачного молчания и призрачных теней они проследовали в зал заседаний, сопровождаемые охранниками.
Зал, в который они вошли, вздымался ввысь гигантскими сводами, терявшимися в темноте, среди которой по-зимнему холодно и резко сверкали искусственные звезды. Интерьер представлял собой зыбкий, колышущийся лабиринт из шпалер, кустарников и цветов. Свет исходил лишь из фонтана посредине, малиновая вода которого поднималась вверх метров на пять из чаши, вырезанной в форме открытого рта, падала вниз и наполняла каждый уголок этих джунглей громким плеском и бульканьем. Когда Хейм обходил фонтан, ему показалось, будто в темноте над головой прошумели крылья.
Лорды-завоеватели уже ждали, опираясь на хвосты и когтистые лапы. В общей сложности их было полдюжины. Они не носили никаких знаков отличия или звания, но свет красиво блестел на одежде из металлической сетки, глянцевых волосах и серебристом седом меху. Ангельские лица с изумрудными глазами были абсолютно спокойны.
Офицер преклонил перед ними колена, а воины опустили ружья. Было пропето несколько слов. Затем охранники отступили в темноту, и люди остались одни.
Один из властителей алеронов вдруг выгнул спину и зашипел, но тут же мгновенно справился с собой. Он сделал несколько мелких шажков вперед, чтобы его лицо стало хорошо видно, и рассмеялся низким теплым смехом.
— Итак, капитан Гуннар Хейм, — промурлыкал он по-английски, — странно, как судьба сводит нас вместе. Вы еще не забыли Синби рю Тарена?
Глава 7
Вселенная с такой скоростью закружилась вокруг Хейма, что он едва отдавал себе отчет в происходящем. Красноватая мгла наполнилась трелями — это алероны переговаривались между собой. Один из них ощетинился и выкрикнул какой-то приказ охране. Синби отменил этот приказ повелительным жестом. Сквозь шум в ушах и бешеный стук сердца Хейм услышал, как адмирал пробормотал:
— Бас следовало бы немедленно уничтожить, но этого не будет. Правда, мы не можем вас освободить. Теперь вы — почетные военнопленные.
За этим последовали почести, затем людей отвели назад в их апартаменты. Но Хейма оставили.
Синби удалил всех военных предводителей и охранников, кроме четверых. К тому времени пот, покрывавший лицо Хейма, испарился, сердце колотилось уже не так сильно и первый приступ всепоглощающего отчаяния прошел, уступив место суровой настороженности. Хейм молча ждал, сложив руки на груди.
Лорд алеронов крадучись приблизился к фонтану, на фоне которого его силуэт выделялся словно на фоне жидкого пламени. Некоторое время он играл цветущей лианой. Единственными звуками были звуки музыки, падающей воды и невидимых, парящих в вышине крыльев. Наконец Синби произнес нараспев, мягко и не глядя на человека:
— Я прибыл сюда для того, чтобы охотиться на вас. Я лелеял надежду, что мы встретимся в космосе и выразим свою любовь друг другу посредством наших орудий. Что привело вас на эту скучную землю?
— Бы и в самом деле полагаете, что я отвечу? — проскрежетал Хейм.
— У наших наций есть много общего. Сожалею, что я вынужден нарушить данное мною слово и взять вас в плен. Хотя ваше присутствие говорит о том, что эти переговоры — фикция.
— Отнюдь. Просто случилось так, что я смог принять в них участие. И вы не имеете права удерживать здесь хотя бы новоевропейцев.
— Давайте не будем торговаться. И вы, и я выше этого. Если я освобожу остальных, они пошлют сообщение на ваш корабль. И не исключено, что он нападет. А у нас здесь нет ничего, кроме моего крейсера «Юбалхо». Не имея же сведений о том, что случилось с вами — его душой, — «Лис» будет выжидать, а я выиграю время для того, чтобы вызвать сюда свою эскадру.
Хейм с шумом выпустил воздух сквозь зубы. Синби круто обернулся, глаза его впились в человека, словно пронизывающие лучи лазера:
— О чем это вы подумали?
— Ни о чем! — рявкнул в ответ Хейм.
«Он считает, — с молниеносной быстротой пронеслось у Хейма в голове, — что я посадил „Лис“. Что ж, это вполне естественно. Не догадываясь о нашем трюке с метеоритом, он должен прийти к выводу, что только маленькое или очень быстрое судно могло проскользнуть мимо его охраны. А с какой стати мне было прилетать сюда на тендере? „Лис“ мог бы произвести на поверхности чудовищные разрушения, мог бы уничтожить ракетами эту базу и обстрелять его флагман в позиции лягушки, сидящей в болоте. Не знаю, какую пользу можно извлечь из этой дезинформации, но извлечь нужно. Держи-ка ухо востро! Сейчас у тебя нет ничего, кроме старых ржавых мозгов».
Некоторое время Синби изучающе смотрел на Хейма.
— Я не отваживаюсь слишком долго ждать, прежде чем начать действовать, — пропел он. — А мои корабли далеко.
Хейм заставил себя сделать язвительное замечание:
— Практический предел лазерного луча составляет около двадцати миллионов километров. При этом погрешность в вычислении позиции корабля чересчур велика, не говоря уж об остальном. И нет никакой возможности зацепить ускоряющееся судно до тех пор, пока оно не окажется так близко, что вы сможете пустить в ход обыкновенный передатчик. Координаты корабля меняются слишком быстро, к тому же всегда может случиться нечто непредвиденное, например, хитрый трюк с метеоритом. Так сколько у вас соединений на известных орбитах в радиусе двадцати миллионов километров?
— Не надо меня оскорблять, — спокойно ответил Синби, величаво прошествовал к стене, раздвинул живой занавес из цветов и нажал кнопки инфотрива. Машина защебетала и выбросила перфокарту. Адмирал склонился над символами:
— Крейсер «Айнисент» и улан «Савайдх» находятся в пределах досягаемости. Остальные, не имея сведений, будут продолжать следовать своим курсом до тех пор, пока не вернутся один за другим в режим торможения и не обнаружат лишь пепел сражения.
— А каковы моменты тех двоих? — осведомился Хейм в основном для того, чтобы не дать вновь нависнуть окрашенному в кровавый цвет безмолвию. Оно раздражало Хейма, правда, не настолько, чтобы ему хотелось забивать память какими-то цифрами, но Синби тут же пропел по-английски все орбитальные данные и точные координаты обоих кораблей.
— Итак, я посылаю своих собратьев вызвать их сюда, — продолжал алерон. — При наибольшем ускорении, положительном и отрицательном, «Савайдх» совершает облет вокруг Повой Европы за восемнадцать часов, а «Айнисент» — за двадцать три. Не думаю, чтобы экипаж «Лиса» так скоро начал беспокоиться о вас. Когда все три корабля будут в воздухе, мы обыщем всю планету. Стоит вашему кораблю шевельнуться, и он немедленно будет уничтожен. Но даже если он затаится, мы все равно отыщем его логово, расставив повсюду детекторы. — В голосе Синби не было и намека на угрозу, напротив, он становился все мягче. — Я говорю вам все это, питая слабую надежду, что вы добровольно выдадите «Лиса». Этот корабль был слишком отважен, чтобы погибнуть вот так, на суше, а не среди звезд.
Хейм крепко сжал зубы и покачал головой.
— Что я могу предложить вам в обмен на добровольную капитуляцию? — печально спросил Синби.
— Разве что вы согласитесь принять мою любовь и расположение?
— Какого черта?! — воскликнул Хейм.
— Мы с вами так одиноки, — пропел Синби. Впервые за все время в его голосе послышалась насмешка, когда он дернул хвостом в сторону воинов, стоявших с застывшими, ничего не выражавшими лицами, полускрытые густыми сумерками. — Вы думаете, у меня с ними много общего? — Синби скользнул ближе. Светотени причудливо переплетались на сверкающих локонах и волнующе прекрасном лице. Большие глаза алерона остановились на человеке. — Стара наша планета Алерон, — пропел он, — стара, стара, долговечны красные карликовые звезды и поздно появляется жизнь в такой ничтожной радиации. Наша раса появилась на планете, где моря испарились, реки превратились в слабые ручейки среди пустыни, где не хватало воздуха, воды, металла, жизни… Прошли неисчислимые поколения, а мы все влачили жалкое существование, медленно, очень медленно выбираясь из первобытной дикости. Ах, не скоро появилась у нас первая машина. Того, что вам удалось сделать за несколько веков, мы добились в течение десятков тысячелетий, и когда это было достигнуто — миллион лет тому назад, — выжить сумело лишь одно общество, поглотившее все остальные, и техническая мощь дала ему возможность связать нас узами, разорвать которые невозможно. Странники отправились к звездам, Интеллектуалы совершили величайшие открытия, но все это вызвало едва лишь заметную рябь на поверхности цивилизации, корни которой уходят в вечность. Земля живет для непрерывно сменяющихся целей, Алерон — для сохранения постоянства. Понимаешь ли ты это, Гуннар Хейм? Чувствуешь ли, насколько далеки вы от нас?
— Я… Бы имеете в виду…
Пальцы Синби коснулись запястья Хейма, словно легкое дыхание. Хейм почувствовал, как вздыбились волоски на коже, и непроизвольно начал искать, за что бы ухватиться: мир внезапно покачнулся и поплыл перед глазами.
— Вообще-то… э-э… такие предположения высказывались. Точнее говоря, некоторые люди считают, что все ваши действия по отношению к нам — реакция на то, что мы несем угрозу вашей стабильности. Но в этом нет никакого смысла. Мы могли бы достичь компромисса, если единственное, чего вы хотите, — чтобы вас оставили в покое. Вы же пытаетесь выдворить нас из космоса.
— Мы должны это сделать. Здравый смысл, благоразумие, логика — что это, по-вашему, такое, если не орудия единого, наиболее древнего инстинкта? Если расы, менее могущественные, чем наша, изменяются, это значит для нас не больше, чем простое размножение насекомых. Но вы… вы появились за какие-то десять-двадцать тысячелетий, почти мгновенно. Вышли из пещер с боевыми каменными топорами в руках, но они в мгновение ока превратились в оружие, способное потрясать планеты. Вы облетели близлежащие звезды, и теперь ваши мечты распространились уже на всю галактику, на весь космос. Этого мы терпеть не можем! Инстинкт подсказывает, что нам грозит гибель, если мы допустим, чтобы наша планета превратилась в жалкий клочок, окруженный чужими владениями, беззащитный и отданный на милость покорителей галактики. А вы сами разве стали бы, разве смогли бы доверять расе, которая обрела могущество благодаря тому, что питалась и питается живыми существами, тоже имеющими мозг? Алероны не в состоянии доверять расе, алчные стремления которой не знают пределов. Вас следует отбросить назад к вашим планетам, а может, даже к вашим пещерам и вашей первобытной грязи.
Хейм стряхнул мягкую руку Синби со своего запястья и сжал кулаки.
— И вы еще говорите о какой-то дружбе между нами? — прорычал он.
