Глава 12
Спит ли он и видит сон? Или просто каким-то непонятным способом оказался в этом месте и только сейчас начинает видеть, слышать, понимать? Столько произошло с Рамсеем за короткое время, что он иногда начинал сомневаться в свидетельствах собственных чувств. Он знал только, что сидит за столом в тусклом свете, и стол — это не стол, а скорее плита с лампой на ней.
Свет не распространялся далеко. Рамсей видел только то, что лежит на плите, и две руки, движущиеся над этим. Руки очень тонкие, с массивными кольцами, которые обычны у людей этого мира. Грация движений заставляла Рамсея думать, что руки принадлежат женщине. Но когда он пытался что-то разглядеть, увидеть даже смутные очертания женщины, сидящей напротив него, он видел только стену темноты.
И вот, неподвижный вопреки своей воле, он смотрел на работу этих рук. Вопреки воле, потому что в глубине души проснулся древний страх. Чувства его были подчинены, порабощены таким способом, который он не считал возможным. Рамсей был уверен, что даже если напряжёт все свои силы и попытается встать, отойти от стола, перестать смотреть на эти быстро и легко движущиеся руки, то не сможет. Хочет он или нет, приходилось сидеть и смотреть.
Собственные его руки бессильно лежали на коленях. Он не мог даже пальцем пошевелить. Первой реакцией на эту беспомощность стал страх. За ним последовал гнев, и тут воля его усилилась, отвердела, как металл, обрабатываемый искусным кузнецом.
И всё же, несмотря на гнев, который вооружил его, Рамсей обнаружил, что должен по-прежнему следить за руками.
Пальцы ловко перебирали полоски лёгкого металла, клали каждую полоску в нужное место, производя при этом негромкий звон. И на полосках вспыхивали, как результат соприкосновения со столом, какие-то символы.
Сложные символы… Продолжая наблюдать, Рамсей обнаружил, что ему понятен смысл некоторых символов. Но откуда он знает, что эти извивающиеся щупальца, похожие на облака на старых китайских картинах его мира, символизируют Сон? А это сердце, из которого растёт цветок с пятью лепестками, означает Надежду? Зигзагообразная полоса молнии, приобретшая пурпурный оттенок при соприкосновении с поверхностью, это Страх. И самый последний символ — фигура в капюшоне и длинной мантии, указывающая рукой с длинными пальцами то направо, то налево, — Судьба.
Эти рисунки находились на концах полос. Но на каждой полосе был ещё и рисунок в центре, очень сложный. Он вспыхивал, когда полоску опускали, но тут же затухал, так что Рамсей не мог разобрать изображение.
Во всём этом скрывалась какая-то цель… какой-то узор… руки напротив юноши искали его, в этом Рамсей тоже был уверен. Но метод поиска он не понимал. Некоторые полосы на какое-то время оставались спокойно лежать. Но потом пальцы — в их резких движениях ощущалось нетерпение, — собирали и их и снова начинали раскладывать. Наконец между Рамсеем и неизвестным игроком — если это игра, — осталось только пять полосок. Впервые за всё время игрок застыл, руки его замерли, концы пальцев лежали на линии карт.
И хоть лежали они неподвижно, от них явно исходило ощущение нетерпения. Указательный палец постукивал по карте, лежавшей посредине.
— Разве не сказано уже… — голос негромкий, шёпот, который чётко различим в темноте. — Всегда рыцарь… рыцарь снов! Рыцарь, который разрушает все установленные образцы и преобразует Судьбу… — теперь палец выразительно постучал по самой правой от Рамсея карте, где была изображена закутанная фигура, и эта фигура становилась всё отчётливей, она угрожала. Рамсей посмотрел на карту, на которую указывали пальцы.
— Судьба… Страх… — палец указывал снова. Но теперь, минуя центр, он указывал на крайнюю левую карту, карту с молнией. — Но затем Королева! Королева, которая правит домом Надежды. Сон, Судьба, Страх — и после Страха — Надежда. Ты, рыцарь, привязан к пути, и путь твой тёмен, как у видящего сон. Ты видел сон, ты видишь его и будешь видеть! Судьба и Страх, соединившись, становятся могучим противником, видящий сны. Но ют какова правда предсказания: ты больше должен опираться на свои сны, чем на силу рук и быстроту разума. Смотри сны… спрашивай… и встань перед лицом Страха и Судьбы и… — рука зависла над последней картой — сердцем с цветком — и Рамсей увидел только радужное пятно на месте рисунка.
