Шеф Тахи-Безопасности Централа Макс Олгуд шел вверх по пластмассовым ступеням отдела Администрации немного впереди сопровождающих его двух хирургов, как приличествует директору быстрой и ужасной руки власти оптименов.

Утреннее солнце позади троицы посылало их мелькающие тени на белые углы и панели здания.

Их допустили до серебряных теней входного портика, где опускался барьер для неизбежной задержки. Карантинные сканеры прощупывали и проверяли их вплоть до мельчайших микробов.

Олгуд повернулся в терпеливой позе давно привыкшего к этой процедуре, он изучал своих спутников Бумура и Игана. Его забавляло, что здесь они перестают быть хирургами. В эту часть не допускали никаких врачей. Здесь они должны быть фармацевтами. Титул «доктор» нес в себе что-то, что вызывало беспокойство среди оптименов. ОНИ знали о врачах, но только так, как знают министры о простых людях. Слово доктор здесь стало эвфемизмом, точно так же здесь не говорили смерть или убить, и даже применительно к машинам или каким-то структурам ОНИ говорили изнашивается. Только новые оптимены в самом начале их ученичества или простые смертные молодой наружности работали в Централе, хотя некоторых из этих простых смертных хозяева держали довольно продолжительное время.

Бумур и Иган оба прошли проверку на молодой возраст, хотя лицо Бумура было измученное, похожее на эльфа, которое позволяло говорить о возрасте прежде времени. Это был большой, широкоплечий, мощный человек. Иган выглядел тонким и хрупким рядом с ним. И лицо у него было остроконечное с длинной челюстью и маленьким плотно сжатым ртом. Глаза обоих мужчин были такого же цвета, как у оптименов — синие, пронизывающие. Оба они, вероятно, были почти оптами. Такими были большинство хирургов-фармацевтов Централа.

Эти двое беспокойно двигались под взглядом Олгуда, избегая смотреть ему в глаза. Бумур начал говорить что-то Игану, положив ему руку на плечо, нервно двигаясь и как бы массируя плечо. Движение руки Бумура на плече Игана носило оттенок странной фамильярности и напомнило Олгуду, что он уже видел что-то подобное раньше. Но он не мог припомнить, где это было.

Испытательное карантинное сканирование продолжалось. Олгуду показалось, что оно длилось дольше, чем обычно. Он обратил внимание на то, что происходило перед зданием на той стороне дороги. Обстановка была мирная, никак не вяжущаяся с настроением Централа, какое знал Олгуд.

Олгуд понимал, что доступ к секретным записям и даже к старым книгам давал ему ранее не доступные сведения о Централе. Владения оптименов простирались через лиги, которые когда-то были политическими реалиями Канады и северных Соединенных Штатов. Оно занимало круг, приблизительно в семьсот километров диаметром, а под землей было двести уровней. Это был район с многочисленными видами контроля — контроля погоды, генный контроль, бактериологический контроль, ферментный контроль… человеческий контроль…

В этом маленьком уголке, сердце Администрации, землям был придан вид итальянского ландшафта — черное и серое с оттенком пастели. Оптимены были людьми, которые в мгновение ока могли подстричь гору согласно своей прихоти: «Немного снять с макушки и оставить бачки.» По всему Централу природа была сглажена, лишена своей опасной остроты. Даже когда оптимены устраивали какую-нибудь естественную выставку, она была лишена элемента драмы, которая вообще не присутствовала как таковая в их жизни.

Олгуд часто удивлялся этому. Он смотрел фильмы периода до оптименов и видел различия. Все эти отманикюренные прелести оптименов казались ему связанными с вездесущими красными треугольниками, обозначающими фармацевтические пункты, где оптимены могли бы проверить свои предписания ферментов.

— Они всегда это так долго проделывают или дело здесь просто во мне? — спросил Бумур. В голосе его слышался ропот.

— Спокойствие, — сказал Иган. В его голосе слышалась мягкость тенора.

— Да, — сказал Олгуд, — терпение — лучший союзник человека.

Бумур взглянул на шефа Безопасности, изучая его и раздумывая. Олгуд говорил редко, за исключением тех случаев, когда играл на эффект. Он, а не оптимены, был величайшей угрозой Конспирации. Он душой и телом служил хозяевам, супермарионетка. «Почему он приказал нам сопровождать его сегодня? — размышлял Бумур. — Он знает? Он хочет разоблачить нас?»