Синби твердо взглянул в глаза Хейму, но в его голосе твердости не было:
— До сих пор, говоря «мы», я имел в виду всех алеронов. Но это, безусловно, не так. Когда впервые возникло ясное понимание вашей угрозы, также стало ясно, что алеронам, у которых веками воспитывалась застойность сознания, превращавшая их в различные детали единого механизма Конечного Общества, не устоять перед вами — теми, кто обладает гибким сознанием и не боится нового. Я принадлежу к тому классу, который был создан для того, чтобы мыслить и действовать как люди и в конечном итоге превзойти их. — Синби сцепил руки. — Одиноки, одиноки!..
Хейм смотрел на него, прекрасного и несчастного, и не находил слов.
— Неужели вы не догадываетесь, — спросил вдруг Синби с необычной страстностью в голосе, — насколько одиноким я должен себя чувствовать, я, чей образ мышления похож на человеческий как ничей другой, за исключением тех немногих, которые были созданы подобно мне? Знаете ли вы, каким счастьем для меня было побывать на Земле, встретиться там с умами, для которых тоже не существует горизонтов, погрузиться в ваши книги и музыку и такое живое искусство изображения? Мы бесплодны, Властители Интеллекта Сада Войны. Мы не можем произвести потомков, которые потревожили бы покой Алерона. Тем не менее нам даны силы жизни, чтобы наша воля и ярость достигли тех же вершин, что и ваши, и чтобы при встрече эти силы помогли нам выстоять в испытаниях, которые знали те, кто выстоял при Фермопилах. Но… когда вы захватили меня, Гуннар Хейм, в тот раз, когда выкупили за меня свою дочь… Потом я понял, что это тоже было испытанием.
Хейм отступил назад. Дерзкая мысль пронзила его сознание и отозвалась жаркой вспышкой в каждом нервном окончании.
Синби рассмеялся. Хейму казалось, что в этом смехе прозвучало торжество.
— Не буду вас пугать, капитан. Я всего лишь хочу предложить вам кое-что на выбор. — Затем очень мягко он продолжал: — Дружба? Беседа? Совместное путешествие? Что вас больше устроит? Я не предлагаю вам предать ваших людей. Мне достаточно лишь приказать — и ваши знания, ваши планы будут изъяты из вашего мозга. Однако я никогда не пойду на это. Считайте, что вы — военнопленный, и никакого вреда не будет, если вы поделитесь сведениями с тем, кто взял вас в плен и кто мог бы стать вашим другом.
Господи, скакала в голове у Хейма одна мысль. Голос Синби доходил до него словно через барьер огромного расстояния или лихорадки. Дай мне немного времени, и… и я смог бы использовать его.
— Помните, — настойчиво продолжал Синби, — что моя власть на Алероне очень широка, в один прекрасный момент я могу наложить запрет на преследование расы, воспитавшей вас, и тем самым спасти ее от гибели.
«Нет! — рефлекторно отозвалось в мозгу у Хейма. — Я не хочу. Не могу!..» Синби протянул ему руку.
— Пожмите мне руку, как сделали однажды, — умоляюще произнес он, — поклянитесь, что не попытаетесь сбежать или предупредить своих собратьев, и тогда я не стану приставлять к вам охрану. Бы сможете свободно, как я сам, ходить по нашему лагерю и осматривать корабли.
— Нет! — взревел Хейм.
Синби отпрыгнул назад, блеснув зубами.
— Невелико же ваше уважение ко мне, — прошипел он.
— Я не могу дать вам честное слово, — сказал Хейм, а про себя подумал: во всяком случае, нельзя давать ему прикидываться простачком. Может, еще есть какой-то шанс. Лучше погибнуть, пытаясь вырваться, чем…
Какая-то мысль молнией сверкнула у Хейма в голове и исчезла, прежде чем он успел понять, что же это было. Сознание развернулось и бросилось за ней в погоню, отчего кожа покрылась потом, а сердце бешено забилось в груди.
Тем не менее, несмотря на то, что мускулы страшно напряглись, а помещение приняло вид ночного кошмара, Хейм сухо сказал:
— Какой будет от этого толк? Я же знаю, что вы не дурак. За мной все равно бы стали присматривать, разве не так?
Если человека это могло бы рассердить, то Синби, напротив, смягчился и усмехнулся с довольным видом:
— Это правда. По крайней мере, до тех пор, пока не будет обезоружен «Лис». А вот впоследствии, когда мы лучше узнаем друг друга…
Хейм наконец поймал ускользавшую мысль, и, когда осознал ее, это было равносильно удару. Взвешивать шансы было некогда. Вероятнее всего, они абсолютно безнадежны, и ему предстояло погибнуть.
Но надо хотя бы попробовать, подумал Хейм. Немедленного заключения под стражу, кажется, не предвидится. Если станет ясно, что это не сработает, тогда я и пытаться не буду.
Облизнув пересохшие губы, Хейм откашлялся и сказал:
— Все равно никогда и ни при каких обстоятельствах я не смог бы дать вам честное слово, Синби. Ваше мышление все же отличается от человеческого, иначе вы поняли бы почему.
Глаза алерона заволоклись мембранами, золотистая голова поникла.
— Но в вашей истории повсюду встречаются примеры взаимного уважения и восхищения между противниками, — прозвучал музыкальный протест.
— О, это да. Я рад пожать вам руку.
К удивлению Хейма, это была правда, и когда четыре тонких пальца легли в его ладонь, он не сразу выпустил их.
— Но я не могу вам сдаться даже на словах, — продолжал Хейм. — Мне кажется, этого не позволяют мои собственные инстинкты.
— Но люди часто…
— Говорю вам, этого нельзя объяснить словами. Я не могу до конца прочувствовать то, что вы говорили насчет естественного страха алеронов перед людьми. Точно так же и вы не можете до конца понять то, что имею в виду я. И все же вы дали мне некоторое грубое представление. Быть может, я тоже сумел бы дать вам некоторое представление о том… в общем, о том, что должен чувствовать человек, если его народ потерял свой дом.
— Я слушаю.
— Но мне придется вам это показать. Символы и… Ведь у вас, алеронов, отсутствует религия в том понимании, в каком она имеется у людей, не так ли? Это лишь один вопрос из множества. Если бы я мог показать вам несколько вещей, которые вы могли бы увидеть и потрогать, и постарался объяснить, что они символизируют, может быть, тогда… Ну так как? Съездим в Бон Шанс?
Синби сделал шаг назад. В мгновение ока он стал ужасно похож на кота.
Хейм насмешливо посмотрел на него:
— О, стало быть, вы боитесь, что я попытаюсь проделать какой-то трюк? Разумеется, возьмите с собой охрану. Или лучше не стоит беспокоиться, если боитесь. — Он полуразвернулся. — Пожалуй, я лучше вернусь к своим.
— Вы пытаетесь задеть мою гордость! — выкрикнул Синби.
— Еще чего! Я просто сказал — подите вы к черту, и больше ничего. Вся беда в том, что вы даже не знаете, что сделали на этой планете. Вы не способны держать в голове такую информацию.
— Арван! — Хейм не мог бы с уверенностью сказать, гнев или что другое преобладало в этом взрыве. — Я принимаю ваш вызов. Мы отправимся немедленно.
Волна внезапной слабости прокатилась по Хейму.
Вот так-так! Стало быть, я и в самом деле начинаю разбираться в его психологии, подумал он. Андре и то не мог бы лучше справиться с этой задачей.
Хейм почувствовал, что к нему вернулись силы.
— Хорошо, — сказал он, чувствуя внутренний трепет. — Просто я хочу, чтобы вы поняли как можно больше. Как вы сами недавно заметили, вы могли бы оказать большое влияние на ход войны между Землей и Алероном, если таковая когда-нибудь случится и события примут неблагоприятный для нас оборот. Или если ваша сторона проиграет — а это тоже может случиться, вы хорошо знаете: наш военный флот лучше вашего, если только у нас хватит мозгов использовать его как следует, — так вот, в этом случае мой голос тоже будет иметь кое-какой вес в решении дальнейшей участи Алерона. Давайте возьмем с собой Вадажа. Я уверен, что вы его помните.
— А, да-да… Мне всегда казалось, что он неуместен в такой экспедиции, как ваша. Какая от него может быть польза? И зачем он вам сейчас?
— Да я вообще-то не мастак говорить. Возможно, ему скорее удастся объяснить вам все как следует. — Про себя Хейм добавил: он умеет говорить по-немецки, и я тоже немного знаю этот язык. Синби знает английский, французский, без сомнения, испанский… но немецкий?
Адмирал пожал плечами и отдал какой-то приказ. Один из охранников поднял руку в салюте, повернулся и вышел, в то время как остальные последовали за Синби и Хеймом вниз по залу, в свет утреннего солнца, и затем через поле к флайеру. По дороге Синби остановился, чтобы защитить глаза от красного уголька солнца контактными линзами.
Вадаж и охранники уже ждали их. Венгр казался маленьким, сгорбленным и совершенно павшим духом.
— Гуннар, — понуро спросил он, — что все это значит?
Хейм объяснил. На мгновение Вадаж был озадачен, потом в его глазах загорелась надежда.
— Какова бы ни была твоя идея, Гуннар, я с тобой, — сказал он и придал лицу бесстрастное выражен и е.
Полдюжины воинов заняли места в задней части флайера. Синби сел за пульт управления.
— Посадите машину на площади, — предложил Хейм, — а оттуда мы прогуляемся пешком.
— Странные у вас привычки, — высоким голосом пропел Синби. — Мы считали, что провели полные исследования и поняли вас, что вы с вашими слабостями и недальновидностью у нас в руках, но тут появился «Лис». А теперь…
— Ваша проблема, сэр, состоит в том, что алероны любого конкретного класса, за исключением, разумеется, вашего, стереотипны, — сказал Вадаж. — А каждый человек — сам себе закон.
Синби ничего ему не ответил. Флайер взлетел и через несколько минут приземлился. Пассажиры вышли из машины.
Под огромным небом висела жуткая тишина. Опавшие листья покрывали тротуары, заполнили сухой фонтан, где по-прежнему стояла скульптура Ламонтена. Потрепанные непогодой рыночные палатки, опрокинутые столы и стулья уличных кафе, порванные зонтики, когда-то такие веселые… Только собор возвышался все так же твердо и непоколебимо. Синби двинулся к нему.
— Нет, — сказал Хейм, — давайте зайдем туда в последнюю очередь.
Он пошел по направлению к реке. Под ногами шуршали листья и мусор, шаги эхом отзывались от стен пустых домов.
— Разве вы не видите, что здесь не так? — спросил Хейм. — Здесь жили люди.
— Теперь они отсюда изгнаны, — ответил Синби. — Пустой город наводит на меня, алерона, ужас. И все же, Гуннар Хейм, этот город подобен… бабочке-однодневке. Неужели вашу неуемную ярость вызвало то, что людям пришлось покинуть место, на котором они не прожили и столетия?
— Со временем город расстроился бы, — вставил Вадаж.
Лицо Синби исказилось так, что стало безобразным.
