Глава двадцать седьмая
Лучи света от лампы падали на поверхность стола. Забавно, но казалось, что даже они радуются мне. В этой комнате я чувствовал себя как дома — хотя девушка, сидящая у очага, по–прежнему смотрела на меня весьма холодно. Зато всё остальное радовалось мне, и я ощущал тепло, идущее не снаружи, а изнутри.
Если Алитта встретила меня с прохладцей, то Равинга, напротив, очень душевно, и, рассказывая историю своих приключений, я обращался больше к ней. На скамье за другим концом стола сидели три чёрные котти, с таким видом, как будто они понимают каждое сказанное мной слово, а может быть, они каким–то образом разузнали всё у Мурри, который привольно растянулся на полу.
Кифонг покоился у меня на коленях. Время от времени мои пальцы касались струн, извлекая из них одинокие звуки. Не сразу я догадался, что подражаю барду, рассказывающему какую–то историю.
Мой рассказ затянулся до глубокой ночи. Кукольница накормила меня сытным ужином, и рядом со мной стоял сосуд с соком фексы, чтобы смачивать горло, пересохшее от долгих речей. Я обратил внимание, что Алитта покинула своё место у огня и села на скамью, рядом с котти.
— Итак, я прошёл все эти испытания и прошёл удачно, — завершил я.
— Прошёл, — эхом откликнулась Равинга. — Осталось только завоевать корону.
Я всё время пытался не думать об этом, потому что прекрасно знал — последнее испытание будет самым изощрённым и тяжёлым. Я не представлял даже, как вообще можно дотянуться до короны среди этих качающихся, острых, как сабли, пластин, висящих на разной высоте. И теперь у меня по коже пробежал холодок, хотя в комнате было тепло.
Каждое из испытаний грозило смертью. Я думал, что давно уже свыкся с этим. Сейчас же обнаружил, что страх снова ходит за мной по пятам. Я опустил арфу на стол и взглянул на ладони, на которых оставил свой знак Страж. А потом меня словно подтолкнуло нечто, лежащее вне моего понимания, и я обеими руками стиснул медальон, висевший у меня на груди.
Равинга поднялась и, не проронив ни слова, вышла, оставив меня наедине с тем, что я весь вечер пытался отогнать от себя, — с подтачивающим душу, ослабляющим тело страхом. Шанк–дзи и остальные, кто уцелел, ещё не вернулись. Мне придётся ждать их, и если всё это время меня будет сопровождать страх…
Кукольница вновь возникла из полумрака, окружавшего стол, освещенный лампой. Она положила на стол посох, но не такой, как тот, что сопровождал меня во время странствий. Не верный товарищ и грозное оружие пастуха. Этот посох служил символом власти, власти…
Посох был выкован из золота, и почти во всю длину его обвивал узор из драгоценных камней. Рубины Сноссиса, топазы Аженгира, сапфиры моего народа, отличительные символы всех пяти королевств сплетались в этих завитушках и спиралях. А венчала посох фигурка сидящего песчаного кота, тоже из золота, и сияние кошачьих глаз затмевало блеск всех других камней. Такой посох подобал Императору, это был императорский посох!
Я ошеломленно уставился на него. Посох был выполнен столь искусно, словно над ним трудились руки моей сестры — а до сих пор я думал, что никто не в силах превзойти её искусство. Я протянул к нему руку, но почему–то не осмеливался коснуться его — он, должно быть, предназначался не мне.
Равинга словно прочитала мои мысли.
— Он твой, Клаверел–ва–Хинккель. Или скоро станет твоим.
— Почему? — страх, леденивший мне кожу, вдруг усилился во стократ. — Кто я такой, чтобы стать Императором? Я даже не воин, я всего лишь пастух, слуга в доме своего отца.
Я не хотел заглядывать вперёд. Я не смел опираться на то, что, как мне казалось сейчас, было всего лишь выдумкой.
Для жителей Вапалы я был всего лишь варваром Среди моих земляков меня считали неудачником. Я был всего лишь…
— Ты, — сейчас слова кукольницы больше напоминали приказание, — тот человек, в какого сам поверишь! Разве ты не стал братом повелителям пустыни? — её глаза скользнули в сторону Мурри, а потом на меня. — Кто другой с незапамятных поколений мог похвастаться этим?
Мой взгляд словно устремился внутрь себя, и я увидел не эту комнату, не сияющий посох, а камни скалистого острова и танцующих котов. Мне даже послышались далёкие звуки их пения. Я снова увидел эти невероятные прыжки и кувыркание, эти невозможные полеты с распушённым мехом, когда заглоченный ими воздух держал их на лету.
Когда я глядел на них впервые, это было как чудо, сейчас же — таинственное наслаждение. Их грациозные тела, поглощённые выражением чувств. Я вспомнил и собственные попытки подражать им, принять участие в этом общем ликующем выражении любви к жизни.
