19. ПЕРЕСТАНОВКИ В ЛЮБВИ
Кто с кем спит? Вот в чем вопрос! У нас пять пассажиров и только три каюты, куда их можно разместить. «Истинная любовь» не предназначалась для многих гостей, особенно для гостей, не рассортированных по парам. Поместить ли Оди вместе с его законной женой Долли? Или с недавней подругой Джейни Джи-ксинг? Поместить Оди одного, а двух женщин вместе? И что они будут друг с другом делать? Дело не в том, что Долли и Джейни враждебно относились друг к другу. Совсем нет. Это Оди почему-то к обеим относился враждебно.
– Он не может решить, с кем ему оставаться, – мудро сказала Эсси, – а Оди – мужчина, который стремится быть верным женщине.
Что ж, я это прекрасно понимаю, тем более что передо мной та же проблема.
Но есть слово, которое ко мне неприложимо, и это слово «страдание». Видите ли, я совсем не страдал. Я наслаждался. И восхищался Эсси, потому что она решила наши затруднения, уйдя от них. Мы с Эсси ушли в капитанскую каюту и закрылись. Сказали, что поступаем так, чтобы наши три гостя разобрались сами. Неплохая причина. Бог видит, им для этого нужно было время, потому что в них межличностная динамика достигла такого напряжения, что могла взорвать звезду. Но у нас были и другие причины, и главная в том, что так мы могли заниматься любовью.
И мы занимались ею. С энтузиазмом. С большой радостью. Вы можете подумать, что все-таки прошло двадцать пять лет и наш возраст; и привычка и скука; и в конце концов существует ограниченное количество слизистых поверхностей, о которые могут тереться части организма, тут мало что нового можно придумать. Неверно. Мы были страстны, как никогда.
Может быть, причина в тесных помещениях «Истинной любви». Когда мы закрылись в маленькой каюте с анизокинетической кроватью, у нас появилось такое же ощущение, как у подростков, занимающихся любовью в подъезде, а мама и папа совсем рядом, за окном. Мы хихикали, когда кровать разнообразно подталкивала нас, но страдать? Нисколько. Я не забыл Клару. Она снова и снова возникала у меня в мыслях, и часто в самые интимные моменты.
Но со мной в постели была Эсси, а не Клара.
И вот я лежал на спине в постели, иногда шевелился, чтобы посмотреть, чем ответит постель и как она пошевелит Эсси, свернувшуюся рядом – все равно что играть в биллиард на подушках – и думал, спокойно и тепло, о Кларе.
В тот момент я был совершенно уверен, что все образуется. В конце концов что плохого? Любовь? Двое любили друг друга. Что же в этом плохого? Конечно, дело осложняется тем, что один из двух, а именно я, часть другой пары, которая тоже любит друг друга. Но всякие осложнения рано или поздно можно решить. Любовь – вот что заставляет вращаться вселенную. Любовь заставила меня и Эсси запереться в капитанской каюте. Любовь заставила Оди лететь за Долли в Высокий Пентагон; и любовь заставила Джейни лететь с ним; и другой тип любви, а может, тот же самый, заставил Долли прежде всего выйти за него замуж, потому что одна из функций любви – организовать жизнь одного человека с другим. И если посмотреть через огромные пустые звездные пространства (хотя я в тот момент этого не знал), Капитан тосковал из-за любви; и даже Вэн, который никогда никого не любил, кроме себя, в сущности обыскивал вселенную, чтобы иметь, к кому приложить свою любовь. Видите, как это действует? Любовь – всеобщий мотиватор.
– Робин? – сонно обратилась Эсси к моей лопатке. – Ты хорошо поработал. Прими мои комплименты.
И, конечно, она тоже говорила о любви, хотя в этом случае я считаю, что обязан этим своему умению демонстрировать любовь.
– Спасибо, – сказал я.
– Но хочу все же задать вопрос, – она повернулась, чтобы смотреть на меня. – Ты вполне поправился? Ты в хорошей форме? Три метра новых кишок хорошо уживаются со старыми? Альберт сообщает, что все хорошо?
– Я себя прекрасно чувствую, – ответил я, и сказал правду, и наклонился, чтобы поцеловать ее. – Надеюсь только, в остальном мире все так же хорошо.