На тротуаре лежала кучка костей. Хейм указал на нее.
— Это была чья-то домашняя собака. Она повсюду следовала за своими божествами, ждала их и однажды, не найдя нигде, умерла с голоду. Это ваших рук дело.
— А вы питаетесь мясом, — отпарировал Синби.
В одном из домов тоскливо скрипела распахнутая дверь, качаясь на ветру, который дул от воды. Сквозь дверной проем можно было разглядеть большую часть внутренней обстановки, покрытой пылью и попорченной дождем. У порога валялись остатки тряпичной куклы. Хейм вдруг почувствовал, что на глаза навернулись слезы.
Синби прикоснулся к его руке.
— Надеюсь, вы не станете предъявлять мне это как свидетельство нашей кровожадности, — сказал он.
Хейм продолжал идти вперед гигантскими шагами.
Вдали уже показалась набережная. За ее узорчатой оградой устремлялись к гавани воды Карсака, широкие и ворчливые. Солнечный свет так сверкал на их поверхности, что казалось, будто звуки медной трубы воплотились в нечто зримое и осязаемое.
Пора, подумал Хейм. Кровь бешено застучала в висках.
— Один из наших поэтов так сказал о том, что я имею в виду, — медленно проговорил он и продолжал по-немецки, — Когда мы выйдем на берег реки и увидим справа от себя мост, тогда прыгаем вниз и плывем к нему.
Он не отважился взглянуть на Вадажа, чтобы увидеть, как тот прореагировал на его слова. Как во сне он услышал вопрос Синби, в голосе алерона звучало некоторое смущение:
— Что означают эти слова?
— Человек, достойный звания человека, никогда не теряет веры в себя, если только в нем не умерла человечность, — совершенно бесстрастно ответил Вадаж.
Молодец, мысленно похвалил его Хейм. Но в основном все его внимание было сосредоточено на ружьях, нацеленных ему в спину.
Они пошли по набережной в западном направлении.
— И все же я не совсем понял, — прозвучала трель Синби. — Алероны тоже не лишены чувства гордости и достоинства. Так в чем же разница?
Хейм почувствовал, что больше медлить нельзя. Момент, казалось, был довольно подходящий. Во всяком случае, если попытка будет неудачной, все завершится вечной тьмой и концом всех страхов.
Он остановился и облокотился на ограждение.
— Разница, — сказал он, — объясняется в другом изречении того же поэта, — и процитировал по-немецки. — Сейчас я столкну этого типа в воду. После того прыгаем вместе. — Затем добавил алерону, вновь переходя на английский: — Это… э-э… трудно перевести. Но взгляните вниз.
Вадаж присоединился к ним. Его губы тронула едва заметная улыбка:
— Стихотворение основано на высказывании Гераклита: дважды в одной реке не искупаешься.
— Я читал об этом, — пожал плечами Синби. — Столь ужасные мысли встречались довольно редко.
— Видите? — Хейм положил руку на плечо алерона и подтолкнул его вперед так что теперь Синби тоже стоял, перегнувшись через ограждение. Текущая поверхность приковала к себе его взгляд, словно загипнотизировала. — Вот вам один из основных человеческих символов, — сказал Хейм. — Река, связанная с морем, может затопить огромные площади суши, если эту реку запрудить. Движение, сила, судьба, само время…
— На Алероне нам это неведомо, — прошептал Синби. — В нашем мире одни лишь голые скалы.
Хейм сомкнул пальцы на его шее, а другой рукой оперся об ограждение. Одно движение плечом — и, опрокинувшись через ограду, они вместе полетели в реку.
Глава 8
Тяжелые башмаки тащили вниз. Отпустив алерона, Хейм перекувырнулся и вцепился ногтями в их застежки. Свет из зеленоватого стал коричневым, а затем и вовсе исчез. Вода — холодная и тяжелая — переворачивала его. Долой один башмак… затем второй… Отчаянно отталкиваясь руками и ногами, Хейм устремился вверх. Легкие, казалось, готовы были разорваться. Преодолевая сопротивление воды, Хейм понемногу выпускал воздух через рот. Сознание начало затуманиваться.
«Ну-ка, — подумал он, — сейчас либо воздух, либо огненный луч».
Слегка высунув лицо из воды, чтобы только набрать в легкие воздуха, Хейм краешком глаза увидел набережную и снова ушел под воду.
Еще трижды он повторял этот маневр, прежде чем решить, что отплыл уже достаточно далеко и можно рискнуть посмотреть, где Вадаж. Стряхнув воду с волос и протерев глаза, Хейм поплыл австралийским кролем. Над одетыми в подкрашенный бетон берегами реки высились деревья, сквозь золотисто-зеленую листву которых просвечивали солнечные лучи. Иногда в поле зрения появлялись коньки крыш, но в основном над кронами деревьев сияло лишь бесконечное синее небо.
Вскоре неподалеку вынырнула из воды голова Вадажа. Хейм помахал ему рукой и поплыл дальше, пока не очутился под мостом. Это было все же хоть какое-то укрытие от преследователей. Ухватившись за опору, Хейм придал телу вертикальное положение. Через несколько секунд к нему присоединился Вадаж. Он тяжело дышал:
— Черт побери, Гуннар, ты несешься так, словно за тобой гонится сам дьявол!
—; А разве не так? Хотя для нас большой плюс то, что алероны здесь не слишком-то хорошо видят. Контактные линзы спасают их глаза от слепящей яркости, но Аврора испускает гораздо меньше инфракрасных луче, чем Эйт, а именно к этим лучам они наиболее чувствительны. — Хейм обнаружил, что рассуждения на ученые темы действуют на него успокаивающе, поскольку превращают из преследуемого животного в военного теоретика. — Тем не менее нам все же лучше держаться как можно дольше В воде, и к тому же порознь. Знаешь старый Кви де Коквилагес? Он все еще на месте. Встретимся под ним. Будем ждать в течение часа. Если за это время один из нас не появится, другой должен считать, что его напарник погорел.
Поскольку Вадаж выглядел более усталым, Хейм поплыл первым. Он плыл не спеша, в основном отдаваясь на волю течения, и добрался до устья реки в довольно хорошей форме, настолько хорошей, что даже удивился, еще раз мысленно пережив побег. Потом он намеренно выкинул из головы все эти мысли и, прячась под доком, просто наслаждался игрой солнечных бликов на поверхности воды, зрелищем наклоненных мачт, ласковым прикосновением прохладных струй, шершавой поверхностью пала, за который держался, характерным плеском маленьких волн о борта судов и разнообразием окраски их корпусов. Приподнятое настроение уже начало было меняться, вытесняемое тревогой (проклятье, надо было сказать Андре обо всем, что знаю!), когда наконец появился венгр.
— А они не станут искать нас прежде всего именно здесь? — спросил он.
— Сомневаюсь, — ответил Хейм. — Не забудь, что они — жители сухой планеты. Поэтому идея использовать воду для чего-либо, кроме питья, не может возникнуть у них так же естественно, как, например, у наквсов, которые из нее фактически не вылезают. Обрати внимание — они здесь ничего не тронули, хотя каботажный транспорт был бы весьма неплохим подспорьем для их воздушных грузовиков. Первым их предположением должно быть то, что мы как можно скорее постарались выбраться на берег, поэтому наша задача сейчас — найти какую-нибудь лодку в рабочем состоянии.
— Ну, уж тут тебе выбирать. Я ведь прирожденный сухопутный житель.
— Что ж, зато я никогда не преуспевал в верховой езде, так что по части славы мы равны.
Хейм рискнул взобраться на причал, чтобы осмотреться. Он выбрал крепкое на вид прогулочное судно — способный двигаться под водой гидрофойл — и трусцой двинулся к нему. Уйдя под воду, судно будет недоступно любым приборам, имеющимся у алеронов.
— А внутрь мы сможем попасть? — спросил из воды Вадаж.
— Да, оно не заперто. Яхтсмены доверяют друг другу. Хейм отвязал швартовый, подтянул гидрофойл к понтону и, протянув руку, помог Вадажу взобраться на палубу. Они быстро спустились в кабину и задраили люк.
— А теперь займись рацией, пока я проверю двигатель.
Год бездействия нанес судну не особенно большой ущерб. Более того, солнце зарядило его аккумуляторы до максимума. Правда, днище порядком обросло, но это можно было пережить. Хейма охватило возбуждение.
— Вообще-то моя идея заключалась в том, чтобы попытаться найти коммуникатор в городе, передать в лагерь сообщение и потом спрятаться где-нибудь в надежном месте и ждать, где нас не станут искать и где мы не умрем с голоду, — сказал он. — Но теперь, черт побери, мы сможем сами вернуться назад! По крайней мере, врагам будет сложно перехватить наше сообщение и послать в его источник самонаводящуюся ракету, если мы будем в море. Так что поехали.
Запыхтел мотор. Судно скользнуло прочь от суши. Вадаж озабоченно выглядывал из купола.
— Не понимаю, почему они не гонятся за нами как бешеные? — встревоженно пробормотал он.
— Я ведь уже говорил, как все получилось. Просто они еще не догадались, что мы выберем этот путь. Кроме того, у них там сейчас суматоха, как в публичном доме по утрам в понедельник, после того, что я сотворил с Синби.
Тем не менее Хейм был рад оставить препятствия позади и погрузиться в воду. Погрузившись на максимально допустимую глубину, он задал автопилоту курс на юго-восток и принялся стаскивать мокрую одежду.
Вадаж с благоговением смотрел на него.
— Гуннар, — в его голосе послышались слезы, — я напишу об этом балладу, и, даже если она не очень удастся, ее будут петь и через тысячу лет. Потому что твое имя будут помнить очень долго.
— Чепуха, Андре. Не заставляй мои уши краснеть.
— Нет, я просто говорю то, что есть. Неужели ты все настолько продумал заранее?
Хейм включил обогреватель, чтобы обсушиться. Океанская вода, со всех сторон окружавшая судно — темно-зеленая, населенная множеством причудливых рыб, которые то и дело мелькали поблизости, — должна была рассеять инфракрасное излучение. Хейма охватило непреодолимое чувство возвращения домой, словно он опять стал мальчишкой, проводящим все свободное время на морях Геи. На некоторое время это чувство вытеснило все остальные. Хрупкость и незавершенность триумфа станут видны ему позже. Сейчас же Хейм упивался им.
— Ничего я не продумывал, — признался он. — Идея возникла сама собой. Синби ужасно хотелось… чтобы мы стали друзьями или что-то в этом роде. Я уговорил его посетить Бон Шанс, надеясь, что, может быть, там подвернется какой-нибудь случай, который можно будет использовать для побега. Мне пришло в голову, что, вероятно, никто из его банды не умеет плавать, поэтому набережная казалась самым подходящим местом для попытки. Я попросил взять и тебя, потому что мы могли говорить по-немецки у них под носом. А потом я исходил из того, что вдвоем у нас шансы увеличиваются вдвое.
С Вадажа всю почтительность как рукой сняло, едва он услышал про немецкий. На его лице появилась ехидная ухмылка:
— Да уж, такого ужасного «Цвайндойч» я в жизни не слыхивал. Лингвистом тебе не быть.