В Олгуде была какая-то особая безобразность, которая завораживала Бумура. Шеф Безопасности был приземистым маленьким простым смертным из народа с круглым лицом и бегающими миндалевидными глазами и темной щеткой волос, низко опущенных на лоб — по облику его генных инженеров соответствовал типу шанга.

Олгуд повернулся к карантинному барьеру, и с неожиданной остротой Бумур понял, что безобразность исходит изнутри этого человека. Эта безобразность была от страха, созданного страха, личного страха. Это открытие принесло Бумуру резкое ощущение облегчения, которое он просигналил Игану нажатием пальцев на его плечо.

Иган перевел взгляд и пристально посмотрел на улицу через дорогу перед зданием, где они стояли. «Конечно, Макс Олгуд боится, — думал он. — Он живет в окружении страхов, имеющих название и не имеющих таковых… точно так же, как и оптимены… несчастные.»

Вид напротив Централа начал проникать в ощущения Игана. Здесь в этот момент был день абсолютной Весны, спланированный в самом могучем центре Контроля Погоды. Лестница Администрации выходила на озеро, круглое и совершенное, как эмалированные синие музыкальные тарелки. На низком холме у узора пластмелдовые плинтусы выступали, как белые камни: шапки лифтов, уходящих замкнутой цепью с большой быстротой вниз во владения оптименов (внизу — двести уровней).

Далеко за холмами небо становилось темно-синим и маслянистым. Неожиданно его прорезали красные, зеленые и пурпурные огни довольно плоского рисунка. Вскоре послышался отдаленный раскат грома. Какой-то из Высших оптименов за пределами Централа устраивал для развлечения прирученную грозу.

Она поразила Игана своей никчемностью, лишенная опасности или драмы, эти два слова, по его мнению, обозначали одно и то же.

Гроза была первым, что увидел в этот день Олгуд, что совпало с его пониманием внутренних ритмов Централа. Явления всемогущей природы представили образец его видения Централа. Люди исчезали внутри его, чтобы никогда не появиться вновь, и только он, Олгуд, шеф Тахи-Безопасности, или несколько агентов, кому он доверял, знали об их судьбе. Олгуд чувствовал, что раскат грома гармонирует с его настроением, звук этот предполагал абсолютную власть. Под грозовым небом, превращающимся сейчас в ядовито-желтое, уничтожающим вид весны, плинтусы на холме над озером стали языческими погребальными памятниками, выступающими на фоне земли как пурпурно-зеленые ромашки.

— Пора, — сказал Бумур.

Олгуд повернулся и увидел, что барьер поднят. Он направился в Зал Совета со сверкающими алмазными стенами, над рядами пустых пласмелдовых скамеек. Все трое двигались сквозь языки пахучих испарений, которые отходили в сторону, когда они касались их грудью.

Помощники оптименов, в зеленых накидках, прикрепленных на плечах бриллиантовыми пряжками, вышли из боковых теней, чтобы сопровождать их. Под цвет их зеленых накидок были платановые трубки, и они размахивали золотыми кадилами, которые испускали облачка антисептического розового дыма вокруг.

Олгуд не спускал глаз с конца зала. Там висел огромный шар, красный, как стебель мандрагора, в перекрещивающихся лучах. Он был около сорока метров диаметром, а одна секция его отходила назад, как долька апельсина, и открывала внутренности. Это был контрольный центр Туера, инструмент незнакомых возможностей и ощущений, с помощью которого они наблюдали и управляли своими подчиненными. В нем вспыхивали огни, фосфорно-зеленые с синими арками разводов. Огромные круглые приборы выписывали послания буквами, а красные огни мигали и выдавали ответы. Цифры летели по воздуху на лучах, а в лентах света плясали запутанные символы.

Сверху через середину, как сердцевина фрукта, тянулась белая колонна, поддерживающая треугольную платформу в центре шара. На краях треугольника, на золотистых пласмелдовых тронах сидели три оптимена, известные как Туеры — друзья, компаньоны, избранные правители этой страны, которым оставалось править еще семьдесят восемь лет. В их жизни это было лишь мгновение, раздражающая вещь, часто беспокойная, потому что они должны встречаться с реальностью, которая для других оптименов была лишь эвфемизмом.

