ПОДМЕНЫШ
Летендейл не крепость, окружённая стенами, а скорее просто жилище женщин, которые дают убежище всем, кто его ищет, но в самом начале весны выглядит он довольно мрачно. Снег рваными полосами покрывает землю, и во дворе камни блестят от сырости. В окнах, обращенных на запад, воет и стонет ветер, дёргая за рамы пальцами, слишком слабыми, чтобы оторвать их и пробраться внутрь.
Герта прижималась лбом к одной из этих толстых рам. Она прислонилась к широкому подоконнику, словно это облегчало боль, разрывавшую её живот. Жизнь, которую она носила в себе, будто превратилась в воина, и тот разрывал её тело в нетерпении вступить в битву с миром.
Её теперь не оставляли одну. Время от времени к ней подходит женщина и поддерживает её. Герте она казалась безлицей куклой, существом из сна или скорее тёмного ночного кошмара, которому нет конца. В руке девушка крепко, так что сглаженные временем края впивались в тело, сжимала свой единственный талисман, амулет Гунноры. Герта не молилась. Разве достигнет молитва Древней Великой, если она направлена из аббатства, посвященного совсем другой силе?
Стиснув зубы, Герта отшатнулась от окна, сделала шаг, другой, но боль снова заставила её пошатнуться. Не помня как, она оказалась в постели, тело её изгибалось дугой. Волосы от пота прилипли ко лбу.
— Гуннора! — выкрикнула ли она или это имя прозвучало только в её сознании? Удар боли, словно копьё, пронзающее тело, дёргающая боль. Потом…
Мир, конец всякой боли. Она погрузилась в беспамятство.
И в окутавшей её тьме услышала хриплый смех, злобный смех, угрожающий. И увидела во тьме…
Круг камней, к которым прижимаются… нет, не прижимаются, это только кажется из–за раздувшихся, разбухших тел. Они сидят, повернув чудовищные головы, и смотрят на неё выпуклыми глазами со злобной радостью и торжеством.
Герта вспомнила. И закричала, не взмолилась Древним, а закричала от страха, который она считала ушедшим, похороненным в прошлом.
Она хотела бежать, закрыться руками. Но знала, что даже если закроет глаза, то не спасётся. Жабы Гриммердейла! Она безрассудно обратилась к ним, обманула их, и теперь они здесь!
— Миледи…
Слова прозвучали слабо, издалека, они не имели никакого отношения к этому ужасу. Но похоже, в них было какое–то заклинание от этих жабьих существ, потому что те исчезли. Герта, истощённая, дрожащая, открыла глаза.
Перед ней в свете двух ламп стояла Интела, женщина, знающая травы, умеющая лечить. Значит, день, на который Герта смотрела сквозь толстые искажающие стёкла, кончился. Интела прочно держала худую руку девушки. Глаза её смотрели внимательно и напряжённо, тёмные и чистые под складками головного убора.
Герта собралась с силами. Рот у неё пересох, словно она ела пепел.
— Ребёнок? — даже в собственных ушах голос её прозвучал слабо и хрипло.
— У тебя дочь, леди.
Дочь! На мгновение Герта испытала радость, сердце забилось чаще. Она хотела поднять руки, хотя они и казались закованными в свинец. Выполнилось обещание Гунноры — ребёнок, который не будет иметь ничего общего с разбойником, ставшим его отцом. Ребёнок Герты, только её одной!
— Дай её мне, — голос по–прежнему звучат слабо, но жизнь и воля быстро возвращались. — Дай мне мою дочь!
Женщина не двинулась с места. И в руках её не было тёплого свёртка. Девушке показалось, что взгляд женщины стал строже, в нём мелькнуло чувство, которого девушка не смогла разгадать.
Она попыталась приподняться в постели.
— Ребёнок умер? — она считала, что задала этот вопрос, не выдав отчаяния, которое рвануло её так же сильно, как боль перед этим.
— Нет, — только теперь Ингела пошевелилась. Герта озадаченно смотрела, как женщина наклонилась и подняла с постели свёрток, который издал неожиданный пронзительный крик протеста против заключения в одеяле.
Не умер — тогда что же? Что–то зловещее проскользнуло в том, как встретила женщина её вопрос. Герта была в этом уверена. Она протянула руки, заставляя их не дрожать, готовая встретить любое зло.
Ребёнок вовсе не был мёртв. Он яростно сражался с пелёнками. Герта схватила свёрток и решительно откинула простыню, чтобы взглянуть на то, что обещала ей Гуннора, на ребёнка, который будет принадлежать только ей.
Но едва она увидела маленькое сморщенное покрасневшее тело новорожденной, как всё поняла! Лишь на мгновение Герта ощутила отвращение, как будто хотела изрыгнуть зло, спавшее в ней с момента зачатия новой жизни.
Перед ней лежало доказательство её греха, её связи с силами зла, древнего и могучего зла, и эта кара пала не на неё, а на ребёнка. Она видела уродливое лило. Девочка смотрела на Герту, её хриплые крики прекратились. Взгляд выпуклых глаз вонзался в неё, как будто маленькое существо знало, чья судьба так его искалечила. Кожа младенца шелушилась коричневатыми чешуйками. Жабы, да, это их знак.
Герта яростно прижала к себе девочку, вызывающе взглянув на женщину.
Ингела сделала рукой ритуальный жест, предотвращающий зло, губы её шептали слова молитвы, но так тихо, что Герта их не слышала. Женщина, подхватив рукой молитвенные кольца на поясе, перебирала их одно за другим.
— Подменыш! — из–за госпожи показалась служанка, о присутствии которой Герта и не подозревала.
Это слово сразу насторожило Герту.
— Это моя дочь, — медленно и отчётливо заявила она, беря на себя в этот момент всё, что изуродовало ребёнка, всю тяжесть греха, который в своём безумии привёл её к такой судьбе. — Это моя дочь Эльфанор, я провозглашаю её своим ребёнком, рождённым моим телом, она принадлежит моему клану.
Эльфанор? Герта удивилась этому имени. Откуда оно к ней пришло? Она раньше никогда его не слышала. А что касается других слов признания ребенка, то они теряли теперь всякий смысл. Клана у неё нет, семьи нет, и никакой лорд не поднимет ребёнка в центре своего зала на всеобщее обозрение.
Она совершенно одинока, тем более из–за проклятия, наложенного на ребёнка. Слушая звон молитвенных колец, которые перебирала Ингела, Герта поняла, что дочь её уже осуждена, и она вместе с нею.
Упрямая гордость, позволившая ей отразить все требования семьи, которую она больше не назовёт своей, заставившая замыслить месть, которая так зло теперь отразилась на ней самой, эта гордость — по–прежнему её щит и оружие.
— Это моя дочь, — твёрдо повторила она, глядя прямо в глаза женщине, готовая отразить любое возражение.
— Подменыш… — опять это ужасное, проклятое слово.
Ингела быстро отвернулась, властно взглянула на служанку и отдала ряд приказов. Та отошла, торопливо принялась убирать грязные простыни, налила воды в ведро. И выбежала из комнаты. Ингела снова заняла место у постели и спокойно встретила вызывающий взгляд Герты.
— Ребёнок… — начала она медленно.
Герта чуть приподняла подбородок. Никогда, никому, ни одной живой душе не выкажет она свою печаль и боль.