Воспоминание больно ударило по самолюбию Хейма.
— Ага, — сухо сказал он и, стараясь хоть немного продлить миг искренней радости, быстро продолжал: — Мы уже были там, когда я подумал, что, если бы мне удалось столкнуть в воду Синби, охранники бросились бы спасать его, так что некому было бы стрелять в нас с берега. Вот если бы и ты не умел плавать, это была бы веселенькая работка — спасать еще одного неумеющего.
— Так ты думаешь, он утонул?
— Надеяться никому не воспрещается, — сказал Хейм с меньшей долей равнодушия в голосе, чем ему бы хотелось. — Меня бы не удивило, если они потеряли по меньшей мере пару воинов, выуживая Синби из воды. А его самого мы вряд ли видели в последний раз. Даже если он и в самом деле утонул, они, вероятно, сумеют доставить его в реанимационную камеру, прежде чем начнется разложение мозга. Во всяком случае, до тех пор, пока он не вернется в строй, врагам будет нелегко разобраться во всей этой путанице. Дело даже не в том, что без него они не смогут наладить организацию. В течение некоторого времени им просто не удастся найти верное направление своей деятельности, во всяком случае, той, которая касается нас. Это время мы используем для того, чтобы забраться подальше в море и вызвать на связь де Виньи.
— Ну… Да, разумеется, они могут выслать за нами флайер. — Вадаж откинулся на спинку с улыбкой кота, сидящего возле клетки с канарейкой. — Прекрасная Даниэль увидит меня еще раньше, чем ожидает. Но не слишком ли смело с моей стороны говорить, что она ожидает этого?
В Хейме поднялась волна гнева.
— Чтоб тебя укусила бешеная собака, безмозглый тупица! — прорычал он. — Здесь тебе не пикник. Наше счастье, если удастся предотвратить катастрофу.
— Что… что… — Вадаж вздрогнул и побледнел.
— Гуннар, что я такого сказал…
— Послушай, — Хейм трахнул кулаком по ручке кресла, в котором сидел, — наша дилетантская попытка шпионажа сорвалась, и весь задуманный план пропал. Разве ты забыл, что наша миссия заключалась в том, чтобы договориться об условиях, которые спасли бы людей от авитаминоза? Теперь это исключено. Быть может, что-то предпримут позднее, но в ближайшее время наша задача — остаться в живых. Наш план эвакуации беженцев тоже теперь исключается. Синби пришел к выводу, что «Лис» находится на планете. Он вызвал крейсер и улана на помощь своему флагману. Кто-нибудь из этой троицы может заметить «Мироэт» на взлете и разнести на куски. Оставлять корабль в убежище тоже нельзя. Они повсюду разошлют воздушные патрули с мощными детекторами. Так что прекрасное убежище, которое предоставил нам де Виньи в Пак о Нуачес, тоже отпадает. И если уж на то пошло, при нынешнем положении вещей, когда три вражеских корабля находятся в непосредственной близости, самому «Лису» тоже угрожает смертельная опасность. А ты, жизнерадостный эгоистичный болван, неужели думал, что я играл со смертью ради того, чтобы мы могли удрать? На что бы мы тогда вообще годились? Главное — предупредить наших!
Все еще ворча, Хейм повернулся к навигаторскому пульту. Нет, они еще слишком близко. Но, может быть, все же стоит всплыть и — будь что будет! — передать партизанам и экипажу «Мироэт» все, что ему известно в данный момент?
Судно пульсировало, точно живое. Обогреватель урчал, обдавая людей волнами тепла. В кабине пахло нефтью. За иллюминатором ничего не было видно.
— Корабли будут здесь в течение земного дня, — сказал Хейм. — «Лису» лучше отойти подальше в космос, а людям поглубже в лес.
— Гуннар… — начал Вадаж.
— Заткнись!
Вадаж вспыхнул и, повысив голос, сказал:
— Не знаю, что я такого сделал, что ты можешь меня оскорблять, но если у тебя не хватает любезности сообщить мне об этом, то это твое дело. Однако я должен кое-что сообщить тебе, капитан. Мы не сможем вовремя установить контакт с «Лисом».
— Что? — Хейм резко обернулся и уставился на венгра.
— Может, подумаешь сам? Большая лазерная установка Диего находится возле озера. Но утро уже давно наступило, Диана почти в полной фазе. Она миновала Оут Гаранс несколько часов назад. Ее следующий восход будет, я думаю, не раньше чем через тридцать часов.
— Сатан… и… хельведе, — задыхаясь, произнес Хейм, в минуты сильного волнения всегда переходивший на родной язык. Силы покинули его. Б теле возникла вдруг боль, и Хейм понял, что начал стареть.
Через какое-то время, в течение которого Хейм просто сидел, уставившись в одну точку, Вадаж робко сказал:
— Ты не такой человек, чтобы раскисать. Если ты считаешь, что это столь важно, возможно, нам удастся поднять «Мироэт». Тогда его коммуникатор достанет до луны. Вражеские спутники, конечно, засекут «Мироэт», а поблизости находится крейсер, но ты сам говорил, что этот корабль потерян для нас в любом случае, так что он может сдаться. Для того, чтобы сделать это, нам понадобятся три-четыре человека. Я буду одним из них…
Хейм вскочил с такой быстротой, что треснулся головой о купол. Глянув вверх, он увидел над собой круг солнечного света, сверкавший на поверхности океана.
— Здорово стукнулся? — спросил Вадаж.
— Клянусь небом… и преисподней… и всем, что между ними… — Хейм протянул руку. — Андре, я вел себя хуже всякой скотины. Просто возомнил себя этаким подростком средних лет… Простишь ли ты меня?
Вадаж ответил крепким рукопожатием. В его глазах мелькнуло понимание.
— Так вот в чем дело, — пробормотал он. — Молодая леди… Гуннар, она ничего не значит для меня. Просто человек, в обществе которого приятно находиться. Я думал, ты чувствуешь то же самое.
— Сомневаюсь, — проворчал Хейм. — Но это не имеет значения, сейчас у нас цель покрупнее. Послушай, я случайно узнал координаты и стартовые позиции этих кораблей. Синби не видел причины, почему бы не сообщить их мне, когда я попросил… Мне кажется, я подсознательно следовал старому военному принципу: собирать каждый клочок информации, независимо от того, есть ли надежда когда-нибудь ею воспользоваться. Еще мне известно, какого они класса, а стало быть, их потенциальные возможности. Исходя из этого, мы запросто вычислим их траектории. Положение цели можно будет определить в любой момент — с точностью, достаточной для ведения боя, но недостаточной для того, чтобы их наземные базы не смогли передать им любое предупреждение… О'кей, значит, одно преимущество, хоть и небольшое, у нас есть. Что еще?
Он начал расхаживать по кабине — два шага вперед, два обратно, ударяя кулаком в раскрытую ладонь. На скулах выступили желваки. Вадаж скромно держался в стороне. На его губах снова появилась свойственная котам усмешка. В подобном состоянии Гуннар Хейм являл для него привычное зрелище.
— Слушай! — заговорил Хейм, как бы по ходу дела вырисовывая план. — «Мироэт» — большой транспортник, поэтому у него мощные двигатели. Будучи пустым, он, несмотря на габариты и неуклюжесть, может нестись со скоростью управляемого снаряда, выпущенного чертями из преисподней. Мимо трех кораблей, патрулирующих на орбите, ему не проскочить, но в данный момент там находится всего лишь один из трех, а именно — личный флагман Синби «Юбалхо». Орбита его мне не известна, но вероятность того, что он будет на достаточном расстоянии во время взлета «Мироэт», весьма велика. Разумеется, он может броситься в погоню и подойти так близко, что «Мироэт» не сможет увернуться от ракеты, но он знает, что, где бы я ни был, «Лис» всегда находится неподалеку, и флагману в первую очередь надо защищать свою базу от «Лиса» до тех пор, пока не прибудет подкрепление, поэтому он не станет стрелять. Или, если расстояние будет достаточно велико, он примет транспортник за наш крейсер и не захочет рисковать. Итак… О'кей! При хорошем пилотировании «Мироэт» имеет отличные шансы удрать из-под самого носа у алеронов. И сможет послать весточку «Лису». Но что потом? Если «Лис» просто возьмет нас на борт, мы окажемся на том же самом месте, с которого начали… Нет, даже в худшем положении, чем алероны, потому что новоевропейцы и так давно уже находятся в подавленном состоянии, а потеряв связь с нами, могут вообще прекратить борьбу. Так, постой… дай мне подумать… Да! — взревел Хейм. — Почему бы и нет? Чем быстрее мы будем двигаться, тем лучше. Немедленно вызывай штаб на озере. Ты знаешь баскский или какой-нибудь другой язык, который не знают алероны, но понимают люди де Виньи?
— Боюсь, что нет. И радиопередача, без сомнения, будет перехвачена. Могу использовать «Любешем», если это что-то даст.
— Может, и даст, хотя теперь они уже, наверное, освоили его. Гм… Надо придумать нечто двусмысленное для врагов, но понятное своим. Алеронам вовсе не обязательно знать, что это именно мы и что мы передаем из подлодки. Пусть они считают, что это маки во флайере. А свои могут опознать нас по ссылкам на некоторые происшествия в лагере. Мы скажем де Виньи, чтобы он немедленно отдал приказ о максимально возможном облегчении веса транспортника. Бреда от этого не будет, поскольку алероны все равно знают, что у нас на планете корабль. Данное сообщение укрепит их в мысли, что он должен находиться в Оут Гаранс, но и так они начали бы искать прежде всего там. — Хейм потянул себя за подбородок. — Теперь… К сожалению, больше я ничего не могу передать, не выдавая себя. Придется доставить главные сведения лично. Стало быть, мы уйдем на глубину сразу же после того, как ты закончишь передачу, и направимся к месту встречи, где нас должен будет подобрать флайер. Но как обозначить это место, чтобы не обнаружить там врагов с духовым оркестром и ключами от города?
— Дай-ка я взгляну на карту, — Вадаж вытащил из бардачка бумажный свиток и развернул. — Наш радиус не слишком велик, если мы хотим, чтобы встреча состоялась поскорее. Эрго… Да, я скажу им — столько-то километров от места, — он покраснел, указав на Флервилль, находящийся в глубине материка вниз по Кот Нотр-Дам, — где Даниэль Иррибарн сказала Андре Вадажу, что здесь есть один грот, который мы должны осмотреть. Это было незадолго до заката. Мы… э-э… сидели на развилке высокого дерева и…
Хейм снова почувствовал укол в сердце, но не стал обращать на это внимания и рассмеялся:
— О'кей. Давай проверим по компьютеру, где мы находимся в настоящий момент.
— Мы рискуем, действуя в такой спешке, — нахмурился Вадаж. — Прежде всего не следует забывать, что мы всплываем или, по крайней мере, поднимаемся до поверхности воды и посылаем сильный сигнал так близко от вражеской базы.
