12
Я зажег спичку. Ева быстро отвернулась, но я успел заметить слезы на ее глазах и бледность лица.
– Все в порядке, благодарю вас, – ответил я. – Все, насколько мне известно, прошло в точном соответствии с планом Сатаны. Во всяком случае я все выполнил. Ожерелье у меня в кармане.
– Я… я бес… беспокоилась не из–за него, – негромко, дрожащим голосом сказала Ева.
Она, несомненно, очень нервничала. Ни на мгновение я не подумал, что озабоченность ее вызвана мною. То, что она поняла зловещее значение слов Сатаны накануне вечером, было несомненно. Возможно, ее мучили предчувствия. Теперь она знала точно.
Тем не менее, по той или иной причине, она беспокоилась обо мне. Я придвинулся ближе.
– Сатана дал мне ясно понять, что состояние моего здоровья и получение ожерелья очень тесно связаны друг с другом, – сказал я ей. – Я, естественно, буквально выполняю его инструкции. Следующий мой шаг – отдать ожерелье вам.
Я снял ожерелье с крючков в кармане.
– Как включить свет? – спросил я. – Хочу, чтобы вы убедились: я даю вам именно то, что нужно нашему хозяину.
– Н… не зажигайте, – прошептала Ева. – Дайте мне эту проклятую вещь!
Я рассмеялся. Как мне ни жаль было ее, сдержаться я не мог. Она тронула меня руками. Я взял их в свои, она не отобрала. И через некоторое время прижалась ко мне, как испуганный ребенок. Да, она была очень похожа на испуганного ребенка, когда сидела в темноте, молча плача и сжимая мои руки. Про себя я на семи языках проклял Сатану, во мне горела холодная, неумолимая ненависть.
Наконец она нервно рассмеялась и отодвинулась от меня.
– Спасибо, мистер Киркхем, – спокойно сказала она. – Вы всегда очень внимательны.
– Мисс Демерест, – резко ответил я, – хватит обмениваться уколами. Вы испуганы. Вы знаете почему – и я тоже.
– Чего мне бояться? – спросила она.
– Участи, назначенной вам Сатаной. Вы знаете, что это за участь. Если у вас есть какие–то сомнения, то позвольте вам заметить, что во мне он не оставил никаких после вашего ухода из комнаты прошлым вечером.
Наступило молчание, затем во тьме ее голос, испуганный и полный отчаяния.
– Он хочет… взять меня! Он… возьмет меня! Что бы я ни делала! Я убью себя… но я не могу! Не могу! О Боже, что мне делать? О Боже, кто мне поможет?
– Я буду очень стараться помочь, если только вы мне позволите.
Она не ответила сразу, сидела молча, пытаясь овладеть собой. Неожиданно зажгла свет, глядя на меня полными слез глазами, и сказала твердо, как будто пришла к определенному решению:
– Скажите, мистер Киркхем, почему вы остановились после второго следа? Вы ведь хотели продолжать подъем. Сатана заставлял вас. Почему вы остановились?
– Потому что услышал ваш голос. Вы сказали, чтобы я не шел дальше.
Она резко, со всхлипом, вдохнула.
– Это правда, мистер Киркхем?
– Клянусь Господом. Как будто вы стояли рядом, коснулись моего плеча и велели остановиться. Не подниматься выше. Эти дьявольские корона и скипетр звали меня к себе тысячей голосов. Но когда я услышал вас – или подумал, что слышу, – их голоса я больше не слышал.
– Ох! – в глазах Евы было восхищение, щеки ее потеряли бледность, восклицание звучало песней.
– Вы позвали меня? – прошептал я.
– Я смотрела, как вы поднимаетесь, из–за света, с… остальными, – сказала она. – И когда второй след вспыхнул на стороне Сатаны, я со всей силой воли послала вам предупреждение. Снова и снова молила я, пока вы стояли в нерешительности: «О милостивый Боже, кто бы ты ни был, дай ему услышать меня! Позволь ему слышать меня, добрый Господь», – и вы услышали.
Она замолчала, глядя на меня широко раскрытыми глазами, щеки ее быстро краснели.
– Вы узнали мой голос! – прошептала Ева. – Но вы не услышали бы, или, даже услышав, не обратили бы внимания, если бы не… если бы не…
– Что если бы не? – торопил я.
– Если бы нечто, помимо нас, не готово было помочь нам, – задыхаясь, сказала Ева.