— …проклят. Это ты хочешь сказать? Если и так, то проклятие на мне, и мне отвечать.
Ингела не проявила никакой обиды при этих словах, которые в таком месте могли бы посчитаться богохульством. Последователи Пламени учат, что грех ставит свой знак на грешнике. Слова Герты можно было считать признанием.
— Зло укрепляется, когда его семена поливают и холят, — всё также медленно проговорила Ингела. Но в её взгляде, устремлённом на Герту, не было осуждения.
— Ты знаешь мою историю, — хрипло сказала Герта. Эльфанор у неё на руках лежала спокойно, прикрыв большие выпуклые глаза, как будто всё слышала и понимала. — Да, я пыталась навлечь зло на своего врага, того, кто осквернил меня. Я открыто и добровольно обратилась к Древним за помощью в этом зле, и наполняла меня тогда только ненависть. Но злое деяние не свершилось. Я боролась за того, кого отправила к Жабам. И он остался жив.
— Но ведь это был не тот человек. Так ты сказала, — напомнила ей Ингела.
— Это я узнала только потом. Уже после того, как боролась за него. И вот это… — она прижала к себе маленькое тело. — Не знаю, какая древняя наука, колдовство или сила проникли в моё тело и заменили жизнь, которую я вынашивала, на это. Эльфанор — моя, и на мне вся тяжесть ноши, — может, не стоило этого говорить в таком месте, но ей хотелось сохранить хоть слабую надежду. — И, может быть, если одна сила принесла зло, то другая его исправит.
Снова Ингела пошевелила кольцами.
— Ты говоришь неправильно. Здесь мы следуем истинному учению. Ты уже видела, что бывает с теми, кто обращается к тому, во что мы не верим.
— Правда, — Герта сдержала дрожь от внутреннего холода, который охватил её не в ответ на этот выговор. И в то же время подумала: «Мои мысли не смогут оградить нас стеной. Есть силы и силы».
Она высвободила руку, нашла на груди амулет Гунноры. Снова вспомнила, как побывала в её святилище, неся в себе ребенка, ища помощи. Как во сне, а может, и не во сне, была приветливо встречена, как пообещали удовлетворить её просьбу. Потому что Герта верила: в Эльфанор действительно нет ничего от отца, девочка целиком принадлежит ей.
Проходили дни, но Герта не говорила о том, что собирается делать. Она хорошо знала, что её ребёнок стал предметом многих слухов и что её поздравляли с благополучными родами только по обычаю.
Неожиданно с юга подули тёплые ветры. Растаявший снег впитался в землю, и она просохла. Начиналась ранняя весна. Большую часть времени Герта проводила в своей комнате, голова её была занята больше, чем руки, хотя она нянчила дочь и заботилась о ней одна, отказываясь от помощи тех, кто, как она знала, считал ребёнка проклятым.
Через четыре недели, приняв решение, она попросила свидания с аббатиссой.
Держа на руках ребёнка, она провела церемонию приветствия во внутренней гостиной, бегло вспоминая, каким непохожим казалось всё, когда она впервые появилась здесь. Тогда она была спокойна и довольна — теперь она знает, каким ложным оказалось это спокойствие и довольство. Она на мгновение ухватилась за это воспоминание, но потом отбросила его. Герта не дура, она понимает, что приходится платить за свою глупость, а может, придётся платить всю жизнь.
— Говорят, леди Герта, ты хочешь уехать из Летендейла, — аббатисса — невысокая женщина — неподвижно сидела на стуле из потемневшего от времени дерева, с высокой спинкой, стул весь был покрыт резными символами Пламени. Подозрения оставили Герту. Может, она не умеет судить о мотивах и мыслях других людей, но здесь она не чувствует ни злобы, ни обвинения, только искреннюю озабоченность.
— Я должна, — ответила она, садясь на край стула, на который указала ей аббатисса, и прижимая к себе Эльфанор. Девочка никогда не плакала, когда Герта держала её. Она лежала неподвижно, не отрывая взгляда от лица матери. Герта старалась не отыскивать в этих слишком больших глазах отражения тех болотных огней, которые она видела в других глазах, столь похожих на эти. — Ваше преподобие, для меня,… и для моего ребёнка нет места за этими стенами.
— Тебе так сказали? — сразу же резко спросила аббатисса.
— Такое не нужно говорить. Нет, никто не сказал мне недобрых слов. Но это правда. Из–за меня тень зла упала на это место, которое должно оставаться святым и мирным.
— Мы должны стремиться к миру. Святость не нам провозглашать, — ответила аббатисса. — Но куда же ты поедешь? Лорд Нордендейла…
Герта сделала быстрый жест.
— Ваше преподобие, он был добр ко мне, хотя имел полное право перерезать мне горло. Я навлекла на него такую опасность, какую редко приходится встречать человеку. Ты ведь знаешь мою историю, как я просила помощи в мести у существ, чья природа — сама тьма, а потом завлекла лорда в их сеть.
— Но ты ведь и сражалась за него, — медленно проговорила аббатисса. — Разве ты не верила, сражаясь за него, что он опозорил тебя?
— Да. Но какое это имеет значение? Если бы я обратила против него свой кинжал, я была бы в своём праве, — прежний стыд и ненависть вернулись к ней при этом воспоминании. — Но ни один человек, каков бы ни был его грех, не должен быть отдан древнему злу.
— Но он не стал винить тебя. Напротив, оказал тебе честь за то, что ты сражалась против стыда. Этот Тристан говорил со мной перед отъездом, и разве с тех пор не приезжали сюда дважды его посыльные, подтверждая, что он совершил задуманное, принял под свою команду лишившихся предводителя жителей Нордендейла, принёс мир и надежду другим, что он хочет, чтобы ты стала его леди, и будет оказывать тебе все почести. Он сильный человек, жёсткий в своих правилах, но так же хорош, как сталь, которой он владеет. Как же он? Ты поедешь к нему?
— К нему в последнюю очередь, ваше преподобие. Он только что стал лордом. Он сильный и смелый человек, но если возьмёт жену с «подменышем», у него начнутся неприятности, как вода поднимается у перегородившего ручей камня. И со временем всё равно затопит его. Нет, я не поеду в Нордендейл. И покорно прошу Ваше Преподобие не слать вестников Лорду Тристану. И если он или его посыльный появятся здесь, скажите, что я вернулась к своей семье.
— Ты сама говорила, что у тебя нет семьи, — резко возразила аббатисса. — Ложь, даже ради добра, здесь недопустима.
— Леди аббатисса, я по своей воле противопоставила себя остальным людям. И пойду туда, где, вероятно, моё место.
— В Пустыню? Но это означает смерть. Добровольно искать смерти — тоже грех.
Герта покачала головой.
— Нет, если бы я хотела идти той дорогой, то ушла бы много месяцев назад. Я иду не умирать, а искать ответ. И если поиски приведут меня в странные места, что ж, придётся идти туда.
— Пути Прежних никогда не были нашими. В этом поиске ты подвергаешь опасности большее, чем своё тело.
— Леди, я подвергла себя опасности много месяцев назад. Ты считаешь, — лицо девушки вспыхнуло, глаза загорелись, как у боевого сокола, готового устремиться на добычу, — ты считаешь, что я не должна сражаться за этого ребёнка? Есть места, в которых зло появилось раньше, чем здесь поселился человек, но есть места мира и добра. Разве не правда, что небольшая порция опасной травы может исцелить тело, победить болезнь, вызванную той же травой? Если на поиски уйдёт вся моя жизнь, я всё равно буду искать.
