Фрэнк Херберт
Звезда под бичом Зеленый мозг Глаза Гейзенберга
романы

Звезда под бичом

Посвящается, с признательностью и восхищением, Луртону Блассингейму, который помог мне выбрать время, чтобы написать эту книгу.

Его звали Фурунео. Алехино Фурунео. Он напомнил себе об этом, когда ехал в город, чтобы заказать сверхдальние переговоры. Перед такими переговорами разумно было повторить свое имя. Ему было шестьдесят семь лет, и он помнил много случаев, когда люди в сниггер трансе сверхдальней связи забывали, кто они и откуда родом. Именно это, более чем стоимость переговоров и неприятность общения с Тапризиотами, вели к снижению числа таких переговоров. Но сейчас Фурунео знал, что не может доверить кому-нибудь другому этот разговор с чрезвычайным агентом Джорджом X. Маккайем.

Было 8:08 утра по местному времени планеты, называемой Сердечность, системы Сфич.

— Судя по всему, это окажется очень трудным, — бормотал он, говоря скорее для себя, чем для двух охранников, которых он прихватил с собой, дабы оградить себя от прослушивания.

Они даже не кивнули, понимая, что от них и не ждут ответа.

Было еще прохладно из-за ночного ветра, дующего со снежных равнин гор Билли к морю. Они приехали в город Дивизион из горной местности на обычной наземной машине, не пытаясь прятать или скрывать свою связь с Бюро Саботажа, но и не имея особого желания привлекать внимание. У многих сенсов были основания возмущаться Бюро.

Именно поэтому Фурунео приказал, чтобы машину остановили за пределами пешеходного центра города, и оставшийся путь они прошли, как обычные горожане.

Десять минут спустя они вошли в приемную нужного им здания. Это был учебный центр Тапризиота, один из почти двадцати, существующих во вселенной — большая честь для такой маленькой планеты, как Сердечность.

Приемная комната была не более пятнадцати метров в ширину и около тридцати пяти метров в длину. У нее были желтовато-коричневые стены с вмятинами в них, как будто когда-то они были мягкими, а кто-то бросал в них маленьким мячом, согласно какой-то случайной прихоти. Вдоль правой стороны, где стоял Фурунео со своими охранниками, была высокая скамейка. Она занимала три четверти длины стены. Многофасетные вращающиеся лампы бросали на ее поверхность узорные тени. Наверху скамейки стоял Тапризиот.

Тапризиоты бывали разной формы, напоминая отпиленные куски обгоревших хвойных деревьев с обрубками торчащих где попало конечностей, а речевые придатки, похожие на иглы, колыхались даже тоща, когда они молчали. Ножная подпорка этого экземпляра отбивала нервный ритм на поверхности, где она стояла.

В третий раз с тех пор, как они вошли, Фурунео спрашивал:

— Вы передатчик?

Ответа не было.

Тапризиоты были такими. Не было смысла сердиться. Все равно это ни к чему бы не привело. Но Фурунео все же позволил себе выразить досаду. Чертовы Тапризиоты!

Один из охранников за Фурунео кашлянул.

«Будь проклята эта задержка,» — думал Фурунео.

Все Бюро было в состоянии нервного возбуждения с момента получения сверхтревожного послания о деле Абнетт. И то, что он собрался сообщить, могло бы стать первым настоящим прорывом. Он даже ощущал от этого легкую дрожь нетерпения. Это сообщение могло стать самым важным из тех, что ему когда-либо приходилось делать. И притом непосредственно Маккаю.

Солнце только еще добиралось до гор Билли, распространяя оранжевый веер света от застекленной двери, через которую они вошли.

— Похоже на то, что долго нам придется ждать этого Тап-пи, — пробормотал один из его охранников.

Фурунео слегка кивнул. За свои шестьдесят семь лет он изучил несколько ступеней терпения, особенно на пути вверх по лестнице к своему настоящему положению планетарного агента Бюро. И им сейчас оставалось только одно: спокойно выжидать. По каким-то совершенно таинственным причинам Тапризиоты выдерживали свое собственное время. Да и в запасе у него не было ничего, чем бы он мог купить услугу, которая ему была так нужна сейчас. Без передатчика-Тапризиота провести такие переговоры в межзвездном пространстве нереально!

Странный этот талант Тапризиотов многие ученые использовали, не понимая его сути. Сенсационная пресса изобиловала многими теориями о том, каким путем он достигается. Но единственное, что можно было сказать: любая из этих теорий могла быть правдой. Вероятно, Тапризиоты действительно делали свои вызовы способом, родственным связи, осуществляемой среди супругов Пан Спечи креше — но и это ничего не разъясняло в их сути.

По собственному убеждению Фурунео, Тапризиоты искажали пространство путем, похожим на способ Калебанского прыжка в проем, скольжения между измерениями. Бели только именно так объяснять Калебанские прыжки в проем. Большинство экспертов отрицали эту теорию, указывая на то, что это потребовало бы энергии, равной энергии, производимой довольно крупными звездами.

Что бы там ни делали Тапризиоты, чтобы сделать такой вызов, определенным было лишь одно: это включало человеческую щитовидную или ее эквивалент у остальных сенсов.

Тапризиот на высокой скамейке стал двигаться из стороны в сторону.

— Может быть, нам скоро повезет, — сказал Фурунео.

Напряжение на его лице исчезло, он подавил чувство неловкости. Это был, в конце концов, учебный центр Тапризиотов. Ксенобиологи говорили, что репродукция Тапризиотов была делом воспитания, но ксеноксы всего не знали. Посмотрите хотя бы на ту мешанину, которую они сделали при анализе коммуникативной чувствительности Пан Спечи.

— Путча, путча, путча, — сказал Тапризиот на скамейке, сжимая свои речевые иглы.

— Что-нибудь не так? — спросил один из охранников.

— Как, черт возьми, я могу об этом узнать? — рявкнул Фурунео. Он посмотрел в лицо Тапризиота и сказал: — Вы передатчик?

— Путча, путча, путча, — сказал Тапризиот. — Это замечание, которое я сейчас переведу единственным способом, который доводит смысл до таких, как вы сами, потомков Сол/Земли. Вот, что я сказал: «Я хочу узнать о вашей искренности.»

— Вы должны доказать вашу искренность этому чертову Тапризиоту? — спросил один из охранников. — Мне кажется…

— Никто тебя не спрашивал, — отрубил его Фурунео. Любая пробная атака Тапризиота может быть приветствием. Разве этот дурак не знает этого?

Фурунео отделился от своих охранников и подошел к месту, расположенному под скамьей.

— Я бы хотел заказать переговоры с Джорджем X. Маккаем чрезвычайным представителем Бюро Саботажа. — сказал он. — Ваш робот-швейцар узнал, проверил меня и взял мой плату. Вы передатчик?

— Где этот Джордж X. Маккай? — спросил Тапризиот.

— Если бы я знал, то отбыл бы на личную встречу с ним через прыжок в пространство, — сказал Фурунео. — Это важные переговоры. Вы передатчик?

— Дата, время и место, — сказал Тапризиот.

Фурунео вздохнул и расслабился. Он оглянулся назад на своих охранников, дал им знак занять посты у обеих дверей комнаты, подождал, пока они исполнили приказ. Ни к чему, чтобы кто-нибудь, даже случайно, подслушал этот разговор. Затем он повернулся, дал требуемые местные координаты.

— Не присядете ли на пол, — предложил Тапризиот.

— Благодарю бессмертных за это, — пробормотал Фурунео. Однажды он делал вызов, когда передатчик повел его на горный склон в проливной дождь и ветер и заставил его вытянуться в положении голова ниже ног перед тем, как открыть межпланетный контакт. Он сообщил центру данных Бюро об этом случае, где они надеялись когда-нибудь раскрыть секрет Тапризионитов, но этот вызов стоил ему насморка, с которым он промучился несколько недель.

Фурунео сел.

Черт возьми! Пол был холодным.

Фурунео был высоким мужчиной, двух метров ростом без каблуков и восемьдесят четыре килограмма весом. Волосы его были черные с налетом седины на висках. У него был толстый нос и большой рот со странно прямой нижней губой. Он предпочел сесть правым боком. Один раздраженный гражданин сломал ему левое бедро во время одного из его первых визитов в Бюро. Эта травма опровергла всех медиков, которые говорили ему: «Оно не будет нисколько вас беспокоить после того, как заживет.»

— Закройте глаза, — пропищал Тапризиот.

Фурунео повиновался, попытался принять более удобное положение на холодном, жестком полу, но видя бесполезность попыток, отказался.

— Думайте о контакте, — приказал Тапризиот.

Фурунео думал о Джордже X. Маккае, воссоздавая его образ в мыслях — приземистый маленький мужчина, ярко-рыжие волосы, лицо, как у рассерженной лягушки.

Контакт начался с завихрений перенасыщенного ощущения. В своем собственном представлении Фурунео стал красным потоком, вплетающимся в звуки серебряной лиры. Тело его куда-то ушло. Ощущение вращалось вокруг странного ландшафта. Небо было бесконечно большим кругом, а горизонт его медленно вращался. Он чувствовал звезды, поглощенные пучиной одиночества.

— Что за десять миллионов дьяволов!

Мысль взорвалась внутри Фурунео. Ее нельзя было обойти. Он узнал ее сразу же. Контактеры часто противились вызову. Они не могли отвергнуть его независимо от того, что они делали в то время, но они могли-таки дать почувствовать тому, кто делал вызов, свое неудовольствие.

— Оно никогда не отказывает! Оно никогда не отказывает!

До Маккая сейчас уже должны бы доходить внутренние позывные, его щитовидная железа должна быть включена сильно отдаленным контактом.

Фурунео настроился выслушать проклятия. Когда они, наконец, иссякли, он представился и сказал:

— Сожалею, что мог причинить вам какие-либо неудобства, но максимально-настороженный не мог сказать, где вы находитесь. Вы должны знать, что я не стал бы делать этот вызов, если бы он не был таким важным.

Более или менее стандартное начало.

— Какого черта я должен знать, важен этот вызов или нет? — требовательно спросил Маккай. — Перестаньте бубнить и приступайте к делу.

Это было неожиданное продолжение гнева, не характерное даже для властолюбивого Маккая.

— Я прервал какое-нибудь важное дело? — осмелился спросить Фурунео.

— Просто я стоял здесь в телесуде и получал развод, — сказал Маккай. — Разве вы не представляете, какие у нас тут важнейшие события, следя, как я бормочу про себя в сниггертрансе? Приступайте к делу!

— Прошлой ночью под городом Дивизион, здесь на планете Сердечность, прибило к берегу Калебанский бичбол, — сказал Фурунео, — ввиду смертности, помешательств и послания от максимально-настороженного от Бюро, я подумал, что было бы лучше сразу поставить вас в известность. Ведь этот случай касается вас, не так ли?

— Это что, у вас там такие шутки? — громко спросил Маккай.

Вместо обиды, Фурунео напомнил себе об интересах Бюро. Это была личная мысль, но Маккай без сомнения ухватил в ней настроение.

— Ну? — потребовал Маккай.

«Может Маккай намеренно пытается нервировать меня? — удивился Фурунео. — Как мог функционировать один из руководителей Бюро — замедлять деятельность правительства — и сохранять оперативность во внутренних делах без таких вызовов, как этот? В обязанности агентов входило поддерживать гнев против правительства, потому что оно дало ход нестабильности и темпераменту тех, кто не имел необходимого личного контроля и способности думать в условиях психического стресса, но зачем передавать эту обязанность и изливать этот постоянный гнев на собственного агента?»