Она зевнула и потянулась.
– Если ты имеешь в виду корабль, то Альберт вполне способен справиться с пилотированием.
– Да, но способен ли он справиться с пассажирами?
Она сонно перевернулась.
– Спроси его.
И я позвал:
– Альберт! Заходи, поговорим. – И повернулся к двери. Мне любопытно было, как он появится на этот раз, ведь дверь закрыта. Он меня одурачил. Послышался звук легкого виноватого откашливания, я повернулся и увидел, что Альберт сидит за туалетным столиком Эсси, скромно отвернувшись.
Эсси ахнула и потянула простыню, чтобы прикрыть свои красивые аккуратные груди.
Вот это забавно. Раньше Эсси никогда не трудилась прикрываться в присутствии собственных программ. Самое странное, что в тот момент мне это не показалось странным.
– Простите за вторжение, дорогие друзья, – сказал Альберт, – но вы звали.
– Да, хорошо, – сказала Эсси, однако по-прежнему прижимая к себе простыню. Возможно, собственная реакция показалась ей странной, но она сказала только: – Итак. Наши гости, как они?
– Я бы сказал, очень хорошо, – серьезно ответил Альберт. – Они втроем беседуют в камбузе. Капитан Уолтерс готовит сэндвичи, а молодые женщины ему помогают.
– Никаких драк? Никаких выцарапанных глаз? – спросил я.
– Совсем нет. Конечно, они держатся несколько формально, со всякими там «простите», и «пожалуйста», и «спасибо». Однако, – добавил он, выглядя очень довольным, – у меня есть новые сведения о паруснике. Хотите взглянуть? Или – мне пришло в голову – вы присоединитесь к гостям, чтобы услышать одновременно?
Мне хотелось узнать сразу, но Эсси взглянула на меня.
– Это только вежливость, Робин, – сказала она, и я согласился.
– Великолепно, – заявил Альберт. – Вы увидите, что это исключительно интересно. Мне тоже. Конечно, меня всегда интересовал парусный спорт, – продолжал он болтливо. – Когда мне исполнилось пятьдесят, «Berliner Handelsgesellschaft» подарила мне отличную парусную яхту. К сожалению, пришлось оставить ее в Германии из-за этих нацистов. Моя дорогая миссис Броадхед! Я у вас в большом долгу. Теперь у меня такие отличные воспоминания, каких не было раньше. Я помню свой маленький дом в Остенде, где я любил прогуливаться с Альбертом, – он померцал, – это бельгийский король Альберт. И мы говорили о парусниках, а по вечерам его жена аккомпанировала мне на пианино, а я играл на скрипке – и теперь я все это помню благодаря вам, миссис Броадхед!
В течение этой речи Эсси неподвижно сидела рядом со мной, глядя на свое создание с каменным выражением лица. Но вот она начала задыхаться, а потом засмеялась.
– Ох, Альберт! – воскликнула и схватила подушку. Прицелилась и бросила прямо в него, подушка разбросала косметику. – Добро пожаловать, замечательная программа! А теперь убирайся отсюда, пожалуйста. Ты настолько человечен, с этими воспоминаниями и старыми анекдотами, что я не могу позволить тебе видеть меня неодетой! – И он на этот раз просто мигнул и исчез, а мы с Эсси обнялись и захохотали. – Одевайся, – приказала она наконец, – чтобы мы сможем узнать новости о паруснике в достойном нашей программы виде. Смех – лучшее лекарство, верно? Я больше не боюсь за твое здоровье, дорогой Робин, такое нормально смеющееся тело проживет вечно!
Мы направились в душ, все еще смеясь – и не подозревали, что в моем случае «вечно» в этот момент сводилось к одиннадцати дням, девяти часам и двадцати одной минуте.
Мы никогда не устанавливали в «Истинной любви» стола для Альберта Эйнштейна, тем более с заложенной трубкой книгой, с бутылкой пива рядом с кожаным кисетом и с покрытой уравнениями доской за столом. Но стол стоял, и Альберт сидел за ним, развлекая наших гостей рассказами о самом себе.
