Гвеннан хотела возразить, может быть, даже закричать, но как будто онемела. Заговорила женщина, которая была леди Лайл и в то же время не была ею.

— Правда, что выбор за тобой. Это очень древняя борьба. Но мы всё время возрождаемся, и те, что с другой кровью, тоже. А ты не понимаешь, тебе всё это кажется сном. Ты…

Её голос заглушил хохот Тора. Одно из животных, карикатура на человека, волосатое существо, приводящее Гвеннан в ужас, подошло поближе, вытянув лапы, будто хотело схватить девушку.

— Выбора нет! — мужчина возражал женщине, он произнёс свои слова с высокомерным пренебрежением. — Ты должна принять участие в этой борьбе, хочешь ты того или нет. В тебе, должно быть, имеется капля древней крови, женщина из другого мира, иначе ты не нашла бы пути к нам. И эту кровь один из нас сможет использовать в своих целях!

Камень прочно держал её, как будто ограждал стеной. Он напоминал ей о существовании реальности. Но больше всего она рассчитывала на подвеску, цеплялась за нес, держа её в одной руке, вторую положив поверх. Металл пульсировал теплом, он становился всё горячей. Но Гвеннан сжала зубы и держала его, как держат оружие. Она не знает, как попала сюда, и не доверяет этому миру с зелёным освещением. У женщины — лицо леди Лайл (вернее, молодое лицо, похожее на лицо леди Лайл), но и оно не внушает уверенности. Во всех этих формах жизни ореол чуждости. Гвеннан добровольно не станет тут союзницей никому. А обезьяноподобное чудовище уже у самого основания насыпи.

Гвеннан плотнее сжала диск. Про себя она взмолилась о спасении. Назад! Верните её туда, где её место, в свой мир! Пусть кончится этот кошмар, пусть страшные чудовища не топчут её землю.

И…

Как будто её ужаса оказалось достаточно, чтобы повернуть какой–то неведомый ключ, и она снова погрузилась в темноту, в пространство, где для неё нет места, где она не может находиться. В голове у девушки зашумело, она ощутила приступ боли; боли в самой душе, а не в теле. Холод… и… боль… и снова свет.

Вокруг уже не грозовая ночь. И не зелёный мир, в котором верхом едут охотники. Гвеннан мигнула, всё ещё не придя в себя от путешествия через неизвестность, и почувствовала, что жива.

Она… кто? Неуверенность в собственной личности вызвала продолжение боли, поразившей её во тьме. Она не могла ясно мыслить, мысли разбегались… Кто? Где? Цвет, странные цветастей. Звуки, вздымающиеся и падающие… какое–то песнопение. Она знает, что всё это должно помочь ей собрать воедино разбитые осколки картины, создать новую картину. Гвеннан, та, другая Гвеннан, забылась, не осознала себя.

Она — Орта — пророчица Большого Храма. Разве она не сидит на своём обычном месте, на трёхногом сидении пророчиц, перед туманной поверхностью Зеркала Будущего? Теперь волны цвета, окружающие Орту, легко распознаны… Это одеяния благородных, которым позволено присутствовать при пророчестве. Ей достаточно слегка повернуть голову, и она увидит высокие троны, и на них Голос Прошлого и Будущего и Руку Цели, Избранных этою поколения.

Да! Она гордо распрямилась, когда знакомые распевы Призывного Гимна наполнили её энергией для предстоящего пророчества. Теперь она вспомнила: это не обычное пророчество, проводимое в заранее назначенное время, а скорее чрезвычайное. Миру грозит опасность, и она несёт всю ответственность за предсказание,

Зеркало… сосредоточиться только на зеркале… отбросить всё беспокойство, ощущение, что в её теле живёт кто–то другой… кто–то очень отличный от Орты… всё внимание — пути, по которому приходит и уходит пророчество.

Под её пристальным взглядом туманная поверхность зеркала изменилась. Вначале туман стал гуще, от центра к краям начали расходиться волны. Всё гуще становился туман, всё плотнее. Тут и там отдельные его участки становились темнее остальных.

Эти тёмные участки углублялись, втягивали в себя туман, они больше не перемещались, теперь резко выделяясь на фоне породившего их тумана. Она увидела людей, маленьких, далёких, бесцветных — зеркало показывало не физическую картину, а внутреннюю жизненную силу, похожую на искорку.