Некоторые из этих мыслей очевидно пробивались через передатчика Тапризиота, потому что Маккай отмечал их, обдавая Фурунео умственным пренебрежением.

— Вы что там за отсебятину порете, — сказал Маккай.

Фурунео вздрогнул, встряхнулся и пришел в себя. Черт, он уже был близок к тому, чтобы потерять свое я! Только завуалированное предупреждение в словах Маккая насторожило его, позволив прийти в чувство. Фурунео начал перебирать в памяти другие интерпретации на реакцию Маккая. То, что он прервал его развод, не могло идти в счет. Если слухи были правильные, этот безобразный маленький агент был женат пятьдесят или более раз.

— Вы еще заинтересованы в этом деле бичбола? — осмелился спросить Фурунео.

— В нем есть Калебанец?

— Предположительно.

— А вы что, не проверяли? — поучительный тон Маккая говорил о том, что Фурунео была доверена самая важная операция, а он провалил ее из-за наследственной тупости.

Теперь, уже будучи полностью насторожен к некой не высказанной опасности, Фурунео сказал:

— Я действовал согласно моим инструкциям.

— Инструкциям, — с насмешкой изрек Маккай.

— Вероятно, предполагается, что я должен рассердиться, да? — спросил Фурунео.

— Я буду там, как только позволят служебные обстоятельства — самое большее, в пределах восьми нормативных часов, — сказал Маккай. — А вам тем временем следует поступать согласно вашим инструкциям, то есть держать бичбол под постоянным наблюдением. Наблюдатели должны быть охмелевшими от наркотика-ангерита. Это для них единственная защита.

— Постоянное наблюдение, — сказал Фурунео.

— Если появится Калебанец, вы должны задержать его, чего бы вам это не стоило.

— Калебанец… задержать его.

— Завяжите с ним разговор, просите его о сотрудничестве, любыми способами, — сказал Маккай. А поучительные интонации предполагали, что странно было бы для агента Бюро спрашивать о таких прописных истинах, касающихся выполнения надлежащих ему обязанностей.

— Восемь часов, — сказал Фурунео.

— И не забудьте про ангерит.

Маккай, находившийся на планете медового месяца Ту-талси, провел еще час, завершая бракоразводные процедуры, затем вернулся на плавающий дом, который они пристроили около острова цветов любви. «Даже напиток Ту талей, дающий забвение, не подействовал на него, — думал Маккай. — Эта женитьба была напрасно потраченным усилием. Она, к сожалению, не знала достаточно о Млисс Абнетт, несмотря на то, что когда-то они были знакомы. Но это было в другом мире.»

Эта жена была у него пятьдесят четвертая, у нее была чуть более светлая кожа, чем у любой из его прежних, но и была она в значительной мере большей мегерой. У нее это было не первое замужество, и она быстро проявила признаки подозрений относительно второстепенных мотивов Маккая.

Воспоминания принесли Маккаю чувство вины. Он свирепо отбросил всякие чувства. На разные приличия просто не было времени. На кон было поставлено слишком много. Тупая женщина!

Она уже выехала из плавающего дома, и Маккай ощущал невзгоды бытия. Он разметал идиллию, которую был призван создавать плавающий дом. Как только он уедет, плавающий дом вернется к своей прежней любезности. Это были мягкие создания, подверженные чувствительному раздражению.

Маккай уложил вещи, отставил в сторону набор инструментов. Он проверил его: набор стимулирующих средств, острые орудия различного предназначения, взрывчатые вещества, чейгены, различные защитные очки, пентраты, пачка унифлеша, растворители, минипьюторы, мониторы жизни Тапризиотов, голосканирующие бланки, рупторы, компараторы… все было в порядке. Набор инструментов представлял собой специально изготовленный бумажник, который он спрятал во внутренний карман ни на что не похожей куртки.

Он положил несколько смен белья в сумку, разместил остальные свои принадлежности в специальный контейнер Бу Сабов и оставил их для отправки под присмотром пары сторожевых псов. Они, казалось, разделяли негодование плавающего дома. Они остались неподвижными даже тоща, когда он ласково похлопал их.

Эх, ну что же…

И все же он чувствовал себя виноватым.

Маккай вздохнул, вытащил свой секретный ключ глаз С. Этот прыжок в пространство, кажется, обойдется Бюро в круглую сумму мегакредитов. Планета Сердечность находилась на полпути к их вселенной.

Казалось, что прыжки через глаз С в пространство все еще работают исправно, но Маккая беспокоило то, что он должен совершить это путешествие с помощью средства, которое предоставили Калебанцы. Жуткая ситуация. Прыжки в пространство стали такими обычными, что большинство сенсов принимали их безоговорочно. Маккай принял их как должное, даже раньше максимально настороженного. А сейчас он сам себе удивлялся. Непреднамеренное признание демонстрировало приспособляемость рациональной мысли — обычная характерная черта всех ученых. Калебанский артефакт стал известен Конфедеративным сенсам только девятнадцать лет назад. Но в то время было известно, что только восемьдесят три Калебанца устанавливают контакт Кон Сент — первый с помощью дара прыжка в пространство и восемьдесят два других.

Маккай подкинул ключ в руке и ловко поймал его.

Почему Калебанцы отказывались расстаться со своим даром, если все не будут называть его глаз С? Что такого важного для них в этом назывании?

«Я уже должен быть в пути,» — сказал себе Маккай. Но он все еще медлил.

Восемьдесят три Калебанца.

Максимально настороженный был недвусмыслен в своем требовании к сохранению тайны и в своем общем описании проблемы: Калебанцы исчезали один за другим. Исчезновение — если так можно было назвать эту акцию Калебанцев. И каждое исчезновение сопровождалось мощной волной смертей сенсов и сумасшествий сенсов.

Не возникал вопрос, почему эта проблема попала в ведение Бу-Сабов вместо того, чтобы решаться каким-нибудь полицейским агентством. Правительство отбивалось, как могло: влиятельные люди надеялись дискредитировать Бу-Саб. Маккай находил, что в этом есть резон, когда думал о том, почему именно его избрали для решения этой проблемы.

«Кто ненавидит меня?» — размышлял он, вставляя свой персонально настроенный ключ для прыжка в пространство. Ответ был таков, что многие люди ненавидели его. Миллионы людей.

Дверь для прыжка начала гудеть в ауре ужасающих энергий. Вортальная трубка двери распахнулась. Маккай напрягся для преодоления мелкого сопротивления в проходе двери, шагнул через трубку. Это было подобно плаванию в воздухе, который становился черной патокой — но по внешнему виду совершенно нормальный воздух. Но черная патока.

Маккай очутился в довольно обычном офисе: обычное гудение занятых за работой за столами, мигающие световые узоры идущие с потолка, вид из одной прозрачной стены на склон горы. Вдали видны крыши города Дивизион, закрытого серыми скучными тучами, а позади светящееся серебром море. Имплантированные в мозг часы Маккая показали ему, что уже день, восемнадцатый час из двадцатишестичасовых суток. Это была планета Сердечность, мир, расположенный в 200 000 световых лет от планеты океана Туталси.

Позади него вортальная труба двери для прыжка захлопнулась с треском, подобным разряду электричества. В воздух проник слабый запах озона.

Комнатные сторожевые собаки стандартной модели были хорошо натренированы, как отметил Маккай, чтобы создавать удобства своим хозяевам и гостям. Одна из них надавила ему сзади под колени, пока он не уронил свою сумку и не занял место, не по своей воле. Собака стала массировать ему спину. Очевидно, ей дали инструкцию создавать ему удобства, пока кого-то вызывали.

Маккай настраивался на слабые звуки нормальной обстановки, окружающей его. Во внешнем проходе послышались шаги сенса. По звуку их можно было сказать, что это Рив: характерное для них проволакивание пятки предпочитаемой ноги. Где-то шел отдаленный разговор, и Маккай смог различить несколько мегва-галактических слов, но похоже, что разговор шел на многих языках.

Он начал терять терпение, что вызвало у его комнатной собаки взрыв волновых движений, чтобы успокоить его. Навязанное ему бездействие угнетало его. Где этот Фурунео? Маккай упрекал себя. У Фурунео, вероятно, много планетарных обязанностей, как агента Бу-Саба. И он может не знать всей неотложности их проблемы. Это могла быть одна из планет, где слабо распространен Бу-Саб. Боги бессмертия знали, что Бюро всегда может найти работу.

Маккай начал рассуждать о своей роли в делах сенсов. Когда-то, много веков тому назад, кон-сенсы с психологическим принуждением «делать хорошо», захватили правительство. Лишенные мучительных терзаний, смеси угрызений и самобичевания, лежащих в основе их принуждения, они искоренили практически все задержки и волокиты в правительстве. Огромная машина с ее неуместной властью над жизнью сенсов набирала ход, двигаясь все быстрее и быстрее. Законы выдумывались и принимались в один и тот же час. Входили в обиход незаконные присвоения, которые тратились в течение двух недель. Но все Бюро с самыми невероятными целями вырастали и разрастались, как какие-то сумасшедшие грибные наросты.

Правительство стало огромным деструктивным колесом без рулевого, крутящееся с такой скоростью, что сеяло хаос везде, чего бы оно не касалось.

В отчаянии кучка сенсов организовала Корпус саботажа, чтобы замедлить это колесо. Лилась кровь и процветали другие формы насилия, но движение колеса было замедлено. Позже Корпус стал Бюро, а Бюро было (чем бы оно ни было сегодня) организацией, ведомой в свои собственные коридоры энтропии группой сенсов, которые предпочитали тонкую диверсию насилию… но были готовы к насилию, если в нем появлялась необходимость.

Справа от Маккая открылась дверь. Его собака успокоилась. Вошел Фурунео, пристраивая рукой прядь седых волос за левое ухо. Его большой рот выдерживал прямую линию, что являлось признаком недовольства.

— Вы рано, — сказал он, похлопывая собаку, отправляя ее на место напротив Маккая и усаживаясь сам.

— Это место безопасное? — спросил Маккай. Он оглядел стену, куда глаз С провел его. Дверь для прыжка исчезла.

— Я передвинул дверь вниз по своей трубе, — сказал Фурунео. — Это место настолько безопасно, насколько я в силах сделать это.

Он сел, ожидая, что Маккай даст объяснения.

— Этот бичбол все еще там? — Маккай кивнул в сторону прозрачной стены и моря вдалеке.

— Мои люди получили приказ вызвать меня, если он начнет какое-нибудь движение, — сказал Фурунео. — Он пристал к берегу точно так, как я говорил, вмуровался в осколок скалы и с тех пор…

— Вмуровался?

— Так, по крайней мере, кажется.

— Никаких признаков чего-то внутри?

— Насколько видно, никаких. Кажется бичбол… немного ударился. Есть несколько вмятин. С чего бы это все?

— Вы, несомненно, слышали о Млисс Абнетт?

— Кто о ней не слышал?

— Недавно она истратила несколько своих квинтиллионов, чтобы нанять Калебанца.

— Нанять? — Фурунео потряс головой. — Я не знал, что такое возможно.

— Да, но едва ли могло прийти кому-нибудь в голову.

— Я читал максимально настороженного, — сказал Фурунео. — Связь Абнетт с этим делом там не объяснена.