— Да, — голос Равинги прорвался сквозь эту волшебную картину, вернув меня к действительности. — Не забывай об этом, брат мохнатых.
Что до того, почему избран именно ты, — тут она замолкла, словно подбирая нужные слова, как взрослый, объясняющий ребёнку что–то непонятное, — не жди от меня ответа на этот вопрос, Хинккель. Я знаю только, что много сезонов на мне лежала ноша. Я должна была найти нужного человека. И когда ты отыскал то дьявольское ухищрение, запутавшееся в гриве моего яка, я поняла, что нашла, кого искала.
Я вскочил и перегнулся через стол, не спуская с неё глаз.
— Кто ты, Равинга? Что заставило тебя искать?
Она помолчала, потом соскользнула на свой стул, на котором сидела раньше, и жестом попросила сесть и меня.
— Я Равинга, та, что делает куклы…
— И кое–что ещё? Случайно не Императоров, кукольница? Но людей нельзя сделать — только сами, своими собственными усилиями, они могут вылепить себя.
— В каждом из нас — дух нашей земли и Великий Дух. Но вновь зашевелилась сила, желающая разорвать связь между людьми и миром, в котором они живут. Зашевелилась чужая Воля, почитающая себя превыше целого мира. Я — одна из немногих, кого называют Дозорными, Стражами.
Она протянула в свет руку, чтобы лучше было видно шрам, похожий на тот, что и у меня опоясывал запястье.
— В своё время и я танцевала с мохнатым народом, ибо и они сыграют свою роль в грядущих событиях, так же, как это было давным–давно. Я не знаю, когда надвинется Тень. Сейчас она только пробует… примеривается. И править сейчас должен такой Император, который сможет в час невзгоды призвать на помощь Дух — и не только Дух своей страны, но Дух всех королевств, всех людей и зверей. Дух самой земли.
— И ты думаешь, что я смогу?
Она коснулась пальцами лежавшего на столе посоха.
— Если нет, разве был бы он сделан?
— Но я… я не тот, кого ты ищешь! — все прожитые мной годы восставали против этого.
— Ты будешь тем, кем сделаешь себя, Хинккель. Поразмысли над этим. А теперь — тебе пора отдохнуть. Скоро наступит утро.
Как резко она оборвала разговор. На её лицо как–то сразу опустилась усталость, словно этот разговор потребовал большого усилия. Я преодолел множество испытаний… может быть, для неё таким испытанием был я? Я взял со стола арфу, пожелал всем доброй ночи и ушёл, оставив хозяйку у стола, глядящую на посох власти.
Да, мне пришлось поразмыслить над тем, что она сказала, и в эту ночь сон никак не приходил. Мурри не стал прятаться, а улёгся рядом со мной.
— Брат… — я провёл пальцами по струнам кифонга, стараясь, чтобы он звенел потише, — что ждёт нас впереди?
Кот поднял голову, перестав вылизывать лапу.
— Многое, — кратко ответил он.
В этот миг я изо всех сил желал снова оказаться в моей маленькой хижине, там, где я жил до того, как начались все эти приключения. Я был лишь тем, кем был… и как мог такой, как я, осмелиться стать Императором? Мне не нужна была власть для того, чтобы пасти скот, чтобы собирать водоросли, ездить за покупками в город. Это составляло всю мою жизнь, я не знал больше ничего и не был способен на большее.
— Не так… — проворчал Мурри.
Моя рука опустилась на колено, я взглянул на знак на ладони. В памяти возникло яркое, живое воспоминание. Я слышал сквозь стены дома, видел сквозь дом, сквозь город…
Песчаные коты, во всей своей красе и изяществе танцевали под ночным небом. Они пели свои песни, мурлыкающие и рычащие напевы. И была свобода, и было единение с Духом. Мои мышцы непроизвольно сократились. Мне хотелось снова броситься туда и снова быть вместе с ними, с их миром.
Я снова стоял перед чёрным леопардом и ревниво охраняемой им сферой. Я снова потирал свои руки, глядя на чёрные знаки. Я снова шёл по огненной горе, по корке солончака, сквозь густые заросли…
И мне очень хотелось оказаться в своём любимом месте, на крыше моего домика, откуда я взглянул бы на звёзды, открывая разум и сердце Духу, в котором был рождён. Ибо только соприкасаясь с ним, я понимал, кто я такой.
Все эти подробные рассказы Кинрра о Вапале, о дворе… закулисная борьба одного Дома против другого, жизнь, полная интриг. Как мне будет совладать с этим?
Впрочем, я даже не мог быть уверенным, что это потребуется от меня. Я вспомнил Шанк–дзи. Эта страна была его родиной, а значит, первым она испытает его.