— Нет, даже я не могу сказать, чем всё это кончится. Даже Роща должна склониться перед видящим сны. Слишком часто его сны оказываются правдой!
Рука гибким движением проплыла над столом. Свет исчез. На мгновение Рамсея охватило ощущение одиночества, как будто его покинули в абсолютной тьме.
Затем — снится ли ему сон по приказу владелицы рук? Или это его собственный каприз?
Он только знал, что как сны, навеянные Оситесом, которые должны были привязать его к этому миру, стали реальностью, так же реальна была и та сцена, на которую он сейчас смотрел.
В сцене этой доминировал один человек. Лишённый холодной спокойной властности шамана или наследственной привычки к правлению старой императрицы. Нет, он излучал грубую, жестокую силу. Рамсей решил, что он чуть старше среднего возраста, но годы не уменьшили бычьей силы этого тела с бочкообразной грудью, не ослабили решимости и силы воли, которые проступали в чертах лица с тяжёлым подбородком, в глазах и губах.
Человек сидел в кресле, в общих чертах повторяющем трон старой императрицы. Но там само её присутствие превращало кресло в трон, а здесь узурпация власти казалась неестественной и несла в себе тень угрозы. Левым локтем человек опирался о ручку кресла, квадратный подбородок лежал на ладони поднятой руки, и сидевший смотрел в направлении Рамсея с такой сосредоточенностью, что видящему сон на мгновение показалось, что этот человек способен его увидеть.
Но на широком хмуром лице не появилось никаких признаков удивления. И Рамсей понял, что этот взгляд скрывает погружённость незнакомца в задумчивость. И мысли его тревожны.
В правой руке незнакомец сжимал рваную тряпку, цвет которой показался юноше знакомым. Это был капюшон, такой же, какой носил Рамсей, когда играл роль кровника, маскировка, едва не приведшая его к смерти — вторично.
Очалл! Мозг подсказал имя никогда не виденного врага, о котором Рамсей так много слышал. Итак, это верховный советник, пожелавший править империей. Очалл, возможно, потерял свою главную фигуру в игре, однако в этом погружённом в задумчивость человеке ничто не свидетельствовало о поражении и отказе от планов. Напротив, выражение его лица хорошо показывало, что он ищет, отыскивает новый путь. А то, как яростно он сжимал ткань капюшона, свидетельствовало, что он начал понимать суть проблемы.
Императрица и шаман… Рамсей поверил их предложению и едва не потерял жизнь. Теперь, глядя на Очалла, он думал, какой приём получил бы у советника, для которого может послужить новым и, возможно, более надёжным Каскаром.
Что говорили об этом человеке — говорили его враги? Что он подчинил себе слабовольного принца, загипнотизировал его, превратил в свою марионетку. Но всё, что слышал Рамсей об Очалле, исходило от его злейших врагов. И ведь не Очалл связал его с Каскаром, убил и воскресил в мире, где люди, представляющие закон и порядок, снова захотели увидеть его мёртвым.
Рамсей не мог сказать, что его что-то привлекает в этом задумавшемся человеке. Очалл может быть страшным противником — но, возможно, открытым, в отличие от тех, кто интригой завлёк Рамсея из дворца в Ломе к поджидающему убийце. И вот в сознании Рамсея начал возникать план, еще неясный и туманный, как рисунки на картах из сна.
Вдруг Очалл исчез, как будто плотно закрыли окно между ними. И точно так же, как после снов в своём собственном мире, Рамсей обнаружил, что, вспотевший и дрожащий, сидит на узкой койке в серых предрассветных сумерках. Он тяжело дышал, но постепенно сердце начало биться в более спокойном ритме. Реакция, по-видимому, чисто физическая. На этот раз никаких остатков страха или беспокойства. Возможно, он начинал принимать новую логику, считать свой опыт нормальным — по крайней мере для нового Рамсея, который был Каскаром.
Каскар — что если он снова станет Каскаром?