За этими искорками жизни возвышались башни и стены — город. Эти внутренние искорки духа занимались своими делами, как мужчины и женщины, представляющие их в жизни. Сцена быстро изменилась, как будто новая картина сплавилась с предыдущей. Теперь она висит над стенами, улицы заполнены толпами, а она смотрит на обширный город с высоты птичьего полёта.

Под ней простирается могучий город. Она продолжает подниматься, и он быстро уменьшается. Отсюда правят всем миром. Здания города расстилаются на многие лиги, образуя самый великий памятник человечеству. Но город всё уменьшается, и она видит земли за его стенами.

С такой высоты Орта больше не может различить отдельные искорки жизни. Они слишком малы, затеряны в обширности пространства. Всё выше и выше поднимается она. Вот яркая полоска реки — она несёт свои воды в море. Крошечные щепки на поверхности воды — корабли, созданные людьми, их гордость, они связывают вес части мира друг с другом. Ещё выше. Уже и щепочки–корабли затерялись в безбрежности моря.

И тут…

На небе, в котором она плывёт, засверкал свет. Яркий огненный шар затмил серость изображённого в зеркале мира. Свет его ослеплял, но не настолько, чтобы она не видела принесённый им ужас.

Он падал, этот огненный шар, и его сопровождало множество меньших огней. Они падали в море. И когда наконец упали, мир обезумел.

Из воды поднялись столбы пара, земля начала корчиться, раскалываться и извергать пламя. Та вода, что не испарилась, поднялась и покатилась на берег, высотой в гору были эти накатывающиеся водные массы. Она видела, как первая волна яростно ударилась о землю, её пенные языки несли всеобщее уничтожение, ни одно созданное людьми сооружение не смогло выдержать этого удара разгневанной воды.

Первая из могучих волн устремилась в глубь поверхности. Теперь Орта находилась ближе и ясно видела победу моря и гибель обречённого мира. Город–порт исчез, будто его тут никогда и не было. Ярость волны не уменьшалась. Казалось, разрушения только подкармливают её, добавляют энергии. Волна продолжала двигаться вглубь, быстрее, чем любой воздушный корабль, быстрее ураганного ветра.

На севере показались языки пламени, они вздымались из самой земли. Из трещин в поверхности выплёскивалась расплавленная лава, облака пепла огромными массами взметались к небу.

Волна нарастала. Её вершина нависла и изогнулась. Под ней лежал город, похожий на муравейник, на который наступает чей–то сапог. Вода на мгновение, казалось, застыла, а потом упала, ничего не оставляя на своём пути.

Орта видела, как обрушиваются башни, которые она знала всю жизнь, и среди них самая высокая, с которой звездочёты осматривали небо. Земля закачалась… вода… огонь… Проснулись силы, спавшие от рождения земли. Человек… человек не может жить в таком окружении. Это конец мира, который показывает ей зеркало. Она жалобно закричала.

— Смерть, — кричала она сквозь стиснутые губы. — Смерть… она идёт с неба… смерть от воды… и огня… и мук самой земли. На нас идёт смерть!

Она покачнулась на своём пророческом сидении. Голос её поднялся в высоком вопле:

— На нашем небе взойдёт новая луна, она скроет ту, что нам известна. С ней придут ливни смерти, они будут падать и убивать. А земля ответит им, подымется в ужасных ранах, изрыгнёт огонь и ядовитые газы. Даже Сила не спасёт наши жизни. Ничего не останется, кроме воды, огня и жестоких ран земли…

— Ты лжёшь!

Слова, произнесённые холодно и ясно, прорезали ужас, как остро заточенный нож разрезает верёвку. Её вырвало из пророческого транса, она дрожала, её мутило от увиденного и от того, что так резко прервалось видение.

Руки Орты неподвижно застыли, пальцами она впивалась в края трёхногого сидения. Только это удерживало её на месте. Она повернула голову к высоким тронам, чувствуя, как слюна выступает на губах и течёт по подбородку.

Та, которая служила Голосом Силы, наклонилась вперёд, глаза её, как острия копий, пронзали Орту своим жёстким алмазным блеском. Их голубизна была ледяной.

Голос встала, её совершенное тело лишь слегка прикрывалось тонким газовым платьем, драгоценности у неё на поясе сверкали так же жёстко и холодно, как и глаза. На плечи падала волна длинных солнечного цвета волос, так похожих на ткань её платья, что трудно было сказать, где кончаются волосы и начинается ткань.