— Она, знаешь ли, изобретательна насчет разных трюков, — сказал Маккай.

— Я думаю ее натренировали на это.

— Да, но это не исключает одной важной вещи. Она так уж устроена, что не может вынести вида страданий сенса.

— Даже так?

— Поэтому ее решение нанять Калебанца выглядит достаточно естественно.

— Как жертвы! — сказал Фурунео.

Маккай видел, что Фурунео начал понимать. Кто-то сказал однажды, что проблема с Калебанцами в том, что они никогда не оставляют следов, по которым можно что-то узнать. И это, конечно, правда. Если бы вы могли представить актуальность, существо, чье присутствие нельзя отрицать, но которое заставляет ваш разум сомневаться в ваших чувствах всякий раз, когда вы пытаетесь смотреть на него — тогда вы можете себе представить, что такое Калебанец.

«Они — это закрытые окна, уходящие в вечность,» — как выразил это поэт Масарард.

В дни первых Калебанцев Маккай посещал все лекции Бюро и все их обсуждения. Он пытался вспомнить сейчас одно такое заседание, подсказываемое неожиданным ощущением того, что оно содержало что-то значимое для решения настоящей проблемы. В нем было что-то «о трудностях коммуникации в ауре несчастья». Точное содержание от него ускользало. «Странно,» — думал он. Было такое ощущение, как будто созданная Калебанцами проекция создавала эффект влияния на память сенса, родственное эффекту видения сенса.

Именно здесь и крылась истинная причина неприятного ощущения сенса в отношении Калебанцев. Их артефакты были реальны — двери для прыжка глаза С, бичболы, в которых, как полагали, они живут — но никто никогда по-настоящему не видел Калебанца.

Фурунео, следя за тем, как этот маленький гном-агент сидит и думает, вспомнил язвительную байку о Маккае, о том, что он находился в Бу-Сабе даже раньше, чем родился.

— Она наняла «мальчика для битья», да? — спросил Фурунео.

— Что-то в этом роде.

— Максимально настороженный говорил о смертях и случаях сумасшествия…

— Все ваши люди получили дозу ангерита? — спросил Маккай.

— Я получил поручение, Маккай.

— Хорошо. Кажется, ангер способен создать какую-то защиту.

— Калебанцы стали… исчезать, — сказал Маккай. — И каждый раз, когда уходит один из них, есть много смертей и… других неприятных последствий — физические и умственные расстройства, сумасшествие…

Фурунео кивнул в направлении моря, оставив вопрос недосказанным.

Маккай вздрогнул.

— Мы должны пойти взглянуть. Но вся чертовщина в том, что до вашего вызова существовало предположение, что во вселенной остался только один Калебанец, которого наняла Абнетт.

— Ну, и как вы собираетесь поступить?

— Прекрасный вопрос, — сказал Маккай.

— Калебанец Абнетт, — сказал Фурунео. — Тоща здесь возможно хоть какое-то объяснение с его стороны.

— Не было возможности взять у него интервью, — сказал Маккай. — Мы не знаем, где она прячет его или ее.

— Не знаю… — заморгал Фурунео. — Сердечность — это довольно тихая заводь.

— Это то, о чем я думаю. Вы говорили, что этот бичбол выглядит потрепанным?

— Это странно, не так ли?

— Еще одна странность вдобавок ко многим.

— Говорят, что Калебанец не уходит очень далеко от своего шара, — сказал Фурунео. — И они любят парковать их у воды.

— Какие попытки вы сделали, чтобы выйти на общение с ним?

— Обычные. А как вы узнали о том, что Абнетт наняла Калебанца?

— Она поведала другу, который поведал другу, который… И один из Калебанцев бросил намек на это прежде, чем исчез.

— Какие-нибудь сомнения, что исчезновения и все остальное связано?

— Давай пойдем постучим в дверь к нему и узнаем, — сказал Маккай.

Самая последняя бывшая жена Маккая заняла обычную позицию в отношении к Бу-Сабу. «Они используют тебя,» — протестовала она.

Он думал об этом несколько минут, размышляя о том, могло ли это быть причиной того, что он сам с легкостью использовал других. Конечно, она была права.

Маккай думал об ее словах сейчас, когда они с Фурунео спешили в наземной машине к берегу Сердечности. В голове у Маккая был один вопрос: «Как они используют меня на этот раз?» Если отбросить возможность, что его подставили, как фигуру для пожертвования, в запасе оставалось еще много других возможностей. Возможно его юридическое образование было тем, в чем они нуждались? Или они могли бы воспользоваться неортодоксальными способами, чтобы наладить отношения между видами? Очевидно, они питали какую-то надежду на какой-то особый вид официального саботажа — но что это за вид? Почему инструкции ему были такими неполными?

«Вы найдете и войдете в контакт с Калебанцем, которого наняла Млисс Абнетт, или найдете любого другого Калебанца для контакта с сенсом, и вы должны принять соответствующие меры.»

Соответствующие меры?

Маккай потряс головой.

— Почему они выбрали вас для этой переделки? — спросил Фурунео.

— Они знают, как использовать меня, — сказал Маккай.

Наземная машина, которую вел охранник, сделала резкий поворот, и вид скалистого берега открылся перед ними. Что-то блестело вдали среди обрывов застывшей черной лавы, и Маккай заметил два авиакара, нависших над скалами.

— Это? — спросил он.

— Да.

— Сколько сейчас по местному времени?

— Около двух с половиной часов до заката, — сказал Фурунео, правильно истолковав озабоченность Маккая. — Ангерит защитит нас, если там есть Калебанец и он решит… исчезнуть?

— Я искренне в это верю, — сказал Маккай. — Почему мы не прибыли сюда авиакаром?

— Люди здесь на Сердечности привыкли видеть меня в наземной машине, если я не занят работой и мне не нужна скорость.

— Вы хотите сказать, что никому в городе еще не известно об этой штуке?

— Только охране побережья этого участка, а они у меня получают зарплату.

— Вы довольно круто проводите здесь операции, — сказал Маккай. — Вы не боитесь, что перестараетесь?

— Стараемся как лучше, — сказал Фурунео. Он постучал по плечу водителя.

Наземная машина притормозила у поворота тропы, ведущей на мыс скалистых островов и на низкий уступ остывшей лавы, где остановился бичбол Калебанца.

— Знаете, я вот думаю, знаем ли мы в действительности, что представляют собой эти бичболы.

— Это дома, — проворчал Маккай.

— Это все говорят.

Фурунео вышел. Холодный ветер вызвал боль в бедре.

— Отсюда мы пойдем пешком, — сказал он.

Во время подъема по узкой тропинке к выступу из застывшей лавы были такие моменты, когда Маккай благодарил всевышнего, что под одеждой его была закреплена гравитационная сеть. Если он упадет, она ограничит скорость спуска до скорости, не приводящей к травме. Но против других ушибов, которые он мог бы получить в прибое у основания скал, она ничего не могла сделать, и уж вообще никакой защиты от нее нельзя было ожидать от пронизывающего ветра и обдающих потоков брызг.

Он пожалел, что на нем нет костюма с подогревом.

— Холоднее, чем я ожидал, — сказал Фурунео, прыгнув на уступ. Он помахал авиакарам. Один опустил крылья, сохраняя свое место в медленном движении по кругу над бичболом.

Фурунео отправился по уступу, а Маккай последовал за ним, перепрыгнув волну прибоя, несущего брызги. Шум ударов прибоя о скалы был здесь громче, и приходилось почти кричать, чтобы услышать друг друга.

— Видите, — кричал Фурунео. — Он выглядит, как будто его изрядно побили.

— Полагают, что эти штуки не разрушаются, — сказал Маккай.

Бичбол был около шести метров в диаметре. Он плотно сидел на уступе, а около полуметра поверхности дна спрятались во вмятины в скале, как будто он расплавил место посадки.

Маккай направился к подветренной стороне шара, обойдя Фурунео на последних нескольких метрах. Он стоял там, засунув руки в карманы, и дрожал. Круглая поверхность шара не защищала от холодного ветра.

— Он больше, чем я ожидал, — сказал Фурунео, становясь рядом с ним.

— Первый, которого вы видите так близко?

— Да.

Маккай обводил взглядом шар. Кнопки и зубчатый орнамент покрывали его поверхность из матового металла. Ему показалось, что неровности тоже представляют какой-то рисунок. Вероятно, сенсоры? Может быть какие-нибудь контрольные приборы? Прямо перед ним было то, что казалось трещиной, вероятно, от столкновения. Она находилась внизу поверхности, которая на ощупь руки Маккая не представляла никаких неровностей.

— А что если они ошибаются насчет этих штук? — спросил Фурунео.

— М-м-м?

— Что, если это совсем не дома Калебанцев?

— Не знаю. Вы помните, что там в инструкции?

— Вы находите «ниппельную штамповку» и стучите по ней. Мы уже пытались. Как раз налево от вас есть такая.

Маккай направился туда, и по дороге его обдало душем холодных брызг, принесенных порывом ветра. Он потянулся, уже изрядно дрожа от холода, и постучал в указанную штамповку.

Ничего не последовало.

— На каждом обсуждении, которые я посещал, говорилось, что в этих штуках где-то есть дверь, — проворчал Маккай.

— Но они же не говорили, что дверь открывается каждый раз, когда стучат, — сказал Фурунео.

Маккай продолжал обход шара, нашел еще одну ниппельную штамповку и постучал.

Ничего.

— И там мы тоже стучали, — сказал Фурунео.

— Я чувствую себя полным идиотом, — сказал Маккай.

— Может быть, никого нет дома.

— Дистанционный контроль? — спросил Маккай.

— Или покинутый, брошенный.

Маккай указал на тонкую зеленую линию примерно длиной в метр с подветренной стороны.

— Что это?

Фурунео сгорбился, укрываясь от струй и ветра, и уставился на линию.

— Что-то не помню, чтобы видел ее.

— Хорошо бы знать побольше об этих чертовых штуковинах, — ворчал Маккай.

— Может, мы недостаточно громко стучим, — сказал Фурунео.

Маккай сжал губы, раздумывая. Наконец, он вынул свой набор инструментов, извлек кусок взрывчатки слабого действия.

— Идите на другую сторону, — сказал он.

— Вы уверены, что нужно использовать это? — спросил Фурунео.

— Честно говоря, нет. Но…

— Ну, ладно, — сказал Фурунео, удалясь за шар.

Маккай приложил кусок взрывчатки вдоль зеленой линии, прикрепил бикфордов шнур и присоединился к Фурунео.

Вскоре послышался глухой удар, который почти заглушал прибой.

Маккай почувствовал какое-то внутреннее беспокойство и стал размышлять. А что, если этот Калебанец рассердится и начнет применять оружие, о котором мы никогда не слыхали? И все же он устремился на другую сторону.

Над зеленой полосой появилась овальная дыра, как будто в шар засосало засов.

— Видимо, вы нажали на правильную кнопку, — сказал Фурунео.

Маккай подавил чувство раздражения, которое, как он знал, является результатом ангерита, и сказал:

— Да, подставьте-ка мне ногу.

Он заметил, что Фурунео почти идеально справляется с реакцией наркотика.

С помощью Фурунео Маккай забрался в отверстие и заглянул внутрь. Его приветствовал слабый пурпурный свет, и что-то похожее на движение в полутьме.

— Что-нибудь видно? — спросил Фурунео.

