Ученый Олдин вообще не испытывал предчувствий, тем более их не было у него, когда он медленно шел к храму Рахейнла. Вокруг него расцветало утро. Взошло солнце. Мягкий ветерок веял на улице Пальм, на которой стоял его новый дом. Мысли ученого представляли собой обычный калейдоскоп счастливых воспоминаний и спокойной радости от того, что простой деревенский ученый за десять лет сумел стать человеком — главным ученым храма Рахейнла.

Было лишь единственное пятно в этих воспоминаниях, и именно оно стало истинной причиной его быстрого продвижения. Более одиннадцати лет назад он как-то сказал другому младшему, что поскольку атомные боги передали некоторые тайны механической силы людям, стоит подольститься к ним экспериментальными методами, чтобы выведать и другие тайны. В конце концов может и есть зерно истины в легенде о городах и планетах, сверкающих атомной энергией и светом. Олдин невольно вздрогнул при этом воспоминании. Только с течением времени понял он размеры своего богохульства. И когда на следующий день тот младший холодно сообщил ему, что проинформировал главного ученого, это казалось ему концом всех надежд.

Но к его удивлению оказалось началом нового этапа в его карьере. Через месяц его вызвали для разговора с приехавшим ученым Джоквином, который жил во дворце Линнов.

— Мы поощряем молодых людей, чьи мысли не идут по проторенным дорогам, — сказал Джоквин. — Мы знаем, что для молодежи характерны радикальные идеи, а по мере того как человек становится старше, он обретает равновесие между своей внутренней сущностью и потребностями мира. Другими словами, — закончил ученый, улыбаясь младшему, — имейте свои мысли, но держите их при себе.

Вскоре после этого разговора Олдин был назначен на восточный берег. Оттуда год спустя он перебрался в столицу, Становясь старше и приобретая все большую власть, он обнаружил, что реализм среди молодежи встречается все реже, чем говорил Джоквин. Годы власти принесли осознание глупости его тогдашних слов. В то же время он гордился ими, как будто они делали его отличным от других. Став главным, он понял, что радикализм — единственный критерий, по которому выбираются кандидаты для продвижения. Рассматривались только те рекомендации, в которых указывалось хоть малейшее отклонение от стандартного мышления у кандидата. Это ограничение имело одно счастливое последствие. Вначале жена Олдина, решившая быть властью за властью храмов, объявила себя единственным судьей в деле продвижения. Юные храмовые поэты навещали ее, когда Олдин отсутствовал, и читали ей свои стихи.

Когда они обнаружили, что ее обещания ничего не стоят, их визиты прекратились. Олдин обрел мир в доме, а жена его стала неожиданно гораздо страстнее…

Его размышления кончились: впереди была толпа, крики и гул несли в себе что-то неприятное. Олдин увидел, что люди собрались вокруг храма Рахейнла. Он подумал: «Несчастный случай?» И заторопился вперед. Неожиданно он рассердился, когда ему не уступили дорогу. Разве они не понимают, что он главный ученый? Он увидел в нескольких десятках футов от себя стражников дворца верхом и уже открыл было рот, чтобы позвать их на помощь, когда что-то остановило его. До сих пор все его внимание сосредоточивалось на храме. Теперь, повернувшись, он увидел окруженный парк.

Пятеро юных поэтов Розамунды свисали с ветвей дерева на краю храмовой территории. На большом дереве шестеро младших и трое ученых еще судорожно дергали ногами. Олдин застыл парализованный. И тут же несколько посвященных, кому на шею набросили веревки, закричали. Их крик оборвался, как только телега, на которой они стояли, выехала из-под ног.

Ученый Олдин пробирался сквозь толпу на ватных ногах. Он наталкивался на людей, шатался как пьяный, он лишь смутно сознавал окружающее. Если бы он единственный вел себя в толпе так, его тут же заметили бы и потащили на виселицу. Но казнь захватила толпу врасплох. Каждый новый прохожий, подошедший чтобы посмотреть, что происходит, испытывал ужасный шок. Женщины падали в обморок. Нескольких человек тошнило, другие стояли со стеклянными глазами.

Выбравшись из толпы, Олдин вновь приобрел способность думать. Он увидел открытую калитку, нырнул в нее и поплыл — совершенно новое ощущение в ногах — сквозь кусты и тут только сообразил, что находится на территории городского дворца лорда и леди Крэг Линн.

Это было самым ужасным моментом за все утро. В ловушке и по собственной вине! Олдин упал за густыми кустами и лежал в полуобмороке от страха. Постепенно он понял, что впереди длинное надворное строение и что путь к нему защищен деревьями. Олдин не смел вернуться тем путем, что пришел сюда, и не смел оставаться на месте. Он поднялся на дрожащих ногах, и боги были с ним. И вскоре он уже лежал, сжавшись, в длинном узком амбаре, примыкавшем к конюшне, в котором хранилось сено.