— Ты лжёшь — или тебя коснулась Тьма… — она произнесла свой приговор медленно и отчётливо.

Среди собравшихся вдоль стен послышался ропот.

— Похоже, ты больше не видишь истину, пророчица, — продолжала Голос. — Тебя будут судить, и Сила найдёт для своего выражения нового слугу.

Орта покачала головой из стороны в сторону. Видение по–прежнему не оставляло сё. Она не могла поверить, что кто–то оспаривает правдивость увиденного ею. Ведь хорошо известно, что пророчица не может исказить то, что видит в зеркале. Почему тогда Голос отрицает её видение — обвиняет её?

Она посмотрела на второго человека на высоком троне — на Руку Цели. Тот взглянул сначала на Орту, потом на Голос, но не шевельнулся и не произнёс ни слова. Голос подняла руку в коротком повелительном жесте.

Двое подошли и остановились по обе стороны Орты. Грубые руки с силой опустились на её плечи, заставляя встать. Святотатственность этого грубого применения силы разорвала оцепенение ужаса от видения. Ни один человек: ни жрец, ни стражник не имеет права прикасаться к пророчице. Она почувствовала, как в ней вспыхивает пламя гнева. Её заставляли встать младшие жрецы, слуги Руки, — но он сам ни словом, ни жестом не отдавал приказ.

Они повернули её — от зеркала лицом к обвинительнице. Голос продолжала холодно смотреть на неё, как будто молча ждала протеста, призыва к Силе в этом месте её проявления.

— Ты… — начала Орта, но Голос, по–видимому, не хотела, чтобы она говорила. Один из младших жрецов рукой зажал ей рот с такой силой, что губы её болезненно ударились в зубы.

Голос повернулась, посмотрела на стоящих у стен по праву Силы, они беспокойно переговаривались.

— Она явно лжесвидетельствует. Двадцать месяцев мы читаем небеса — нам ничего не угрожает. Должно быть, Тьма нашла в ней слабое место и хочет принести нам беду. Или она слишком долго смотрела в зеркало. Больше она не будет распространять ложь.

Голос широко развела руки, и проявилась Сила, которая живёт в ней и говорит через неё. С концов распростёртых пальцев устремились вперёд лучи, они переплетались друг с другом и расходились. Лучи всех цветов радуги: зелёно–голубой цвет моря, розово–золотой цвет рассвета, чисто–белый — самого Присутствия. Лучи пульсировали в воздухе, повисли над головами всех собравшихся, принося им радость и веселье — дары Силы.

Но Орта не испытывала ни покоя, ни радости — только гнев и страх: она знала, что Сила использовала её правильно, что показанное зеркалом — правда. Но когда это произойдёт, она не знала. Как может Голос с помощью Силы отрицать правду этой Силы? В недоумении Орта позволила двум младшим жрецам вывести себя из зала — все перед ней расступались, не желая близости с той, кто, по словам Голоса, во власти Тьмы.

Смущение Орты возрастало. Она никогда ни о чём подобном не слышала. Она правильно использовала зеркало, и с её помощью Сила показывает будущее — почему тогда оно отрицается? Голос по обычаю не может лгать — разве она сама, осудив Орту, не навлекла на себя Силу? Такой парадокс могла выдумать только Тьма, чтобы привести в замешательство праведных.

Орта почти не сознавала, куда её ведут: к изумлению добавилось истощение, которое всегда охватывало её после пророчеств. Но на этот раз её не поддерживала Траса, её помощница, и не ждёт её прохладный, освежающий напиток и долгий отдых в постели. Орта пришла в себя в грубой каменной камере, лишь наполовину высеченной под землёй; остальное пространство — естественная пещера. Она чувствовала сырость, слышала звуки капающей воды. Орта никогда не была в этом месте — в нём содержатся ждущие справедливости, но догадывалась, что теперь она пленница и должна ждать, пока ею не займутся Голос и Рука.

Прислонившись к холодной влажной каменной стене, которую она ощущала сквозь тонкую ткань платья, Орта старалась хоть что–нибудь понять. Вернись, вернись к тому, что ты почти знаешь, говорил ей разум. Постарайся увидеть, в чём корни той войны, которая разворачивается внутри Силы.