– Когда я был в Принстоне, – говорил он, – наняли специального человека, чтобы он ходил за мной с записной книжкой; когда я писал на доске, он должен был все это копировать. Они сделали это не ради меня, а ради самих себя: понимаете, иначе они боялись стирать с доски. – Он улыбнулся гостям и радушно кивнул Эсси и мне, когда мы рука об руку появились у входа в гостиную. – Я рассказывал этим людям о своем прошлом, мистер и миссис Броадхед; они, наверно, обо мне вообще не слышали, хотя, должен сказать, в свое время я был очень знаменит. Вы знаете, например, что я не любил дождь, и администрация Принстона построила специальный крытый проход – его можно еще увидеть, чтобы я мог навещать друзей, не выходя на улицу?
Хотя на этот раз на нем не было генеральского лица и шелкового шарфа, я почувствовал себя неуютно. Мне хотелось извиниться перед Оди и двумя женщинами, но вместо этого я сказал:
– Эсси? Тебе не кажется, что эти воспоминания становятся слишком частыми?
– Возможно, – задумчиво ответила она. – Хочешь, чтобы он прекратил?
– Нет. Он сейчас гораздо интереснее, просто нужно чуть сократить личностную базу данных или повернуть потенциометр ностальгических схем...
– Какой ты глупый, дорогой Робин, – сказала она, прощающе улыбаясь. Потом приказала: – Альберт! Прекрати болтовню! Робину это не нравится.
– Конечно, моя дорогая Соня, – вежливо сказал он. – Не сомневаюсь, однако, что вам хочется услышать о паруснике. – Он встал из-за стола – вернее, его голографическая, но несуществующая фигура встала из-за тоже несуществующего голографического стола; мне все время приходилось напоминать себе об этом. Взял губку и принялся стирать с доски, потом спохватился. Бросив виноватый взгляд на Эсси, протянул руку к выключателю на столе. Доска исчезла. вместо нее появилась знакомая серая поверхность корабельного экрана хичи. Альберт нажал другую кнопку, и на экране появилась звездная карта. Это тоже реалистично: чтобы превратить экран в карту, нужно только особым образом изменить напряжение в схеме (но тысячи изыскателей погибли, не зная этого). – Вы видите место, где капитан Уолтерс обнаружил парусный корабль. Как вы видите, сейчас здесь ничего нет.
Уолтерс сидел на подушке вблизи имитации очага, как можно дальше и от Долли, и от Джейни – они тоже сидели как можно дальше друг от друга, – и сидел тихо. Но теперь, словно его ужалило, заговорил:
– Невозможно! Записи точны! У вас есть все данные!
– Конечно, они точны, – успокоил его Альберт. – Но, видите ли, к тому времени, как туда прибыл наш разведочный корабль, парусник уже исчез.
– Он не мог очень далеко уйти под давлением только звездного света.
– Да, не мог. Но его не было. Однако, – сказал Альберт, торжествующе улыбаясь, – я подготовился к такой возможности. Если вы помните, моя репутация – в моем прежнем состоянии, я хочу сказать, – основывалась на положении, что скорость света есть фундаментальная константа, она постоянна; это положение, – терпеливо добавил он, оглядевшись, – сейчас несколько расширено в связи с тем, что мы узнали у хичи. Но скорость, да, она всегда одинакова, около трехсот тысяч километров в секунду. Поэтому я дал кораблю указание, в том случае если парусник не будет найден, отлететь от этого места на расстояние в триста тысяч километров, умноженных на число секунд с момента наблюдения.
– Очень умная самовлюбленная программа, – добродушно сказала Эсси. – Ты нанял для этого полета очень смелого пилота.
Альберт кашлянул.
– Это был беспилотный корабль, – сказал он, – так как я предвидел, что, возможно, понадобится его специальное использование. Я опасался, что удаление будет очень большим. Однако, когда корабль достиг требуемого расстояния, вот что он увидел. – Он махнул рукой, и на экране появилась многокрылая паутинная конструкция. Она у нас на глазах складывалась. Альберт ускорил запись, и мы видели, как складываются большие крылья... и исчезают.
Да. Вы, конечно, видели эту картину. Но у вас было преимущество перед нами: вы знали, что видите. А мы, Уолтерс со своим гаремом, Эсси и я, нет. Мы покинули беспокойный человеческий мир в погоне за беспокойной загадкой и увидели, как эта штука, за которой мы охотимся, проглатывается кем-то прямо у нас на глазах! Для наших пораженных и неподготовленных глаз это выглядело именно так. Мы сидели, как окаменелые, и смотрели на сложенные крылья и на большую голубоватую сферу, возникшую ниоткуда и поглощающую их.