— Не знаю, — Маккай вскарабкался вовнутрь на покрытый ковром пол. Он согнулся и стал изучать обстановку в пурпурном свечении. Зубы его стучали от холода. Комната вокруг него, очевидно, занимала самый центр шара — низкий потолок, мерцающие радуги на внутренней поверхности слева от него, внушительная выемка в форме поварешки, прямо напротив его, крошечные шпульки, ручки и кнопки на стене справа.

В чаше поварешки возникло ощущение движения.

Внезапно Маккай понял, что находится в присутствии Калебанца.

— Что вы там видите? — послышался голос Фурунео.

Не отводя взгляда от чаши, он слегка повернул голову.

— Здесь внутри Калебанец.

— Мне нужно войти?

— Нет. Скажите вашим людям и будьте наготове.

— Ладно.

Маккай все свое внимание обратил на чашу черпака. В горле у него пересохло. Он никогда не был один в присутствии Калебанца. Эта роль обычно отводилась научным сотрудникам, вооруженным известными лишь посвященным инструментами.

— Я… ах, да, Джордж Маккай, Бюро Саботажа, — сказал он. В чаше произошло какое-то колебание, сразу же за этим движением последовал эффект светящегося значения: «Я принимаю ваше знакомство.»

Маккай поймал себя на том, что вспоминает поэтическое описание Масарарда в «Разговоре с Калебанцем.»

«Кто может сказать, как разговаривает Калебанец?» — писал Масарард. — «Слова их приходят к вам, как манипуляции шеста небес с девятью лентами. Инструкция подсказывает, что такие слова светятся. Я говорю, что Калебанец разговаривает. Когда вам посылаются слова, разве это не речь? Пошлите мне ваши слова, Калебанец, и я расскажу вселенной, как вы разумны.»

Испытав на себе слова Калебанца, Маккай решил, что Масарард — осел с претензиями. Калебанец засветился. Его сообщение запечатлелось в мозгу сенса, как звук, но уши его ничего не слышали. Это был эффект такого же порядка, какой Калебанец проводил и на глаза. Вы чувствуете, что видите что-то, но ваши органы зрения отказываются согласиться с вами.

— Я надеюсь, что мое… что я не побеспокоил вас, — сказал Маккай.

— Я не обладаю тем, что воспринимает беспокойство, — сказал Калебанец. — Вы пришли со спутником?

— Мой спутник снаружи, — сказал Маккай. — Нет никаких причин для беспокойства.

— Приглашаю вашего спутника, — сказал Калебанец.

Маккай поколебался, а потом произнес:

— Фурунео! Давайте, сюда.

Планетарный агент присоединился к ним, согнувшись слева от Маккая в пурпурном полумраке.

— Черт возьми, как на улице холодно, — сказал Фурунео.

— Низкая температура и высокая влажность, — согласился Калебанец. Маккай, который повернулся, чтобы посмотреть, как входит Фурунео, увидел, как из твердой стены рядом с открытым отверстием появилось прикрытие. Ветер и брызги перестали сюда проникать. Температура в шаре начала подниматься.

— Мне уже становиться жарко, — сказал Маккай.

— Что?

— Жарко. Помните совещания? Калебанцы любят, чтобы воздух был жарким и сухим.

Он уже чувствовал, как его сырая одежда начинает прилипать к потной коже.

— Это точно, — сказал Фурунео. — Что происходит?

— Нас пригласили, — сказал Маккай, — Мы не побеспокоили его, потому что у него нет органа, воспринимающего беспокойство.

Он снова повернулся к чашевидному углублению.

— Где он?

— Вот в этой штуке в виде черпака.

— Да… я, уф… да.

— Вы можете обращаться ко мне, называя меня Фанни Мэ, — сказал Калебанец. — Я представляю свой вид и отвечаю требованиям, которые равнозначны для женщины.

— Фанни Мэ, — сказал Маккай с предчувствием бесперспективности беседы. Как можно увидеть это чертово существо? Где у него лицо? — Мой спутник Алехино Фурунео, планетарный агент на планете Сердечность от Бюро Саботажа.

Фанни Мэ? Черт возьми!

— Принимаю ваше знакомство, — сказал Калебанец. — Разрешите ознакомиться с целью вашего визита?

Фурунео почесал за правым ухом: — Как это мы слышим? Он потряс головой: — Я не могу этого понять, но…

— Не обращайте внимания, — сказал Маккай. А сам предупредил себя: «А теперь помягче.» Как надо допрашивать этих существ? Нематериальное присутствие Калебанца, странный способ, которым он воспринимает слова этого существа — все это сочеталось с раздражением, производимым ангеритом.

— Я… мои инструкции, — сказал Маккай, — Я ищу Калебанца, который работает по найму Млисс Абнетт.

— Я принимаю ваши вопросы, — сказал Калебанец. Принимает мои вопросы?

Маккай попытался поворачивать голову из стороны в сторону, надеясь найти угол, под которым он мог бы получить видение того, что могло бы принять узнаваемые субстанции.

— Что вы делаете? — спросил Фурунео.

— Пытаюсь увидеть это.

— Вы ищите видимую субстанцию? — спросил Калебанец.

— Уф-ф, да, — сказал Маккай.

«Фанни Мэ? — подумал он. — Это было подобно первой встрече с планетами Говачии: первый человек Земли встречает первого лягушачьего вида Говачина, а Говачин представляет себя как Уильям. Где это среди девяносто тысяч миров Калебанец выкопал это имя? И почему?»

— Я даю зеркало, — сказал Калебанец, — которое отражает внешнюю проекцию вдоль плоскости существа.

— Мы что, увидим это? — заинтересовался Фурунео. — Никто никогда не видел Калебанца.

— Ш-ш-ш.

Полуметровый овал, из чего-то зеленого, синего и розового, не имеющий видимой связи с пустотой присутствия Калебанца, материализовался над гигантской чашей.

— Думайте об этом, как о сцене, на которой я представляю собственное я, — сказал Калебанец.

— Вы что-нибудь видите? — спросил Фурунео.

Зрительные органы Маккая ощутили ограничительные линии, чувство отдаленной жизни, чьи бесплотные ритмы танцевали внутри цветного овала, как море, ревущее в пустой ракушке. Он вспомнил о своем одноглазом друге и трудности сфокусировать внимание одного глаза без риска быть втянутым в свободное пространство. Почему бы этому чертову дураку просто не купить себе новый глаз? Почему бы…

Он сделал глотательной движение.

— Это самая удивительная вещь, которую я когда-либо видел, — зашептал Фурунео — Вы видите ее?

Маккай описал свое зрительное ощущение.

— Это то, что видите вы?

— Скорее догадываюсь, чем вижу, — сказал Фурунео.

— Попытка видимого изображения не получается, — сказал Калебанец. — Вероятно, я использую недостаточную степень контрастности.

Думая, не ошибается ли он, Маккай понял, что заметил печальное настроение в словах Калебанца. Возможно ли, что Калебанцам не нравится то, что их нельзя увидеть?

— Это чудесно, — сказал Маккай. — Сейчас мы можем обсуждать Калебанца, который…

— Вероятно, внешний облик не связывается, — сказал Калебанец, прерывая. — Мы входим в состояние, для которого не существует лекарств. Это равносильно тому, «Как спорить с ночью», как говорят вам ваши поэты.

Ощущение огромного вздоха вылетело от Калебанца и прошло над Маккаем. Это была печаль, огненная обреченность мрака. Он подумал, что, может быть, не сработало воздействие ангерита. Сила эмоций принесла с собой ужас.

— Вы чувствуете это? — спросил Фурунео.

— Да.

Маккай почувствовал, что глаза ему жжет. Он заморгал, различая элемент цветка, плавающий в овале — ярко красный, на фоне пурпура комнаты, а внутри него переплетались черные прожилки. Медленно он распускался, закрывался, распускался. Он хотел дотянуться, потрогать его горстью сострадания.

— Как прекрасно, — прошептал он.

— Что это? — зашептал Фурунео.

— Я думаю, что мы видим Калебанца.

— Мне хочется плакать, — сказал Фурунео.

— Держи себя в руках, — предупредил Маккай. Он кашлянул. Через него проникали сплетения эмоций. Они были, как частицы, отколотые от целого и отпущенные на свободу, чтобы искать свои рисунки. Воздействие ангерита затерялось в этой смеси.

Образ медленно исчезал из овала. Эмоциональный поток утихал.

— У-и-и-и, — выдохнул Фурунео.

— Фанни Мэ, — осмелился заговорить Маккай. — Что это…

— Я та, кого наняла Млисс Абнетт, — сказал Калебанец.

— Правильно я употребила глагол?

— Точно, — сказал Фурунео. — Прямо в точку.

Маккай взглянул на него, на то место, где они входили в шар. Там, где была дыра, не осталось и следа. Жара в комнате становилась невыносимой. Правильное употребление глагола? Он посмотрел на изображение Калебанца. Что-то еще шевелилось вверху овала, но это не поддавалось описанию.

— Она задала вопрос? — спросил Фурунео.

— Помолчите минутку, — рявкнул Маккай. — Мне надо подумать.

Тикали секунды. Фурунео чувствовал, как с шеи за воротник струится пот. Он ощущал его кончиками губ.

Маккай сидел тихо, уставившись в гигантский черпак. Калебанец, нанятый Абнетт. Он все еще чувствовал последствия эмоционального смятения. Какие-то потерянные воспоминания требовали его внимания, но он никак не мог извлечь их и проанализировать.

Фурунео, наблюдавший за Маккаем, начал подумывать о том, уж не загипнотизирован ли Чрезвычайный агент.

— Вы еще думаете? — зашептал он.

Маккай тоща кивнул.

— Фанни Мэ, где ваш наниматель?

— Не разрешается давать координаты, — сказал Калебанец.

— Она на этой планете?

— Различные измерения, — сказал Калебанец.

— Я не думаю, что вы двое говорите на одном языке, — сказал Фурунео.

— Из того, что я читал и слышал о Калебанцах, это является существенной проблемой, — сказал Маккай, — трудность коммуникации.

Фурунео вытер пот со лба.

— Вы пытались наладить с Абнетт сверхдальний контакт? — спросил он.

— Не будьте тупицей, — сказал Маккай. — Это то, что я сразу же попытался сделать.

— Ну, и?

— Либо Тапризиоты говорят правду и не могут наладить контакт, или она отводит их каким-то образом. Какое это имеет значение? Предположим, я наладил контакт. Как это поможет мне выяснить, где она находится? Как я могу возбудить дело против ученика, который не носит ученическую форму?

— Как она могла подкупить Тапризиотов?

— Откуда я знаю? Ну взять хотя бы то, как она могла нанять Калебанца?

— Понятия о ценности меняются, — сказал Калебанец.

Маккай закусил верхнюю губу.

Фурунео оперся о стенку за ним. Он знал, что привело сюда Маккая. Постоянно встречаясь со странными видами сенсов, никогда нельзя предсказать, что может вызвать их недовольство. Даже то, как ты сформулируешь вопрос, может привести к недоразумению. Они должны были назначить в помощь Маккаю эксперта Зено. И очень странно, что они не сделали этого.

— Абнетт предложила вам что-то ценное, Фанни Мэ? — наконец осмелился задать вопрос Маккай.

— Я предлагаю суждение, — сказал Калебанец. — Абнетт нельзя судить по способу восприятия… дружеский, прекрасный, хороший, добрый.

