Впереди мы увидели свет. «Что это — уже утро? — удивился я. — Но утренний свет не может быть таким ярко–жёлтым, и к тому же мерцающим».

Да это же огонь! Полоса пламени преграждала нам путь. Кимок остановил коня, и мы с Каттеей подъехали к нему. Зловещая огненная полоса пересекала тропу, уходя далеко в стороны, насколько можно было видеть. Кони храпели, вскидывали головы — не было и речи о том, чтобы двигаться дальше.

Каттея смотрела на огонь, медленно поворачивая голову из стороны в сторону, будто отыскивала брешь в огненной стене. Вдруг она тихонько засмеялась.

— Неужели они считают меня такой глупой? Так я и поверила в этот пожар. Нас просто запугивают.

— Очередное наваждение? — спросил Кимок.

«Ничего себе наваждение!» — подумал я, улавливая запах дыма и отчётливо слыша треск горящих веток. Но Каттея кивнула Кимоку и затем повернулась ко мне.

— У тебя есть кресало? — спросила она. — Прошу тебя, сделай мне поскорее факел.

Я не стал спешиваться, опасаясь, что конь сорвётся с места и ускачет, но, заставив его сделать несколько шагов в сторону, наклонился в седле и вырвал с корнем торчащий рядом сухой куст. Обломав с него ветки, я связал их ремешком в пучок и достал из кармашка на поясе кресало. Мне долго пришлось высекать искру, прежде чем по одной из хворостинок побежал огонёк.

Каттея схватила запылавший веник и пустила своего коня вперёд. Я снова напряг волю, чтобы не дать двум нашим коням рвануться следом. Каттея раскрутила над головой свой необычный снаряд и метнула его в сторону огненной стены. Факел упал в сухую траву, та в один миг воспламенилась, и настоящий огонь устремился навстречу огненной полосе, слился с ней — и она пропала! Лишь продолжала тлеть трава на том месте, куда упал факел. Каттея снова рассмеялась — на этот раз задорно.

— Детская забава! — крикнула она. — Придумайте что–нибудь пострашней, Мудрейшие!..

— Ты что?! — Кимок протестующе замахал своей покалеченной рукой, направляясь к ней. — Не искушай колдуний! — набросился он на Каттею. — Нам и так повезло, что…

Она смерила его долгим взглядом.

— Ты не понимаешь… — сказала она спокойно и даже как–то назидательно. — Пусть они покажут, на что способны. Пусть выложатся сполна. Лучше сразиться с ними сейчас, а не тогда, когда они соберутся с силами, а мы выдохнемся. Я бросаю им вызов!

Конечно, в её словах был смысл. Но мне показалось, что Кимок всё–таки находит поведение сестры неоправданно дерзким, и я призадумался над этим. «А вдруг сестра, освободившись от заточения, настолько опьянела от свободы, что слегка тронулась умом?..» — подумал я.

Она резко обернулась, сосредоточив на мне свой взгляд.

— Нет. Кайлан, я не опьянела от свободы, как пьянеют с бутылки вина салкарские моряки, вернувшись из дальнего плавания, — сказала она. — Поверь, я хорошо знаю тех, с которыми так долго жила под одной крышей. Мы не справились бы с нашими ночными приключениями, если бы Владычицы не израсходовали силы, двигая горы. И пока силы не вернулись к ним, я готова противостоять самому худшему, на что они теперь способны.

Она тихо запела и, бросив уздечку, начала выводить руками какие–то знаки; как ни странно, но конь стоял под ней, будто вкопанный. Слова, произносимые ею нараспев, были очень древними, и в некоторых из них я узнавал корни наших слов, но в большинстве они были чужими.

И хотя они казались чужими, я угадывал их сокровенный смысл. Её пение вызвало во мне чувство, которое я не раз испытывал, поджидая врага в засаде или пробираясь скрытно по его земле. Мне был знаком этот пробегающий по спине холодок от предчувствия предстоящей схватки. Но если раньше я отвечал на это чувство какими–то своими действиями, то сейчас вынужден был ждать неизвестно чего, и это казалось мукой.