Начало — она пыталась пробиться к нему. Она сама — не Сила, а она — из двух частей, которые борются друг с другом. Всё живое знает, что Сила — центр любой жизни, что каждый рождается с крошечной её искоркой, служит ей в изменяющемся мире, возвращается к ней, принося с собой всё, что узнал, чтобы со времени родиться вновь. Когда она обучалась искусству предсказаний, она в глубоком сне соприкасалась с этими прошлыми своими жизнями. Некоторые ей отчасти было позволено запомнить, потому что их опыт был важен для её настоящего дела.

Она была рыбацкой дочерью, дружившей с морскими животными, научившейся общаться с ними в те дни, когда такого знания боялись. А потом умерла на гарпуне собственного брата, когда разрезала его сети, чтобы освободить одно из морских созданий, которое плавало с ней и играло в волнах, на чьей спине она много раз плавала, полная радости жизни.

В другой жизни она была мужчиной. У него был талант кузнеца, он умел сплавлять металлы, знал секрет закалки их до такой прочности, что правители многих земель спорили за обладание его оружием. Он гордился своим мастерством, пока один из владык, хитрый и коварный, не пожелал в одиночку владеть его тайной. Он извлёк тайну из мозга кузнеца, а его самого убил.

Но только то, что сейчас прорывалось в её сознание, не принадлежит этим прошлым жизням. Оно не возникало во время её обучения пророчествам, но родилось сейчас; оно очень сильно; это не воспоминание о прошлой жизни, оно принадлежит настоящему.

Может быть, эта другая личность, которую она не узнаёт, и есть причина её бед? Орта сосредоточилась, приветствуя её, предоставив ей возможность окрепнуть, сливая один фрагмент её с другими, надеясь постепенно получить целое.

Гвеннан… из этих мельтешащих обрывков возникло имя — ясно, как будто оно написано перед ней в воздухе. Не из прошлого… но тогда… откуда?

Орта произнесла это имя вслух, как заклинание, которое используют при обращении с талантом пророчицы, чтобы сделать воспоминания яснее. Закрыв глаза, изгнав из сознания камеру, темноту, она подумала: «Гвеннан». Она вложила в эту мысль всю свою энергию, как её учили.

Хотя её учили только лишь необходимому для пророчицы, она всегда знала о существовании у себя иных способностей. Подчиняясь требованиям своей службы, она никогда не исследовала иные линии Силы. Храм Света был воздвигнут на пересечении силовых линий, которые являются кровеносной системой планеты. То, что эти артерии встречаются здесь, почувствовали ещё сотни лет назад.

Поэтому здесь особенно сильны вибрации земли. Голос и Рука обучались использовать эту Силу, призывать её для добра, точно так же как Орта училась пользоваться ею для пророчеств. Орта — это только сосуд, в который вливается предсказание, когда она смотрит в зеркало. Никогда не пыталась она воспользоваться Силой для других целей.

И только теперь, в замешательстве, чувствуя, что происходит что–то глубоко неправильное, затрагивающее основы её мира, она решилась на такое. Если она согрешила, если утратит контроль, её поглотит вызванная ею Сила.

Орта сжала кулаки, весь свой мозг, все силы своего стройного тела она подчинила одной задаче. Она вспоминала картину силовых линий, которые дают жизни возможность существовать и процветать. Эти линии образуют сеть, и центр её сейчас под ней — об этом она не должна забывать.

Итак — кто такая Гвеннан? Что это за другая её часть, которая сейчас так рвётся на свободу? И какое отношение она имеет к настоящему?

— Гвеннан? — она произнесла это не как приказ, нет, негромко, мягким голосом, как будто успокаивала робкое животное, застенчивого ребенка, просила выйти из убежища, показаться.

Линии — дайте мне Силу! Молитва её звучала как требование.

— Гвеннан! — теперь это был приказ, и в него Орта вложила всё, что поднималось в ней.

И она увидела, как будто её глаза не закрыты, а открыты и сосредоточены на зеркале. Но только увидела не зловещее зрелище гибнущего мира — она увидела поле, холм, на нём три камня. В этих камнях заключалась Сила — то, что жило в ней, узнало родственное. Но ту Силу давно не призывали, она слаба, близка к уничтожению. Никто не знает, как призывать её, как использовать.