— Это не займет много времени. Мы успеем снова погрузиться, прежде чем вышлют флайер. Я допускаю возможность, что в данную конкретную минуту над нами как раз пролетает таковой, но вероятнее всего, нет.
— И все же остается еще проблема, как добраться до лагеря. Ведь чтобы встретить нас, новоевропейцы должны проделать долгий путь над огромным пустым пространством, и это в дневное время, по краю драконова гнезда. А еще путь обратно…
— Знаю, — сказал Хейм, не отрывая взгляда от лежавшей у него на коленях карты. — Если бы у нас было больше времени, это можно было бы сделать с меньшим риском. Но мы вынуждены рисковать, иначе будет слишком поздно для чего бы то ни было. Мы застряли на этой орбите, Андре, так что теперь уж все равно, насколько близко к солнцу нам придется проскользнуть.
Глава 9
Капитанский мостик — боевым постам. Доложить готовность.
— Двигатель в порядке, — отозвался Диего Гонсалес.
— Радио и главный радар в порядке, — сказал Вадаж.
— Орудийная башня один в порядке. Жажду взяться за дело, — произнес Джин Иррибарн.
Колонисты с остальных боевых постов присоединились к предыдущим докладам, и все слилось в одном хищном хоре.
Полегче, ребята, подумал Хейм. Если нам придется испробовать эти хлопушки в поединке с настоящим боевым кораблем, мы пропали.
— Приготовиться к подъему, — скомандовал он и, неуклюже двигаясь в скафандре, положил руки на пульт.
Озеро закипело. Волны захлестнули берега. Среди деревьев пронесся вздох, и из воды поднялся «Мироэт». На мгновение его громадное тело заслонило солнце, потихоньку подползавшее к луне, испуганные животные бросились в чащобу. Затем, плавно набирая скорость, корабль устремился в небо. Еще долго грохотал расколотый им воздух. Даниэль и Медилон Иррибарн зажали уши руками. Когда очертания корабля исчезли из виду, они бросились друг к другу в объятия.
— Радар, докладывайте! — рявкнул Хейм сквозь гул и вибрацию.
— Пусто, — сказал Вадаж.
Корабль поднимался все выше. Оставшийся внизу мир стал крохотным, изогнулся дугой, облака накрыли его курчавой шапкой, а океаны окрасили в синий цвет. Небо потемнело, блеснули звезды.
— Сигнал по общей волне, — раздался голос Вадажа. — Должно быть, нас заметили на «Юбалхо». Отвечать?
— Нет, черт побери! — ответил Хейм. — Все, что мне надо, — его позиция и вектор.
В пустом корпусе «Мироэт» звук, словно попадая в ловушку, повсюду отдавался гулким эхо, так что с носа до кормы прокатывался грохот. Хейм слышал непрерывный звон, пульс бился в голове, стекло шлема дребезжало.
— Не могу его найти, — сообщил Вадаж. — Должно быть, он далеко.
Но он нашел нас, подумал Хейм. Что ж, у него там детекторные операторы экстра-класса. А мне пришлось обойтись тем, что нашлось в лагере. Для набора специально обученных людей не было времени. Должно быть, он так далеко, что ему пришлось бы некоторое время преследовать нас, набрав при этом скорость, не адекватную для его ракет. И он решит, что его долг — оставаться на месте. Если я ошибаюсь в первом или во втором, значит, мы подняли свой последний бокал.
Хейм ощутил вкус горячей и солоноватой крови, и лишь тогда до него дошло, что он прикусил язык.
Они летели все дальше и дальше. Новая Европа становилась все меньше среди теснящихся звезд. Мало-помалу в поле зрения возникла и выросла Диана.
— Капитан — радиорубке. Забудьте обо всем на свете. Наведите мазер и подключите меня к линии. — Хейм потянулся за лежащими на полке навигационными таблицами. — К тому времени, когда вы как следует разогреетесь, я подготовлю для вас все цифры.
Если нас прежде не сотрут в порошок, добавил он про себя. Только бы мне успеть. Большего я не прошу. «Лиса» надо предупредить во что бы то ни стало. Хейм размотал ленту с вереницей чисел.
В своей каморке Вадаж, окруженный со всех сторон приборами, глядевшими на него точно глаза троллей, торопливо нажимал клавиши. Он не был специалистом в этом деле, но компьютер космосистемы заранее запрограммировали для него. Все, что теперь ему оставалось, это вводить данные и нажимать повелительный «ввод». Одна из башен открылась в безвоздушное пространство. Из нее показалась скелетообразная голова передатчика, высунувшаяся словно для того, чтобы взглянуть на вселенную. Плотный пучок радиоволн устремился к Диане.
Здесь могли возникнуть различные неточности. Диана двигалась по орбите примерно в 200 000 километров с другой стороны Новой Европы, а «Мироэт» еще расширял эту пропасть в результате того, что скорость его неуклонно возрастала. Но компьютеру и контролируемому им двигателю такое было не впервой. Дисперсия волнового луча достаточна для того, чтобы охватить весьма широкий спектр ко времени достижения им района, в котором находилась цель. Кроме того, этот луч обладал достаточной суммарной энергией, чтобы его амплитуда к тому времени все еще была выше уровня шумовой.
Замаскированный под маленький метеорит — по виду обыкновенный камень среди тысяч таких же камней, где-то на склоне кратера застыл в ожидании прибор, установленный людьми с катера. Но вот сигнал поступил. Прибор — обыкновенный микроволновый ретранслятор, каких полно на каждом космическом корабле, работающий на солнечной энергии, — усилил принятый сигнал и передал его в виде волнового луча следующему объекту, расположенному на зазубренном горном пике. Тот, в свою очередь, передал его следующему и так далее, по цепочке, охватившей весь неровный пустынный диск. В цепочке было не так уж много звеньев. Горизонт на уровне человеческого роста равен на Диане приблизительно трем километрам, а с горной вершины — гораздо больше, и последний транслятор достаточно установить на самом краю полушария, которое никогда не бывает обращено к Новой Европе.
Оттуда луч снова устремился ввысь, преодолел около 29 000 километров и уткнулся в «Лиса».
Главной проблемой при выборе места для засады перед прорывом на Новую Европу был вопрос: сможет ли космический корабль остаться незамеченным вблизи вражеской планеты, пространство вокруг которой постоянно контролировали детекторы и где несли боевое дежурство корабли? Если бы ему пришлось перейти в режим свободного полета, все системы работали бы в минимальном режиме и эмиссия нейтрино была бы заметна только на очень небольшом расстоянии. Но глаза оптических, инфракрасных и радарных установок наверняка засекли бы его. Разве что между ними и планетой всегда находилась бы луна… Нет, он не мог отважиться на то, чтобы опуститься и сидеть там на виду всякого, кто случайно окажется на достаточно близком расстоянии, когда на обратной стороне луны наступит день.
Б любой системе, где имеются два тела, существуют три точки Лагранжа, в которых гравитация спутника сочетается с гравитацией планеты таким образом, что помещенный в данную точку объект все время будет оставаться на одном месте — на прямой, проходящей через оба космических тела. Правда, бывает, что иногда объект смещается с места, но «иногда» в космическом смысле — весьма редкое явление. «Лис» спрятался в наиболее удаленной точке Лагранжа и начал двигаться по орбите, надежно укрытой лунным диском, не прилагая для этого никаких усилий.
Подобный маневр никогда раньше не практиковался. Но если уж на то пошло, никому прежде не требовалось иметь под рукой боевой корабль так, чтобы об этом не знал противник, занявший территорию, которую ему не положено было занимать. Хейм подумал, что когда-нибудь это станет классическим примером из учебника, если ему суждено остаться в живых и похвастаться своим опытом.
— «Мироэт» — «Лису», — сказал он. — Слушайте и записывайте. Капитан Хейм — исполняющему обязанности капитана Пионеру. Приготовиться к выполнению приказа.
Ответа не последовало и не могло последовать. Система, простая и сооруженная на скорую руку, была задумана в расчете на то, что Хейм сможет вызвать крейсер. Если бы там что-то случилось, Хейм узнал бы об этом лишь тогда, когда было бы слишком поздно. И сейчас он говорил в темноту и неизвестность.
— В силу непредвиденных обстоятельств мы вынуждены взлететь без пассажиров. Погони за нами вроде нет. Мы располагаем чрезвычайно важными разведданными, на основе которых нами составлен новый план. Первое: мы знаем, что на орбите вокруг Новой Европы находится лишь один линейный корабль. Остальные, кроме еще двух, рассеяны за пределами досягаемости радиосигнала и до их возвращения должно пройти еще немало времени. Судном, осуществляющим патрульную службу, является вражеский флагман, крейсер «Юбалхо». Не знаю точно, какого он класса, посмотрите, может, найдете его в справочниках, но, безусловно, он по меньшей мере несколько превосходит «Лиса». Второе: врагу стало известно, что мы были на планете, и он вызвал на подмогу два судна, находившихся в пределах радиосвязи. В настоящее время они движутся к планете, первое должно уже начать переход в режим торможения. Это улан «Савайдх». Второе — крейсер «Айнисент». Проверьте их тоже по справочникам, но, мне кажется, это обычные алеронские корабли, соответствующие классу. Баллистические данные приблизительно таковы… — Хейм перечислил цифры. — Третье: вероятно, враг принимает «Мироэт» за «Лиса». Он заметил нас, но с расстояния, на котором точное опознание должно быть затруднительным или невозможным, к тому же мы захватили его врасплох. Я думаю, они полагают, будто «Лис» удирает, пока для этого есть благоприятные условия. Но они не смогут связаться с другими кораблями, пока те не приблизятся к планете, а Синби, безусловно, захочет иметь их под рукой. Исходя из этого, мы имеем шанс взять их по одному. Теперь слушайте. На улана не обращайте внимания. «Мироэт» в состоянии справиться с ним сам. Но даже если меня постигнет неудача, это судно не представляет для вас особой угрозы. Более того, ядерные взрывы в космосе были бы замечены и заставили бы врага насторожиться. Оставайтесь на месте, «Лис», и разработайте план перехвата «Айнисента». Вашего появления он не ожидает. Относительная скорость будет высокой. Если вы сумеете не упустить своего шанса, то у вас будет отличная возможность угостить его ракетой и отразить все ответные удары, если, конечно, у них будет время нанести таковые. После этого идите на подмогу «Мироэту». Моя расчетная позиция и орбита на данный момент таковы… — Снова вереница чисел. — Если «Мироэт» окажется уничтоженным, действуйте дальше по своему усмотрению. Но не забудьте при этом, что Новая Европа будет охраняться только одним кораблем.
Хейм набрал в легкие побольше воздуха. Он был горячим и наэлектризованным.
— Повторяю все сначала, — сказал он и в конце третьего повтора добавил: — Основная ретрансляционная точка уходит за горизонт Дианы. Я вынужден объявить конец передачи. Гуннар Хейм — Дэйву Пиойеру и экипажу «Лиса». Счастливой охоты! Отбой!
Затем Хейм откинулся в кресле, взглянул на звезды в направлении Солнца и вспомнил о доме.