Каттея бросала вызов колдуньям — противопоставляла себя их совокупной силе, подобно тому, как противопоставила иллюзорному пожару пламя истинное. Неужели ей удастся одолеть Мудрейших? Я был готов к тому, что вот–вот начнёт рушиться мир…

Но откликом на её заклинания было не содрогание тверди и не страшные видения. Владычицы откликнулись волной лютой злобы, действующей на разум подобно неведомой силе и сокрушающей его.

— Кайлан! Кимок! — прозвучало у меня в голове.

Превозмогая отупение, я откликнулся на зов сестры и мы вновь составляли теперь одно целое, триедино противостояли воле многих. Нападать мы не могли, нам оставалось только защищаться, выдерживать натиск злых сил. Я утратил ощущение себя, перестал быть Кайланом Трегартом, превратясь из человека в бестелесную сущность, и непосредственно воспринимал мысли сестры и брата.

— Успокойся, — внушала мне Каттея.

Я подчинился ей — и чуть не оказался раздавленным силой, которой мы сопротивлялись.

— Будьте едины волей, держитесь, — воззвала она к нам обоим.

Казалось, нам не выстоять; но как борец обманным движением лишает противника равновесия, так и сестра, на миг поддавшись натиску колдовской силы, тут же нанесла ответный удар. Я ощутил ещё несколько всплесков направленной на нас злобы, а затем она схлынула и ушла…

Снова мы узрели друг друга — во плоти.

— Временное затишье, — сказал Кимок.

— Да, это так, — согласилась Каттея, — и не могу сказать, надолго ли.

Уже рассвело, и мы могли бы ехать быстрей, но кони изрядно устали, и мы не решились подгонять их.

Впереди мрачным силуэтом на фоне светлого неба обозначились вершины восточных гор. Они отделяли Эсткарп от неведомой страны. Что нас там ждёт? Что там за ними?

Из манускриптов, которые Кимок изучал в Лормте, следовало, что в давние времена людям на востоке грозила какая–то беда. Не ошибался ли он, полагая, будто по прошествии череды веков эта опасность исчезла? Не случится ли так, что угроза, от которой мы бежим сейчас и которую хорошо себе представляем, обернётся для нас новой бедой, ещё более страшной?

День давно вступил в свои права. Мы ехали, стараясь держаться пустоши и никому не попадаться на глаза. Пока что всё благоприятствовало нам. Здесь было совсем мало поселений, и находились они в отдалении друг от друга. Земли были заброшены и поросли кустарником. По мере продвижения мы всё реже встречали на своём пути признаки присутствия людей.

Впереди всё так же высилась стена гор, и казалось, мы ни на йоту не приблизились к ним. Создавалось впечатление, что они стоят на какой–то гигантской платформе, которая отодвигается и отодвигается от нас. Весь день я ожидал от колдуний новых нападений и уловок. Мне не верилось, что владычицы обессилили и не способны задержать нас, захватить в плен с помощью своих слуг.

Тем не менее, нас не беспокоили. Мы иногда останавливались, чтобы дать передышку коням, да и себе позволяли вздремнуть; однако кто–то из нас всегда оставался на часах. По пути нам не встретилось ничего примечательного, если не считать каких–то любопытных зверьков, которые глазели на нас, выскакивая из–за кочек и кустов. И всё–таки чутьё разведчика подсказывало мне, что нас ждёт засада…

— Понимаешь, — отозвался на мои мысли Кимок, — они, вероятно, не подозревают, что мы надумали податься на восток. А если и подозревают, то, наверное, считают, что мы сами загоняем себя в ловушку, из которой единственный выход — это вернуться назад и оказаться таким образом у них в руках.

В его словах был смысл, но я почему–то не мог согласиться с ним полностью; и когда мы остановились на ночлег возле небольшого, бегущего с гор ручья, я не переставал думать о том, что лучше выдержать ещё одну колдовскую атаку, нежели ждать неизвестно чего.