Теперь она покраснела до корней волос; и я был вполне уверен, что она назвала не ту причину, о которой думала.
У меня была более материалистическая теория происшедшего. Что–то во мне, а не вне меня, обострило чувствительность моего мозга. Я никогда не сталкивался с убедительными доказательствами того, что нематериальная энергия способна смягчить толчки на неровной дороге нашего земного путешествия. Я всегда предпочитал помощь доброго Провидения в виде, например, маленького вора–кокни с его прекрасным знанием секретов стен Сатаны. Однако подобное возможно; и если Еве спокойнее в это верить, пусть верит. Поэтому я серьезно кивнул и заверил ее, что это похоже на правду.
– Нет ли среди людей Сатаны такого, кому вы могли бы довериться, кого можно было бы убедить действовать против него? – спросил я.
– Нет, – ответила Ева. – Консардайну я нравлюсь. Думаю, он пошел бы далеко, защищая меня. Но он связан с Сатаной. Все они с ним связаны. Не только страхом – вы видели, что случилось с Картрайтом, – но и другими причинами. Сатана хорошо платит, мистер Киркхем. И не только деньгами… У него ужасная власть… нечестивая власть. О, людям нужны не только деньги! И не только деньги он дает им! Вы даже представить себе не можете…
– Наркотики? – предположил я без особого воображения.
– Вы говорите глупости – нарочно, – сказала она. – Вы хорошо знаете, что способен дать Люцифер. А он может… и дает… и даже те, кто проиграл ему, надеются получить еще один шанс… или получить что–нибудь в результате его каприза.
– Случалось что–нибудь подобное?
– Да, случалось. Но не думайте, что он это делал из милосердия.
– Вы хотите сказать, что это просто игра; он манит их свободой, которая кажется такой близкой?
– Да, – ответила она. – Чтобы от отчаянья они не становились менее полезными для него.
– Мисс Демерест, – резко спросил я, – почему вы считаете, что я не такой, как другие?
– Вы пришли к нему не по своей воле, – сказала она. – И вы не раб его семи сверкающих следов.
– Я был очень близок к этому вчера вечером, – с сожалением сказал я.
– Они не смогли… захватить вас, – прошептала она. – Как других. И не смогут. Не должны, мистер Киркхем.
– Я не собираюсь давать им такую возможность, – мрачно заметил я.
В ответ она дала мне вторую руку.
Я взглянул на часы и чуть не подпрыгнул.
– Нам осталось меньше десяти минут. А мы даже не составили какой–нибудь план. Нужно встретиться снова – и побыстрее. И надо продолжать обманывать Сатану.
– Это будет очень трудно, – она кивнула. – Но об этом я позабочусь. Вы, конечно, понимаете теперь, что именно по этой причине я так оскорбительно вела себя с вами?
– Даже до признания Сатаны я предположил что–то в этом роде, – улыбнулся я. – И вы, конечно, понимаете, что мое не менее оскорбительное предложение Сатане отдать вас мне было вызвано тем же?
– Больше того, – негромко сказала она. – Я знаю, что вы думали на самом деле.
Я снова бросил взгляд на часы. Только шесть минут – должно хватить.
– Послушайте, – вдруг сказал я, – ответьте мне правдиво. Когда вам впервые пришло в голову, что именно я могу помочь вам вырваться из западни?
– Как только вы меня поцеловали.
– Ева, – сказал я, – а сейчас маскировка необходима?
– Нет, – искренне ответила Ева. – А что?
– Вот что! – Я отпустил ее руки, привлек ее к себе и поцеловал. А Ева обхватила меня за шею руками и поцеловала от всего сердца.
– Какое совпадение, – прошептал я ей на ухо. – Именно в тот же момент я решил принять участие в игре.
– О… Джим – вздохнула Ева. На этот раз она меня поцеловала.
Машина пошла медленнее. Я беспомощно ругнул беспощадное расписание Сатаны.
– Ева, – быстро заговорил я и сунул ей в руки ожерелье Сенусерта. – Ты знаешь маленького англичанина по имени Баркер? Электрика? Похоже, он тебя знает.
– Да, – ответила она удивленно. – Знаю. Но как…
– Свяжись с ним, как только сможешь. Мне некогда объяснять. Но Баркеру можно доверять. Скажи ему, чтобы он пробрался ко мне в комнату в первый же вечер после моего возвращения. Всеми правдами и неправдами он должен быть у меня. Поняла?
Она кивнула, глаза ее были широко раскрыты.