Прислужники остановились в двадцати шагах от красного шара, но продолжали размахивать кадилами. Олгуд вышел на шаг вперед, приказав знаком Бумуру и Игану оставаться позади него. Шеф Безопасности чувствовал и знал, как далеко он может пройти здесь, он знал здесь свои пределы. «ОНИ нуждаются во мне,» — говорил он себе. Но он знал также, что эта беседа могла нести ему и опасности.

Олгуд посмотрел вверх в шар. Танцующие кружева власти поместили обманчивую прозрачность внутри. Через этот занавес были видны фигуры, очертания — то ясные, то затуманенные.

— Я пришел, — сказал Олгуд.

Бумур и Игал повторили приветствие вслед за ним, напомнив себе обо всех пунктах протокола и формах обращения, которые должны здесь соблюдаться: «Всегда называйте имя оптимена, к которому вы обращаетесь. Если вы не знаете имени, покорно спросите о «нем.»

Олгуд ждал, когда ответят Туеры. Иногда, чувствовал он, у них не было ощущения времени, по крайней мере секунд, минут и, вероятно, даже дней. Это могло быть правдой. У людей с бесконечной жизнью может и не быть такого ощущения замечать, как проходят времена года, как тикают часы.

Подставка трона повернулась, представляя одного за другим Туеров. Они сидели в облегающих прозрачных костюмах почти голые, афишируя свое сходство с простыми смертными. Лицом к открытому сегменту сейчас был Нурс, фигура греческого бога с тяжеловесным лицом, тяжелыми бровями, выпуклыми мышцами груди, которые колыхались, когда он дышал, с явно контролируемой медлительностью.

Основание повернулось, представило Шруилла, тонкой кости, непредсказуемого, с огромными круглыми глазами, высокими скулами и плоским носом над ртом, который, казалось, всегда вытянут в тонкую нить неодобрения. Он был опасен. Некоторые говорили, что он высказывает такое, что не могут сказать другие оптимены. Однажды в присутствии Олгуда он сказал «смерть». И хотя речь шла о бабочке, все же…

Основание снова повернулось — теперь здесь была Калапина, платье ее было подпоясано пластроном. Это была тонкая женщина с высокой грудью, золотисто-каштановыми волосами и холодными наглыми глазами, полными губами и длинным носом над заостренным подбородком. Олгуд заметил, что она наблюдает за ним очень странно для данного случая. В таких случаях он пытался не думать об оптименах, которые афишировали ложное товарищество.

Нурс заговорил с Калапиной, смотря на нее через призматический отражатель, который возвышался у плеча над каждым троном, она ответила, но слова не доходили до пола зала.

Олгуд наблюдал за этим обменом репликами для того, чтобы судить о их настроении. Среди народа было известно, что Нурс и Калапина долгое время делили спальное ложе. У Нурса была репутация, включающая силу и предсказуемость, но Калапину знали как женщину с диким нравом. Если кто-то упоминал ее имя, то его тут же спрашивали: «Ну, и что же она сделала на этот раз?» И говорилось это с оттенком восхищения и страха. Олгуд знал этот страх. Он работал и с другими правящими тройками, но ни разу с такой, как эта троица… особенно Калапина.

Основание трона остановилось, и лицом к открытому сегменту был Нурс. — Вы пришли, — прогремел он. — Конечно, вы пришли. Вол знает своего хозяина, а осел кормушку хозяина.

«Так, кажется, это будет тот еще разговор, — думал Олгуд. — Ирония! Это может обозначать только то, что они знают, что я споткнулся…»

Калапина повернула свой трон, чтобы посмотреть вниз на простых смертных. Зал Совета был оформлен по образцу римского сената, с ложными колоннами по краям, ряды скамеек под блестящими сканирующими глазами… Все сконцентрировано было на фигуры, стоящие в стороне от помощников.

Взглянув вверх, Иган напомнил себе, что он боялся и ненавидел этих существ всю жизнь — даже в то время, когда жалел их. Каким же счастливчиком он является, что при формировании он не стал оптименом. Он был близок к этому, но его спасли. Он помнил ненависть, которую испытывал к ним с детства до того, как она стала усиливаться еще и жалостью. Тогда это была чистая вещь, резкая и реальная, светящаяся и направленная против тех, кто дает Время.