— Это… ваше суждение? — спросил Маккай.

— Ваш вид запрещает бичевание сенсов, — сказал Калебанец. — Абнетт приказывает, чтобы меня бичевали.

— Почему… вы просто не откажетесь? — спросил Маккай.

— Обязательство контракта, — сказал Калебанец.

— Обязательство контракта, — пробормотал Маккай, взглянув на Фурунео, который вздрогнул.

— Спроси, где ее собираются бичевать, — сказал Фурунео.

— Бичевание идет ко мне, — сказал Калебанец.

— Под бичеванием вы имеете в виду, что вас вздуют, — уточнил Маккай.

— Объяснение «вздуют» предполагает наличие пены, — сказал Калебанец. — Для этого нет подходящего термина. Абнетт приказывает, чтобы меня выпороли.

— Это существо говорит, как компьютер, — сказал Фурунео.

— Позвольте мне урегулировать этот вопрос, — сказал Маккай.

— Компьютер излагает как механическое приспособление, — сказал Калебанец. — А я живая.

— Он не хотел вас оскорбить, — сказал Маккай.

— Оскорбление не переводится.

— Эта порка доставляет вам боль? — спросил Маккай.

— Объясните боль.

— Причинит вам неприятные ощущения?

— Сообщение принято. Такое ощущение объяснимо. Объяснение не встречает соединительной ткани.

«Не встречает соединительной ткани?» — подумал Маккай.

— Вы бы хотели, чтобы вас высекли? — спросил он.

— Выбор сделан, — сказал Калебанец.

— Ну… сделали бы вы такой выбор, если бы вновь заключили контракт? — спросил Маккай.

— Путаная мысль, — сказал Калебанец. — Если переделать снова подразумевает повторение, я не имею голоса в повторении. Абнетт посылает Паленки с плетью, и происходит порка.

— Паленки, — сказал Фурунео. Он вздрогнул.

— Надо было ожидать, что это будет что-то в этом роде, — сказал Маккай. — Что еще можно было бы выбрать, чтобы исполнить эту процедуру, кроме созданий без мозгов и с массой послушных мышц?

— Но Паленки! Не могли бы мы поохотиться на…

— Мы знали с самого начала, что она собирается использовать, — сказал Маккай.

— Где вы можете поохотиться на Паленки?

Он вздрогнул. Почему не могут Калебанцы понять концепцию того, что за кем-то охотятся? Это чистая семантика, или у них нет соответствующих нервных связей?

— Понимаю нервы, — сказал Калебанец. — Любое чувство должно обладать связями контроля. Но боль… прерывание значения кажется непреодолимым.

— Вы говорите, что Абнетт не может выносить вида боли, — напомнил Фурунео Маккаю.

— Да. Как она будет наблюдать за поркой?

— Абнетт видит мой дом, — сказал Калебанец.

Когда другого объяснения не последовало, Маккай сказал:

— Я не понимаю. Какое это имеет отношение ко всему этому.

— Это мой дом, — сказал Калебанец. — Мой дом включает… наводку? Глаз мастера С. Абнетт обладает связями, за которые она платит.

Маккай подумал, может быть, Калебанец ведет с ним какую-то саркастическую игру. Но во всей информации о них не содержалось ни единого намека на сарказм. Слово «совмещение понятий» — да, но никаких очевидных оскорблений или уверток. Как же так, не понимать, что такое боль?

— Абнетт, мне кажется, еще та смесь стервы… — пробормотал Маккай.

— Физически не смешана, — сказал Калебанец. — Изолированная и презентабельная в соответствии с вашими стандартами… Однако, если вы имеете в виду психику Абнетт, «смешение» передает точное описание. То, что я могу видеть в психике Абнетт, все спутано. Конвульсии странного цвета смещают мое чувство видения очень необычным образом.

Маккай задохнулся от волнения.

— Вы видите ее психику?

— Я вижу все психическое.

— Ну вот и приехали со своей теорией о Калебанцах, которые не могут видеть, — сказал Фурунео. — Все иллюзии, да?

— Как… как это возможно? — спросил Маккай.

— Я занимаю положение среднее между физическим и умственным, — сказал Калебанец. — Так ваши друзья сенсы именуют это в своей терминологии.

— Чушь, — сказал Маккай.

— Вы достигаете разрыва значения, — сказал Калебанец.

— Почему вы согласились на предложение Абнетт? — спросил Маккай.

— Не вижу общей связи с раннее сказанным, — сказал Калебанец.

— Вы достигли разрыва значения, — сказал Фурунео.

— Так я и полагаю, — сказал Калебанец.

— Я должен найти Абнетт, — сказал Маккай.

— Я дам предупреждение, — сказал Калебанец.

— Следи за ней, — прошептал Фурунео. — Я чувствую ярость, не связанную с действием ангерита.

Маккай погрузился в молчание.

— Какое предупреждение, Фанни Мэ?

— Потенциальные возможности в вашей ситуации, — сказал Калебанец. — Я позволяю моей… моей персоне? Да, моей персоне попасться в ловушку ассоциаций, которые друзья сенсы могут интерпретировать, как недружеские.

Маккай почесал в затылке, размышляя о том, насколько близко они подошли к тому, что обычно обоснованно называют коммуникацией. Он хотел напрямую войти и спросить об исчезновении Калебанцев, смертях и сумасшествиях, но боялся возможных последствий.

— Недружественные, — поправил он.

— Понимаю, — сказал Калебанец, — жизнь, которая течет во всех, несет субтернальные соединительные ткани. Каждая единица остается связанной, пока окончательное разъединение не отторгает ее от… сети? Да, подходящий термин: сеть. Сама не осознавая свои связи, я передаю связи другим единицам в ассоциации с Абнетт. Если бы личностное разъединение могло преодолеть себя, все единицы, связанные в одно, могли бы разделить это.

— Разъединение? — спросил Маккай, не уверенный, так ли он это понял, боясь, что все-таки не так.

— Взаимопереплетения происходят от контактов между сенсами, не имеющими одного происхождения, с линейными связями осознания, — сказал Калебанец, проигнорировав вопрос Маккая.

— Я не совсем уверен в том, что вы понимаете под «разъединением», — продолжал настаивать Маккай.

— В этом контексте, — сказал Калебанец, — «окончательное разъединение» означает в вашей терминологии противоположное удовольствию существования.

— Вы идете в никуда, — сказал Фурунео. Голова его раскалывалась, пытаясь связать импульсы, излучающие коммуникативные высказывания Калебанца с речью.

— Похоже на ситуацию семантического распознавания, — сказал Маккай. — Черно-белые высказывания, но мы пытаемся найти интерпретацию между ними.

— Все между, — сказал Калебанец.

— Предполагает противоположное удовольствию, — пробормотал Маккай.

— Наш термин, — напомнил ему Фурунео.

— Скажите мне, Фанни Мэ, — сказал Маккай. — Мы, другие сенсы, называем это «окончательное разъединение» смертью?

— Предположительно приблизительный термин, — сказал Калебанец. — Отрицание взаимного присутствия, конечное разъединение, смерть — кажется, все это похожие описания.

— Если вы умрете, много других собираются тоже умереть, так ли это? — спросил Маккай.

— Все пользователи глаза С. Все, кто связаны.

— Все? — спросил потрясенный Маккай.

— Все такие в вашей… волне? Трудная концепция. У Калебанцев для этой концепции есть название… плоскость? Плангуальность существ? Полагаю, что нет подходящего термина. Проблема скрылась в визуальном исключении, которое затемняет взаимную ассоциацию.

Фурунео тронул Маккая за руку.

— Она что, говорит, что если умрет, то все, кто пользовался глазом С, умрут вместе с ней?

— Похоже на это.

— Я не верю в это.

— Все доказательства, кажется, указывают на то, что мы должны ей верить.

— Но…

— Я хотел бы знать, находится ли она в опасности ближайшей смерти, — размышлял вслух Маккай.

— Если вы даете премию, я бы сказал, что это хороший вопрос, — сказал Фурунео.

— Что предшествует вашей «конечной разъединенности», Фанни Мэ? — спросил Маккай. — И кто вас направляет к этой конечной разъединенности?

— Безо всякого выбора, все направляются в конечную разъединенность.

Маккай вытер лоб. Температура внутри шара неуклонно повышалась.

— Я выполняю долг чести, — сказал Калебанец. — Знакомлю вас с перспективой. Сенсы вашей… плангуальности, кажется, неспособны, у них нет средств уйти от влияния моей связи с Абнетт. Сообщение понято?

— Маккай, — сказал Фурунео, — вы имеете понятие о том, сколько сенсов пользовались прыжком в пространство глаза С?

— Черт возьми, почти все.

— Сообщение понято? — повторил Калебанец.

— Я не знаю, — простонал Маккай.

— Трудное совмещение понятий, — сказал Калебанец.

— Все предшествует конечной разъединенности.

— Я все же не верю этому, — сказал Фурунео.

— Вам лучше следовало бы поверить, — сказал Маккай, — это все совпадает с тем, что говорили некоторые другие Калебанцы, и близко к тому, что получено из посланий, которые они оставили.

— Понимаете, уход компаньонов создает разъединение, — сказал Калебанец. — Разрыв равносилен беспорядку.

— Что-то в этом роде, — сказал Маккай. — Скажите мне, Фанни Мэ, есть ли непосредственно близкая опасность вашей разъединенности?

— Объясните «непосредственно близкий», — сказал Калебанец.

— Скорой, — рявкнул Маккай. — Короткое время.

— Концепция времени трудная, — сказал Калебанец.

— Сколько еще порок вы способны пережить?

— Объясните «пережить», — сказал Калебанец.

— Сколько порок, пока вы не испытаете конечное разъединение? — спросил Маккай, пытаясь подавить отчаяние, усиливаемое воздействием ангерита.

— Вероятно, десять порок, — сказал Калебанец. — Может быть, меньше числа. Может быть, больше.

— А ваша смерть убьет всех нас? — спросил Маккай, надеясь, что он неправильно понял.

— Меньшее число, чем все, — сказал Калебанец.

— Вы все еще думаете, что понимаете ее? — спросил Фурунео.

— Боюсь, что понимаю ее!

— Друзья Калебанцы, — сказал Калебанец, — понимающие, что попадают в ловушку, достигают удаления. Таким образом они избегают разъединения.

— Сколько Калебанцев осталось в нашей… плоскости? — спросил Маккай.

— Единственная единица, представленная мной, — сказал Калебанец.

— Только одна, — пробормотал Маккай. — Это чертовски тонкая нить!

— Я не понимаю, как смерть одного Калебанца может вызвать весь этот хаос, — сказал Фурунео.

— Объясняю сравнением, — сказал Калебанец. — Ученый вашей плангуальности объясняет реакцию как звездную предопределенность. Звездная масса вступает в состояние расширения. В этом состоянии звездная масса поглощает и уменьшает все субстанции других видов энергии. Все субстанции, встреченные звездным взрывом, изменяются. Таким образом, конечная разъединенность личного я протекает наряду со связями соединительных тканей глаза С и преобразует суть всех встречающихся единиц.

— Звездная предопределенность, — сказал Фурунео, тряся головой.

— Неправильный термин, — спросил Калебанец. — Вероятно, энергия я.

— Она говорит, — сказал Маккай, — что использование дверей глаза С каким-то образом связано с ее жизнью. Ее смерть вырвется, как взрыв звезды наравне с теми, кто связан в этой сети, и убьет нас.