– Устрой так, чтобы ты тоже была там вечером.
– Хорошо… Джим.
Я посмотрел на часы. Осталась минута и три четверти. Мы использовали их наилучшим образом.
Машина остановилась.
– Помни о Баркере, – прошептал я.
Открыв дверцу, я вышел из машины. Дверца за мной закрылась, и машина двинулась дальше. Обелиск оказался совсем рядом. Я послушно обошел его. Выходя на Пятую авеню, я увидел в ста футах от себя человека. Пальто и шляпа у него были такие же, как у меня. Он размахивал малаккской тростью. Меня охватило любопытство. Я двинулся к нему и тут же остановился. Пойдя за ним, я нарушу инструкции Сатаны. Мне меньше, чем когда–либо, хотелось делать это. Я неохотно повернул назад.
Остановив такси, я поехал в клуб. Все вокруг было розовым. Мне хотелось петь. Прохожие на авеню весело скользили мимо. Ева слегка ударила мне в голову.
И вдруг розовый свет померк, песня заглохла. Возвращался рассудок. Несомненно, отсутствие ожерелья уже обнаружено. Двери музея закрыты, никого не выпускают без обыска. Вероятно, тревога прозвучала, уже когда я спускался по лестнице. Возможно, я единственный, кто вышел из музея.
Если это так, меня заподозрят. Я нарочно привлек к себе внимание охранников не только в коридоре, но и в самой сокровищнице. Они меня запомнили. Почему же я ускользнул, несмотря на весь переполох? Значит, у меня была для этого причина. А какая причина? Только сбежать с ожерельем.
Допустим, воровство не обнаружат до закрытия музея. Все равно мне трудно было бы объяснить причину столь стремительного ухода. Я единственный, кто не заинтересовался происходившим.
Неужели Сатана пропустил ход в своей сложной игре, допустил ошибку в своих расчетах? Или холодно спланировал, чтобы именно на меня пало подозрение? Так или иначе, оно на меня падет.
С тяжелыми мыслями я отпустил такси и вошел в клуб.
– Рано вернулись, мистер Киркхем, – улыбнулся дежурный за стойкой, протягивая мне ключи. Совершенно очевидно, он не подозревал, что Киркхем, вышедший отсюда несколько часов назад, и тот, который только что вошел, – разные люди. Должно быть, мой двойник действительно хорош, подумал я.
– Следующие несколько часов я буду очень занят, – сказал я ему. – То, что я пишу, требует полнейшей сосредоточенности. Ничего, абсолютно ничего, сколь бы важно оно ни казалось, не должно отвлекать меня. Вероятно, мне будут звонить, возможно, придут посетители. Говорите всем, что меня нет. Если придут репортеры, скажите им, что я встречусь с ними в восемь. Пришлите ко мне в номер все газеты к семи часам. Не раньше. Самые последние выпуски. И кто бы ни позвонил, меня не тревожьте.
– Положу запасной ключ в ваш ящик, – ответил он. – Это хорошо действует.
Я пошел к себе в номер. Закрыв дверь, тщательно осмотрел его. На столе почта за три дня. Писем немного, ни одного важного, все распечатаны. Два приглашения выступить на обедах. Сделанные под копирку копии ответов с извинениями и отказом были прикреплены к ним. Моя подпись под ответами выглядела совершенно нормально. Способность моего двойника к имитации, очевидно, распространялась не только на голос и внешность. Я с интересом заметил, что причина отказа – я не буду в городе в день обеда. Так. Но где, во имя дьявола, я в таком случае буду?
Рядом с машинкой – пространный документ. Пролистав его, я понял, что это доклад о возможности эксплуатации некоторых месторождений полезных ископаемых в Китае. Доклад адресован тому самому известному адвокату, который провозгласил тост за «новопроклятого» на вечере у Сатаны накануне. Доклад был выправлен моим почерком; аннотация тоже как будто была написана мной. Я не знал, какова причина всего этого, но был уверен, что адвокат легко со всеми подробностями расскажет о появлении этого документа. Моя вера в Сатану снова воскресла. Я почувствовал себя гораздо спокойнее.
Я обшарил карманы костюмов, висевших в шкафу. Ничего, ни одного клочка бумаги.
Наступило семь часов, в дверь негромко постучали. Вошел Роберт, ночной дежурный, с пачкой газет. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и видно было, что его распирают вопросы. Что ж, у меня тоже было множество вопросов. Что же написано в газетах? Но я не дам ему заподозрить свое незнание.