Аббатисса долго не отвечала. Она изучала лицо Герты, как будто силой воли могла проникнуть в её мысли.
— Выбор твой, — медленно сказала она. — Мы не пользуемся странными силами, но иногда Пламя даёт нам предвидение, как у Мудрой Женщины, глядящей в свою чашу предсказаний. Не знаю, почему, но верю, что если можно помочь в твоём желании снять проклятие, такая помощь тебе будет оказана.
— А если приедет Лорд Тристан? — Герта перевела дыхание. Она никак не рассчитывала услышать такое признание от женщины, поглощённой ритуалами, которые отвергают иные и древние силы.
— Ему будет сказана правда. Что ты родила ребёнка, за будущее которого нужно бороться, и что ты отправилась бороться, а куда, мы не знаем. Не знаю, примет ли он наши слова. Решать ему. Не могу благословить твой поиск, но как верующий в одно желает добра верующему в другое, так и я желаю тебе добра, леди Герта. Ты храбра, твоя воля как лезвие меча, побывавшего во многих битвах мира, но всё ещё прочного и острого.
У тебя есть лошадь, которую оставил тебе Лорд Тристан; советую тебе принять её, хотя твоя гордость может потребовать отказа. Мы дадим тебе ещё вьючного пони, их у нас много, их приводят беженцы. Многие из них не выживают и не оставляют родственников, которые унаследовали бы их добро. Дадим тебе припасов и дорожную одежду. Можешь выбрать, что хочешь, в наших кладовых.
Я пожелала тебе добра, — аббатисса помолчала. — Но не могу добавить чар благословения: там, куда ты идёшь, они могут оказаться не помощью, а помехой. И не спрашиваю, в каком направлении ты поедешь, хотя посоветую не ехать открытыми дорогами: эта земля в хаосе, и многие лишившиеся предводителей люди охотятся на ней сами по себе.
— Леди аббатисса, ты дала мне гораздо больше, чем я осмеливалась бы просить, — Герта встала. — И, может быть, самый большой твой дар то, что ты не сказала: «Не уезжай, это бесполезно!»
Аббатисса слегка улыбнулась.
— А если бы я так сказала, и развела руки, и воспользовалась своей властью — впрочем, ты не дочь этой крыши, и у меня нет над тобой власти, — разве ты послушала бы меня? Нет, я знаю, что ты много думала и считаешь это долгом своей жизни. Да будет так. Мы сами выбираем свои дороги, и многие это делают гораздо беззаботнее, чем ты.
Герта стояла очень прямо. В этой женщине есть что–то такое: в других обстоятельствах они могли бы стать друзьями. На мгновение она подумала, каково было бы стать «дочерью» в этом мирном жилище. Но это была беглая мысль. И Герта повторила старое прощание путника:
— За еду и крышу благодарю и благословляю. Пусть всё будет хорошо в этом месте, а я снова отправляюсь в дорогу.
Аббатисса слегка наклонила голову.
— Иди с миром, леди Герта. И да найти тебе всё, что ищешь, — и хотя она отказала в благословлении пламени, всё же подняла руку и начертала какой–то знак в воздухе между ними.
Так Герта и Эльфанор ушли из этого места мира. Аббатисса была щедра. Герта сидела боком на лошади, на которой её привёз сюда Тристан; из вещей, оставленных беженцами, она взяла широкие, похожие на юбку брюки, в которых благородные леди ездят на охоту. Лошадь была не очень видная, небольшого роста; Герта была уверена, что в ней течёт кровь диких горных лошадей. Но именно таких подбирают для трудного пути.
Чуть позади на узде шёл ещё меньшего размера пони, с вьюками на спине. К поясу Герты был привязан длинный нож–кинжал, который она также отыскала среди вещей в кладовой. К седлу она прицепила короткое копьё для охоты на кабина с прочным наконечником, острым, как игла. Эльфанор ехала в похожей на колыбель корзине за спиной Герты, так что руки у девушки оставались свободными и она могла управлять обоими животными.
Она выехала ранним утром, потому что хотела миновать дороги до того, как на них появится много путников, и углубиться в холмы, как и советовала ей аббатисса. Земля поистине была полна людьми без вожаков и разбойниками. Многие лорды погибли в войне, их владения достались слабым, которые теперь оказываются лёгкой добычей для проходимцев. Только такие люди, как Тристан, могут в конце концов привести в порядок этот хаос. Герта подумала об этом, но потом отогнала подобные мысли. То, что она могла бы встать рядом с ним, может быть, помочь ему, — это фантастический рисунок из дыма, и мрачная правда её ноши быстро разгоняет этот рисунок.
Ещё до того, как солнце поднялось высоко, Герта съехала с дороги и углубилась в путаницу тропинок, которые вились между камней, выглядевших так, будто это случайный результат камнепадов; однако после тщательных расспросов в аббатстве Герта выяснила, что на самом деле это преграды или полуприкрытые ворота, которые скрывают начало иной, гораздо более древней дороги.
Прежние, некогда населявшие Долины, предпочитали дороги, которые поднимались на вершины холмов, а не вились долинами. Именно такой путь несколько месяцев назад привёл её вначале к святилищу Гунноры, а потом и к жилищу Жаб. Теперь Герте нужно было вернуться к святилищу. Только Гуннора может дать ей какие–нибудь указания. Потому что Великая Женщина любила детей и благосклонно относилась к их нуждам. Поможет ли она проклятой… Нет, твёрдо сказала себе Герта, согрешила она, а не ребёнок. И потому расплачиваться тоже должна она. Она приняла бы на себя чешуйчатую кожу, выпуклые глаза — всё то, что поразило Эльфанор. И надеялась, что Гуннора пошлёт ей сон и расскажет, как этого достичь.
Герта ехала медленно, временами останавливалась, слезала с седла, кормила и пеленала Эльфанор. Девочка не плакала. И это её молчание выглядело довольно странно. Герта заметила, что иногда эти круглые глаза смотрели на мир как–то не по–человечески. Не может ребёнок такого возраста смотреть на окружающее так пристально.
Хотя древняя дорога проходит по вершинам, те, кто её создавал, позаботились, чтобы путников нелегко было заметить. Со стороны долин дорогу закрывали густые кусты и деревья, иногда они уступали место вертикальным разбитым скалам, сливающимся с местностью, так что и по ним нельзя заметить дорогу.
Герта и девочка провели ночь в месте, которое могло быть специально подготовленным для лагеря, потому что тут скалы наклонились друг к другу, концы их соединялись, образуя подобие крыши.
Здесь была даже яма, почерневшая от многих костров; Герта уложила в неё хворост и сухой мох, которые заранее собрала, разожгла костёр и села возле него, взяв ребёнка на руки. В огонь она бросила горсть сухих листьев, которые ей дала Интела. И теперь от костра исходил свежий чистый запах. Но не ради него Герта бросала травы. Их комбинация должна не подпустить к лагерю тёмные сны. Запах прочищает голову, и об этом знают те, кто разбирается в растениях. А Герта нуждается в этом.
Путешествие по старинной дороге снова отдало её во власть всё ещё существующих древних сил. И она должна использовать любые средства защиты от зла.