— Это вы думаете, что она это говорит, — заявил Фурунео.

— Это то, чему я должен верить из того, что она говорит, — сказал Маккай. — Наша коммуникация может быть тонкой, но я думаю, что она искренна. Разве вы до сих пор не чувствуете излучение ее эмоций?

— Можно сказать, что два вида разделяют эмоции только в самом широком смысле, — сказал Фурунео. — Она даже не может понять, что мы понимаем под болью.

— Ученый вашей плангуальности, — сказал Калебанец, — объясняет эмоциональную базу коммуникации. Не имея эмоциональной общности, схожесть понятий неопределенна. Понятие эмоция не составляет определенности для Калебанца. Предполагается трудность коммуникации.

Маккай кивнул себе. Он мог предвидеть и другую трудность: проблема того, произносятся или говорятся слова Калебанцем необдуманно или усложняются еще и несовпадением понятий.

— Я полагаю, что вы правы в одном, — сказал Фурунео.

— В чем?

— Мы должны признать, что поняли ее.

Маккай попытался проглотить комок в пересохшем горле.

— Фанни Мэ, — сказал он, — вы объяснили эту перспективу окончательного разъединения Млисс Абнетт?

— Проблема объяснена, — сказал Калебанец. — Друзья Калебанцы пытаются исправить ошибку. Абнетт не удается понять или считаться с последствиями. Соединительные ткани трудные.

— Соединительные ткани трудные, — пробормотал Маккай.

— Все соединительные ткани одного глаза С, — сказал Калебанец. — Сам глаз мастера С создает взаимные проблемы.

— Может, вы будете уверять меня в том, что и это вы понимаете, — запротестовал Фурунео.

— Абнетт понимает сам глаз мастера С, — сказал Калебанец. — Соглашение контракта дает Абнетт право пользования. Один глаз мастера С. Абнетт пользуется.

— Итак, она открывает дверь пространства и посылает через нее Паленки, — сказал Фурунео. — Почему бы нам не остаться здесь и не схватить ее?

— Да она же успеет закрыть дверь даже раньше, чем мы сможем приблизиться к ней. — взвыл Маккай. — Нет, в том, что говорит Калебанец, есть еще одно. Она говорит, что существует только один глаз мастера С, контрольная система, вероятно, для всех дверей в пространстве… и Фанни Мэ здесь контролирует ее, или операцию канала, или…

— Или что? — обозлился Фурунео.

— Абнетт контролирует глаз С правом покупки, — сказал Калебанец.

— Понимаешь, что она хочет сказать? — спросил Маккай.

— Вы можете перехватить у нее это право, Фанни Мэ?

— Условия найма не требуют вмешательства.

— Но вы сами можете пользоваться дверью глаза С? — продолжал настаивать Маккай.

— Все пользуются, — сказал Калебанец.

— Это безумство, — рявкнул Фурунео.

— Безумство предполагает отсутствие должного прогресса мысли при взаимном принятии логических терминов, — сказал Калебанец. — Безумство часто оказывает влияние суждения одного вида на другой. А отсюда и интерпретация.

— Кажется, у меня уже чешется рука, — сказал Фурунео.

— Поймите, — сказал Маккай, — смерти, случаи безумия вокруг исчезновений Калебанцев подтверждают нашу интерпретацию. Мы имеем дело с чем-то взрывающимся и опасным.

— Поэтому мы найдем Абнетт и остановим ее.

— Вы говорите так, будто это пустяк, — сказал Маккай.

— Вот вам инструкции. Выбирайтесь отсюда и поставьте в известность Бюро. Сообщение Калебанца не будет показано на вашей пленке, но вы должны держать все это в своей памяти. Скажите им, чтобы они оценили вас за это.

— Правильно. А вы остаетесь?

— Да.

— Что я должен сказать о вас, чем вы заняты?

— Я хочу найти сообщников Абнетт и ее местонахождение.

Фурунео кашлянул. О боги подземелья, ну и жарко же!

— Вы подумали о… ну знаете, «просто постучите»?

Он сделал движение, чтобы зажечь чейген.

— Существует предел того, что может пройти через дверь прыжка, и как быстро, — успокоил Маккай. — Вы должны знать об этом.

— Может быть эта дверь другая?

— Сомневаюсь.

— После того, как я сообщу, что потом?

— Тихо сиди наготове там, пока я не позову или они не передадут мне какое-нибудь послание. О, да, начинайте поиски на Сердечности… так, на всякий случай.

— Конечно, — Фурунео колебался. — Еще вопрос — с кем мне контактировать в Бюро? С Билдуном?

Маккай взглянул вверх. Почему должен Фурунео спрашивать, с кем контактировать? Что он пытается сказать?

Наконец до Маккая дошло, что в озабоченности Фурунео есть логическая основа. Директор Бу-Саба Наполеон Билдун был Пан Спечи, пятидержавный сенс, только по внешности человек. Так как Маккай, человек, был официально ответственным за это дело, это могло, очевидно, повлечь за собой контроль, исключая других членов Кон-сенсов. В смутные времена всякие межвидовые различия, политическая борьба могли иметь весьма неожиданное значение. Сюда следовало бы вовлечь более широкий круг директората.

— Спасибо, — сказал Маккай, — Я как-то с этой насущной проблемой упустил из виду сей важный момент.

— Да уж, эти насущные проблемы.

— Понимаю. Все правильно, я был привлечен к этому делу нашим директором Осмотрительности.

— Питчелом Сайнером?

— Да.

— Он, Лаклан и Билдун Пан Спечи. Кто еще?

— Прихватите кого-нибудь из юридического отдела.

— Обязательно человека?

— В ту минуту, когда вы войдете в контакт с этими, они уже все получат сообщение, — сказал Маккай. — Они привлекут других до принятия официального решения.

Фурунео кивнул:

— Еще одно.

— Что?

— Как я отсюда выберусь?

Маккай посмотрел на огромную чашу.

— Хороший вопрос. Фанни Мэ, как мой компаньон может выйти отсюда?

— Куда он хочет идти?

— К себе домой.

— Связи очевидны, — сказал Калебанец.

Маккай почувствовал разряд в воздухе. Уши ему заложило из-за изменения давления. Прозвучал как бы звук извлечения пробки из бутылки. Он поежился. Фурунео исчез.

— Вы послали его домой? — спросил Маккай.

— Правильно, — сказал Калебанец. — Желаемое место назначение видимо. Послан с быстротой. Избежит перепада температур ниже должного уровня.

Маккай, чувствуя, как пот катится по щекам, сказал:

— Хотел бы я знать, как вы делаете это. Вы действительно можете видеть наши мысли?

— Видеть только сильно связывающие ткани, — сказал Калебанец.

«Разъединение значения,» — подумал Маккай.

Замечание Калебанца о температуре снова напомнило о себе. Какой же тогда должен быть там уровень температуры?

Черт возьми! Здесь все кипит. Кожа его зудела от пота. В горле пересохло. Должный уровень температуры?

— Что является противоположностью «должного»? — спросил он.

— Фальшивый, — сказал Калебанец.

Маккай опешил. Как может «фальшивый» быть противоположным «должному»? Он провел рукой по лбу, стараясь собрать пот на рукав куртки.

Мысль о том, что каждый сенс, кто пользовался дверью в пространство, умрет, если этот Калебанец отдаст концы, давила на сознание Маккаю. Мышцы начинали неметь. Кожа его стала липкой от пота, но не весь пот был от жары. В воздухе был голос смерти. Он представил себя окруженным всеми умоляющими сенсами — квадриллионы квадриллионов. Помоги нам!

Все, кто пользовался дверью для прыжка.

Черт бы побрал всю эту дьявольщину! Неужели он правильно понял Калебанца? Хотя это было лишь логическое предположение смерти и случаи безумия вокруг исчезновений Калебанцев говорили, что он должен исключить любую другую интерпретацию.

Звено за звеном, эта ловушка захлопывалась. Она наполнит вселенную плотью смерти.

Движущийся овал над гигантской чашей вдруг заколыхался наружу, стал сокращаться, поплыл вверх, вниз, влево. У Маккая возникла мысль о расстройстве собственного рассудка. Овал исчез, но глаза его все еще следили за неприсутствующим Калебанцем.

— Что-нибудь случилось? — спросил Маккай.

Вместо ответа в глубине за Калебанцем открылась дверь глаза С. В отверстии стояла женщина, фигура уменьшенная, как будто вы смотрите в другой конец телескопа. Маккай узнал ее по всем виденным им передачам видеоновостей, а также из-за собственных обзоров брифингов, которыми он был занят при подготовке к выполнению этого задания.

Он встретился лицом к лицу с Млисс Абнетт в свете, который стал чуть краснее, пока она проходила через дверь для прыжка.

Было очевидно, что над ее персоной хорошо потрудились парикмахеры Красоты Стедиона. Он взял это на заметку, чтобы потом проверить. Фигура ее демонстрировала юношеские изгибы женских прелестей. Лицо в обрамлении светло-голубых волос концентрировалось на ярко-красных губах. Широко расставленные зеленые глаза и резко изогнутый нос довершали странный контраст — достоинство против крикливости. Это была королева с изъянами, возраста на грани старческого с юношеским. Должно-быть, ей было по крайней мере восемьдесят стандартных лет, но парикмахеры красоты достигли этой поразительной комбинации: явно видимая женская привлекательность и отдаленное властолюбие.

Дорогое тело было одето в длинное платье из серых дождевых жемчужин, которое облегало ее движение за движением, как сверкающая кожа. Она подошла к вертикальной трубе. когда она приблизилась, края трубы отсекли сначала ступни, затем ноги, затем бедра, талию.

Маккай почувствовал, что колени его уже целую вечность находятся в этом проходе. Он оставался в согнутом положении возле того места, где вошел в бичбол.

— Ах-х, Фанни Мэ, — сказала Млисс Абнетт. — У вас гость.

Влияние двери для прыжка заставляло ее голос звучать слегка хрипло.

— Я Джордж X. Маккай, Чрезвычайный Агент, — сказал он;

«Что это, от чего сузились ее зрачки,» — размышлял Маккай. Она остановилась в трубе, откуда были видны лишь голова и плечи в круглую трубу.

— А я Млисс Абнетт, частное лицо.

«Частное лицо! — подумал Маккай. — Эта стерва контролирует производительные мощности по крайней мере пятисот миров». Маккай медленно поднялся на ноги.

— У Бюро Саботажа к вам официальное дело, — сказал он, давая ей возможность покончить с формальностями.

— Я частное лицо, — пролаяла она. Голос ее был полон гордости и тщеславия, но его портила раздражительность.

Сердце Маккая приняло эту открывшуюся слабость. Это был особого рода недостаток, который часто сопровождает богатство и власть. У него был опыт использования таких недостатков.

— Фанни Мэ, я ваш гость? — спросил он.

— Конечно, — сказал Калебанец. — Я открывала вам дверь.

— Я ваш хозяин, Фанни Мэ? — властно потребовала Абнетт.

— Действительно, вы наняли меня.

Затаенный скрытый взгляд появился на лице Абнетт. Глаза ее сузились, превратившись в щелочки.

— Очень хорошо. Тоща приготовьтесь выполнять обязательства…

— Один момент, — сказал Маккай. Он чувствовал отчаяние. Зачем она так спешит? Что это за слабая прихоть в ее глазах?