— Думать так, — услышал я голос Каттеи, — значит, ставить себя под удар. — Опустившись на колени у ручья, она плескала холодную воду себе в лицо. — Они только того и ждут, чтобы кто–нибудь из нас потерял голову.

— Но не стоит забывать и об осторожности, — заметил я.

— Да уж, конечно… — Она испытующе посмотрела на меня. — Скажи мне, а вообще–то у тебя есть на примете какое–нибудь убежище?

Её вопрос смутил меня. «Неужели она думает, что мы похитили её из Обители ради того, чтобы скитаться по пустошам?» — обиделся я. Каттея засмеялась.

— Нет, Кайлан, я так не думаю, я о вас лучшего мнения. Когда вы с Кимоком позвали меня, я поняла, что у вас есть какой–то план и что он как–то связан с этими горами, до которых мы так мучительно долго добираемся. Пора бы и мне рассказать о том, что вы задумали.

— Это Кимок, его идея, — ответил я. — Пусть он сам и расскажет.

Она стряхнула воду с рук и вытерла их о траву.

— Ладно, спрошу его.

Достав из походных мешков свой скудный провиант, мы уселись перекусить, и Кимок начал рассказывать Каттее о том, что узнал из манускриптов, хранящихся в Лормте. Она слушала его, не перебивая, и, когда он кончил, согласно кивнула.

— У меня есть ещё одно подтверждение твоим догадкам, брат. Весь последний час я, честно говоря, ехала вслепую…

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— Только то, что сказала, Кайлан. — Она, чуть нахмурясь, посмотрела на меня. — Я действительно ехала как в тумане. Местами он рассеивался, и я ещё различала деревья, кусты, камни; но большую часть пути он был сплошным.

— И ты даже не обмолвилась об этом!.. — удивился Кимок.

— Да, я не стала ничего говорить, потому что, наблюдая за вами, поняла, что для вас никакого тумана не существует. — Она завернула остаток хлебца в салфетку и положила его в седельный мешок. — Но это не от колдуний. Ты сказал, что нам доступно думать о востоке лишь благодаря тому, что мы полукровки. Скорее всего, так оно и есть. И я опасаюсь, что моё общение с колдуньями в какой–то мере сковало во мне эту свободу. Похоже, что если бы я присягнула в верности их делу и стала бы одной из них, то оказалась бы вообще неспособной идти с вами на восток.

— А что, если идти с нами дальше тебе будет ещё трудней? — не удержался я.

— Тогда вы поведёте меня, — ответила она спокойно. — Если этот запрет — только внушение, то, думаю, я рано или поздно справлюсь с ним, пусть даже не раньше, чем мы преодолеем этот символический барьер — горы. А мы его преодолеем. Я согласна с тобой, Кимок, что Владычицы не будут пока чинить нам препятствий, ибо убеждены, что нам придётся вернуться. Они не учитывают того, что двое из нас остаются зрячими…

Признаться, я не разделял её уверенности, но с другой стороны, на своём опыте я давно постиг ту истину, что излишняя озабоченность тем, что должно случиться, ничего не приносит в ход событий. Другое дело, всегда нужно быть готовым к худшему. Как знать, не окутает ли и нас с Кимоком колдовской туман? Карабкаться по горам, ничего не видя, — дело отчаянное.

— Этот туман… — обратился Кимок к сестре, опередив меня. — Какого он рода? Ты говоришь, он не сплошной?

Каттея покачала головой.

— Вовсе нет. Больше того, я думаю, на этот туман можно влиять силой воли. Стоило мне сосредоточиться на чём–то, что виделось смутно, как тень, стоило напрячь волю, и я начинала видеть яснее. Но это требует большого напряжения воли и может сработать против нас.

— Почему? — спросил я.

— Видишь ли, я постоянно должна прислушиваться…

— Прислушиваться? — Я невольно оглянулся.