Лошади тоже подошли поближе к огню и ели зерно, которое Герта достала из мешков. Отпустить их свободно пастись она не решалась. Но поблизости была вода, ключ, питавший небольшой ручей; лошадь и пони шумно напились, а сама Герта промыла две бутылки, наполнила их заново и утолила собственную жажду после сухого дорожного хлеба.
Спала она урывками, потому что сама включила в себе внутреннего стража, который пробуждал её время от времени, и она подбрасывала дров в костёр; рядом с рукой всё время лежали наготове нож и копьё.
Хоть Герта и старалась облегчить себе путь, тело её болело. На рассвете, лёжа между камнями, она уже больше не могла спать и думала о направлении, в котором двинется дальше.
Дорога продолжалась, то опускаясь в неглубокую долину, то снова поднимаясь вверх. Герта проезжала скалы, на которых были вырезаны странные символы, вырезаны так глубоко, что даже время не смогло полностью стереть их.
На четвёртый день дорога разделилась, одна ветвь её повернула на юг. Герта никого не видела, хотя раз или два, приближаясь к долинам, слышали звуки шагов других путников. И при каждом таком звуке замирала с бьющимся сердцем.
Герта поехала по северной дороге и стала искать знакомые ориентиры. Если она права, именно по этой дороге несколько месяцев назад она направлялась к святилищу Гунноры. И теперь следовало найти какую–нибудь скалу или участок местности, которые она помнит.
У развилки не оказалось подходящего места для лагеря. Дул ветер, холодный, без всяких признаков весенней мягкости. Герта сняла колыбель с седла и поставила её перед собой, прикрыв плащом, чтобы хоть немного защитить ребёнка.
В начале вечера по склонам холма двинулись тени. Но Герта продолжала двигаться, потому что пока не находила места для отдыха. И вот, уже почти перестав надеяться, она увидела здание, которое искала. Из двери, на которой висел выкованный из железа символ Гунноры — сноп, перевязанный ветвью фруктового дерева, — виднелся свет.
Лошадь, шедшая с опущенной головой, вдруг заржала. Сзади отозвался пони. Герта сама произнесла голосом, хриплым от холода и долгого молчания:
— Удачи этому дому и тем, кто живёт в нём.
Дверь раскололась, половинки скользнули в стены. Вперёд устремился золотой свет. Лошадь не дала Герте возможности колебаться, она прошла в дверь и остановилась во внешнем помещении, а не на настоящем дворе. Оба животных казались спокойными и довольными, словно пришли к себе домой.
Герта, с затёкшим онемелым телом, чувствуя, словно проехала целую вечность, спешилась.
«Входи с миром».
Голос доносился из воздуха. Герта вспомнила, что так же было и в её первое посещение святилища. Она с сомнением посмотрела на лошадь и пони. С них нужно снять груз. Они хорошо поработали и заслужили отдых.
«Входи, — перед ней открылась вторая дверь. — За добрыми животными присмотрят, как и за всеми, кто приходит с миром».
Герту уже заполнило ощущение тепла, освобождения от тяжести. Она больше не колебалась и прошла вперёд. У второй двери достала из ножен длинный кинжал и оставила его на полу, потому что в зал Гунноры не входят с оружием.
Вторая комната была точно такой, какой она её помнила: стол с едой, всё готово для подкрепления путника. Зашевелилась в своей корзине Эльфанор, испустив негромкий мяукающий крик. Большие глаза опять смотрели в лицо матери, и никогда ещё Герта не была так уверена, что в этом маленьком изуродованном теле живёт разум, гораздо более древний, чем плоть и кости.
Она ожидала протестов ребёнка, а может, и того, кто обитает в этой комнате. Можно ли приносить проклятое существо в свет, противоположность этого проклятия? Но кроме первого крика, Эльфанор не испустила ни звука, и других ответов тоже не было. Герта опустилась на стул, левой рукой держа девочку, а правую протянула и взяла кубок, от которого поднимался пар: согретое вино, приправленное травами, привет путнику после долгого дня пути по холоду.
Она выпила. И стала есть густую похлёбку, сытную пищу, наполнявшую тело силой, успокаивающую мысли; ни разу после посещения святилища она не испытывала такого удовлетворения едой.
Наевшись, она откинулась в кресле и заговорила, обращаясь к огням двух ламп, освещавших комнату.
— Тому, кто дал еду, благодарность от чистого сердца. Благодарность за приют. Той, что правит здесь… — тут Герта заколебалась. Она не могла подобрать нужных слов. И впервые ясно осознала, что сделала. В это место мира и света она принесла грех и зло — собственный грех и собственное зло!
По другую сторону стола открылась вторая дверь. За ней свет был более тусклый. И комнату заполнил аромат цветов, как в самый разгар лета, послышался безголосый шёпот, какой можно услышать на берегу весёлого ручья, гудение довольных пчёл, занятых сбором урожая, лёгкое дуновение ветерка, шевелящего цветущие ветви.
Та, что живёт здесь, кажется, не осуждает её, как осуждает себя она сама. В сердце Герты вспыхнул лёгкий огонёк надежды. Волоча загрязнённую в дороге юбку, она пошла вперёд, не медленно и неохотно, но как человек, знающий свою цель и стремящийся к ней.
Её окружили щупальца дыма, аромат стал сильнее. И Герте показалось, что он приобрёл материальные очертания, навстречу ей двинулось множество рук. Спотыкаясь, чуть одурманенная сильным ароматом, Герта наткнулась на лежанку. И тяжело легла на неё. Глаза её закрылись.
Свет, золотой, как осенние яблоки, богатый, как то золото, что ценят люди. Он поднимается от пола и уходит высоко вверх, и Герта, как ни задирает голову, не может увидеть его вершины. Герта видит только, что столб света не сплошной, хотя взгляд её не способен проникнуть сквозь него. Свет пульсирует в ритме биения её сердца.
И хоть этот столб прекрасен, есть в нём что–то страшное, почти грозное. Герта, не отдавая себе отчёта, преклоняется перед ним. Она хочет протянуть руки, просить прощения; но руки её не отрываются от того, что она несёт. И она отводит глаза от света и смотрит на свою ношу.
Ребёнок, человеческий ребёнок, с подлинно человеческой внешностью, но тёмный, мрачно тёмный. И на нём свет столба пробуждает ответ, искру, ясную и золотистую.
— Леди… — Герта не думает, что говорит вслух. В этом месте слова исходят прямо от сердца, от самой сердцевины разума, и в них может быть только истина. — Я согрешила против жизни, которая есть добро. И пусть наказан будет не ребёнок, а я. Невинные не должны страдать из–за виновных.
Свет вспыхивает так ярко, что обжигает ей зрение. Бегут слёзы. Или это слёзы, которые она не выплакала с тех пор, как люди совершили над ней зло и поймали в эту грязную сеть?
Герта ждёт ответа. И когда не получает его, в ней пробуждается страх. Ей приходится призвать всю свою силу и храбрость, чтобы не закрывать глаза и продолжать смотреть на этот обжигающий свет. Она дрожит, ей кажется, что её охватывает холод, отрезает её не только от милости света, но и вообще от жизни всех остальных людей.
Она начинает плакать. Если её ждет смерть, тогда…
— Не ребёнок! — её слова не просьба, а скорее требование. И тут же она пугается ещё больше, потому что здесь не требуют, здесь только умоляют и молятся.
