Поначалу наш путь был не хуже всякого другого горного пути, но к тому времени, как поднялось бледное солнце, мы достигли места, где, как и предсказывал вранг, нам пришлось распрощаться с рентанами и идти дальше на своих двоих. То, что было тропой, хотя и требовавшей осторожности, теперь превратилось в подобие грубой лестницы, годной только для двух ног, но никак не для четырёх.

Мужчины уложили наши скудные запасы и достали верёвки и посохи со стальными наконечниками. Валмонд, умевший обращаться с ними лучше нас, пошёл впереди, и мы двинулись в путь, ставший испытанием нашей выносливости.

Я была почти уверена, что лестница, по которой мы тянулись, была создана не ветром и погодой, а каким–то разумом. Создававшие её вряд ли были похожими на нас, так как ступени были слишком высокими и узкими, иной раз на них можно было стоять только на цыпочках, и очень редко попадались такие, где умещалась вся ступня.

Но иных указаний, что это когда–то была дорога, не было. От ходьбы по высоким ступеням болели ноги и поясница. Хорошо ещё, что ветер сдул с них снег и лёд, и мы шли по голым камням, не боясь ненароком поскользнуться.

Лестница казалась бесконечной, она шла не прямо по склону, а почти сразу повернула влево вдоль скалы, и это укрепило мои предположения насчёт того, что этот путь был не естественным, а кем–то созданным. Наконец мы выбрались на плато.

Солнечный свет, провожавший нас, пока мы взбирались, исчез, низко нависли тёмные тучи. Валмонд встал лицом к ветру, раздувая ноздри, словно пытался учуять, не таят ли эти тучи какого–либо зла. Затем он снял опоясывавшую его верёвку и расправил её, на ней стали видны блестящие крючки.

— Обвяжемся верёвкой, — приказал он, — и если шторм застанет нас здесь… — Он повернулся и поглядел вдаль. Я подумала, что он ищет место, где бы нам укрыться от бури.

Я вздрогнула. Несмотря на одежду, которая делала меня неуклюжей, ветер всё–таки находил лазейки, чтобы уколоть меня ледяными пальцами.

Мы поторопились, повинуясь приказу Валмонда, и зацепили крючки верёвки за наши пояса. Он повёл цепочку. За ним шёл Кайлан, потом я, Кимок и последним Рокнар.

Я была самой неловкой. Во время пограничной войны Рокнар и мои братья воевали в горах и, не обладая, правда, столь долгой практикой, как у Валмонда, они были достаточно опытны и не казались неуклюжими.

Валмонд шёл, опираясь на посох, и мы следовали за ним, стараясь не натягивать верёвку. Тучи быстро сгущались, снег ещё не шёл, а другого конца плато уже почти не было видно. И вранг не возвращался, чтобы сообщить, что ждёт нас впереди.

Валмонд простукивал посохом дорогу перед собой, как бы опасаясь ловушки, скрытой под невинной с виду опорой для ног, и шёл гораздо медленнее, чем мне хотелось бы, а ветер становился всё холоднее.

Как подъем по ступеням казался бесконечным, так и эта прогулка, казалось, тянулась часами и днями. Время уже не имело значения. Если бы снег не шел без передышки, то ветер уже размел бы старые сугробы и окружил нас сбивающей с пути вуалью. Я боялась, как бы Валмонд не оказался ослеплен пургой, и мы не наткнулись на какой–нибудь утес вместо безопасной тропы.

Наконец мы отыскали место, где нависшая скала укрыла нас от ветра и снега. Тут мои спутники держали совет — идти или переждать бурю, которой так боялся Валмонд. Я прислонилась к каменной стене, тяжело дыша. Холод, который я втягивала в легкие, обжигал. Все мое тело дрожало, и я боялась, что, если Валмонд даст сигнал идти, я не смогу сделать ни одного шага

Я была так занята своей усталостью, что не заметила возвращения вранга, пока его хриплый каркающий голос не отвлек меня от мыслей. Вранг вперевалку вошел под навес. Он сильно встряхнулся, раскидывая во все стороны мокрый снег, а затем устроился перед Валмондом в позе, показывающей, что он сел не на одну секунду. Я поняла, что наше путешествие на сегодня закончено, и спокойно уселась, прислонившись к скале.

Костра мы не могли развести, потому что вокруг не было топлива, и я, коченея, думала, что мы тут замерзнем под ударами ветра, который временами задувал и в наше убежище.

Но Валмонд был готов и к этому. Он достал из своего мешка кусок материи не шире своей ладони. Но когда он начал разворачивать эту ткань, она становилась все шире, все пушистее и, наконец, превратилась в большое одеяло, под которым мы все улеглись. Мое окоченевшее тело оттаяло под его теплом, мои спутники тоже обогрелись. Даже вранг залез под один его конец и сгорбился там.