План, который возник в сознании, когда он смотрел на задумавшегося Очалла, становился всё отчётливей и подробней. Меньше всего императрица и шаман хотят возвращения Каскара. Они послали его на смерть, когда он был в маске, снова и снова предупреждая, что глупо показывать своё лицо в Ломе, да и вообще в Уладе. Но лишь один человек в отряде узнал его или посчитал его сходство с покойным наследным принцем очень большим.
Если — только предположим — если люди, не интриганы из дворца, не вельможи, составляющие партии императрицы и Очалла, а простые люди империи — если эти люди увидят подлинного наследника, который избежал и власти верховного советника, и господства императрицы, — как они поступят? Возможно, возникнет третья партия и бросит вызов первым двум? Если бы только он сам больше знал о Каскаре!
Однако, несмотря на то, что он теперь в теле Каскара, ни частички личности принца не сохранилось, чтобы дать Рамсею хоть намёк, что делать и чего не делать. Он знает только, что вовлечён в игру других, и это вызывало у него возмущение.
Просвещённые — в чём причина этого видения и предсказаний? Происходило ли это на самом деле? Судьба и Страх — символы, которые сопровождают рыцаря снов. И странная хозяйка предсказания ясно дала понять, что он и есть рыцарь, то новое, что смешало все планы, сделало непредсказуемым будущее. Но за этими символами стоит Надежда — как Королева, а это знак власти и силы.
«Ты больше должен опираться на свои сны, чем на силу рук и быстроту разума».
Хорошо. Он видел во сне Очалла и, кажется, понял смысл своего сна. Он станет…
Рамсей напрягся. В дальнем углу комнатки, в которой он находился, шевельнулась тень. Он был не один. И — по опыту жизни в этом мире — он обрадовался, что за спиной у него стена, через которую никто не пройдёт незаметно. Он встал, посмотрел в лицо сформировавшейся фигуре и заговорил первым:
— Что тебе нужно? — вопрос его прозвучал резко.
Тот не ответил, только передвинулся на свет — серый свет из единственного окна слева от Рамсея. Рука — юноше показалось, что он узнаёт эту руку, — появилась рука и откинула вуаль. Перед ним предстала женщина, которая встречала их разбитый отряд. Когда? Часы… дни назад?
Лицо у неё было правильное, но невыразительное. Если бы не её движения, можно было бы подумать, что перед Рамсеем возникла статуя. Даже веки были полуприкрыты, словно скрывая блеск жизни под ними.
Но руки поглаживали вуаль, расправляли тёмную ткань на плече; она как будто небрежно гладит домашнее животное, а не ткань. Рамсей узнал эти руки. Эти длинные пальцы держали знаки Судьбы, Страха, Сна…
— Так, — это единственное слово она произнесла, не шевеля губами. — Я Эдайс, предсказательница.
Эдайс? Он слышал это имя — Эдайс! Это Просвещённая, с которой дважды советовалась Текла. Но у Рамсея нет оснований считать Теклу своим искренним другом…
— Ты рыцарь — ты сам выбираешь свой путь, — продолжила женщина. Тяжёлые веки не поднимались, она не встретилась с ним взглядом. В её позе сквозило какое-то равнодушие; она продолжала поглаживать вуаль, но Рамсей не собирался позволить, чтобы это выводило его из себя.
— Мне говорили, что иногда Просвещённые дают советы, которым лучше не следовать; их предсказания могут привести и к победе, и к поражению, и на них нельзя опираться, — он не знал, зачем она пришла, что пытается сказать ему.
В комнате постепенно становилось светлее. Каким-то образом свет из окна сосредоточивался на этих непрерывно движущихся, поглаживающих руках. Рамсей решительно отвёл взгляд, сконцентрировал внимание на неподвижном, как у статуи, лице.
— Мы предсказываем только возможность, — Эдайс подчеркнула слово «возможность». — От любого поступка, даже самого незначительного, расходятся круги последствий. И каждый может изменить подвижное будущее. Но есть и такие в этом рисунке — относительно кого невозможно предсказание. Такие, как ты, у которого нет в этом мире ни семени, ни корня.
— Зачем ты пришла? — он терял терпение, нежелание предсказательницы выразиться ясно раздражало его. — Ты наставляешь — или предупреждаешь?
— Ни то, ни другое. Если ты видел сон, то уже знаешь, что должно быть сделано, — голос отчуждённый, далёкий, как и смысл слов.