Свет мгновенно исчезает. И Герта видит что–то ещё…
Перед ней скалы, размещённые определённым образом. Они образуют колесо. Она словно висит в воздухе над этим колесом. И хоть с поверхности оно выглядит по–другому, Герта узнаёт, что видит. Она дважды видела это место. Обиталище Жаб.
Дьявольские зеленоватые огоньки расцветают на скалах. Герта опасается, что вот–вот они устремятся к ней, что всякая защита, которая могла у неё быть от этих Тёмных, теперь оставила её.
Но они как будто не подозревают о ней, если это действительно Жабы. Девушка начинается двигаться, словно у неё есть крылья и она медленно и размеренно машет ими. Она движется над скалами к центру круга. И видит ещё кое–что. Посередине нескольких путей, ведущих в паутину Жаб, прямо в центре прохода (словно закрывая эти проходы) стоят камни, которые светятся лёгким голубоватым светом. Три прохода закрыты, но три остаются открытыми. И тут в сознании Герты вспыхивают сведения, которые она как будто знала всегда, которые просто спали в её мозгу, а теперь проснулись.
Когда–то Жабы Гриммердейла были заключены в своём колесе, они не могли беспокоить сны людей, не могли привлекать к себе неразумных, как она, или злых людей. И они должны быть заключены снова. Герта перевела дыхание. Если такова возложенная на неё задача, она готова.
И тут же она получила предупреждение. Из–за того, что она уже пыталась использовать Жаб в своих целях, она уязвима перед ними. И для неё приблизиться к ним — это риск смерти, худшей, чем любая неудача или телесные страдания. Поэтому она должна сделать выбор. Спасёт ли она Эльфанор? Даже в этом она не может быть уверена, может только надеяться, но надежда эта сильна. Надежда поведёт её, станет её едой и питьём, её отдыхом и освобождением. И Герта уцепилась за неё со всей своей силой воли.
Снова девушке предстояли ветры высот. Когда она проснулась, её ждала добрая еда. Во внешнем помещении она нашла своих лошадей, накормленных, осёдланных, навьюченных, готовых к пути. Солнце уже коснулось вершин холмов, и девушка выступила, на этот раз двигаясь на восток и стараясь избегать заселённых долин.
По пути Герта отыскивала ориентиры, которые когда–то видела. Больше всего ей следовало опасаться случайной встречи с охотниками или пастухами из Нордендейла. И ей помогало то, что жители долин обычно избегают мест Прежних и сторонятся их дорог.
Вначале дорога от святилища Гунноры была хорошо видна, потом, постепенно уходя на восток, она становилась всё менее заметна. И за пределами Нордендейла Герте придётся снова встретить бездорожье. У круга же Жаб, вероятно, вообще нет никаких дорог или троп.
Герта не решалась ехать быстро. Путь опасен, покрытые снегом и льдом камни были очень скользкими. Эльфанор в своей корзине–колыбели ехала за спиной Герты, и девушке часто приходилось спешиваться и древком копья проверять надёжность пути. Иногда лошадь отказывалась идти, и Герта считала это добрым знаком: чувства лошади, более острые, чем у человека, предупреждали об опасностях впереди.
Целый день проведя в пути, Герта спала урывками. Она держала на руках Эльфанор, укрывая её плащом. Ночь они провели в гнезде из прошлогодних листьев и травы, которые Герта нагребла между согнутыми бурями деревьями. На второй день солнца не было, опустился густой туман, и от мелкого дождя плащ девушки совсем промок.
Она миновала Нордендейл — с чувством облегчения. Позволив себе лишь ненадолго посмотреть вниз, отметила перемены, которые произошли в этой полузаброшенной, лишившейся хозяина крепости с того времени, как видела её в последний раз. В садах и огородах работали люди, на склонах холмов паслись овцы. Но девушка прежде всего отыскала взглядом башню крепости. И не увидела на резком ветру никакого знамени. Это означало, что лорд отсутствует. Где же он? Герта ударила рукой в перчатке. Есть только одно место, куда мог в такое время направиться Тристан, — Летендейл! Если же он отправился на поиски её — Герта покачала головой, словно могла так привести в порядок путаницу мыслей. Нет, теперь важно только одно: каменное колесо в Гриммердейле!
Для лошади и пони тут почти не попадалось корма. И они тянули в сторону позеленевших склонов холмов. Герте понадобилась вся сила и вся решимость, чтобы заставить их двигаться дальше. В полдень она подкупила животных кусками дорожного хлеба, они с радостью его съели и слизали крошки с камней.
Изморось так и не превратилась в настоящий дождь, но девушку со всех сторон охватила влажная серость. Одна из тех мелких неприятностей пути, которые могут уничтожить всякую решимость. Одежда липла к телу, теперь девушка непрерывно дрожала. К вечеру — если она нигде не задержится и не будет слишком долго отдыхать — к вечеру она окажется рядом с Гриммердейлом, а на следующее утро сможет начать выполнять свою задачу.
Хоть одно преимущество у неё будет, решила Герта. Силы Тьмы оживают ночью, в отсутствие света. И если она начнёт выполнять свою задачу днём, то выиграет какое–то время до наступления темноты. А может, даже успеет всё закончить.
Сумерки наступили рано. Заночевала Герта в таком месте, откуда видела фонарь над дверью гостиницы, в которой служила когда–то, ожидая возможности отомстить. Ей хотелось горячего питья, убежища, пусть даже такого жалкого, как этот постоялый двор, звуков голосов. Но она скорчилась в одиночестве, рядом две лошади. Герта сосала палочку сухого мяса и кормила ребёнка. И снова увидела в полутьме этот понимающий оценивающий взгляд Эльфанор. Какой–то нечеловеческий взгляд, коварный, злобный, предвкушающий.
Герта заставила себя считать это только своим воображением. Покормив ребёнка грудью, она укачивала девочку на руках, шёпотом напевая старую–старую колыбельную, которой ещё её нянька отгоняла тьму и всё остальное, что может таиться в тени.
Этой ночью она не спала совсем. Как будто близость цели вызвала в ней приток лихорадочной энергии, и ей приходилось изо всех сил заставлять себя не покидать убежища, не идти прямиком туда, где её ждут.
Так сильно было это желание, что девушка прижалась к земле и отчаянно боролась со стремлением двигаться, идти…
Ночь тянулась как год, как столетие, она была длиннее всей жизни Герты. Во всяком случае так показалось ей, когда над холмами показались первые лучи рассвета. Герта с трудом встала. Она оцепенела от холода, все мышцы болели, словно её избили. А впереди её ждала трудная задача.
Поставив на землю корзинку с ребёнком, Герта раскрыла мешочек, который ей дала Ингела. Там находились связки листьев, такие высохшие, что превратились в сухой порошок, и другие, тоже увядшие, но ещё державшиеся на ветвях.
Герта сделала выбор, поднося каждый пучок к носу, чтобы убедиться, что это именно то, что ей нужно. Пять таких пучков она растёрла, смешала с содержимым небольшого горшочка, добавила ещё три, потом ещё один, с самым сильным запахом, от которого она чихнула и даже подавилась, когда слишком близко придвинулась.