— Гости не вмешиваются, — сказала Абнетт.

— Бюро Саботажа выносит свои собственные решения о вмешательстве, — сказал Маккай.

— Ваша юрисдикция имеет границы! — отпарировала она.

Маккай услышал в этом заявлении начало многих действий: нанятые оперативники, гигантские суммы, затраченные в виде взяток, утвержденные соглашения, договоры, слухи, усеянные тем, как ее правительство неправильно обошлось с этой хорошей и гордой леди, широкий круг личных забот, чтобы оправдать, что? Насилие над его личностью? Нет, он этого не думал. Более выгодно эту личность дискредитировать, замазать его грязными делами.

Мысль обо всей этой власти неожиданно заставила Маккая призадуматься над тем, почему он делает себя уязвимым в этих делах. Почему он выбрал Бюро Саботажа? «Потому что мне трудно угодить, — сказал он себе. — Я агент по выбору.» Сейчас в этом выборе не было пути назад. Казалось, что Бюро Саботажа было всегда и везде на пути, который выводил в высокие сферы.

Казалось, и на этот раз Бюро Саботажа взвалило на свои плечи большинство вселенских сенсов. Там покоился хрупкий груз, страшный и опасный. И он уже запустил в него свои когти.

— Согласен, у нас есть ограничения, — нахмурился Маккай, — но у меня сомнения в том, увидите ли вы их когда-нибудь. Итак, что здесь происходит?

— Вы не агент полиции, — рявкнула Абнетт.

— Вероятно, я должен вызвать полицию, — сказал Маккай.

— На каких основаниях? — улыбнулась она. Она его поймала на этом и знала об этом. Ее юридический штат объяснил ей статью в Уставе Федерации Кон-сенсов.

«когда члены различных видов имеют официальное соглашение о связи, из которой они извлекают взаимные выгоды, стороны, заключающие соглашения, должны быть единственными судьями оговоренных выгод при условии, что их соглашение не нарушает закона, условностей или юридических обязательств, связывающих упомянутые стороны, заключившие контракт; при условии далее, что упомянутое официальное соглашение было достигнуто на добровольной основе и не заключает в себе нарушения спокойствия в обществе».

— Ваши действия повлекут за собой смерть этого Калебанца, — сказал Маккай. Он, конечно, не надеялся, что подобный аргумент убедит Абнетт, но какое-то время эта дискуссия давала.

— Вы должны установить, что концепция Калебанцев о разъединении соответствует точно понятию «смерть», — сказала Абнетт. — Вы не можете сделать этого, потому что это неправда. Так зачем вы вмешиваетесь? Это просто безвредная игра между заключающими контракт сторонами.

— Более чем игра, — сказал Калебанец.

— Фанни Мэ! — рявкнула Абнетт. — Ты не должна вмешиваться! Помни о нашем соглашении!

Маккай уставился в направлении не-присутствия Калебанца и попытался понять спектральное свечение, которое отвергали его органы чувств.

— Различайте конфликт между идеалами и структурой… — говорил Калебанец.

— Вот именно, — сказала Абнетт. — Я уверена, что Калебанцы не страдают от боли, что у них нет даже такого термина для ее обозначения. Если мне доставляет удовольствие устроить видимую порку и наблюдать за реакцией…

— Вы уверены, что она не страдает от боли? — спросил Маккай.

И снова на лице Абнетт заиграла улыбка:

— Я никогда не видела, чтобы она страдала от боли. А вы?

— А вы видели, чтобы она делала что-то?

— Я видела, как она приходит и уходит.

— Вы страдаете от боли, Фанни Мэ? — спросил Маккай.

— Нет ссылки на это понятие, — сказал Калебанец.

— Эти порки могут привести к вашей конечной разъединенности? — спросил Маккай.

— Объясните «привести к», — сказал Калебанец.

— Есть связь между поркой и вашей конечной разъединенностью?

— Общие связи вселенной включают в себя все события, — сказал Калебанец.

— Я хорошо плачу за свою игру, — сказала Абнетт, — так что перестаньте вмешиваться, Маккай.

— Как вы платите?

— А вот это уже не ваше дело!

— Это мое дело, — сказал Маккай. — Фанни Мэ?

— Не отвечай ему, — рявкнула Абнетт.

— Я могу еще вызвать полицию и офицера Суда Осмотрительности, — сказал Маккай.

— Да, пожалуйста, — подхватила Абнетт, — Вы, конечно, готовы отвечать по иску о вмешательстве в официальное соглашение между согласившимися членами различных видов?

— Я все еще могу получить предписание, — сказал Маккай. — Ваш настоящий адрес?

— Я отказываюсь отвечать, мне нужен защитник.

Маккай взглянул на нее. Она опять его обыграла. Он не мог обвинить ее в побеге, мешающем следствию, пока преступление не доказано. Чтобы доказать преступление, он должен заставить суд представить ей соответствующие документы в присутствии свидетелей, привести ее в суд и позволить ей встретиться с обвинителями. А ее защитники будут связывать его по рукам и ногам на каждом шаге на этом процессе.

— Допускается суждение, — сказал Калебанец. — В контракте Абнетт ничего не сказано, что она не должна открыть сумму контракта. Наниматель предоставляет воспитателей.

— Воспитателей? — спросил Маккай.

— Очень хорошо, — уступила Абнетт. — Я обеспечиваю Фанни Мэ самыми хорошими учителями и учебными пособиями, которые только может предоставить наша цивилизация. Она впитывала нашу культуру. Все, что она просила, она получила. А это не дешево.

— И она до сих пор не понимает, что такое боль? — настоятельно потребовал Маккай.

— Надеюсь получить должные источники, — ответил Калебанец.

— У вас будет время получить эти источники? — спросил Маккай.

— Время — трудная концепция, — сказал Калебанец. — Заявление учителя гласит: «Относительность времени к учению бывает различной у различных видов.» Время обладает длиной, неизвестным качеством, к которому применяется термин длительность, субъективными и объективными измерения. Путано.

— Давайте приступим к этому официально, — сказал Маккай. — Абнетт, вы знаете, что убиваете этого Калебанца?

— Разъединение и смерть не одно и тоже, — запротестовала Абнетт. — Разве не так, Фанни Мэ?

— Существуют широкие различия между различными волнами бытия, — сказал Калебанец.

— Я спрашиваю вас официально, Млисс Абнетт, — сказал Маккай, — рассказала вам эта Калебанка, называющая себя Фанни Мэ, о последствиях события, которое она называет окончательное разъединение?

— Вы только что слышали, как она сказала, что не существуют точных эквивалентов наших понятий.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Но вы и не ставите прямого вопроса.

— Фанни Мэ, — сказал Маккай, — вы описали Млисс Абнетт последствия…

— Согласно связывающим тканям контракта, — сказал Калебанец.

— Вы же видите, — отпарировала Абнетт, — она связана соглашением, а вы вмешиваетесь.

Абнетт жестом приказала кому-то не видимому в вортальной трубе двери в пространство.

Отверстие неожиданно вдвое увеличилось в диаметре. Абнетт отступила, оставив полголовы и один глаз видимыми для Маккая. На заднем плане можно было различить толпу наблюдающих сенсов. А вместо Абнетт мелькнули формы огромной черепахи — гигантского Паленки. Сотни его маленьких ног замелькали под массивным телом. Единственная рука, растущая на макушке головы с круглыми глазами, тащила длинный бич в ладони с двумя большими пальцами. Рука просунулась в трубу, дернула кнут, преодолевая сопротивление двери для прыжка, пустила кнут вперед. Кнут щелкнул над вдавленной чашей.

Прозрачная струя зелени упала дождем с невидимого местонахождения Калебанца. Она на мгновение заблестела, как цветной взрыв фейерверка, и рассыпалась.

Мычание экстаза послышалось из вортальной трубы.

Маккай, стараясь побороть нахлынувшее чувство расстройства, прыгнул вперед. Мгновенно дверь глаза С закрылась, отрубив искалеченную руку Паленки и бич, которые упали на пол комнаты. Рука извивалась и поворачивалась, медленнее… медленнее.

Наконец, затихла.

— Фанни Мэ? — сказал Маккай.

— Да?

— Бич ударил тебя?

— Объясните «бич ударил».

— Встретил твою субстанцию!

— Приблизительно.

Маккай подошел поближе к чаше. Он все еще был расстроен, но знал, что это могло бы быть и побочным воздействием ангерита, и происшествия, которому он стал свидетелем.

— Опишите ощущение порки, — сказал он.

— У вас нет должных понятий.

— Попытаюсь понять.

— Я вдохнула субстанцию бича и выдохнула свою субстанцию.

— Вы дышали этим?

— Приблизительно.

— Ну, ладно… опишите ваши физические реакции.

— Нет общих физических понятий.

— Любую реакцию, черт побери!

— Бич не совместим с моим улссррк.

— Вашим чем?

— Нет общих понятий.

— Что это была за зеленая струя, когда он ударил вас?

— Объясните «зеленая струя».

— По соотнесению с длиной волны и описанием капель воды в воздухе, с боковым выходом в действие волны ветра, — Маккай думал, что он хотя бы приблизительно передал идею зеленой струи.

— Вы наблюдали это явление? — спросил Калебанец.

— Да, я видел его.

— Чрезвычайно!

Маккай колебался, странная мысль заполнила его ум. Может быть, для Калебанца мы так же нематериальны, как они кажутся нам.

Он спросил.

— Все существа обладают субстанцией, относительно своему собственному квантуму существования, — сказал Калебанец.

— Но вы видите нашу субстанцию, когда вы смотрите на нас?

— Крупные трудности. Ваш вид повторяет этот вопрос. Нет определенного ответа.

— Попытайтесь объяснить. Начните с того, что расскажите мне о зеленой струе.

— Зеленая струя — неизвестное явление.

— Но чем она может быть?

— Вероятно, интерпланарное явление, реакция на выдох моей субстанции.

— Есть ли предел тому, сколько субстанции вы можете выдыхать?

— Отношение квантума определяет ограничения вашей плоскости. Между планарными началами существует движение. Движение изменяет относительное отношение.

— Нет простых референтов? — удивился Маккай. — Но ведь должны же быть! — Он обсудил этот вопрос с Калебанцем, но вопросы и ответы становились для них все менее и менее понятными.

— Но ведь должно же быть что-то постоянное, — взорвался Маккай.

— Соединительные ткани обладают явлением постоянности, которое вы ищите, — сказал Калебанец.

— Что такое соединительные ткани?

— Нет…

— Референтов! — вскипел Маккай. — Тогда зачем же использовать термин?

— Термин лишь приближается к явлению. Сплетение заграждения — еще один термин, выражающий что-то похожее.

— Сплетенное заграждение, — забормотал Маккай. — Тогда — Сплетение заграждений?

— Ученый Калебанец предлагает этот термин после дискуссии с сенсом Лаклаком, обладающим редким даром внутреннего видения.

— Один из ваших обсуждал это с каким-то Лаклаком, да? Кто этот Лаклак?

— Личность непередаваемая, нет занятия, известного и понятного.

— Ого? Какое его значение?

— Дантист.

Маккай сделал резкий выдох, задержал дыхание и потряс головой, заведенный в тупик.

— Вы понимаете, что такое дантист?

— Все виды, требующие переваривания источников энергии, должны сокращать эти источники до удобной формы.

— Вы имеете в виду, что они откусывают? — спросил Маккай.