— Хорошо, — Рамсей решил применить шоковую тактику. — Не можешь ты по крайней мере указать мне направление? Где мне найти верховного советника Очалла?
Если он ожидал, что вопрос высечет искру жизни из её неподвижных черт, то был разочарован.
— Три дня назад, — спокойно и безмятежно ответила она, — он, по слухам, был в Видине. Видин подчиняется только принцу-наследнику Улада.
Рамсей обдумал эту информацию и не усомнился, что Эдайс говорит правду. Но если Очалл приехал в этот Видин — что он пытается там сделать? Считает, что Каскар жив, или только надеется, что сможет обвинить в смерти Каскара своих врагов и натравить на них тех, кто сохранил традиционную верность наследнику?
— А где этот Видин? — уже задавая вопрос, Рамсей понял, что принял решение. Он постарается отыскать Очалла, узнать, каков этот человек на самом деле, а не по слухам и словам его врагов.
— На юге. Флаер ждёт твоих приказаний.
Они как будто рады от него избавиться, подумал Рамсей.
Может, его появление спутало и какие-то их собственные планы. Или его побуждают к действиям в целях, в которых их обвиняли в прошлом, — чтобы изменить цепь событий в собственных интересах?
Эдайс впервые за всё время прямо взглянула на него. Глаза у неё оказались очень странные: в них вместо обычных человеческих зрачков словно горели огненные точки. Но он увидел их только на мгновение. А может, ему и вообще показалось. Она уже стала обыкновенной женщиной.
— Не сомневайся в своём месте в большой игре, — впервые в ровном монотонном голосе прозвучали следы эмоции. — Никто не может управлять рыцарем снов… Помни об этом для своей собственной защиты — никто! — она произнесла последнее слово подчёркнуто, как предупреждение.
Очевидно, Просвещённые хотят, чтобы он ушёл. Рамсей улыбнулся. Есть определённое удовлетворение в том, что он стал помехой для Всемогущих. Ему это понравилось. Но он с удовольствием примет и любую помощь, какую способны предоставить прорицатели, шаманы и хозяева снов.
— А мои товарищи? — спросил он. — Что будет с ними?
Он обязан жизнью Дедану. И даже занятый собственными проблемами, не забыл об этом.
— Они выздоравливают. Тантант извещён, — послышалось ли ему в ответе Эдайс лёгкое раздражение? Неужели она подталкивает его к немедленным действиям? Это впечатление переросло в уверенность, когда женщина добавила:
— Тебе принесут еду, одежду, всё необходимое, — и сделала лёгкий жест рукой.
Не сказав больше ни слова, она повернулась, вернулась в угол, покрытый тенью, и исчезла за занавесом, который предварительно раздвинула.
И как будто её уход послужил сигналом, появился человек в более коротком чёрно-белом одеянии шаманов. Он принёс поднос с накрытыми блюдами. Он ничего не говорил — возможно, служение Просвещённым сопровождается каким-то обетом молчания, — но красноречивые жесты подсказали Рамсею, где его ждут ванна и свежая одежда, а потом и еда из фруктов, сладкого хлеба в виде маленьких булочек и терпкого напитка, от которого стало прохладно на языке и приятно тепло в горле.
На одежду — чёрное трико и серую крутку — положили его пояс члена отряда. Но на этот раз куртка была не просто тускло-серая. На груди красовалась эмблема орла, которую он видел повсюду во дворце в Ломе. И нашивки и украшения из серебра свидетельствовали о высоком ранге.
После того как Рамсей застегнул пояс с коротким церемониальным мечом и более мощным оружием, как то, что ему дал Дедан, молчаливый слуга провёл его по нескольким коридорам и вывел в рощу. Деревья здесь росли так часто, что Рамсей без проводника заблудился бы в шести шагах от здания, настолько плотной была стена растительности.
Рамсей догадывался, что это сделано сознательно. Но против кого предназначалась эта защита? По всем рассказам, у Просвещённых нет открытых врагов. Однако они предпочли такое убежище.
Они пошли по извилистому пути, в котором Рамсей ни за что не распознал бы тропу. Среди деревьев виднелись стоячие камни, которые связываются молвой с легендарной древней цивилизацией, оставившей настоящему такое смешанное наследие. Может, это место обозначает какой-то древний храм или святилище?