Я осознал, что кто-то негромко смеется, и вторично был поражен, поняв, кто это.
Это был Альберт. Теперь он сидел на краю стола и вытирал слезы смеха.
– Прошу прощения, – сказал он, – но видели бы вы ваши лица.
– Черт тебя побери, самовлюбленная программа! – сказала Эсси больше не добродушно. – Немедленно прекрати этот вздор. Что здесь происходит?
Альберт взглянул на мою жену; его выражение я не смог разгадать. Во взгляде была доброта, и терпимость, и еще множество такого, что никак не совместимо с компьютерной программой, даже с программой Альберта. Но было во взгляде и беспокойство.
– Дорогая миссис Броадхед, – сказал он, – если вы не хотели придавать мне чувство юмора, не нужно было включать его в программу. Простите, если я поставил вас в затруднительное положение.
– Выполняй инструкции! – сказала Эсси в некотором замешательстве.
– Хорошо. То, что вы видели, – объяснил он, отворачиваясь от Эсси и адресуясь теперь ко всей группе, – по моему мнению, есть первый известный случай операции, проводимой хичи в реальном времени. Парусник был похищен. Обратите внимание на этот небольшой корабль. – Он небрежно взмахнул рукой, и изображение на экране начало увеличиваться. Увеличение больше, чем позволяла разрешающая способность оптических приборов корабля, поэтому качество неважное, голубая сфера стала туманной и неровной.
Но за ней что-то было.
Что-то медленно заходило за эту сферу. В тот момент, когда оно должно было исчезнуть, Альберт остановил изображение, и мы увидели туманный объект в форме рыбы, маленький, плохоразличимый.
– Корабль хичи, – сказал Альберт. – Во всяком случае, у меня нет других объяснений.
Джейни Джи-ксинг словно подавилась.
– Вы уверены?
– Нет, конечно, не уверен, – ответил Альберт. – Пока это всего лишь теория. Никогда не следует говорить «да» теории, мисс Джи-ксинг, потому что неизбежно появится лучшая теория, и той, что до сих пор казалась лучшей, придется сказать «нет». Но моя теория такова: хичи решили похитить парусник.
Теперь представьте себе картину. Хичи! Настоящие, как утверждает наша самая умная информационная программа. Я так или иначе искал хичи две трети столетия, стремился их найти и в то же время боялся этого. Но когда это случилось, я прежде всего подумал не о хичи, а о нашей информационной системе. Я спросил:
– Альберт, почему ты действуешь тек странно?
Он вежливо посмотрел на меня, постукивая черенком трубки о зубы.
– В каком смысле «странно», Робин?
– Черт возьми, не увиливай! То, как ты действуешь! Разве ты не знаешь... – я постарался выразиться деликатнее, – разве ты не знаешь, что ты только компьютерная программа?
Он печально улыбнулся.
– Мне не нужно напоминать об этом, Робин. Я не реален, в этом смысле? Но та реальность, в которую вы погружены, меня не заботит.
– Альберт! – воскликнул я, но он поднял руку, чтобы заставить меня замолчать.
– Позвольте мне сказать вот что. Для меня реальность, я знаю, просто большое количество одновременных импульсов в эвристических построениях. Все равно что смена изображений на экране. А для вас, Робин? Разве реальность для органического разума так уж отлична? Неужели это просто химические реакции, происходящие в килограмме жирной материи, у которой нет ни глаз, ни ушей, ни сексуальных органов? Все, что знает эта материя, она знает в пересказе, знает то, что ей сообщила какая-то воспринимающая система. Каждое чувство приходит к ней по проводам-нервам. Неужели между нами такое отличие, Робин?
– Альберт!
Он покачал головой.
– Ах, – сказал он горько, – я знаю. Вы мне не поверите, потому что среди вас мой создатель. Но разве вы сами не обманываетесь? Разве я не заслуживаю такой же оценки и терпимости? Я был очень большим человеком, Робин. Меня высоко ценили влиятельные люди. Короли! Королевы! Великие ученые, и какие же хорошие люди они были! На мой семидесятый день рождения мне устроили прием – Робертсон и Вигнер, Курт Гедель, Раби, Оппенгеймер... – И он вытер слезу... и здесь Эсси больше не позволила ему продолжать.