— Объясните «откусывают».

— Я думал, что вы понимаете, что такое дантист.

— Дантист — это тот, кто поддерживает систему, с помощью которой сенсы формируют энергию для пищеварения. — сказал Калебанец.

— Сплетенное заграждение, — бормотал Маккай. — объясните, что вы понимаете под заграждением.

— Должное соответствие родственных частей в формировании системы.

— Мы идем в никуда, — огрызнулся Маккай.

— Каждое существо где-то, — сказал Калебанец.

— Но где? Например, где вы?

— Планарные отношения необъяснимы.

— Давайте попробуем что-нибудь еще, — сказал Маккай.

— Я не слышал, чтобы вы читали или писали.

— Сокращение того, что вы называете письмом к сравнимым связывающим тканям, предполагает временно-постоянную коммуникацию, — сказал Калебанец. — Конечно, не реально определенную, однако, из временно-постоянных или требуемых соединительных тканей.

— Ну ладно… давайте перейдем к глаголу видеть, — сказал Маккай. — Скажите мне, что вы понимаете под действием видения?

— Видеть — получать чувственное понимание внешней энергии, — сказал Калебанец.

Маккай закрыл лицо руками. Он чувствовал, что у него уже нет духа, мозг онемел от излучающей бомбардировки Калебанца. Какие же у них органы чувств? Он знал, что такой вопрос только отошлет их в погоню за очередными терминами.

Он мог бы, конечно, слушать все это глазами или другим органом, грубым и неприспособленным для такой задачи. Слишком многое зависело от того, что он делает. Воображение Маккая уже чувствовало спокойствие, которое последовало бы за смертью этого Калебанца — огромное уединение. Остались бы, вероятно, несколько младенцев — увы, все равно обреченных. Все хорошее, прекрасное и злое… все что мы чувствуем… все уйдет. Только существа, никогда не проходившие через дверь в пространство, останутся. А ветры, цвета, яркие запахи, пение птиц — это будет продолжать существовать после хрустального извержения всех, кто чувствует.

Но мечты и чувства уйдут, затеряются в океане смерти. Будет особый вид тишины, не будет прекрасных речей, пронизанных стрелами значений.

Кто может утешить вселенную за такую потерю?

Наконец, он опустил руки и сказал: — Есть где-нибудь то, чтобы вы могли взять это… ваш дом, где Млисс Абнетт не могла бы добраться до вас?

— Уйти возможно.

— Ну так сделайте это!

— Не могу.

— Почему?

— Соглашение запрещает.

— Так нарушьте это чертово соглашение!

— Бесчестные действия приносят окончательное разъединение для всех сенсов на вашей… допускаем волну, как предпочтительный термин. Волну. Намного ближе, чем плоскость. Пожалуйста, употребляйте понятие волна, вместо плоскости, когда используете его в нашей дискуссии.

«Это просто невыносимо,» — подумал Маккай.

Он поднял руки, жестом выражая поражение, и в этом движении почувствовал, как тело его дернулось, когда дальний вызов затронул его щитовидную железу. Начало поступать послание, и он знал, что тело его перешло в сниггертранс, бормоча и усмехаясь, а иногда вздрагивая.

Но на этот раз он не противился вызову.

— Питчел Сайнер, здесь, — сказал вызывающий.

Маккай представил директора Бюро Разделения, маленького Лаклака, сидящего в своем прекрасно убранном окружении, в задней части Централа. Сайнер мог быть расслабленным, пряди кудрей откинуты, лицо открыто, лучшие домашние собаки ублажают его плоть, натренированные миньоны сами проводят работу, нажимая кнопки.

— В хорошее же время вы вызвали меня, — сказал Маккай.

— В какое время я вызывал?

— Ну… вы, конечно, уже получили послание Фурунео совершенно…

— Какое послание?

Маккай почувствовал, как будто мозг его коснулось перемалывающее колесо, выстреливающие идеи, как искры. Не получили послание от Фурунео?

— Фурунео, — сказал Маккай, — ушел отсюда довольно давно…

— Я вызываю, — прервал Сайнер, — потому что чертовски долго ни от одного из вас нет никаких вестей, а охранники Фурунео обеспокоены. Один из них… Куда должен был идти Фурунео и как?

Наконец-то до Маккая дошло.

— Где родился Фурунео?

— Родился? На Лэнди-5. А что?

— Я думаю, вы найдете его там. Калебанец использовал свою систему глаза С и послал его домой. Если он еще не вызывал, лучше за ним послать. Он должен был…

— В Ленди-5 только три Тапризиота и одна дверь для прыжка. Эта планета для удалений, полная затворников и…

— Тоща понятна задержка. А тем временем здесь ситуация…

Маккай начал излагать ситуацию.

— Вы верите в это… это окончательное разъединение? — прервал его Сайнер.

— Мы вынуждены верить в это. Все доказательства говорят, что это именно так.

— Ну может быть, но…

— Мы не можем себе позволить этого может быть, Сайнер.

— Нам лучше связаться с полицией.

— Думаю, что этого-то она от нас и хочет.

— Хочет, чтобы мы… но зачем?

— Кто должен был бы подписывать жалобу?

Молчание.

— До вас доходит картина? — настаивал Маккай.

— Это на вашу ответственность, Маккай.

— Ну, всегда так. Но если мы правы, это не имеет значения, не так ли?

— Я собираюсь предложить, — сказал Сайнер, — чтобы мы вышли на высший уровень, Бюро Центральной Помощи — только для консультации. Согласен?

— Обсудите это с Билдуном. А тем временем я хочу чтобы было сделано следующее. Соберите совет Бюро Кон-Сенсов, составьте еще одно максимально-настороженное послание Главного внимания на Калебанцев, но привлеките и Паленкисов и начинайте поиск Абнетт.

— Мы не можем делать этого, и вы знаете почему.

— Но мы должны.

— Когда вы принимали эту должность, вы получили полное разъяснение почему мы…

— Чрезвычайное разъединение не означает, что мы должны сидеть сложа руки, — сказал Маккай. — Если вы так рассуждаете, тогда до вас не дошло значение…

— Маккай, я не могу поверить…

— Отключайтесь, Сайнер, — сказал Маккай, — я собираюсь вызвать, минуя вас, Билдуна.

Молчание.

— Прервите контакт, — приказал Маккай.

— Этого не потребуется.

— Неужели?

— Я пошлю агентов к Абнетт сразу же. Я понял ситуацию. Если мы предположим, что…

— Мы предположим, — сказал Маккай.

— Приказы пойдут, конечно, от вашего имени, — сказал Сайнер.

— Можете вообще отстраниться от этого дела, — сказал Маккай. — А сейчас пошлите людей в Ларик — парикмахерскую Красоты в Стедион. Она там недавно была. Я также имею бич, который она…

— Бич?

— Я только что присутствовал на одной из таких порок. Абнетт прервала связь, когда рука ее Паленки была в двери глаза С. Отрубила руку. У Паленки отрастет другая рука, а она может нанять еще других Паленкисов, но бич и рука могут дать нам ключ. Паленкисы не практикуют генную метку, насколько я знаю, но это лучшее, что мы имеем на данный момент.

— Я понимаю. Что вы собираетесь предпринять?

— Об этом еще следует подумать.

— Не лучше ли вам зайти и изложить сообщение непосредственно на транскодер?

— В этом положусь на вас. Не думаю, что мне следует показываться некоторое время на Централе.

— М-м-м… Понятно, что вы имеете в виду. Она попытается связать вас по рукам встречным иском.

— Да, я упустил кой-какие детали. Так вот, что я видел. Когда она открыла дверь, она практически заполнила ее, но я смог увидеть что-то, что показалось мне окном. Если это было окно, оно выходило на облачное небо. Это означает дневной свет.

— Облачное?

— Да, а что?

— Сегодня здесь все утро было облачно.

— Не думаете же вы, что она… нет, она бы не стала.

— Вероятно нет, но мы должны прочистить весь Централ. С ее то деньгами, нельзя точно определить, кого бы она могла еще купить.

— Да… хорошо. Паленки. Панцирь его был со странным рисунком — треугольники, ромбы, красные и оранжевые, и веревка или змея желтая, идущая вокруг и через него.

— Признаки фелюма, — сказал Сайнер.

— Да, но какого семейства Паленки?

— Хорошо, мы проверим это. Что дальше?

— Позади нее во время порки была толпа сенсов. Я видел Прейменгов, не мог не заметить тех проводников щупальцев. Были некоторые Читры, несколько Соборипов, некоторые Ривы…

— Похоже на ее обычную группу приспешников. Узнал кого-нибудь из них?

— Я попытаюсь позднее через ИД, но я не мог бы назвать никаких имен в этой толпе. Но там был один Пан Спечи, и он был заворожен сценой, если не ошибаюсь.

— Уверены?

— Все, что я знаю, это то, что я видел, а я видел шрамы на лбу — хирургическая операция это, в этом я уверен, как и в том, что я в сниггертрансе…

— Но это против каждого Пан Спечи, легально, моральное, этическое…

— Шрамы были пурпурные, — сказал Маккай. — Это заметно, не так ли?

— Прямо в открытую, никакого макияжа или чего-либо, чтобы скрыть шрамы?

— Ничего. Если я прав, то он был единственный Пан Спечи с ней. Другой бы убил его при виде ее.

— Где же она могла быть, где только один Пан Спечи?

— Убей меня бог. О, да, и там были еще несколько людей — в зеленой форме.

— Охранники дома Абнетт.

— Я тоже так подумал.

— Порядочная толпа, чтобы спрятаться.

— Если кто и может позволить себе, так это она.

— Еще одно, — сказал Маккай. — Я чувствовал запах дрожжей.

— Дрожжей?

— Несомненно. Всегда есть перепад давления через дверь для прыжка. Дуло в нашу сторону. Дрожжи.

— Да, целый короб наблюдений.

— Вам не показалось, что я был рассеян?

— Не больше, чем обычно. Вы абсолютно уверены насчет Пан Спечи?

— Я видел его глаза!

— Запавшие, фасеты сглаживающие?

— Так мне показалось.

— Если нам удастся получить Пан Спечи для официального осмотра, это дало бы нам рычаг. Сокрытие преступника, это уже кое-что.

— Очевидно, у вас не такой большой опыт с Пан Спечи, — сказал Маккай. — Как вам удалось стать директором Различения.

— Ладно, Маккай, давайте не…

— Вы знаете прекрасно, что любой Пан Спечи взорвался бы, если бы увидел этого парня. Наш наблюдатель попытался бы нырнуть через дверь для прыжка и…

— И…

— Абнетт бы закрыла ее на нем. Она бы получила половину нашего наблюдателя, а у нас бы осталась другая половина.

— Но это было бы убийство.

— Несчастный случай, не более.

— У этой женщины действительно большой вес, надо признать, но…

— И она получит наши потайные места, и при этом она будет играть на том, что она частное лицо, а мы пытаемся саботировать ее.

— Паршиво, — согласился Сайнер. — Надеюсь, вы не делали официальных выпадов в ее сторону.

— Почему же, делал.

— Что?

— Я взял ее на официальную заметку.

Дальше: Зеленый мозг

Фрэнк Херберт Звезда под бичом Зеленый мозг Глаза Гейзенберга романы

Звезда под бичом

Фрэнк Херберт
Звезда под бичом Зеленый мозг Глаза Гейзенберга
романы