Поэтому я рассеянно взял у него газеты и с отсутствующим видом закрыл дверь
Как только я открыл первую же газету, мне в глаза бросился заголовок:
ТРОЙНАЯ ТРАГЕДИЯ В МЕТРОПОЛИТЕН МУЗЕЕ;
ПОХИЩЕН БЕСЦЕННЫЙ ЭКСПОНАТ,
НА ГЛАЗАХ ОХРАННИКОВ И ПОСЕТИТЕЛЕЙ УБИТА ЖЕНЩИНА,
ЕЕ УБИЙЦА УБИТ ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ,
КОТОРЫЙ, БУДУЧИ ЗАДЕРЖАН, СОВЕРШИЛ САМОУБИЙСТВО.
ИССЛЕДОВАТЕЛЬ КИРКХЕМ РАССТРАИВАЕТ ПЛАНЫ ПОХИТИТЕЛЕЙ.
ОН ПОДНЯЛ ТРЕВОГУ И ЗАСТАВИЛ ЗАКРЫТЬ ДВЕРИ МУЗЕЯ.
ПОСЛЕ СЕРИИ УБИЙСТВ, ПОГРУЗИВШИХ СОКРОВИЩНИЦУ В ХАОС,
ПРЕСТУПНИК ПРЯЧЕТ ОЖЕРЕЛЬЕ ДРЕВНЕЕГИПЕТСКОЙ ПРИНЦЕССЫ И СКРЫВАЕТСЯ.
МУЗЕЙ МЕТРОПОЛИТЕН БУДЕТ ЗАКРЫТ, ПОКА НЕ ОБНАРУЖАТ ОЖЕРЕЛЬЕ.
Остальные заголовки в других выражениях говорили о том же. Я прочел материалы. Время от времени у меня возникало ощущение, что кто–то брызжет мне между лопатками ледяную воду. Процитирую наиболее полный отчет.
«Неизвестная женщина сегодня днем убита в музее искусств Метрополитен на глазах у полудюжины охранников и более двадцати посетителей.
Ее убийца пытался скрыться, но прежде чем он смог уйти, на него напал товарищ этой женщины, бегущий споткнулся и получил нож в сердце.
Второй убийца после погони был схвачен. Когда его вели в кабинет хранителя, чтобы там дождаться полиции, он упал. И умер через несколько секунд, очевидно, под действием какого–то быстродействующего яда, который он сумел сунуть в рот.
Оба убийства и самоубийство произошли вблизи Египетского зала, где хранятся некоторые наиболее ценные сокровища музея. Воспользовавшись смятением, кто–то вскрыл витрину, в которой хранилось ожерелье, подаренное фараоном Сенусертом Вторым дочери. Ожерелье, бесценный реликт прошлого и предмет восхищения тысяч посетителей, было похищено. Его выносу из здания музея помешала, однако, бдительность мистера Джеймса Киркхема, известного исследователя, который заставил закрыть двери, прежде чем кто–нибудь смог покинуть музей.
Обыск всех находившихся в здании не помог обнаружить украденное сокровище. По–видимому, вор ударился в панику, обнаружив, что не может выйти, и где–то спрятал ожерелье. Неизвестно, хотел ли он после вернуться за ним или просто избавиться. Музей будет закрыт для посетителей, пока ожерелье не найдут, что, благодаря сообразительности мистера Киркхема, является лишь вопросом времени.
Ни администрация музея, ни полиция не связывают происшедшую трагедию с воровством; вор, очевидно, поддался внезапному искушению и воспользовался представившейся возможностью.»
Что ж, подумал я, я мог бы кое–что добавить к этому. И если музей будет закрыт, пока не найдут ожерелье, его дверные петли проржавеют.
Три жизни – цена безделушки! Я продолжал чтение с холодным ужасом в сердце.
«В начале третьего один из охранников египетского крыла впервые обратил внимание на женщину и двух мужчин. Они оживленно разговаривали, по–видимому, обсуждая экспозицию фигур ушебти, похожих на игрушки моделей из усыпальниц. Женщина примерно тридцати лет, привлекательная блондинка, по–видимому, англичанка. Мужчины старше, охранник принял их за сирийцев. Внимание охранника привлекла своеобразная бледность их лиц и необычная величина глаз.
«Похожи на наркоманов и в то же время не похожи, – рассказывает он. – Лица болезненно бледные, почти прозрачные. Но вели они себя не как наркоманы. Разговаривали вполне разумно. И одеты хорошо».