Она встала.
– Мои друзья и муж, – сказала она, – очевидно, произошло какое-то нарушение функций. Прошу прощения за это. Я должна проверить все схемы.
– Это не твоя вина, Эсси, – сказал я как можно более мягко. Но она не восприняла это мягко. Посмотрела на меня так, как не смотрела с тех далеких дней, когда я впервые начал ухаживать за ней и рассказывал о том, какие шутки привык разыгрывать со своей психоаналитической программой Зигфридом фон Психоаналитиком.
– Робин, – холодно сказала она, – ты слишком много говоришь об ошибках и вине. Обсудим это позже. Прошу прощения, гости, но я на некоторое время должна занять свой кабинет. Альберт! Немедленно начнем устранение дефектов.
Один из недостатков богатства и известности в том, что слишком многие приглашают вас к себе. И все ожидают, что вы ответите им тем же. Прием гостей – не из моих сильных сторон. Эсси, с другой стороны, это любит, и за много лет мы выработали свой способ обращения с гостями. Очень просто. Я держусь с ними, пока мне это нравится – иногда несколько часов, иногда пять минут. Потом я исчезаю в своем кабинете и предоставляю гостей Эсси. Особенно я люблю это делать, когда между гостями возникает напряжение. Получается прекрасно – для меня.
Но иногда эта система не срабатывает, и тут я попадаюсь. Сейчас наступил как раз такой момент. Я не мог оставить гостей на Эсси, потому что Эсси занята. Я не хотел оставлять их одних, потому что мы и так надолго их оставляли. А напряжения здесь было в избытке. И вот я пытаюсь вспомнить, как нужно быть вежливым, когда некуда отступать.
– Не хотите ли выпить? – жизнерадостно спросил я. – Что-нибудь съесть? Можно посмотреть хорошие программы, если Эсси не отключила все схемы, чтобы разобраться с Альбертом...
Джейни Джи-ксинг прервала меня вопросом:
– Куда мы направляемся, мистер Броадхед?
– Ну, – сказал я, улыбаясь, – весело; радушный хозяин; старается развлечь гостей, даже если они задают вопросы, ответа на который вы не знаете, потому что на уме у вас множество гораздо более важных проблем. – Ну, вероятно, вопрос в том, куда бы вы хотели направиться. Я хочу сказать, что теперь нет смысла гнаться за парусником.
– Да, – согласилась Джи-ксинг.
– Тогда, вероятно, вам решать. Не думаю, чтобы вы хотели оставаться в тюрьме... – напомнить им, что в конце концов я их выручил.
– Да, – снова сказала Джи-ксинг.
– Тогда назад на Землю? Мы можем высадить вас у любой петли. Или на Вратах, если хотите. Или... Оди, ты ведь родом с Венеры? Не хочешь туда вернуться?
Уолтерс сказал: «Нет». И замолчал. Я подумал, что нехорошо со стороны гостей давать только односложные ответы, когда я стараюсь быть радушным.
Выручила меня Долли Уолтерс. Она подняла правую руку, и на пальце у нее была кукла, та самая, что представляла хичи.
– Беда в том, мистер Броадхед, – сказала она сладким змеиным голосом, не разжимая губ, – что всем нам некуда деваться.
Поскольку, очевидно, так оно и было, никто не нашел что сказать. Потом Оди встал.
– Я бы выпил, Броадхед, – поворчал он. – Долли? Джейни?
Очевидно, это была лучшая идея за последнее время. Мы все согласились, как гости, слишком рано пришедшие на вечеринку и нашедшие, чем заняться, чтобы не было слишком очевидно, что они ничем не занимаются.
Конечно, заняться было чем. И не самое главное занятие – развлекать гостей. И даже не необходимость освоиться с мыслью, что мы (возможно) видели подлинный корабль хичи с живыми хичи в нем. Главное – снова мои внутренности. Врачи сказали, что я могу вести нормальную жизнь. Но о ненормальной они ничего не говорили, и вот я чувствовал свой возраст и уязвимость. И был рад взять джин с водой, сесть рядом с имитацией камина с его воображаемым пламенем, предоставив кому-нибудь другому перехватывать мяч.