Получившейся мазью она широкими кругами обвела глаза. Мазь застревала в бровях, и девушка морщилась от сильного запаха. Потом сняла влажную шапку и нетерпеливо отвела волосы, чтобы добраться до ушей. Остатком мази натёрла ладони. Подготовившись таким образом, не завтракая, как требовал обычай, она взяла корзину с Эльфанор и спрятала в ближайшем укрытии — под густым кустом с нависающими ветвями. Сунув колыбель под этот грубый навес, Герта камнями прижала свисающие ветви.
Лошадь и пони пошли за ней. Она безрассудно собрала все остатки дорожного хлеба и выложила двумя кучками, чтобы животные сразу принялись есть. Встав, Герта выпрямилась, заставляя себя не оглядываться. Она сделала всё, что могла, для защиты Эльфанор. И не позволяла себе поддаваться дурным предчувствиям. Теперь нужно думать только о том, ради чего она пришла сюда.
Ей хорошо был виден круг камней — внешняя сторона колеса Жаб. Герта сжала руки намазанной стороной наружу. И направила вперёд концы пальцев, ощущая сильный запах трав.
Поначалу она пошла, обходя колесо по внешней стороне. Не позволяя себе смотреть в эти проходы между камнями, ведущие к центру, она смотрела только в землю. И в третьем проходе нашла первый из «запирающих камней».
Герта споткнулась. Это был грубый обломок скалы, даже не обработанный, как другие камни, высотой ей до колена, и так глубоко погрузившийся в землю, что на самом деле должен быть гораздо больше. Герта облизала губы кончиком языка, рассматривая камень, пытаясь определить его вес, оценить собственные силы. Сможет ли она его передвинуть?
Придётся постараться. Девушка сбросила на землю плащ, он влажно лип к её плечам и рукам, мешая двигаться. Она видела нужный ей камень. Вот он! Весь из острых углов, на фоне земли ярко выделяется его голубоватая поверхность. Герта протянула к нему руки, положила на камень и надавила. Камень оставался недвижим, прочно вкопанный в землю, как лесное дерево.
Да — но когда–то же его сдвинули. Он стоял на другом месте, и туда его нужно вернуть. Девушка, напрягая силы, раскачивала камень взад и вперёд, цеплялась за неровные края. И камень сдвинулся!
Небольшой успех, но достаточный, чтобы приободрить её. Тяжело дыша, напрягаясь, раздирая в кровь ладони, несмотря на защитную мазь (девушка знала, что в этом месте нельзя пользоваться перчатками, висевшими у неё на поясе), Герта перекатила камень на середину одного из незащищённых проходов и прислонилась к нему, приходя в себя.
Что–то возникло радом, что–то вроде беззвучного смеха, насмешки над нею. Уверенности в её неудаче. Герта выпрямилась. Губы она плотно сжала, подбородок подняла. Один! Теперь следующий…
Второй камень она нашла быстро, но тот оказался погребён меж других камней. Ей пришлось откапывать, оттаскивать, дёргать, прежде чем она смогла снова попытаться передвинуть камень. Этот камень был настолько упрям, он с такой неохотой расставался со своим ложем, что Герта дважды приходила в отчаяние. Ладони её оставляли на поверхности камня кровавые отпечатки, но она всё же закрыла им проход. Два…
Её грыз голод. Она уже покачивалась от головокружения, но отправилась на поиски третьего камня. Конечно, она сможет отыскать его и установить. Широкая, разделённая, как брюки, юбка цеплялась за ноги. Герта словно шла по трясине из засасывающей грязи, приходилось бороться за каждый шаг.
И она никак не могла найти третьего камня! Но он должен здесь быть! Видение в святилище не могло обмануть её. Обладающие Силой не разыгрывают такие жестокие шутки. Они могут отказаться помочь, но не обманут сознательно. Где–то должен лежать этот камень. Герта двигалась медленно, тщательно осматривая землю. Там валялось множество упавших камней, больших и маленьких, но среди них не было голубых.
Может быть, он полностью погребён в какой–то груде? Но она не видела достаточно большой груды, которая могла бы скрывать камень такого размера. Снова обошла она по внешней окружности колесо. И в сознании её всё громче раздавался этот злобный коварный смех, который теперь бил её, как ветер начинающейся бури. Теперь она была уверена: жабы знают об её замысле, они следят за ней, забавляясь, уверенные, что все её усилия напрасны. Но так не будет!
Поиск охватывал всё большее пространство, Герта всё дальше отходила от края колеса. Она сходила к Эльфанор и накормила хнычущую девочку, не сознавая собственной усталости: ноги под ней подгибались, руки оставляли на одеяле кровавые следы, а всё тело дрожало сильной, не поддающейся контролю дрожью.
Голод исчез, осталась только тупая боль в теле. Герта скорчилась, полная нетерпения. Но она понимала, что сначала нужно накормить ребёнка. Лошадь и пони стояли по обе стороны от куста. Всю пищу они уже слизали, но не ушли.
Неожиданно лошадь подняла голову и, прежде чем Герта сумела остановить её, заржала. Послышалось ответное ржание. Девушка застыла на месте, потом быстро отняла ребёнка от груди и уложила в корзину. Эльфанор открыла рот и отчаянно закричала.
Герта с огромным трудом встала и стояла, пошатываясь, одной рукой застегивая платье, а другую положив на рукоять кинжала. Дождь прекратился, но над головой нависали низкие тучи. Однако было не настолько темно, чтобы скрыть приближавшегося всадника.
В этой истощённой войной земле теперь шаталось много разбойников, у которых достаточно храбрости и даже склонности следовать по дорогам Прежних. Герта вспомнила также кошмарные рассказы о существах, которые, как говорят, скрываются в хребтах. Никто не придёт сюда, если у него нет какой–то злой цели, настолько мрачна и опасна репутация этой местности.
Всадник направился к вершине холма, и девушка увидела, что на нём кольчуга и шлем, закрывающий лицо. На роге седла висел щит с заново нарисованным гербом. Это было единственное пятно цвета, потому что лошадь была такой же тускло–серой, как и его доспехи; даже грива лошади не отличалась по цвету от тёмного плаща.
Раньше она могла бы узнать его по гербу на щите, но теперь лорды долин лежат во множестве неведомых могил, и поднялись новые люди, с новыми гербами. Герта не могла определить имя человека с таким гербом. Рисунок грубый, словно делал его человек, не вполне владеющий мастерством. Изображение чудовищной головы, и поперёк неё гораздо лучше изображённый меч. Этот меч словно преграждает чудовищу дорогу к добыче. Холодное железо…
Эта мысль промелькнула у неё в голове, и тут всадник окликнул её. Холодное железо, оно противостоит магии Прежних, это оружие против них.
Какой–то разбойник, более безрассудный и смелый, чем остальные? Или путник, не подозревающий об опасности этого места? Под шлемом лица не было видно, как под маской. Но голос, которым он её окликнул! Герта набрала полные лёгкие воздуха… Да, она узнала его!
Его конь, боевой конь хорошей породы, осторожно двинулся вперёд. Поводья лежали у неё на шее, всадник не управлял её движениями. Герта хотела убежать, но рядом не было никакого убежища, ей негде спрятаться — ведь не прятаться же в логове Жаб, где они уже однажды побывали вместе.
— Леди… — его приветствие словно повисло в воздухе между ними, она отказывалась услышать его. Лошадь его спокойно стояла, а он с лёгкостью бывалого бойца соскочил с неё, оставив щит висеть на месте. И направился к ней, слегка скрипя сапогами по камням. Герта наконец обрела дар речи, смогла поднять руку и сделать предупреждающий жест.