Я отложил в сторону инструмент Кинрра и улёгся на матрас, где уже устроился Мурри. Должно быть, мурлыканье моего товарища нагнало на меня сон, потому что уснул я быстро, хотя в голове вертелось множество мыслей, способных отогнать прочь любую дремоту.
Ва, Виу и Вина сидели у очага, в котором теплились угли. Я помешивала в кружке питьё для Равинги, а они глядели на меня зелёными круглыми глазами. Сама того не замечая, я так взбалтывала смесь, что чуть не расплескала её. Меня грыз страх.
Допустим, что Равинга говорит правду, и этот пастух из варварских краёв в конце концов победит. Тогда он окажется перед лабиринтом куда страшнее, чем всё, что он повидал прежде. Да, он может стать Императором, но он быстро поймёт, что против него могут решительно выступить другие силы. А когда Тень набирает мощь, нам не нужен раскол при дворе.
Шанк–дзи имеет влиятельных последователей, даже старики, не одобряющие нарушения традиции, поддержат его, если он выиграет. Его мать — родом из Дома Юран, одного из самых старых и самых могущественных. И те, кто носят это имя, будут только рады поддержать родича. А если ему не удастся победить, то и злость их будет велика…
Я прикусила губу. У них в Вапале множество глаз и ушей, у этих Юран. Связь Равинги с этим чужестранцем скрывать удастся недолго. И как только они что–то заподозрят… что последует тогда?
Тогда смерть покажется неизбежным и желанным концом. Да, Равинга обладает определёнными силами. Я сама видела это… но они остаются силами до тех пор, пока никто не обращает на нас внимания. А когда этот Хинккель решил отправиться к нам… прийти сюда под охраной гвардии… и привести с собой этого зверя, воплощённый ужас древних сказаний… слишком много глаз будет смотреть теперь в нашу сторону.
Я что, трушу? Нет, я просто получила в прошлом жуткий урок. Где теперь мой Дом? А ведь когда–то наш флаг гордо стоял в зале, где пировал Император. Нет, не думать об этом. Не думать. И всё–таки эта мысль изводила меня, не давала заснуть, пока, наконец, я не выдержала и не отправилась в лавку.
Серый свет раннего утра никогда не бывает ярким в нашем переулке. Я отодвинула засов и вышла наружу. Манкол ещё не пришёл, котти тоже не пошли за мной следом. Я была совершенно одна. И в этот миг я услышала, как зазвонили мобили на главных перекрёстках. С наступлением утра их отвязывали, один за другим. И перекрывая их все, громко загудел Императорский Мобиль.
Сегодня или завтра? Когда вернутся остальные, те, кто прошёл все испытания? Пока тот, кто спит под нашей крышей…
— Славный денёк.
Я быстро обернулась. Человек, о котором я думала, стоял у меня за спиной, слегка наклонив голову, словно прислушиваясь к непрерывному звону, стараясь отличить один мобиль от другого.
— Славный, — механически ответила я.
Он заговорил с прямотой провинциала, так отличающейся от нашей речи, пересыпанной вежливостями:
— Я не друг тебе, Алитта, верно?
— Я не знаю тебя… — ответила я.
— Ты знаешь меня настолько же, как и Равинга, но для тебя этого мало…
Я не могла понять, зачем он вытягивает из меня ответ.
Может быть, он думает, что я хочу повернуть мою хозяйку против него? Да я бы давным–давно сделала это, если бы могла. Но в этом деле моё мнение не имело для неё веса.
— Я боюсь тебя, — ответила я неожиданно для самой себя.
— Ты боишься меня? — он сделал ударение на последнем слове, словно не веря. — Но почему?
— Из–за того, что может случиться, — и я выплеснула на него всё, о чём думала ночью у огня, о том, что принимая его, моя хозяйка заигрывает с опасностью, привлекая внимание тех, кто настроен против неё.
— Понятно, — медленно ответил он. — Кинрр рассказывал о таком, о том, как злопамятны Великие Дома, и о тайных путях расправы с теми, кто попал им в немилость. И ты думаешь, значит, что такая расправа неминуемо ждёт ту, о которой ты печёшься, если по странной прихоти случая я обрету корону?
Я кивнула.
— Но Император обладает высшей властью, так ведь?
— И должен прислушиваться к советам Канцлера, — поправила я.
— Но он может принять под свою защиту любого, кого пожелает?..
— Если ему будет угодно.
— Вот как, — теперь он нахмурился и одарил меня странной усмешкой. — Мне кажется, что ты видишь в будущем лишь плохое, Алитта. Сначала мне ещё нужно завоевать корону. Не то чтобы я думал, что у меня много шансов на это. Но вот что я скажу: твоя хозяйка знает больше, чем любой из нас. И я бы пошёл с ней против целого полка воинов, даже без копья в руке, и она всё равно победила бы. Она куда больше, чем кажется.