Одеяло было мягким, как пух; оно касалось моей щеки подобно нежным перьям, но по виду больше походило на мох. Я рискнула спросить Валмонда, и он объяснил, что одеяло действительно сделано из растительных нитей, но с помощью насекомого. Небольшой червь, живущий в Долине, питается мхом, а затем прядет нить, чтобы сделать из нее кокон от непогоды. Зеленый Народ давно одомашнил этих червей и кормит их, а из нитей делает такие одеяла. К сожалению, для одного одеяла нужны сотни червей и многолетняя работа, поэтому одеял этих всего несколько штук, и они являются настоящими сокровищами Долины.

Я слышала, как разговаривали мои товарищи, но их слова проходили мимо моих ушей, сливаясь в успокаивающий монотонный гул, и я задремала, потому что уставшее натруженное тело не могло больше бороться со сном. Все мои страхи как бы улетучились, и я не была больше Каттеей, постоянно опасавшейся стать жертвой врага, а была просто бездумным телом, нуждавшемся в отдыхе.

Я видела сон; и не тот сон–кошмар, от которого просыпалась с криком ужаса, но столь же живой, если не больше. Я видела, как лежу со своими спутниками под этим одеялом и с каким–то ленивым удовлетворением слушаю грохот бури, чувствуя себя в полной безопасности в окружении защитников.

И во сне я увидела наш путь — в завихрениях бури появился серебряный светящийся луч, и завис прямо над нашими скучившимися телами. Во сне я знала, что именно этот путь искал мой разум. Однако я не считала его продиктованным злом — просто мой мозг слишком долго находился под чужой властью. Конец этого серебряного луча или нити раскачивался, пока не застыл надо мной.

Тут я в первый раз почувствовала какую–то опасность. И когда я призвала всю свою небольшую защиту, которую имела, луч исчез, и я проснулась. Вокруг все было точно так же, как и во сне — все мы лежали под одеялом, а над нами бушевала буря.

Я ничего не рассказала своим братьям, потому что мой сон не принес бы пользы, он только мешал бы им в опасных горах. Я решила, что если почувствую прикосновение настоящего Зла, то отвяжусь от спасательной веревки и, бросившись в пропасть, положу конец всем проблемам, лишь бы не потянуть за собой других.

Мы провели в этом месте остаток дня и ночь. На следующее утро туч уже не было. Вранг высоко взлетел и, вернувшись, сообщил, что буря кончилась, и все спокойно. И мы пошли.

Теперь уже не было ступеней. Мы ползком взбирались по утесам, шли по гребням. Валмонд все время так внимательно следил за вершинами над нами, что это угнетающе действовало на нас, по крайней мере на меня, хотя я и не была уверена, что он боится чего–то ещё, кроме лавины.

В середине дня мы нашли более широкий выступ, чем тот, по которому шли раньше, и присели на нём перекусить. Валмонд сообщил, что мы теперь уже недалеко от прохода, и, возможно, часа через два всё худшее останется позади Спустившись со склона, мы повернём на восток. Так что мы с некоторым облегчением жевали лепёшки и потягивали из фляжек напиток Долины.

Мы прошли через перевал за время, указанное Валмондом, и вышли на ведущую вниз тропу, показавшуюся нам несравненно более лёгкой, чем тот путь, который мы проделали. Здесь проводник объявил остановку. Он проверил верёвки и сказал, что их надо подтянуть. Мы ожидали, пока он рылся в мешке. Вот тогда–то и произошло то, чего он боялся.

Я услышала только рёв и инстинктивно откинулась назад, а потом покатилась, засыпанная снегом, и больше уже ничего не помню.

Было темно и холодно, и на мне лежал тяжкий груз. Когда я полубессознательно попыталась освободиться от этой тяжести, оказалось, что я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Были свободны только голова, шея и одно плечо, а лежала я лицом кверху. Кругом была тьма. Что же случилось? Мы только что стояли у склона горы, чуть ниже перевала, и вдруг я замурована! Мой затуманенный разум не мог связать всё это вместе.

Я снова попыталась высвободить руку, плечо которой было свободно. С большим трудом мне это удалось. Теперь я смогла ощупать пространство над головой. Мои полуонемевшие пальцы больно ударились обо что–то твёрдое и скользкое. Я ничего не видела в непроглядном мраке, а осязание мало что прояснило — только то, что сама я захоронена в снегу, а рука, плечо и голова находятся в небольшой пещерке — углублении скалы. Только это и спасло меня, и я не задохнулась под снегом, огромный пласт которого навалился на всё остальное моё тело.