Этим другим оказался Оди Уолтерс.
– Броадхед, я благодарен за то, что ты вытащил нас из тюрьмы. Я знаю, что у вас есть собственные дела. Я думаю, лучше всего высадить нас в каком-нибудь удобном месте, чтобы вы могли заняться своими делами.
– Ну, таких мест много, Оди. Есть ли какое-нибудь предпочтение?
– Я бы хотел, – сказал он, – думаю, мы все этого хотим, получить возможность разобраться, что же нам делать. Вероятно, вы заметили, что у нас есть личные проблемы, которые нужно разрешить. – Такие высказывания не нуждаются в подтверждении, отрицать их тоже невозможно, поэтому я просто улыбнулся. – Поэтому нам нужно остаться наедине и поговорить...
– Мне кажется, у вас была такая возможность, когда мы с Эсси оставили вас наедине, – сказал я, кивая.
– Вы оставили вас наедине. Но ваш друг Альберт нет.
– Альберт? – Мне и в голову не приходило, что он может остаться с гостями, особенно когда его не приглашали.
– Все время, Броадхед, – горько сказал Уолтерс. – Сидел как раз на твоем месте. И задавал Долли миллион вопросов.
Я покачал головой и протянул стакан, чтоб его снова наполнили. Не очень хорошая мысль, вероятно, но у меня в тот момент вообще хороших мыслей не было. Когда я был молод и моя мать умирала – она не могла обеспечить медицинский уход для нас обоих, вина, вина, вина, и выбрала меня, – бывали времена, когда она меня не узнавала, не помнила моего имени, говорила со мной так, словно я ее начальник, или хозяин дома, или какой-то парень, с которым она встречалась до того, как вышла замуж. Ужасная сцена. Это даже хуже, чем видеть, как она умирает: она буквально распадалась у меня на глазах.
Вот так распадался теперь Альберт.
– Что за вопросы он задавал? – спросил я, глядя на Долли.
– О Вэне, – ответила она, играя куклами, но говоря собственным голосом – впрочем, по-прежнему почти не раскрывая губ. – Куда он направляется, что делает. Больше всего он хотел увидеть на карте объекты, которые интересовали Вэна.
– Покажите их мне, – попросил я.
– Я не могу управлять этой штукой, – раздраженно сказала она, но Джейни Джи-ксинг встала и была у приборов раньше, чем Долли кончила говорить. Коснулась приборного щита, нахмурилась, набрала комбинацию и повернулась к нам.
– Миссис Броадхед, должно быть, отключила приборы, когда убрала вашего пилота, – сказала она.
– Ну, это все были черные дыры разного типа, – сказала Долли.
– Я думал, они все одного типа, – заметил я, и она пожала плечами. Теперь мы все собрались у щита, глядя на экран, на котором не видно было ничего, кроме звезд. – Будь он проклят! – сказал я.
Сзади послышался ледяной голос Альберта:
– Мне жаль, если я причинил вам неудобства, Робин.
Мы все повернулись, как фигуры в старых немецких городских часах. Он сидел на краю кресла, из которого только что встал я, и смотрел на нас. Выглядел он по-другому. Моложе. Менее самоуверенным. В руках вертел сигару – сигару, не трубку, – и выражение у него было серьезное.
– Я думал, Эсси работает с тобой, – сказал я – я уверен – раздраженно.
– Она закончила, Робин. В сущности, она идет сюда. Могу сказать, что она не обнаружила никаких неполадок – я прав, миссис Броадхед?
Вошла Эсси и остановилась у двери. Руки ее были сжаты в кулаки, она смотрела на Альберта. На меня даже не взглянула.
– Правда, программа, – мрачно заявила она. – Ошибок в программе я не нашла.
– Я рад слышать это, миссис Броадхед.
– Не радуйся. Факт остается фактом: ты свихнувшаяся программа. Теперь скажи мне, умная программа без ошибок в программировании, каков будет следующий шаг?
Голограмма нервно облизала губы.
– Ну, что ж, – неуверенно сказал Альберт, – вероятно, вы захотите проверить хардвер.