— Мы пришли, как нас просили, по поводу сообщения о Дюранах. — сказал Олгуд. Он сделал два глубоких вдоха, чтобы успокоить нервы. Встречи эти всегда были опасными, но вдвойне опасными с тех пор, как он обнаружил своих двойников, которых они растят. Могла быть только одна причина, по которой они дублируют его. Ну да, они узнали.

Калапина изучала Олгуда, рассуждая о том, наступило ли время поискать отклонения у этого безобразного мужчины из народа. Может быть, здесь есть хотя бы ответ на скуку. Как Шруилл, так и Нурс снисходительны. Казалось, она вспомнила, как проделала это с другим Максом, но не могла вспомнить, помогло ли это ей тогда избавиться от скуки.

— Скажите, что мы вам даем, маленький Макс, — сказала она.

Ее женский голос, мягкий и вкрадчивый слог, ужаснул его. Олгуд проглотил сухой комок. — Вы даете жизнь, Калапина.

— Скажите, сколько у вас прекрасных лет, — приказала она.

Олгуд почувствовал, что в горле у него ни капли влаги:

— Почти четыреста, Калапина, — прохрипел он.

Нурс хихикнул. — Впереди у вас еще намного больше прекрасных лет, если вы будете нам хорошо служить, — сказал он.

Это было уже очень близко к прямой угрозе, которую Олгуд когда-либо слышал от оптимена. ОНИ проводили всегда свою волю непрямым путем, с помощью тонких эвфемизмов. ОНИ осуществляли ее с помощью простых смертных, которые могли воспринимать такие концепции, как смерть или убийство.

«Кого они сформировали, чтобы уничтожить меня?» — раздумывал Олгуд.

— Хватит, — огрызнулся Шруилл. Он презирал эти беседы с низшими классами такими способами, какими Калапина ловила на удочку простолюдинов. Он повернул свой трон, и теперь все трое Туеров находились лицом к открытому сегменту. Шруилл посмотрел на свои пальцы, вечно молодую кожу и удивился, почему он так сорвался. Ферментная разбалансированность? Эта мысль доставила ему беспокойство. Обычно во время таких бесед он хранил молчание — как защитник, потому что он имел склонность питать сентиментальность в отношении к этим жалким простым смертным, а после этого презирал себя за это.

Бумур шагнул вперед, встал рядом с Олгудом и сказал: — Желают ли Туеры послушать сейчас сообщение о Дюранах?

Шруилл с трудом подавил гнев от того, что его прервали. Разве этот дурак не знает, что в таких беседах инициатива всегда должна быть у оптименов?

— Слова и образы вашего сообщения просмотрены, проанализированы и отложены, — прогремел Нурс. — Сейчас мы желаем не простого сообщения.

«Не простое сообщение? — спросил себя Олгуд. — Он думает, что мы скрыли что-то?»

— Маленький Макс, — сказала Калапина. — Вы исполнили нашу волю и допросили компьютерную сестру под наркозом?

«Вот оно что,» — подумал Олгуд. Он глубоко вздохнул и сказал: — Ее допросили, Калапина.

Иган встал рядом с Бумуром и сказал: — Я хотел бы что-то сказать об этом, если…

— Придержите язык, фармацевт, — сказал Нурс. — Мы разговариваем с Максом.

Иган наклонил голову и подумал: «Как опасно все это! И все из-за этой дуры сестры. Она даже не одна из нас. Нет, Киборг журнала регистрации знает ее. Не член ячейки или отряда. Случайная, стерри, и она ставит нас под такую угрозу!»

Олгуд увидел, что руки Игана трясутся и подумал: «Что движет этими хирургами? Не могут ведь они быть такими дураками.»

— То, что сделала сестра, было не преднамеренно? — спросила Калапина.

— Да, Калапина, — сказал Олгуд.

— Ваши агенты не видели этого, но все же мы знаем, что это должно было быть, — сказала Калапина. Она сейчас изучала приборы контрольного центра, затем обратила внимание на Олгуда. — Теперь скажите, почему это было.

Олгуд вздохнул. — Для меня нет оправдания, Калапина. Агентам следует вынести порицание.

— А теперь скажите, почему сестра поступила так? — приказала Калапина.

Олгуд облизал губы языком и взглянул на Бумура и Игана. Они смотрели в пол. Он снова посмотрел на Калапину, на ее лицо, мерцающее в шаре. — Нам не удалось узнать ее мотивы, Калапина.