Мало-помалу «Мироэт» набирал скорость. Совсем незаметно, хотя по интеркому было произнесено немало отрывистых команд, подошел момент реверсирования, чтобы начать торможение. Было необходимо тщательно выверить свой вектор перед встречей с «Савайдхом».
Хейм направился в салон, чтобы перекусить. Там он нашел Вадажа в компании маленького рыжеволосого колониста, с такой жадностью прихлебывающего из своей чашки, словно он только что вернулся из марсианской пустыни.
— А, мой капитан! — радушно приветствовал Хейма колонист. — Я целую вечность не пил настоящего кофе. Гран мерси!
— Возможно, у вас вскоре не будет особого повода, чтобы меня благодарить, — ответил Хейм.
Вадаж по-петушиному склонил голову набок.
— Не надо быть таким мрачным, Гун… сэр, — укоризненно сказал он. — Остальные абсолютно уверены в успехе.
— Видимо, я немного устал. — Хейм тяжело опустился на алеронское сиденье.
— Ничего, я верну тебя в нормальное состояние. Рюмочку «гранд данаис» или сэндвич?
Не получив отрицательного ответа, Вадаж вскочил и отправился за едой. Когда он вернулся, за спиной у него висела гитара. Он уселся на стол, болтая ногами, и, ударив по струнам, запел:
— В Иерусалиме жил богач.
Глория, аллилуйя, хи-ро-де рунг!
Сразу нахлынули воспоминания. Улыбка тронула губы Хейма, незаметно для себя он начал отбивать ритм, а вскоре его голос присоединился к голосам двух других.
— Все в порядке! Кто сказал, что мы не можем справиться с ними?
Возвращаясь на мостик, Хейм чувствовал себя помолодевшим. Его походка была легкой, как у юноши.
Время пролетело незаметно, и вот уже зазвучал сигнал боевой тревоги. В иллюминаторах появился «Савайдх». Руки, построившие этот корабль, не были человеческими, но данная машина была предназначена для тех же целей и действовала по тем же законам физики, что и земные эсминцы. Маленький, изящный, пятнистый, как леопард (такая окраска была сделана для камуфляжа и термального контроля), и, как леопард, опасный и красивый, корабль был настолько похож на его старого «Звездного лиса», что у Хейма на мгновение застыла рука.
Честно ли убивать его таким способом?
Да. Вполне разумная военная хитрость. Хейм нажал кнопку интеркома.
— Капитанский мостик — радиорубке. Давайте сигнал бедствия.
«Мироэт» заговорил — не человеческим и не алеронским языком, а завывающими радиосигналами, которые, как давно было известно военно-космической разведке, предписывались алеронским уставом. Разумеется, капитан улана (был ли это первый его приказ?) велел попытаться установить связь. Ответа не последовало. Ловушка захлопнулась. Относительная скорость была не велика, но «Савайдх» весьма быстро рос на глазах у Хейма.
Алерон, которого ни о чем не предупредили, не имел повода сомневаться в том, что перед ним одно из их собственных судов. Транспортник приближался к пределу Маха. Курс его был направлен точно к Эйту, но то же самое распространялось на все алеронские корабли, чтобы земной пират не мог вычислить их координаты. С кораблем что-то случилось. Должно быть, у него вышли из строя системы коммуникации. И офицер связи, видимо, наспех залатал передатчик, чтобы он смог передать хотя бы сигнал «SOS». Неполадки явно были не в двигателях, поскольку они работали нормально. Тогда в чем же дело? Может, в установке противорадиационной защиты? Или в воздушных рециркуляторах? Во внутреннем поле тяготения? Возможностей много, ведь жизнь — ужасно хрупкая штука, особенно в космосе, где ей сроду не положено быть.
Или — поскольку возможность его случайной встречи с военным кораблем посреди астрономической безбрежности бесконечно мала, — может, он должен доставить какое-то срочное сообщение? Что-то такое, что в силу каких-то причин было нельзя передать обычным путем? На алерона легла длинная, холодная тень «Лиса».
— Загерметизировать скафандры, — приказал Хейм. — Готовность номер один. — Опустив стекло шлема, он все внимание сосредоточил на пилотировании. Тем не менее краем сознания Хейм не упускал из вида двух угрожающих возможностей. Наиболее опасной из них, хотя и наименее вероятной, было то, что капитан вражеского судна заподозрит что-то неладное и откроет огонь. Вторым, наихудшим вариантом было бы, если бы «Савайдх» продолжил свой путь на подмогу Синби. «Мироэт» не смог бы развить такое же ускорение, как улан.
На мгновение у Хейма возникло какое-то странное чувство безысходности.
Радар… векторы… импульс… «Савайдх» развернулся и приступил к маневрированию для сближения.
Хейм почти полностью выключил двигатели, так что теперь они издавали только негромкий шепот. Корабли располагались уже почти параллельно друг другу, причем улану приходилось расходовать огромное количество энергии на торможение, тогда как транспортник находился почти что в режиме свободного падения. Теперь они были неподвижны относительно друг друга и разделены лишь километром вакуума. Затем улан с бесконечной осторожностью начал приближаться к более крупному судну.
Хейм рванул вниз рычаг аварийного ускорения. Со всей силой, на какую был способен, «Мироэт» ринулся навстречу своей судьбе.
У алерона уже не было времени ни выстрелить, ни увернуться. Корабли столкнулись. Страшный удар ревом прокатился по обшивке и корпусу, распорол металл, швырнул алеронов, не пристегнувших ремни, на пол и переборки с такой силой, что затрещали кости.
Броня космического корабля, даже космического военного судна, не слишком толста. Она может противостоять ударам микрометеоритов. Камни большого размера корабль может засечь и сжечь лазерами, но они редки. Однако ничто не может защитить от ядерного оружия, если оно попало в цель. «Мироэт» не обладал высокой скоростью, но масса его была огромна. «Савайдх» был пробит насквозь. «Мироэт» тоже получил несколько пробоин в корпусе. Вырываясь наружу белым облачком, воздух быстро терялся в бесконечной пустоте. Поврежденные корпусе сцепились, словно олени рогами. Аврора освещала их внутренности. Бесчувственные звезды холодно взирали на эту картину из своей дали.
— Приготовиться к отражению атаки экипажа!
Хейм не был уверен, что его команда была передана остальным через коммуникатор шлема. Скорее всего, нет. Все схемы были разрушены. Из поврежденного энергогенератора улетучилась фьюжн-реакция. На корабле царили тьма, невесомость и безвоздушное пространство. Но это не имело значения. Его люди знали, что делать. Хейм на ощупь отстегнул ремни и так же наощупь стал пробираться к кормовой орудийной башне, которую заранее наметил себе.
Большая часть команды алеронов должна погибнуть. Возможно, некоторые выжили — те, кто был в скафандрах или герметичных отсеках. Если они сумеют найти уцелевшее оружие и привести его в готовность, то будут стрелять. Если нет — пойдут врукопашную. Непривычные к таким условиям новоевропейцы могут отступить под натиском врага.
Панель управления лазера, возле которой занял позицию Хейм, имела свою собственную подсветку. Рукоятки, рычаги, индикаторы мерцали, словно огни сигнального костра. Хейм осмотрел цилиндр, просвечивающий сквозь поврежденный глазок, и понял, что лазер исправен. По мере того, как система продолжала вращаться, метались сумасшедшие тени. Хейм подавил легкий приступ тошноты, вызванный центробежной силой, выбросил из головы насмешливое торжество холодных созвездий и начал высматривать врага. Сквозь страшное напряжение мелькнула мысль, что он стал основоположником нового тактического приема — тарана. Вообще-то этот прием не такой уж и новый. Его история уходила в глубь веков, к тем временам, когда люди впервые дерзнули оторваться от суши. Тут же сознание нарисовало впечатляющую картину: Олаф Триггвасен на залитой кровью палубе «Длинного змея»…
Нет, к черту! У Хейма сейчас одна задача: оставаться в живых до того момента, пока их не подберет «Лис». А это должно произойти довольно скоро.
Раздался орудийный залп. Хейм увидел, как луч отразился от стальной поверхности, и, скосив глаза, подождал, пока пройдет ослепление.
«Надеюсь, кто-то из наших», — подумал Хейм.
Мощная вибрация сотрясла корабельный корпус. Взрыв? Хейм не был в этом уверен. У алеронов могло бы хватить фантазии и фанатизма, чтобы уничтожить «Мироэт» вместе со своим кораблем, подорвав ядерную боеголовку. Для этого была малая вероятность, поскольку потребовались бы специальные инструменты, а найти их в такой каше очень трудно. Но…
Что ж, умение ждать — одно из главных на войне.
Через балку перелезла одетая в скафандр фигура. Черный неземной силуэт на фоне звезд казался каким-то нереальным, и только ободок шлема, отбрасывающий блики, говорил о том, что это не мистика.
«Ну вот, по крайней мере один остался в живых и теперь храбро пытается», — подумал Хейм, прицепился и выстрелил. На месте силуэта взметнулся столб пара, который быстро исчез в пространстве.
— Мне чертовски не хотелось этого делать, — пробормотал Хейм, обращаясь к погибшему, — но ведь ты мог притащить с собой какую-нибудь гадость. Вот так-то…
Выстрел выдал его позицию. Вокруг Хейма заплясал золотистый луч, нащупывая цель. Хейм скорчился за щитом. Невыносимо слепящий луч располосовал металл в нескольких сантиметрах от него. За первым последовало еще несколько таких же молний, затем вражеский лазер погас.
— Молодчина! — Хейм перевел дух. — Молодчина, кто бы ты ни был.
Сражение длилось недолго. Без сомнения, алероны, если кто-то еще оставался в живых, решили затаится и подождать, что будет дальше. И все-таки было необходимо оставаться настороже.
В свободном полете, подобном сновидению, мышцы не уставали от неподвижности. Хейм позволил течению мыслей самостоятельно выбирать русло. Земля, Конни, Джоселин… Новая Европа, Дэниэль… В жизни мужчины, как правило, не так уж много вещей, имеющих для него особое значение. Но эти значили ужасно много.
Прошло несколько часов.
Напряжение стало понемногу спадать, когда к месту сражения приблизился изящный «Лис». Нельзя сказать, что при виде его Хейм не почувствовал никакой радости («Лис» появился, значит, выиграл битву), но что-то внутри уже перегорело за эти часы ожидания, к тому же предстояла очень сложная стыковка. Хейму пришлось прокладывать себе путь к выходу сквозь темноту и развалины, затем посылать сигнал с помощью встроенного в шлем радио, чтобы тендер подошел на достаточное для прыжка расстояние. Когда это было сделано, Хейм перешел в него и выпил несколько глотков спиртного, чтобы нейтрализовать эффект воздействия радиации, которую получил. Ну а потом — на борт крейсера…
Радостные восклицания и дружеские хлопки по спине, медвежьи объятия и тычки — все это воспринималось Хеймом из-за страшной усталости как нереальное. Даже собственная победа не казалась такой уж важной. Больше всего его радовал тот факт, что добрая дюжина алеронов осталась в живых и сдалась.