Это тоже не очень хорошее укрытие. Оно оказалось почти пустым, и только в самом конце, ближайшем к конюшне, лежало сено. В него он и забился. Едва он успел улечься, как дверь из конюшни открылась. Сверкнули вилы с четырьмя остриями и унесли груду сена. Конюх пинком затворил дверь, послышался удаляющийся звук шагов. Олдин лежал, затаив дыхание. Он только начал приходить в себя, как — бум! — открылась другая дверь, вилы выхватили еще одну груду сена и исчезли.

Несколько минут спустя произошло новое вмешательство. За тонкой стенкой, отделявшей это помещение от конюшни, остановились рабыня и конюх. Конюх, очевидно, солдат, а не раб, спросил:

— Где ты спишь?

— В западной рабской казарме. — Она отвечала с неохотой.

— Какой матрац?

— Третий.

Он казалось, задумался. Потом:

— Я приду в полночь и лягу с тобой.

— Это против правил, — дрожащим голосом сказала девушка.

— Не будем думать о правилах, — грубо сказал солдат. — Пока.

Он ушел насвистывая. Девушка не двигалась. Потом послышались чьи-то быстрые шаги. Девушка зашептала что-то, но слова ее были неразличимы. Ответила другая женщина:

— Это второй раз с момента его появления на прошлой неделе. В первый раз мы ему подсунули старую Эллу, Он в темноте не заметил, а она охотно согласилась. Но, очевидно, придется им заняться. Я скажу мужчинам.

— Они разошлись в разные стороны.

Олдин, которого разгневало поведение солдата, теперь рассердился еще больше… «Эти ничтожные рабы! Заговор против граждан!»

Его поразило, что между рабами существует связь. Он слышал и раньше, что многие мелкие рабовладельцы стали очень осторожны из-за убийств. И вот он получил доказательство, что слухи эти справедливы.

Олдин набожно подумал: «Мы должны повышать мораль владельцев и, — глаза его сузились, — с помощью силы сломить организацию рабов. Нельзя допустить такое вопиющее нарушение!»

Гнев его мгновенно исчез, когда в ста футах от него открылась другая дверь. Олдин инстинктивно сжался и больше не думал о проблеме рабов.

Несмотря на нервное потрясение, к полудню он вернул способность нормально размышлять. Вначале он понял, почему ему удалось избежать облавы, в которую попали все остальные. Лишь две недели назад он переехал в новое помещение на улице Пальм. Солдаты, очевидно, явились по старому адресу, затем им нужно было пересечь весь город, в результате он вышел из дома до их посещения.

От такой случайности зависело его спасение. Олдин задрожал, потом в глубине его души поднялся гнев несправедливо осужденного. Ярость подкрепила его силы, и он наконец оказался способным к свойственному ему четкому логическому мышлению. Ясно, что он не может долго оставаться в пределах городского дворца. На помощь пришли воспоминания, незначительные детали, которые он видел в прежние годы, может быть, не всегда замечая их. Он припомнил, что через каждые несколько ночей в ворота дворца провозят сено. Судя по пустоте амбара, новый запас скоро прибудет. Он должен выбраться до этого.

Олдин начал пробираться направо. Он припомнил, что там имелись ворота. Однажды он мельком видел сквозь них конюшню. Если проникнуть в конюшню, а потом в те ворота… Хорошо бы переодеться! В конюшне должны висеть рабочие комбинезоны. Еще лучше женская одежда, поскольку ученые, как правило, отращивали длинные волосы.

То, что ему было нужно, он нашел в правом углу конюшни, отведенном под дойных коров. И он, и животные молчали, пока он торопливо натягивал рабочую одежду, которую молочницы надевают поверх платья.

Городской дворец, переставший быть резиденцией Линнов, превратился в сельскохозяйственный и чиновничий центр. У ворот дежурили солдаты, но они не побеспокоились расспросить неуклюжую рабыню, вышедшую уверенным шагом, как будто ее послали с важным поручением.

Вечером Олдин с тыла подходил к храму Ковиса. Когда перед ним показались свинцовые стены, он снова начал нервничать. Он боялся, что сейчас, когда безопасность уже рядом, что-нибудь случится. Робко он постучал в боковой вход и замер в ожидании.

Дверь открылась неожиданно, но Олдин был так напряжен, что среагировал немедленно и быстро ступил мимо удивленного младшего в затененный коридор.

Лишь когда он закрыл дверь и они остались в полной темноте, Олдин назвал себя удивленному молодому человеку.