— Не удалось? — строго спросил Нурс.

— Она… а-а… прекратила существование во время допроса, Нурс, — сказал Олгуд. Когда троица Туеров застыла, сев прямо в своих тронах, он добавил: — Ошибка при ее генном формировании, так объяснили мне фармацевты.

— Бесконечно жаль, — сказал Нурс, откидываясь.

Иган взглянул вверх и пробормотал: — Это не могло быть преднамеренным самоуничтожением, Нурс.

«Чертов болван!» — думал Олгуд.

Но сейчас Нурс пристально смотрел на Игана. — Вы присутствовали, Иган?

— Бумур и я отвечали за наркотики.

«Да, она умерла, — подумал Иган. — Но мы не убивали ее. Она умерла, а мы будем виноваты в этом. Откуда она могла узнать о способе остановки своего сердца? Только во власти Киборгов знать и обучать этому.»

— Преднамеренное… самоуничтожение? — спросил Нурс. Даже если эту мысль рассматривать не в прямом плане, сама мысль содержит ужасающую подоплеку.

— Макс! — сказала Калапина. — А теперь скажите нам, применяли ли вы излишнюю… жестокость? — Она наклонилась вперед, удивляясь себе, почему хотела, чтобы он признал факт варварства.

— Она никак не страдала, Калапина, — сказал Олгуд.

Калапина снова села прямо, разочарованная. Может ли быть так, что он лжет? Она посмотрела на показания приборов. Спокойствие. Он не солгал.

— Фармацевт, — сказал Нурс, — Выскажите ваши мнения.

— Мы тщательно исследовали ее, — сказал Иган. — Наркотики не могли иметь к этому случаю никакого отношения. Не было никакого способа.

— Некоторые из нас думают, что это генетическая ошибка, — сказал Бумур.

— Но некоторые не согласны, — сказал Иган. Он взглянул на Олгуда, чувствуя его несогласие. Хотя это должно было быть сделано. Оптимены должны быть так устроены, чтобы чувствовать обеспокоенность. Если их завлечь в действие эмоционально, они делают ошибки. Задуманное требует, чтобы они делали ошибки. Их надо выбить из равновесия — тонко, деликатно.

— Ваше мнение, Макс? — спросил Нурс. Он внимательно следил. Недавно они делали модели и похуже, дегенерация двойника.

— Мы уже взяли клеточное вещество, Нурс, — сказал Олгуд, — и выращиваем двойника. Если мы получим настоящую копию, мы проверим проблему генетической ошибки.

— Очень жаль, но у двойника не будет памяти оригинала, — сказал Нурс.

— Чрезвычайно жаль, — сказала Калапина. Она посмотрела на Шруилла. — Не так ли, Шруилл?

Шруилл взглянул на нее не отвечая. Неужели она думает, что может поймать его на удочку, как простого смертного?

— У этой женщины был муж? — спросил Нурс.

— Да, Нурс, — сказал Олгуд.

— Плодоносный союз?

— Нет, Hype, — сказал Олгуд. — Стерри.

— Дайте компенсацию супругу, — сказал Нурс. — Другую женщину, немного отдыха. Дайте ему понять, что она была верна нам.

Олгуд кивнул и сказал: — Мы дадим ему женщину, Нурс, которая будет держать его под постоянным наблюдением.

Со стороны Калапины послышался смех. — Почему никто не упомянул этого Поттера, генного инженера? — спросила она.

— Я только собирался это сделать, Калапина. — сказал Олгуд.

— Кто-нибудь проверял эмбрион? — спросил Шруилл. неожиданно взглянув вверх.

— Нет, Шруилл, — сказал Олгуд.

— Почему?

— Если это согласованное действие, чтобы избежать генетического контроля, Шруилл, мы не хотим, чтобы члены организации знали, что мы их подозреваем, еще не время. Сначала мы должны узнать все об этих людях — Дюранах, их друзьях, Поттере… обо всех.

— Но ключ ко всему этому делу — эмбрион, — сказал Шруилл. — Что сделано в этом плане? Что это?

— Это приманка, Шруилл, — сказал Олгуд.

— Приманка?

— Да, Шруилл, чтобы узнать, кто еще задействован в этом деле.

— Но что было сделано в этом плане?