— Ну как, справились с «Айнисентом»? — спросил Хейм Пиойерз.
— О да, конечно! Обычный фокус-покус. Один магический пасс — и эта лоханка превратилась в облако изотопов. Что дальше, сэр?
— Ну… — Хейм потер глаза, в которые словно бы насыпали песку. — Твой барраж должны заметить с Новой Европы. Теперь, когда с «Айнисентом» покончено, враг должен понять, чья взяла. Возможно, он догадался, что следующий на очереди — «Савайдх», и теперь идет наперехват. Но, скорее всего, он остался поблизости от базы. И даже если это не так, все равно он непременно вернется туда. Как думаешь, сможем мы задать перцу этому «Юбалхо»?
— Это уж как повезет, сэр. Судя по имеющимся у нас данным, корабль более зубастый, чем наш, хотя мы имеем преимущество в скорости и маневренности. Я составил на компьютере несколько тактических моделей, которые дают нам почти стопроцентную удачу. Но стоит ли рисковать? — спросил, нахмурившись, Пиойер.
— Думаю, стоит, — сказал Хейм. — Если влипнем… что ж, будем считать, что наша сторона потеряет от этого не слишком много. С другой стороны, если мы выиграем, то Новая Европа наша.
— Сэр?
— Без сомнения. Другой стоящей упоминания защиты у алеронов нет. Их наземные ракеты мы просто нейтрализуем из космоса, потом обеспечим колонистам помощь с воздуха. Кстати, они уже готовят поход на побережье. Тебе не хуже, чем мне, известно, что ни один флайер не имеет ни малейшего шанса на победу в поединке с космическим кораблем, имеющим ядерное оружие. Если алероны не сдадутся, мы просто вышибем их из воздушного пространства, а потом займемся наземными войсками. Но мне кажется, они капитулируют. Они ведь. не дураки. И тогда уже у нас будут заложники.
— Но… остальной их флот…
— Ага. Но по прошествии нескольких недель или месяцев они станут возвращаться по одному. И тогда «Лис» вполне может преподнести им приятный сюрприз. Кроме того, все это время новоевропейцы будут работать не покладая рук, чтобы поскорее закончить систему космической обороны планеты. Вполне очевидно, что там осталось сделать не так уж много. Как только работа будет завершена, планета станет практически неприступной, что бы ни случилось с нами. Ко всему прочему, скоро к Новой Европе должен подойти очередной транспорт, разумеется, ничего не подозревающий. Мы его оприходуем и отправим на Землю часть новоевропейцев, как было запланировано с самого начала. Когда Земля узнает, что они не только живы, не только далеки от поражения и капитуляции, но еще успешно выдерживают космическую осаду и ведут колоссальную работу по укреплению космической обороны… Ну, если уж и тогда Земля не пошевелится, я отрекусь от человеческой расы.
— Хейм выпрямился. — Я не претендую на роль какого-то дурацкого героя, — подытожил он. — Главным образом, мне хочется вернуться домой, к своему старому кальяну и стоптанным шлепанцам. Ну и как, на твой взгляд, стоит попытаться использовать такой шанс?
Пиойер раздул ноздри:
— Клянусь… клянусь Юпитером, — запинаясь, произнес он, — конечно, сэр!
— Отлично! Возьми курс на планету и позови меня, если что-нибудь случится.
Пошатываясь, Хейм прошел в свою каюту, повалился на койку и уснул как убитый.
Хейма разбудил Вадаж, который тряс его за плечо и вопил в самое ухо:
— Гуннар! Установлена связь с «Юбалхо»… Встреча произойдет не позднее чем через полчаса.
Сон как рукой сняло. Исчезло все — усталость, страх, сомнения, даже злость. Шагая на мостик, Хейм чувствовал такой прилив сил, какого не испытывал с тех пор, как потерял Конни. Б иллюминаторах сияли звезды, такие огромные и яркие в темноте, что казалось — протяни руку и дотронешься до них. Корабль тихо урчал и пульсировал, точно живой. Люди стояли наготове возле орудий. Хейм почти физически ощутил единство с ними и с кораблем. Едва он успел занять командирское кресло, как в динамике зазвенел голос Синби:
— Капитан «Звездного лиса», значит, я вновь приветствую вас? Тяжелым был наш поединок. Ну, а теперь готовы ли вы продолжить его?
— Да, — ответил Хейм. — Мы идем к финишу и надеемся быть там первыми. Попытайтесь нас опередить.
Ответом был смех, подобный смеху Люцифера, который еще не повержен:
— Благодарю тебя, брат мой. Пусть свершится то, что принесет с собой поток времени, плыть по течению которого достаточно ужасно… Я благодарю тебя за этот день.
— Ну что ж, я тоже говорю тебе спасибо, — сказал Хейм, а сам с удивлением подумал: — А ведь «спасибо» означает «спаси бог».
— Мой капитан, — пропел Синби, — всего тебе доброго.
Радиопередатчик умолк. Молча, с погашенными огнями, два корабля двинулись к месту встречи.
Глава 10
Когда-то давным-давно на Новую Европу явился человек из Нормандии и построил дом на морских утесах. Местность понижалась широкими уступами с золотистыми деревьями, зарослями трав и диких цветов, волнующихся на ветру, а потом резко падала вниз крутым склоном: страна гор, подпирающих плечами небо, которое звенело голосами птиц, эхом глубоких лощин, плеском воды в озерах и водопадах, а на востоке расстилалась безбрежная соленая синева, прерываемая только линией горизонта. В те времена материалом для строительных работ ему могли служить только местная древесина и камень. Он выбрал их за красоту. Коньки крыши дома, который он соорудил, составляли как бы единое целое с окружающим горным ландшафтом. Внутри были просторные комнаты, обшитые резными деревянными панелями, большие камины, а стропила подтянуты так высоко, что зачастую терялись в тенях под потолком. Из широких окон открывался вид на местность, с которой дом составлял единое целое. На славу удалась постройка этому человеку — как всем, кто считает себя всего лишь маленьким звеном в цепочке поколений.
Из деревушки Бон Шанс превратился в огромный город, протянувшийся на сотню километров к югу. Колонистов больше тянуло к долинам, чем к возвышенностям. Хотя при наличии воздушного транспорта добраться до этого места не составляло никакого труда, наследники этого человека ушли туда, где было богатство и люди. Дом стоял долго заброшенным, диким. Но не особенно страдал при этом. Сильный и терпеливый, он ждал, и, наконец, пришло время, когда его терпение было вознаграждено по заслугам.
Контр-адмирал Моше Петерс, командующий бласт-кораблем «Юпитер», принадлежавшим Флоту Глубокого Космоса Всемирной Земной Федерации, опустил взятый на время флайер на посадочную площадку и вылез наружу. Свежий ветер раскачивал ветви деревьев в близлежащем саду, по небу бежали белые облака, между которыми просвечивали лучи солнца и, падая вниз, плясали на волнующейся поверхности моря. Петерс шел медленно — невысокий, очень прямой, в форме с орденскими планками на груди — и часто останавливался полюбоваться открывающимся видом или каким-нибудь цветком.
Из дома навстречу ему вышел Гуннар Хейм, тоже в форме. Только у него она была иной: серый китель, красный кант вдоль брюк, геральдические лилии на воротнике. Нависнув над гостем подобно готической колонне, он наклонил вниз лицо, изрядно загоревшее за последнее время, приветливо улыбнулся, и маленькая рука Петерса утонула в его громадной лапе.
— Моше, рад снова видеть тебя! Сколько лет, сколько зим!
— Хэлло, — ответил Петерс.
Уязвленный такой холодностью гостя, Хейм выпустил его руку и озадаченно спросил:
— Э… Что-нибудь не так?
— Благодарю, со мной все в порядке. Чудесный у тебя дом.
— Ну, с ним еще предстоит повозиться — столько лет простоял в запустении… Но мне он тоже нравится. Хочешь, сперва осмотрим сад?
— Пожалуй.
Несколько мгновений Хейм стоял молча, потом вздохнул.
— О'кей, Моше, — сказал он. — Видно, ты принял мое приглашение к обеду не ради того, чтобы поболтать со старым приятелем по академии. Если у тебя есть какие-нибудь вопросы, может, лучше обсудить их сразу? Довольно скоро сюда приедет еще кое-кто.
Петерс пристально взглянул на него карими глазами, в которых таилась боль.
— Да, чем раньше мы покончим с этим, тем лучше, — сказал он.
Они пошли по зеленой лужайке.
— Постарайся взглянуть на все с моей стороны, — продолжал Петерс.
— Благодаря тебе Земля начала действовать. Мы нанесли алеронам решающее поражение в пограничной зоне, и теперь они просят мира. Прекрасно! Я гордился тем, что знаю тебя. Я нажал на все кнопки, чтобы добиться назначения на командование кораблем, официально посланным Землей с целью узнать, как идут дела на Новой Европе, какую помощь может оказать Земля в ее реконструкции, какой мемориал следует воздвигнуть в память о погибших с обеих сторон — ибо победы достаются недешево, Гуннар.
— И что, с твоими людьми недостаточно хорошо обошлись? — спросил Хейм.
— Да, вот именно! — Петерс сделал резкий жест, словно срубая кому-то голову. — Все члены экипажа, получившие краткосрочный отпуск с корабля, едва добирались до грузового катера — так щедро их поили и кормили. Но… я давал разрешение на отпуска с величайшей неохотой, лишь потому, что мне не хотелось еще ухудшать ситуацию. В конце концов… Когда мы подлетели к планете, опоясанной защитными установками, — которые не собираются демонтировать, — нашему кораблю, кораблю Всемирного Флота, указали, на какое расстояние он может подойти! Как ты думаешь, какие мысли могли возникнуть у человека, не один год прослужившего в военном флоте?
Хейм закусил губу:
— Да, этот приказ вашему кораблю был ошибкой. Я выступил в совете против него, но голосование решило иначе. Могу поклясться, ни у кого и в мыслях не было нанести вам оскорбление. Просто большинство считает, что мы с самого начала должны продемонстрировать свой суверенитет. После того, как данный прецедент будет воспринят как надо, мы успокоимся.
— Но почему?! — Ярость окончательно ушла, не оставив Петерсу ничего, кроме боли и изумления. — Эта фантастическая декларация независимости… Какие вооруженные силы имеются в вашем распоряжении? Ваш флот не может насчитывать больше боевых единиц, чем твой старый капер, да, может, еще несколько трофейных судов. Ну, плюс еще полиция. Какую силу может противопоставить нам полмиллиона человек?
— Уж не угрожаешь ли ты нам, Моше? — тихо спросил Хейм.
— Что?! — взвизгнул Петерс и остановился, хватая ртом воздух. — Что ты сказал?
— Может, Земля собирается завоевать нас по примеру алеронов? Вам это, конечно, удалось бы. Пришлось бы потратить немало кораблей и средств, но в конечном счете это удалось бы.
— Нет… нет… Вы что, все здесь за время оккупации стали шизофрениками?