В конце концов он решил, что это иностранцы и отвлекся. Через несколько минут он увидел одного из мужчин рядом с собой. Позже было установлено, что именно этот мужчина сопровождал женщину, вошедшую в музей примерно в 1:30. Служитель в гардеробе также обратил внимание на их бледность и странные глаза. Этот мужчина миновал вход в небольшую комнату, где наряду с другими древними драгоценностями хранилось ожерелье Сенусерта. Он свернул в следующий коридор и исчез.
Женщина продолжала разговаривать со вторым мужчиной, который вошел в музей, очевидно, незадолго до двух.
Неожиданно охранник услышал крик. Он обернулся и увидел, как женщина пытается отвести удары длинного ножа, которыми осыпал ее мужчина. Охранник, Уильям Бартон, закричал и побежал к ним. В то же самое время появилось множество посетителей, привлеченных со всех сторон криками.
Они оказались на пути Бартона, а стрелять он не мог из боязни попасть в женщину или в кого–нибудь из возбужденных зрителей.
Весь эпизод занял несколько секунд. Нож пронзил сердце женщины.
Убийца, размахивая окровавленным лезвием, пробежал сквозь толпу окаменевших от ужаса свидетелей и побежал в том направлении, в котором исчез первый мужчина. Когда он пробегал мимо комнаты с ожерельем, оттуда выбегали посетители. И с ними один из двоих охранников, находившихся там на посту. Они отпрянули, стараясь быть подальше от ножа, некоторые упали. Началась паническая свалка, которую пытался предотвратить второй охранник.
Тем временем на повороте во второй коридор убийца оказался лицом к лицу с компаньоном женщины. Он ударил его, но промахнулся и побежал в оружейную палату, а второй с ножом в руке гнался за ним.
Эти двое схватились и упали, покатившись по крытому плитками полу, каждый старался ударить другого кинжалом. Со всех сторон бежали охранники и посетители, и все превратилось в ад.
Все увидели, как взметнулась рука преследователя. Другой закричал – в его сердце был нож!
Убийца вскочил и слепо бросился бежать. Преследуемый охранниками и посетителями музея, он свернул в египетский коридор.
Его загнали в угол и свалили на пол.
Он был избит до потери сознания. Когда его несли в кабинет хранителя, тело его вдруг обвисло и потяжелело. Его положили.
Он был мертв!
Его убил шок или какой–то быстрый и мощный яд, который он принял, убедившись, что бегство невозможно. Что это было, покажет вскрытие.
Вся трагедия произошла за невероятно короткое время. Меньше пяти минут прошло между первым криком женщины и третьей смертью.
Но этого было достаточно, чтобы похититель ожерелья воспользовался представившейся возможностью.
Среди посетителей музея был мистер Джеймс Киркхем, известный исследователь, который недавно привез в Америку знаменитые юнаньские нефриты, подаренные музею мистером Рокбилтом. Мистер Киркхем напряженно работает над докладом о возможностях добычи полезных ископаемых в Китае для некоего мощного американского синдиката. Последние два дня он работал особенно сосредоточенно и почувствовал необходимость немного отвлечься. Он решил провести несколько часов в музее.
Он зашел в египетскую комнату, где хранилось ожерелье, и рассматривал витрину с амулетами, когда послышался женский крик. Он увидел, как все побежали из комнаты, и последовал за ними. Убийства он не видел, но был свидетелем поимки второго мужчины.
Занятый необходимостью закончить доклад и решив, что с него достаточно «разрядки», мистер Киркхем пошел к выходу. Он уже подошел к дверям музея, когда его охватило подозрение. Приученный своей работой к острой наблюдательности, он вспомнил, что, когда он торопился к выходу из комнаты с ожерельем вслед за другими, кто–то мимо него прошел в комнату. Он вспомнил также, что вслед за этим услышал резкий щелчок, как от сломанного замка. Поскольку все его внимание было привлечено к событиям снаружи, он не придал этому значения.
Но теперь это показалось ему весьма подозрительным.
Мистер Киркхем немедленно вернулся назад и приказал включить сигнал тревоги, после чего двери музея сразу закрыли. Поскольку его хорошо знают в музее, ему тут же подчинились.
Именно тренированная наблюдательность и быстрота реакции мистера Киркхема помешали вору.»