— Какое это может иметь значение, Шруилл, пока мы можем… до тех пор, пока мы полностью контролируем это.

— Надеюсь, что за эмбрионом очень тщательно наблюдают, — сказал Нурс.

— Очень тщательно, Нурс.

— Пришлите нам фармацевта Свенгаарда, — приказала Калапина.

— Свенгаарда… Калапина? — спросил Олгуд.

— Вам необязательно знать зачем, — сказала она. — Просто пришлите его.

— Да, Калапина.

Она встала, показывая этим самым, что беседа закончена. Помощники повернулись кругом, все еще размахивая кадилами, готовые теперь сопровождать простых смертных из зала. Но Калапина еще не закончила. Они внимательно посмотрела на Олгуда и сказала: — Посмотрите на меня, Макс.

Он посмотрел на нее внимательно, уловив этот странный, изучающий взгляд в ее глазах.

— Разве я не красива? — спросила она.

Олгуд пристально смотрел на нее, стройная фигура, очертания смягчены платьем. Она была красива, как многие женщины оптименов. Но эта красота отталкивала его своим угрожающим совершенством. Она будет жить неопределенное количество лет, уже прожила сорок или пятьдесят тысяч лет. Но однажды его плоть отвергнет медицинские замены и ферментные предписания. Он умрет, а она будет жить все дальше и дальше.

Его низшая плоть отвергала ее.

— Вы прекрасны, Калапина, — сказал он.

— По вашим глазам этого не скажешь, — сказала она.

— Что ты хочешь, Кал? — спросил Нурс. — Ты хочешь этого… ты хочешь Макса?

— Я хочу его глаза, — сказала она. — Только его глаза.

Нурс посмотрел на Олгуда и сказал: — Женщины. — В его голосе чувствовались нотки ложного товарищества.

Олгуд стоял пораженный. Он еще никогда не слышал такого тона от оптимена.

— Я начала говорить, — сказала Калапина, — не прерывайте мои слова мужскими шутками. А если на полную чистоту, Макс, что вы чувствуете ко мне?

— А-ах, даже так, — сказал Нурс. Он кивнул.

— Я скажу это за вас, — сказала она, так как Олгуд молчал. — Вы обожаете меня. Никогда не забывайте об этом, Макс. Вы обожаете меня. — Она посмотрела на Бумура и Игана, отпустила их жестом руки.

Олгуд опустил глаза, чувствуя правду в ее словах. Он повернулся и повел Игана и Бумура из зала в сопровождении помощников по бокам.

Когда они подошли к ступеням, помощники повернули назад и барьер опустился. Иган и Бумур повернули налево, заметив новое здание в конце длинной площадки для прогулок, которая находилась перед зданием администрации. Они увидели стены с навесными бойницами, открытые пространства со вставленными цветными фильтрами, которые отбрасывали красные, синие и зеленые пучки света в окружающее пространство, и они увидели, что здание загородило путь, которым они намерены были выйти из Централа. Неожиданно возведенное здание — еще одна игрушка оптименов. Они увидели его и автоматически выбирали путь, что говорило о том, что они регулярно появляются во владениях оптименов. Казалось, что простые смертные и жители Централа находят выход в лабиринте улиц и проспектов, полагаясь на инстинкт. Это место бросало вызов картографам, потому что оптимены были слишком подвержены изменению и прихоти.

— Иган.

Это сзади позвал их Олгуд.

Они повернулись и подождали, пока он поравняется с ними.

Олгуд остановился прямо перед ними, упер руки в бока и сказал: — Вы тоже ее обожаете?

— Не говорите глупостей, — сказал Бумур.

— Нет, — сказал Олгуд. Казалось, что глаза его глубоко опустились в глазницы над скулами — Я не принадлежу ни к культу народа, ни к сословию селекционеров. Как я могу обожать ее.

— Но ведь вы действительно ее обожаете, — сказал Иган.

— Да!

— Они являются настоящей религией нашего мира, — сказал Иган, — вам не обязательно придерживаться культа или носить талисман, чтобы признать это. Калапина так прямо и сказала вам об этом, если существует заговор, то те, кто вовлечены в него, являются еретиками.

— Разве она это хотела сказать?

— Конечно.

— А она должна знать, что делают с еретиками, — сказал Олгуд.

— Несомненно, — сказал Бумур.