Хейм покачал головой:
— Напротив, мы полагаемся на добрую волю и здравый смысл Земли. Мы ожидали, что вы будете протестовать, но в то же время знали, что вы не станете применять силу. Тем более сейчас, когда и ваша, и наша планеты пролили столько крови.
— Но… Послушай, если вы хотите получить национальный статус, это касается главным образом французского правительства. Но, судя по твоим словам, получается, что вы вообще выходите из Федерации!
— Вот именно, — подтвердил Хейм. — По крайней мере, юридически. Мы надеемся установить взаимоотношения с Землей и всегда будем находиться в родстве, если можно так выразиться, с Францией. Фактически президент считает, что Франция будет только «за» и отпустит нас с миром.
— Гм… Боюсь, что он прав, — угрюмо ответил Петерс и машинально принялся расхаживать взад-вперед. — Франция все еще весьма холодно относится к Федерации. Она не станет выходить из нее сама, но будет рада, если вы сделаете это за нее, тем более если ее интересы при этом не пострадают.
— Она больше не станет точить зуб на Федерацию, — предсказал Хейм.
— Да? В свое время ты вырвался на свободу с той же целью?
Хейм пожал плечами:
— Б какой-то степени это, без сомнения, так. Поверь мне, конференция в Шато Сант-Джеквес держалась на одних эмоциях. Плебисцит выявил подавляющее большинство в пользу независимости. Но причиной тому была не только обида новоевропейцев на то, что Земля не пришла им на помощь в трудную минуту. Корни основных причин уходят в будущее.
— Де Виньи тоже пытался убедить меня в этом, — фыркнул Петерс.
— Давай теперь я попробую. Боюсь только, мой язык не столь элегантен. Что такое Федерация? Святыня или просто орудие для достижения цели? На ваш взгляд, как раз последнее, причем служить своей цели здесь она не может.
— Гуннар, Гуннар, неужели ты забыл историю? Известно ли тебе, что значил бы распад Федерации?
— Войну, — кивнул Хейм. — Но Федерация пока еще не собирается умирать. Несмотря на свои недостатки, она имеет столь неоспоримые заслуги перед Землей, что отказ от нее невозможен… по крайней мере, в ближайшем будущем. И все же Земля — это всего лишь одна планета. Ее можно облететь по орбите за девятнадцать минут. Нации живут в тесноте, словно сельди в бочке. Они вынуждены объединяться, чтобы не перебить друг друга. — Взгляд Хейма устремился куда-то вдаль. — У нас здесь побольше места.
— Но…
— Вселенная слишком велика для каких бы то ни было шаблонов. Ни один человек не в состоянии постичь или проконтролировать ее, не говоря уже о правительстве. За доказательствами не надо далеко ходить. Нам пришлось пойти на обман, пришлось терзать и запугивать Федерацию, чтобы заставить ее сделать то, что — мы ясно видели это — сделать было необходимо. Потому что она этой необходимости не видела, не в состоянии была увидеть. Если человек собирается освоить всю Галактику, ему необходима свобода и выбор собственных путей, тех, которые, как подсказывает ему прямой опыт, наиболее соответствуют его обстоятельствам. И разве при этом раса не осознает своего потенциала? Разве есть иной путь, кроме как пробовать все и повсюду? — Хейм хлопнул Петерса по спине. — Я знаю, ты опасаешься, что, если планеты станут суверенными, в будущем могут возникнуть межзвездные войны. Не беспокойся, это же абсурд. За что будут бороться цельные, независимые в экономическом отношении, изолированные миры?
— Одна межзвездная война только что закончилась, — напомнил Петерс.
— Верно. Что или кто ее вызвал? Некто, не желавший позволить человеческой расе развиваться так, как ей хочется. Моше, вместо того, чтобы доводить себя до точки замерзания, вместо того, чтобы превращаться в какое-то ничтожество или мелюзгу только из-за страха утратить контроль, давай изберем тактику, которая приведет к совершенно противоположным результатам. Давай выясним, сколько видов общества — человеческих и нечеловеческих — смогли бы обойтись без нацеленного на них полицейского ружья. Мне кажется, здесь вряд ли может быть какой-то предел.
— Ну… — покачал головой Петерс. — Может быть. Надеюсь, что ты прав, потому что связал нас по рукам и ногам, чтоб тебе пусто было! — Адмирал сказал это без всякой злобы и через минуту добавил:
— Должен признаться, у меня немного отлегло от сердца, когда президент де Виньи принес официальные извинения за то, что наш корабль держали на приличной дистанции.
— Я ведь тоже извинился от себя лично, — низким голосом сказал Хейм.
— Прекрасно! — Петерс протянул руку и коротко рассмеялся. — Принято и забыто, проклятый старый скандинав.
Хейм тоже с облегчением улыбнулся.
— Великолепно! — воскликнул он. — Теперь пройдем в дом и займемся подготовкой к пьянке. Боже, сколько нас ждет всевозможных историй и анекдотов!
Они вошли в гостиную, сели. Появилась служанка, сделала реверанс и стояла в ожидании.
— Чем тебя угощать? — спросил Хейм Петерса.
— Кое-какие деликатесы у нас пока еще в дефиците и, разумеется, не хватает автоматов, так что приходится держать большой штат прислуги. Но что касается винных запасов, то в этом французам, как всегда, нет равных.
— Пожалуй, я выпил бы бренди с содовой, — сказал Петерс.
— Я тоже. На Новой Европе мы и впрямь отвыкли от виски. Э… Скоро с Земли прибудут караваны с грузом?
— Некоторые уже в пути, — кивнул Петерс. — Парламент будет вне себя, когда я доложу о сделанном вами, и неизбежно возникнут разговоры об эмбарго, но ты ведь знаешь, это ни к чему не приведет. Если мы не начнем военных действий, чтобы удержать вас против вашей воли, бессмысленно будет враждовать с вами путем мелких досаждений.
— Что еще раз подтверждает сказанное мной. — Хейм отдал по-французски несколько распоряжений служанке относительно напитков.
— Пожалуйста, не надо больше на эту тему. Я ведь уже сказал, что принимаю это как свершившийся факт. — Петерс наклонился вперед. — Но можно задать тебе один вопрос, Гуннар? Я понимаю причины, заставившие Новую Европу сделать все это. Но ты лично… Ты мог бы вернуться домой, стать всемирно известным героем и миллиардером со своими трофейными богатствами. Вместо этого ты принял здешнее гражданство… Нет, ради бога, они чудесные люди, но это не твой народ!
— Теперь мой, — спокойно ответил Хейм. Пока он набивал трубку, его речь продолжалась как бы сама собой: — Как это обычно и бывает, мотивы здесь самые разные. Мне было необходимо оставаться здесь до конца войны. Много пришлось сражаться, а потом кто-то должен был отлаживать орбитальную защиту. И видишь ли, на Земле я был одинок. А здесь я нашел общую цель с людьми — с людьми в лучшем смысле этого слова. И в придачу — целый мир, просторный, открывающий безграничные перспективы. Б один прекрасный день, когда я почувствовал тоску по дому, на меня вдруг словно нашло озарение — собственно, я тоскую по Конни? Но ведь ее уже нет на Земле и никогда больше не будет. Зачем мне тогда туда возвращаться? Чтобы покрываться плесенью среди своих долларов? Если дочь захочет приехать сюда, я буду рад. Не захочет — ее депо. Итак, теперь я — министр космоса и военного флота Новой Европы. У нас не хватает рабочих рук, опыта, оборудования, буквально всего. Можешь назвать что угодно, и почти наверняка окажется, что этого нам не хватает. Но я вижу, как мы постепенно растем день за днем. И в этом есть доля моего труда.
— Он разжег трубку и выпустил клубы дыма. — Я вовсе не собираюсь занимать место в правительстве дольше, чем это будет необходимо. Я хочу начать серию экспериментов с океаническими культурами, провести исследования других планет и астероидов этой системы, основать свой торговый флот и… Черт побери, я просто не в состоянии перечислить все свои планы! Но я не могу терять время, пока снова не стану лицом, не состоящим на государственной службе.
— Однако ты все же теряешь его, — заметил Петерс.
Хейм посмотрел в окно на море, солнце и небо.
— Что ж, — сказал он, — это стоит того, чтобы принести некоторую жертву. Здесь затронуто больше, чем только один этот мир. Мы закладываем основу… — Хейм сделал паузу в поисках подходящего слова, — основу адмиралтейства. Или, иными словами, космического министерства, которым будет управлять человек и которое будет охватывать всю вселенную.
Вошла служанка с подносом. Хейм был рад этому не только потому, что мог освежиться, но и потому, что ее появление давало возможность сменить тему. Он был не из тех, кто любит говорить о серьезных вещах. Человек делает то, что должен, и этого достаточно.
Девушка наклонила голову.
— К вам еще гости, мсье, — сказала она по-французски.
— Хорошо, — ответил Хейм. — Это, должно быть, Андре Вадаж с женой. Они тебе понравятся. Именно благодаря Андре мы вылезли из всей этой каши. Теперь он имеет возможность ублажать свою любовь к простору, доставшуюся ему в наследство вместе с генами цыгана, на ранчо в долине Борде площадью в десять тысяч гектаров. При этом он по-прежнему остается певцом, равным которому нет во всей Солнечной системе.
— Буду очень рад познакомиться, — сказал Петерс, провожая выходящую служанку оценивающим взглядом. — Знаешь, Гуннар, — пробормотал он, — кажется, я нашел вескую причину, объясняющую твое решение остаться здесь. Количество красивых девушек на Новой Европе просто ошеломляющее, и все они, по-моему, смотрят на тебя как на идола.
На лицо Хейма набежало мимолетное облачко:
— Боюсь, они здесь несколько иные, чем на Земле. Ну что ж… — Он поднял бокал. — Скэл!
— Шолом!
Оба встали, когда в гостиную вошла чета Вадаж.
— Бонвеню, — сказал Хейм, обменялся с другом рукопожатием, поцеловал руку Даниэль. Теперь он уже научился делать это только уважительно.
Удивительно, подумал он, глядя на девушку, как быстро заживает нанесенная ею рана. Жизнь, к сожалению, далеко не волшебная сказка, где рыцарь, победивший дракона, получает в награду принцессу. Ну и что из этого? Разве нашелся бы человек, пожелавший жить в мире менее богатом и разнообразном, чем этот? Ты распоряжался собой как кораблем — с дисциплинированностью, благоразумием и мужеством — и в конце концов нашел свою гавань. К тому времени, когда я, выполняя данное ей обещание, стану крестным отцом ее первенца, мои чувства к ней, вероятно, ничем не будут отличаться от чувств дяди по отношению к своей племяннице.
Нет, понял вдруг Хейм, ощутив, что сердце внезапно забилось быстрее, это произойдет еще раньше. Война кончилась. Теперь он мог послать за Пизой. И Хейм почти не сомневался, что вместе с ней или без нее к нему прилетит Джоселин.
Назад: Часть 3 Адмиралтейство
Дальше: Планета, с которой не возвращаются