Далее следовал рассказ об обнаружении вскрытой витрины, подтверждение того, что ни один человек не вышел из музея ни во время, ни после беспорядков, поголовный обыск в кабинете хранителя и вывод одного за другим под наблюдением всех посетителей, чтобы никто не мог подобрать спрятанное ожерелье. Мне интересно было прочесть, что я потребовал, чтобы меня обыскали наряду с другими, несмотря на протесты хранителя.
Наконец я добрался до своего интервью, изложенного во всех газетах почти одинаково.
«По правде говоря, – цитировались в газетах мои слова, – я чувствую себя виноватым за то, что не сразу понял важность своих впечатлений и не вернулся в комнату. Вероятно, я схватил бы вора с поличным. Но мозг мой на девять десятых был занят этим проклятым докладом, который должен быть закончен и отослан сегодня до полуночи. Мне кажется, что в комнате находилось около дюжины людей, но я абсолютно не помню, как они выглядели.
Услышав женский крик, я будто проснулся. Двигался я к двери полуавтоматически. Только когда я уже почти вышел из музея, начала действовать память, и я вспомнил человека, прошедшего украдкой в комнату, и резкий щелчок.
Оставалось только одно: никого не выпускать, пока не будет установлено, что ничего не украдено. Наружная охрана заслуживает похвалы за быстроту, с которой был включен сигнал тревоги.
Я согласен с хранителем, что между воровством и убийством нет никакой связи. Да и какая тут возможна связь? Кто–то – не профессионал, потому что профессионал знает, что такую вещь продать невозможно, – поддался внезапному безумному искушению. Вероятно, он тут же искренне раскаялся и попытался избавиться от ожерелья. Единственная проблема – найти, куда он его засунул.
Вы говорите: музею повезло, что я оказался там, – улыбнулся мистер Киркхем. – Что ж, еще больше повезло мне. Не хотел бы я оказаться в положении человека, первым вышедшего из музея, может быть, единственного вышедшего.»
При этих словах хранитель, несмотря на все свое беспокойство, от всей души рассмеялся.»
Было еще много, много другого, но я привел все слова, которые приписывались мне. Охранник, которого я видел лежащим на пороге, рассказал, как его сбили с ног и «кто–то дал мне в ухо». Второй охранник участвовал в погоне. В специальном выпуске одной из газет поместили ужасное рассуждение о возможности того, что вор заполз в рыцарское вооружение и теперь умирает там от голода и жажды. Очевидно, журналист представлял себе вооружение рыцаря железным ящиком, в котором можно спрятаться, как в шкафу.
Все газеты соглашались, что вряд ли удастся установить личность убитых. В их одежде или на них не нашли ничего, что могло бы привести к разгадке.
Вот и все. Мое абсолютное алиби. Шахматные фигуры Сатаны заняли свое место, включая тех троих, которые больше никогда не двинутся. Мне было совсем не приятно читать об этом, вовсе нет. Особенно я морщился, читая, как веселился куратор от предположения, что моя честность может быть поставлена под вопрос.
Но мой двойник хорошо поработал. Это, конечно, он прошел мимо меня, когда я нагнулся, завязывая шнурок; он спокойно занял мое место без всякого перерыва. И это мимо него я прошел за обелиском и занял его место. Никто не видел, как я спускался по лестнице и сел в автомобиль рядом с Евой. Добавочной гарантией этого была отвлекающая драка. В алиби не было ни щелки.
А трое мертвых, которые отвлекли внимание всех в музее и дали мне возможность украсть ожерелье? Рабы загадочного наркотика Сатаны – кефта. Доказательством служили описания их странных глаз и бледности – если мне нужны были бы доказательства. Рабы Сатаны, послушно играющие отведенную им роль в благословенной уверенности, что наградой им будет вечный рай.
Я перечитал газетные отчеты. В восемь часов ко мне впустили репортеров. Я строго придерживался фактов своего прежнего интервью. Репортеры вскоре ушли. В конце концов я немного смог им добавить. Доклад, который так занимал меня, я оставил на виду, и они все могли его видеть.
Я пошел даже дальше. Поняв намек, содержавшийся в словах двойника, я запаковал доклад, написал адрес и попросил одного из репортеров бросить его в ящик на обратном пути.
Когда все ушли, я попросил прислать обед ко мне в номер.
Но когда несколько часов спустя я лег в постель, где–то внутри было болезненное смутное ощущение. Больше чем когда бы то ни было я был склонен поверить в рассказ Сатаны о его истинной сущности.
Впервые за все время я его испугался.