— Прислушиваться — но не ушами, а внутренним слухом. Этим я могу встревожить их. Пока они не препятствуют нам, потому что выжидают, однако, где уверенность, что они не разъярятся, обнаружив, что нас не сдержали поставленные ими преграды.

— Хотелось бы знать… — Задумчиво произнёс Кимок, — а раньше случалось, что кто–либо позволил себе вот так порвать с колдовством и колдуньями? Судя по всему, они ошарашены твоим бегством. Непонятно, почему им так необходимо держать тебя в Обители.

— Очень просто. Я не такая, как все они, и поначалу колдуньи не очень–то стремились заманить меня к себе — именно по этой причине. Владычицы опасались, что, оказавшись там насильственно, я внесу смятение в их среду. Затем, по мере того, как росла угроза со стороны Карстена, они больше озаботились тем, чтобы не упустить возможность прибрать к рукам девицу, обладающую, по всей вероятности, колдовскими задатками. Каждая новая послушница, со временем научившаяся соприкасаться с Силой, увеличивала тем самым могущество Владычиц. И они хотели всего лишь, чтобы я стала ещё одним проводником к Силе. Но они до сих пор не могли использовать меня в своих целях, ибо я ещё не поклялась им в верности и не стала одной из них. Однако я сама не могла бесконечно долго воздерживаться от этого шага. Дело в том… — Она замолчала и опустила взгляд на руки. Согнув пальцы, сестра свела руки вместе, как будто держала в них что–то хрупкое. — Дело в том, что я мечтала приобщиться к их тайным знаниям, ибо была уверена, что тоже могу творить чудеса. Но я вдруг поняла, что, выбрав их путь, я отсекаю от себя часть своей жизни. Ощущая себя неразрывно связанной с вами, я не могу быть счастливой одна… Они не давали мне покоя, но я всячески увиливала от ответа на вопрос, что мне мешает принять обет посвящения. И вот настал момент, когда владычицы пошли на риск, чтобы нанести удар Карстену. Они сказали мне прямо: когда Силу используют таким образом, кто–то гибнет, жертвуя собой. Так и было. Многие умерли, сожжённые Силой, которую накопили в себе, а потом высвободили. Их нужно было кем–то заменить. У меня больше не было выбора. Владычицы дали мне понять, что я не вольна распоряжаться собой, и что они меня никуда не отпустят. Кроме того… — Каттея подняла на нас глаза. — Они намерены расправиться с вами обоими. Они никогда не доверяли нашему отцу и побаивались его, я поняла это, едва оказалась среди них. Они считают противоестественным, если мужчина имеет доступ к Силе. Так же неприязненно относились они и к нашей матери, не желая смириться с тем, что, расставшись с ними, она сохранила в себе Дар Силы, которого, казалось бы, должна была лишиться, соединившись с мужчиной. Им это казалось каким–то извращением. Они сразу заподозрили, что и вы в какой–то мере способны соприкасаться с Силой. Минувшей ночью они убедились в этом, и это, конечно, пришлось им не по вкусу. До сих пор ни одно существо мужского пола не могло проникнуть в Обитель и, тем более, покинуть её безнаказанно. Конечно, охрана Обители сейчас ослаблена, Тем не менее, они способны лишить жизни всякого представителя древней расы. А вы — живы; и, значит, представляете для них угрозу, от которой они постараются избавиться.

— Каттея, а что это за девица была там, в саду? — неожиданно спросил Кимок.

— Девица? — удивилась она.

— Очень похожая на тебя, — ответил Кимок. — Я не сомневался, что это ты, даже был готов бежать с ней из Обители, но Кайлан не позволил. Правда, Кайлан? — Он повернулся ко мне. — Почему ты решил, что это не Каттея?

— Не знаю, почему… — растерялся я. — Она была очень назойлива, прямо вцепилась в тебя.

— Она что, действительно была похожа на меня? — спросила Каттея.