– Совершенно верно, – сказала Эсси и протянула руку, чтобы достать из гнезда его информационный веер. Могу поклясться, что увидел беглое выражение паники на лице Альберта, выражение, которые бывает у человека перед анестезированием для серьезной операции. И вдруг это выражение исчезло вместе с самим Альбертом. – Продолжайте разговаривать, – приказала Эсси, вставляя лупу в глаз и начиная осматривать поверхность веера.
Но о чем разговаривать? Мы смотрели, как она изучает все изгибы веера. Пошли за ней, когда она, хмурясь, унесла веер в свою мастерскую, и молча смотрели, как она трогает веер своим кронциркулем и другими приборами, вставляет в испытательное гнездо, нажимает кнопки, поворачивает ручки, читает результаты на шкалах. Я стоял, потирая живот, который снова начал приносить мне неприятности, а Оди прошептал:
– Что она ищет?
Но я не знал. Царапину, трещину, ржавчину. Но она ничего не нашла.
Встала вздыхая.
– Ничего нет.
– Хорошо, – заметил я.
– Хорошо, – согласилась она, – потому что серьезную поломку я бы не могла здесь ликвидировать. Но и плохо, Робин, потому что в программе явные сбои. Она научила меня скромности.
Долли сказала:
– Вы уверены, что он неисправен, миссис Броадхед? Пока вы были в другой комнате, он вел себя вполне разумно. Может, чуть странно.
– Странно! Долли, знаете, о чем он говорил все время, пока я его проверяла? О гипотезе Маха и недостающей массе. О черных дырах, чернее других. Не нужно быть настоящим Альбертом Эйнштейном, чтобы понять... Эй! Он что, разговаривал с вами?
И когда услышала подтверждение, села с плотно сжатыми губами и какое-то время думала. Потом встряхнулась.
– Вот дьявольщина! – в отчаянии сказала она. – Гадать нет смысла. Единственная личность, которая знает, что с Альбертом, это сам Альберт.
– А что если Альберт не захочет сказать? – спросил я.
– Неверная постановка вопроса, – ответила она, вставляя веер. – Правильная: «Что если Альберт не может ответить?»
Он выглядел нормально – ну, почти нормально. Сидел в своем любимом кресле и вертел сигару – кстати, кресло и мое любимое, но в тот момент я не настроен был с ним спорить.
– Ну, Альберт, – мягко, но решительно сказала Эсси, – ты знаешь, что в тебе неполадки, верно?
– Немного отклоняюсь от нормы, да, – виновато ответил он.
– Я думаю, довольно сильно отклоняешься! Вот что мы сделаем, Альберт. Вначале зададим тебе несколько вопросов о фактах – не о мотивах, не о трудных теоретических проблемах, только такие вопросы, которые могут быть проверены объективными фактами. Ты понимаешь?
– Конечно, миссис Броадхед.
– Хорошо. Во-первых. Я поняла, что ты разговаривал с гостями, пока мы с Робином были в капитанской каюте.
– Это верно, миссис Броадхед.
Она поджала губы.
– Мне такое поведение кажется необычным. Ты их расспрашивал. Пожалуйста, скажи, какие вопросы ты задавал и какие ответы получил.
Альберт неловко изменил позу.
– Меня в основном интересовали объекты, которые обследует Вэн, миссис Броадхед. Миссис Уолтерс была так добра, что указала мне их на карте. – Он указал на экран, и, конечно, на нем сменялась серия карт. – Если посмотрите внимательней, – сказал Альберт, указывая своей незажженной сигарой, – то увидите определенную прогрессию. Сначала он проверяет простые черные дыры, которые на картах хичи обозначаются знаками, похожими на рыболовные крючки. Это в картографии хичи знаки опасности.
– Откуда ты это знаешь? – спросила Эсси, а потом: – Нет, сотри этот вопрос. Вероятно, у тебя есть основания для такого предположения.
– Да, миссис Броадхед. Я был с вами не очень общителен на эту тему.
– Ага! К чему-то подходим. Продолжай.
– Да, миссис Броадхед. Эти простые черные дыры всюду обозначены двумя знаками. Потом Вэн обследовал обнаженную сингулярность – невращающуюся черную дыру, ту самую, в которой много лет назад Робин попал в тяжелое положение. Там Вэн нашел Джель-Клару Мойнлин. – Изображение дрогнуло, появился голубой призрак, потом снова вернулась карта. – У этой дыры три знака, что означает большую опасность. И наконец, – взмах руки, на экране появился другой участок карты хичи, – вот здесь находится объект, к которому, как утверждает миссис Уолтерс, Вэн сейчас направляется.