Стоячих камней стало больше, они сдвинулись теснее и постепенно сомкнулись в стены с обеих сторон. Проводник провёл Рамсея про этому пути между стенами. Они вышли на открытое место. Здесь стоял флаер, и проводник показал на него Рамсею.
Тот некоторое время колебался. Свободно ли он делает свой выбор? И если да, то что именно он выбрал? Последовать за сном — к Очаллу… А что потом? Будущее зависело от того, что он найдёт в самом Очалле. Но по крайней мере больше его не обманут обещания и слова о доверии.
Юноша протянул руку к поясу и коснулся оружия. Прикосновение помогло обрести уверенность, хотя первый опыт солдатской жизни был коротким и катастрофическим. Но всё же ощущение оружия в руке придало спокойствия, и Рамсей забрался во флаер.
Пилота не было видно, потому что кабина оказалась закрыта. Очевидно, пилот уже получил приказ относительно пассажира. Как только Рамсей пристегнулся, машина поднялась одним прыжком, и они взлетели высоко над поверхностью.
Вероятно, взлетели, потому что никаких окон в кабине не нашлось. И Рамсею нечем было заняться, кроме своих мыслей, которые, как он вынужден был с сожалением признать, слишком разбегались, чтобы принести пользу.
Он снова и снова во всех подробностях вспоминал произошедшее с ним после того, как пришёл в себя в гробу покойного принца и получил благодаря Текле временную безопасность. Теперь, сопоставляя воспоминания, он не был уверен, что девушка намеревалась спасти его. Он никогда не сомневался в сё союзе с императрицей Квендридой, хотя понимал, что она это сделала ради блага Олироуна.
И теперь обнаружил, что подыскивает для молодой герцогини одно оправдание за другим. Даже её предательство по отношению к нему вполне могло быть вызвано пониманием ею своего долга.
В его собственном мире в последние годы понятия долга, служения, самоотречения ради идеала как-то размылись — всё это многие его сверстники высмеивали. «Не связываться» — таков был их лозунг. А теперь он ввязался в самые дикие приключения, какие могут только присниться. И за ним не стоит никакого долга и никаких идеалов. Он один.
Рамсей поёрзал на мягком сидении флаера. Одиночество. Он всегда был одиночкой. Почему же теперь ему так тяжело бремя одиночества? Он был членом вольного общества… Рука Рамсея поискала оружие — символ единственного лишённого тревог и забот времени в этом мире. Его выбор — почему он решил отправиться в Видин, противостоять Очаллу?
Наверное, гораздо легче и естественнее было бы отказаться от прошлого, оставаться верным клятве обществу, стать одним из его членов. Но тут же мысль юноши отшатнулась от воспоминаний о бойне на скалистой гряде. Вспыхнул гнев.
Если он узнает, что Очалл действительно стоял за этой бойней… Разве не его «долг» теперь установить, что за игру ведёт верховный советник на границе? Он не верил, что смерть главной пешки остановит Очалла в его борьбе за власть.
Что ж, выбор был за ним, и он его сделал. Он не будет красться, как нищий бродяга. Он Каскар — не марионетка Очалла, но настоящий Каскар, вернувшийся в свои владения.
Уверенно, будто его окружало всё воскресшее вольное общество во главе с Деданом, Рамсей спустился по лесенке флаера и остановился, оглядываясь.
Он приземлился на крыше, на посадочной площадке на самом верху массивного внушительного здания. Вокруг возвышались башни; возможно, он прилетел в центр города. Но ему не дали времени осматриваться. К нему быстро приближался отряд.
Вот оно — первое его испытание в роли Каскара. Рамсей, надеясь, что не проявляет ни следа нерешительности, сделал один-два шага вперёд и замер, ожидая. Вроде бы, таков здесь обычай.
Хотя солдаты носили шлемы с гребнями, лица у них оставались открытыми. Рамсей теперь ясно видел, как меняется выражение лица офицера. На нём появлялось крайнее изумление.
Подошедшие остановились. Не только офицер был поражён удивлением, но и все остальные смотрели широко раскрытыми глазами, разинув рты.
Рамсей приветственно поднял руку — приветствие подчинённым. Офицер пришёл в себя. Он рявкнул приказ, который Рамсей не понял. Солдаты построились, устремили стволы в небо. Они явно признали в Рамсее Каскара, принца Видина.