— Нет!
Если он и услышал её, то не обратил внимания. Теперь она хорошо видела его загорелый подбородок, полногубый рот под полумаской шлема. Он остановился, снял металлические перчатки, сунул их за пояс, потом проворно расстегнул крепления шлема, снял его с головы, и ветер подхватил его волосы. Слегка суженными глазами он разглядывал её так задумчиво, что Герте захотелось оказаться где–нибудь в другом месте, далеко отсюда, в
безопасности от мыслей, которые он пробуждает в ней. Ничто не должно отвлекать её от цели. Укрепив свою решимость, она в свою очередь сделала шаг вперёд, подняла обе руки, грязные, со сломанными ногтями, с окровавленными пальцами, и повторила предупреждающий жест.
— Милорд Тристан, зачем ты здесь?
Она не могла найти других слов, хотя её одолевало множество мыслей.
— Я был в Летендейле, ты ушла оттуда, — он говорил просто, словно с испуганным ребёнком. — Мне сказали, что ты будешь искать помощи в странном и опасном месте. Поэтому я и приехал сюда.
Герта языком облизала губы, почувствовав горький вкус мази.
— Это… моё дело… — она пыталась разжечь в себе спасительный гнев. Всегда, кроме одного случая, она сама защищала свою независимость, сама несла своё бремя.
— Я не сведущ в колдовстве, — серьёзно сказал он. — Может, ты права и только твои руки, — он посмотрел на её окровавленные пальцы, — могут совершить это. Но ведь может быть и так: двое, леди, легче и быстрее справятся с делом, чем один.
И прежде чем Герта смогла отступить, он быстрым шагом приблизился к ней и попытался взять за ладонь. Но она отдёрнула руку.
— Нет! — воскликнула она. — Они защищены.
— Защищены! — и Тристан слегка приподнял одну бровь: она помнила этот его жест. — Судя по их виду, защита мало помогла им сегодня. Расскажи мне, — теперь в его голосе слышались властные нотки, так говорит человек, много раз отдававший приказы другим. — Расскажи, что ты здесь делаешь и почему.
— Почему? — Она должна оттолкнуть его, и быстро, избавиться от него, он тут ни при чём, и его нельзя вовлекать в её беды. Взмахнув загрязнившейся одеждой, она повернулась и наклонилась к корзине. Прижав её к бедру, Герта отвела покрывало с лица Эльфанор. Даже при низких тучах тусклый свет безжалостно показал ясные признаки проклятия. Девочка смотрела широко раскрытыми глазами, смотрела своим злым понимающим взглядом.
— Видишь? — яростно спросила Герта, внимательно глядя на него, ожидая первых знаков отвращения.
Но нужно было признать, что он умеет держать себя в руках. Никакого проявления отвращения она не заметила.
— Мне рассказывали — подменённый ребёнок… — говорил он медленно, как будто опасался её встревожить.
— И ты думаешь, леди, что здесь найдёшь ответ?
— Может быть, только может быть, — она чувствовала себя странно, не встретившись с отвращением, к которому готовилась. Что это за человек, который, не моргнув глазом, смотрит на результаты тёмного зла?
— Ну, иногда большего и нельзя просить, — и опять он сделал несколько быстрых уверенных движений, и она обнаружила, что корзина уже у него в руках, он прочно держит её и смотрит на ребёнка. — Что, по–твоему, следует сделать? — резко спросил он.
Она хотела отнять у него корзину, плотнее завернуть Эльфанор, уберечь и от его глаз, и от холода. Но усталость сделала её неуклюжей, и она покачнулась и упала лицом вниз, а он, держа корзину одной рукой, другой подхватил Герту, прижал к себе, поддерживая.
— Пошли, — он легко противостоял её слабым попыткам вырваться. Отвёл к груде камней, сел, держа корзину на коленях, усадил её рядом, а она настолько лишилась сил, что не смогла высвободиться.
Она дрожала, руки её бессильно лежали на коленях. И тут, к своему величайшему отвращению, она поняла, что плачет. Ей так хотелось сдаться, подчиниться кому–то. Но — достаточно было одного взгляда на Эльфанор, которая, как всегда, лежала спокойно, но теперь немигающим взглядом смотрела на мужчину и в глубине её глаз ожили злые коварные огоньки.
Герта собралась с силами, высвободилась и с трудом встала.
— Камни… остался последний… — она должна вернуться к своей задаче!
— Какой камень? — Тристан не пытался её удержать, только тоже встал и осторожно поставил корзину на землю.
Но Герта уже пошла, и она так боялась, что он станет её удерживать. Если бы он попытался это сделать, она могла бы сдаться; какая–то предательская слабость пробудилась в ней, и это удивляло её и ослабляло решимость.
— Синий камень, последний… я искала, искала… Нашла два. Третий… не смогла, — она брела спотыкаясь, расставив израненные руки, словно заставляла землю выдать этот камень. — Камни… — она говорила больше с собой, стараясь вернуться к тому состоянию, когда, кроме задачи, ничего не существует, отрезать всё остальное. — Камни нужно поместить во входах, запечатать их. Такова возложенная на меня задача.
Она лишь отчасти сознавала, что он обошёл ее, встал у ближайшего из проходов и посмотрел на камень, который она с таким трудом установила здесь.
— Такой? — Тристан не стал ждать её ответа. Напротив, поглядев на камень, тоже начал искать среди скал, которые были разбросаны на склоне холма.
А Герта потащилась дальше, время от времени наклоняясь, чтобы вытащить небольшой камень, надеясь каждый раз увидеть под ним то, что ищет. Она почти на три четверти обошла колесо, но камня не нашла. Существует ли он вообще?
— Ха!
Она повернулась. Так стремительно, что потеряла равновесие и болезненно упала на колени. Сначала она не увидела Тристана, но вот его голова появилась почти на Уровне земли, и она вспомнила, что видела там канаву.
— Мне кажется, он здесь, внизу!
Герта встала и подошла к нему. Тристан склонился, энергично отбрасывая камни. Подойдя к краю разреза в земле, Герта тоже увидела его: из почвы выбивался только краешек, теперь расчищенный от камней. Синий, как и те, остальные. Но как она его поднимет?
Отбросив камни, Тристан извлёк меч и принялся рубить землю, откидывая в сторону комья затвердевшей глины. Но работал он неторопливо и осторожно, чтобы не повредить оружие.
Герта провела по лбу тыльной стороной ладони, смазав со лица защитное покрытие. Она в отчаянии смотрела вниз, где работал Тристан. Он может высвободить камень, да, но как она его оттуда вытащит? А потом ведь нужно ещё перетащить на место. А силы совсем покинули её тело.
— Вот он, леди! — Тристан отступил и снова сунул меч в ножны, довольно глядя на выкопанный камень.
Но Герта сумела только прохрипеть:
— Вверх… Как его поднять?
Она признала, что не в её силах поднять этот камень из расселины. Но ведь она одна должна это сделать, в этом она была уверена, знала это с самого начала.
— Есть верёвка, которой перевязаны вьюки твоего пони, — Тристан встал, поджав губы, и посмотрел на камень. — Можно вытащить с помощью лошадей.