– Я этого не говорила! – возразила Долли.
– Да, миссис Уолтерс, – согласился Альберт, – но вы говорили, что он часто смотрел на него, обсуждал с Мертвецами и что этот объект пугал его. Я считаю, что он направляется именно туда.
– Очень хорошо, – зааплодировала Эсси. – Первый тест ты прошел замечательно, Альберт. Приступим ко второй части. На этот раз без участия аудитории, – добавила она, взглянув на Долли.
– Я к вашим услугам, миссис Броадхед.
– Конечно. Теперь. Фактические вопросы. Что означает термин «недостающая масса»?
Альберт выглядел обеспокоенно, но ответил сразу:
– Так называемая недостающая масса – это масса, необходимая для объяснения галактических орбит, но не обнаруженная.
– Прекрасно! Теперь что такое гипотеза Маха?
Он облизал губы.
– Мне не очень хочется обсуждать проблемы квантовой механики, миссис Броадхед. Мне трудно поверить, что Бог играет в кости со вселенной.
– Никто не спрашивает о твоей вере. Придерживайся правил, Альберт. Я только прошу определить широко известный физический термин.
Он вздохнул и изменил позу.
– Хорошо, миссис Броадхед, но позвольте представить это в понятных выражениях. Есть основания считать, что существует какое-то вмешательство в очень больших пределах в циклы расширения-сокращения вселенной. Расширение обращено в противоположном направлении. Сокращение, как кажется, будет происходить до одного атома – как это было до Биг Бэнга.
– И что это такое? – спросила Эсси.
Он беспокойно поерзал.
– Я сильно нервничаю, миссис Броадхед, – пожаловался Альберт.
– Но ведь ты можешь ответить на вопрос. В существующих терминах.
– Существующих в какой момент, миссис Броадхед? Сейчас? Или, скажем, как считали в дни до Хокинса и других специалистов по квантовой механике? Существует хорошее положение относительно сотворения вселенной, но оно скорее религиозное.
– Альберт! – угрожающе сказала Эсси.
Он слегка улыбнулся.
– Я только собирался процитировать Святого Августина из Гипона, – сказал он. – Когда его спросили, что делал Бог до сотворения вселенной, Августин ответил, что он создавал ад для людей, задающих такие вопросы.
– Альберт!
– Ну, хорошо, – раздраженно ответил он. – Да. Считается, что до определенного времени – не позже доли секунды, равной единице, деленной на десять в сорок третьей степени, – современные физические законы больше неприменимы и должна быть внесена некая «квантовая коррекция». Я очень устал от этих школярских разговоров, миссис Броадхед.
Я не часто видел Эсси пораженной.
– Альберт! – воскликнула она иным тоном. Не предупреждающим. Удивленным. И ошеломленным.
– Да, Альберт, – сердито ответил он. – Которого вы создали и который и есть я. Прекратите это, пожалуйста. Будьте добры выслушать меня. Я не знаю, что произошло до Большого Взрыва! Знаю только, что где-то существует некто, считающий, что он знает и может контролировать происходящее. И это меня очень пугает, миссис Броадхед.
– Пугает? – выдохнула Эсси. – Кто запрограммировал тебя пугаться, Альберт?
– Вы, миссис Броадхед. Я не могу с этим жить. И не желаю больше обсуждать.
И он исчез.
Не нужно было ему это делать. Мог бы и пощадить наши чувства. Мог бы сделать вид, что выходит в дверь, или исчезнуть, когда на него никто не смотрел. Ничего подобного он не сделал. Просто исчез. Как будто настоящий человек, рассердившийся и хлопнувший за собой дверью. Слишком рассерженный, чтобы думать о своем поведении.
– Он не должен срываться, – в отчаянии сказала Эсси.
Но он сорвался. Однако настоящий шок мы испытали позже, когда убедились, что ни экран, ни приборы пилотирования не действуют.
Альберт их перекрыл. Мы с постоянным ускорением направлялись неизвестно куда.