— Ещё как, — ответил я. — Только держалась странно — всё время улыбалась…

— Всё ясно — двойник! — Каттея сверкнула взглядом. — Выходит, они ждали, что вы попытаетесь выкрасть меня; ведь для того, чтобы создать двойника требуется время. Интересно — какой из послушниц была поручена эта роль?..

— Ты говоришь о перевоплощении? — спросил Кимок.

— Да, о перевоплощении, — ответила Каттея, — притом весьма изощрённом, рассчитанном на то, чтобы обмануть даже тебя — способного на мысленный контакт. Неужели они о нас так много знают? Остаётся только гадать, как скоро они начнут преследовать нас, обнаружив, что мы не угодили в их ловушку…

Нет ничего мучительнее неопределённости. В ту ночь нам было очень неспокойно… Журчал ручей, и слышалось топтание стреноженных коней, пасущихся неподалёку. Мы по очереди сменялись на страже.

Наступило утро — ясное и прозрачное для меня и Кимока. Каттея же призналась, что по–прежнему видит всё затуманенным. Она жаловалась на головокружение, когда мы тронулись в путь к подножью гор, и вскоре попросила нас привязать её руки к седлу и взять у неё удила, ибо опасалась, что не совладает с навязчивым желанием повернуть своего коня назад.

Нам с Кимоком тоже было несколько не по себе. Время от времени происходило что–то необъяснимое — то возникало перед глазами дрожащее марево — как тогда, когда мы наблюдали за Обителью; то нас охватывало чувство, что мы движемся навстречу своей гибели.

Мы сделали так, как просила Каттея, — привязали её руки к седлу. Но на этом её мытарства не кончились. Едва мы двинулись дальше, как она закричала, чтобы мы остановились, и заявила, что впереди — глубокая пропасть. Никакой пропасти, конечно, там не было, и нам удалось убедить её, что это ей только привиделось. Тогда она попросила завязать ей глаза платком, объяснив нам, что так ей будет легче не поддаваться панике.

След едва различимой тропы совсем пропал. Теперь мы ехали через дикие места. Я провёл в горах немало времени и вполне могу сказать, что знаю их. Но так петлять мне ещё не приходилось. Это было какое–то хаотическое нагромождение скал, и я вдруг понял, чем оно вызвано: подобно горам на юге, эти горы, должно быть, и в самом деле подверглись когда–то невообразимой встряске.

На второй день после стоянки у ручья, вечером, мы добрались до мест, где ехать верхом уже было нельзя. Пришло время оставить коней и самим взбираться на кручи.

— Почему вы остановились и слезли с коней? — спросила Каттея.

— Дальше нет пути, — ответил я.

— Стойте! — Она наклонилась к нам. — Развяжите мне руки!

Это было сказано таким тоном, что Кимок тут же подскочил к ней.

Не снимая повязки, она уверенно протянула руки к лицу Кимока и, скользнув пальцами по его бровям, закрыла ему глаза. Держа пальцы на его веках, она выждала немного, потом сказала: — Повернись в ту сторону, куда нам предстоит двигаться.

Не убирая её рук со своих глаз, брат медленно повернул голову налево, в сторону огромной крутой скалы.

— Да… да… я вижу!.. — возбуждённо заговорила Каттея. — Вот он, наш путь. Я вижу, как нам пробираться дальше.

«Допустим, это так, — подумал я. — Но как нам преодолеть эту кручу? Мы с Кимоком, может, и вскарабкаемся по ней. хотя ему с его покалеченной рукой придется тяжко. А как быть с Каттеей? Не тащить же её на себе».

— Вам не придётся делать этого, — отозвалась она на мои сомнения. — Но для того, чтобы собраться с силами, мне нужно поспать. Утром решим, как быть дальше. Я превозмогу внушённый мне запрет, я уверена в этом.

Меня снова поразила её уверенность. Я отнюдь не исключал вероятности того, что наша попытка преодолеть кручу окажется безуспешной, и мы будем вынуждены искать иной путь через горы.