У камней стоит женщина. Ночь, небо закрыто облаками. Но Сила камней освещает лицо женщины, и Орта ясно его видит. Но она совсем не думала, что увидит своё лицо! Никогда раньше перевоплощение в другие жизни не следовало одному и тому же образцу. Должно быть, действительно бессмертная часть её воплощена в другой оболочке. Но незнакомка этого не знает, её память прошлого прочно заперта. В какой же она духовной тьме!

Тьма — Тьма! Нет, незнакомка не окружена тёмным облаком — в ней только незнание и неспособность вспомнить, как будто память ей полностью отказала. Эта Гвеннан, которая когда–то была Ортой, она не из прошлого — из будущего!

Из будущего! Орта глубоко вздохнула. Неужели она действительно сказала неправду, не выдержала напряжения? Мир, уничтожение которого она видела, не может иметь будущего. Как в нём можно будет выжить? Человечество слишком хрупко, чтобы выжить в ужасах разрывающейся земли.

И всё же — в ней достаточно способностей, чтобы узнать ту, что стоит у камней в ночи. Хотя эти камни и далеко от времени Орты. Она поняла, что это тоже способ извлечения Силы, только очень грубый. Их могли установить те, кто сохранил очень смутное воспоминание о прошлом. И всё же, хоть это и очень грубое приспособление, оно родственно тем, что окружали её. И если храм, каким она его знает, исчез, стёрт с лица земли — а она это видела — то, что в нём хранилось, забыто не окончательно.

Она постаралась изгнать из сознания все мысли о камнях и полностью сосредоточиться на женщине — как–то узнать у неё, что произошло между временем её смерти и возврата к жизни.

Ей предстоит стать Гвеннан — много времени спустя. Поэтому — должны быть выжившие. Орта с сожалением вздохнула: способности её ограничены, она не может полностью раскрыть двери сознания той женщины. И ничто из того, что она узнала, не разрешает загадки: почему её назвали лжепророчицей?

Но она почувствовала изменение внутри себя самой. Эта борьба за мозг другой женщины, за возможность читать в нём, изменила её. Орту тренировали очень узко и целснапраштенно, готовили выполнять единственную роль в храме. Она никогда не вышла бы за пределы своих обязанностей, не стала бы задавать вопросы. Но теперь она это сделала, и перед ней раскрылись новые горизонты. Она чувствовата новый подъём духа. Конечно, она не Голос, она не может пользоваться Силой как одеждой и оружием. Но она вышла за предназначенные ей пределы, воззвала к Силе, и та ответила ей.

Она страшно устала, тело её дрожало, она была опустошена, слаба, и то, что несколько мгновений было в ней, ушло, как кровь уходит через незажившую рану. Возможно, ответом на её дерзость будет смерть, она лишится не только того, что недавно приобрела, но и вообще всего. И от неё останется пустая оболочка. И таким образом Голос, обвинившая её, будет права.

Если это так, Орта не боялась, она чувствовала только глубокое разочарование. Но даже думать ей стало тяжело. Она погрузилась в состояние, которое не было ни сном, ни забвением — только усталым безразличием.

Могли пройти часы, она этого не замечала. Она проголодалась, так как давно не получала обычного подкрепления пророчицы. Голод и жажда ощущались всё сильнее, усталость её росла. Иногда ей казалось, что она не здесь, что это она стоит у камней, держит в руках предмет, который бьётся, как сердце, и только это биение сохраняет ей жизнь.

Она даже не слышала, как открылась дверь её камеры. Её привёл в себя свет переносной лампы. Девушка прислонилась головой к стене; но вот она чуть повернула голову и посмотрела на того, кто принёс свет. Насколько она могла судить, он пришёл один. Но не жрец–воин пришёл за ней, чтобы отвести на суд.

Он отбросил капюшон ночного плаща, как будто хотел, чтобы она узнала его. Свет отразился в кудрях его высоко поднятой головы, превратив их в золотой ореол, показывая, что в нём, как и всегда, живёт Сила.

Не жрец — сам Рука пришёл к ней. Орта бесстрастно смотрела на него. Неужели её преступление таково (хотя в чём оно заключается, она так и не знает), что он должен сам тайно проникнуть к ней и убить?

И как она умрёт? От огня, который он может вызывать по своей воле? Может, через мгновение она исчезнет, а её тело превратится в пепел, она уйдёт в ничто.