Герта мигнула. В его словах есть смысл. Её так одурманила усталость, что такая возможность не приходила ей в голову. Почувствовав прилив энергии, она вскочила и направилась туда, где лежали вьюки. Да, верёвка есть, и прочная. Но достаточно ли прочная, чтобы выдержать вес камня, можно узнать, только попробовав. Обернув верёвку вокруг руки и плеча, Герта принесла её и бросила конец Тристану.
Он ловко подхватил его в воздухе и наклонился, обвязывая камень, используя все его выступы, чтобы закрепить шнур. Наконец поднял голову и посмотрел на неё.
— Приведи свою и мою лошадей, и посмотрим, как она выдержит.
Её собственная спокойная лошадь, не причиняя никаких неприятностей, послушно подошла к канаве. Но конь Тристана попятилась, потянул назад конец узды, традиционный «земной конец» всадника–бойца, закатил глаза и фыркнул. Герта сильнее потянула за узду и обрадовалась: конь наконец–то послушался и неохотно пошёл за ней.
Тристан выбрался из расселины, он уже завязал один конец верёвки петлёй и надел на рог её седла. Потом, держа второй конец в руке, вскочил на своего коня и обернул верёвку вокруг рога своего собственного седла.
По его сигналу обе лошади потянули, и Герта увидела, как туго, словно тетива, натянулась верёвка и прижалась к краю расселины. Она так боялась услышать треск лопнувшей верёвки. Но этого не произошло. Конь Тристана шёл медленно, шаг за шагом, её собственная лошадь тоже шла вперёд, и верёвка оставалась туго натянутой. А камень высвободился из–под земли и поднимался по стене расселины, царапая эту стену и проделывая в ней борозду.
И вот наконец он перевалился через край и упал у ног Герты. Она торопливо подбежала к верёвке; кроме неё, никому тащить его нельзя. Тристан мигом оказался рядом, отодвинул Герту и принялся освобождать камень.
— Что теперь? Где тот проход, который нужно закрыть?
Герта покачала головой.
— Это должна сделать я! Мой грех, моё и наказание! — она попыталась протиснуться мимо него, ухватилась руками за вымазанный землёй камень. Это должно быть сделано, и это должна сделать она!
— Нет, — голос его доносился словно издалека. Голова девушки была так занята необходимостью завершить задачу, что она с трудом его услышала. — Если тебе нужно прикасаться, хорошо. Но помни, я тоже смотрел в морды Жабам.
— Потому что я заманила тебя, — Герта не понимала, что плачет, пока не почувствовала на губах солёный привкус слёз. — Всё сделала я. Отпусти меня. Камень нужно положить на место до заката!
Он не ответил. Напротив, наклонился, ухватил камень обеими руками, собрал все силы и катнул камень по земле. Герта с криком отчаяния рванулась за ним. Она первой добежала до камня, всю свою оставшуюся энергию вложила в толчок и почувствовала, что камень сдвинулся только на несколько дюймов.
Тристан снова оказался рядом с ней.
— Мы вместе сражались здесь, леди. И снова будем сражаться вместе. Я не для того отыскал тебя, чтобы снова потерять. Ты будешь двигать камень, но с моей помощью. Та сила, что послала тебя, не может отвергнуть мою помощь!
Герте не хватало дыхания, чтобы ответить ему. Она трудилась над камнем, и теперь он сдвинулся легче, раскачиваясь из стороны в сторону. Если она не выполнит возложенную на неё задачу, то пострадает её дочь. Но в одиночку ей не справиться, теперь она была в этом уверена.
Камень двигался так медленно. Становилось темнее, и это не тучи собирались перед бурей, просто приближалась ночь. А ночью Тьма обретёт силу, если они не сумеют до заката поставить камень на место. Герта дышала тяжело и прерывисто. Наконец слева открылся нужный проход. Тристан сменил положение и встал за Гертой, чтобы давить на камень с обеих сторон.
Герте казалось, что сама земля сопротивляется им, что от оснований камней ползут тени, скрывая неровную поверхность и препятствия.
— Осталось совсем немного, леди… — Тристан тоже дышал теперь тяжело. Потом опустился на одно колено, прижался к камню плечом.
— Отойди! — приказал он.
Она увидела, как напряглось его тело, побагровело лицо. Очень долго казалось, что камень намертво застрял на месте. Потом…
Медленно, качаясь из стороны в сторону (Герта смотрела с тревогой, прижав окровавленные руки ко рту), камень прополз вперёд и остановился в самом центре прохода.
Неожиданно налетел ветер, холодный и острый, как лезвие меча, взметнул одежду девушки, бросил в глаза пыль. Откуда–то в этом пыльном тумане появились руки, подхватили и поддержали её. Послышалось ли ей или действительно в вое ветра прозвучал странный хор гортанных проклятий? Или она только вообразила это?
Она с трудом держалась на ногах. Тристан чуть ли не на руках вынес её из водоворота пыли и шума и понёс к кусту, под которым пряталась корзина с Эльфанор.
Ветер стих, и Герта услышала другой звук — отчаянный плач ребёнка. Тристан опустил её, и она заторопилась к колыбели. Было ещё не темно, сумерки только начали сгущаться. Герта схватила корзину в руки и опустилась на колени. Одной рукой прижимая к себе ребёнка, другой она отвернула одеяло. Эльфанор продолжала кричать.
Герта смотрела на неё — и ничего не видела. Из глаз её лились слёзы, должно быть, их воспалили песок и ветер. Герта отчаянно мигала, пытаясь прояснить зрение. Но вот она наконец смогла всё ясно различить.
Лицо её дочери раскраснелось от усилий, глаза были плотно закрыты, она кричала и размахивала в воздухе сжатыми кулачками, которые умудрилась высвободить.
Красное лицо, но…
Страх Герты рассеялся. Это не подменыш! Она победила! Проклятие снято. Глаза ребёнка открылись. Тёмные, но никакого чуждого знания в них, точно так же, как на покрасневшей коже никаких чешуек.
— Свободна! Она свободна! — крикнула Герта, качая девочку вместе с колыбелью, прижимая её к себе. На плечи ей легли крепкие руки. Она смутно почувствовала, как в неё вливается новая сила, она больше не одна.
— Ты освободила её, — чётко прозвучали рядом слова Тристана.
Герта повернула голову и посмотрела на него, благодарность поднималась в ней, как пламя.
— Только с тобой я смогла это сделать.
— Ты думаешь, я мог не помочь тебе? — он смотрел на неё строго и жёстко в.уходящем свете. Но на самом деле Тристан не таков, теперь она это знает. И впервые за многие дни, месяцы, даже годы, насколько она может помнить, Герта отказалась от своей независимости, погрузилась в безопасность его поддержки и присутствия…
— Только с тобой, — повторила она негромко. И по внезапно смягчившимся губам и блеску в глазах поняла, что он услышал. — Многим одарила меня Гуннора, и все её дары хороши.
— Да будет прославлено её имя, — сказал он тогда, хотя Гуннора — хранительница женской силы и мужчины никогда не поклонялись ей. — Она многое дала нам в этот час. Леди, темнеет, не пора ли нам идти?
Герта взглянула на Эльфанор. Гнев, охвативший её, когда она сражалась с силами Тьмы, прошёл. Девочка сонно мигала.
— Да! — воскликнула Герта. — Пойдём — домой!
И такая радость отразилась у него на лице, что Герта подумала: больше ей желать нечего.