Я не могла смириться с этим пленом и в панике начала раскапывать снег освободившейся рукой. Я отбрасывала его горстью, а он снова падал мне на лицо. Наконец я поняла, что готовлю себе ту судьбу, от которой меня спас скальный карман. И начала работать более методично, стараясь сталкивать снег вниз, но убедилась, что погребена очень надёжно. Мои старания не оказывали на снежную ловушку никакого воздействия.

Наконец, измученная и вспотевшая, я затихла, тяжело дыша, и постаралась обуздать страх, который подтолкнул меня на эту бесполезную работу. Наверное, всё–таки, это была лавина. Она смахнула нас со склона, а меня засыпала. Другие, может, уже копают снег в поисках меня. А может быть, они все… Нет, я решительно отогнала подобную мысль. Я не смела подумать, что такая удача, как скальный карман, спасла меня одну. Я должна думать, что и все остальные живы. Вот когда я горько пожалела о своём утраченном даре общения с братьями и о своей магии, которая тоже была потеряна мною. Но может быть…

Я закрыла глаза и попыталась настроить свой мозг, как это бывало раньше, чтобы найти Кайлана и Кимока, стать с ними одним существом.

Но появилось такое ощущение, будто я смотрела на манускрипт, на ясно написанные слова незнакомого языка и не могла их прочесть, даже зная, что от этого зависит моя жизнь.

Жизнь или смерть…

Допустим, братья и все остальные остались живы Допустим, что для них будет лучше, если они не найдут меня. Да только в каждом из нас есть некая упрямая искра «жизни. Она не позволит мне покорно отказаться от борьбы за жизнь. Я считала, что могла сама столкнуть себя в ничто, если бы это потребовалось для братьев, и вот теперь задумалась, не сделать ли это.

Я вновь попыталась сосредоточиться только на своих братьях, на необходимости поговорить с ними мысленно. Если бы я могла сузить этот луч до одного человека, я выбрала бы Кимока, потому что он всегда был мне ближе. Я мысленно рисовала себе его милое лицо, направляла каждую каплю энергии, чтобы коснуться его мозга. Всё бесполезно.

По моему телу пробежал холод — и не от снега, навалившегося на меня. Кимок… Могло ли так быть, что я пыталась коснуться уже ушедшего из жизни? Тогда Кайлан. Я начала вырисовывать лицо моего другого брата. Я искала его мозг, но тоже напрасно.

— Всё дело в упадке моей Силы, — говорила я себе, — а не в том, что их нет в живых. Я сейчас докажу это. — Я стала думать о Валмонде, затем о Рокнаре. Ничего.

Вранг! Ну конечно, вранга не коснулось наше бедствие! Во мне впервые вспыхнула надежда, искра надежды. Почему бы не попробовать добраться до мозга вранга? Правда, у этого существа мозг устроен совершенно иначе — удастся ли мне контакт, если он не удался с людьми? Я начала искать вранга.

В моём воображении появилось изображение красной головы, поворачивающейся на теле с серо–голубым оперением. Я коснулась его! Я нашла полосу мысли, не принадлежавшей человеку! Конечно, это вранг! Я закричала вслух, и в этом маленьком кармане звук моего голоса показался оглушительным.

— Вранг!

Но я не смогла удержать эту полосу достаточно долго, чтобы передать точное сообщение. Полоса шла волнами, и я только временами касалась её. Но прикосновение становилась сильнее, в этом я была уверена. Вранг, видимо, искал нас где–то поблизости. Я удвоила свои усилия, чтобы послать разумное сообщение. Но вдруг контакт прервался, и я ощутила невнятную тревогу. Когда я коснулась этого существа, оно, конечно же, должно было постараться ответить мне, но этого не было. Может быть, одна лишь я ощутила, что прикоснулась к его мозгу, и это не могло привести вранга ко мне?

Долго ли я смогу удерживать это слабое чувство контакта? Я задыхалась и только теперь заметила, как трудно стало дышать. Не накидала ли я на себя ещё больше снега во время беспорядочных попыток к освобождению? Или в этом скальном углублении был слишком малый запас воздуха, и теперь он кончался?

Вранг! Изображение в моём мозгу исчезло и заменилось другим, и я была так ошеломлена увиденным, что даже забыла о потерянном контакте.

Не птица–ящерица, нет, это было мохнатое, длинномордое существо со стоячими ушами, белое или серое, вроде снега вокруг меня, с узкими, как щёлки, янтарными глазами. Это серый, человек–волк! Я навлекла на себя нечто более худшее, чем смерть от удушья под снегом, и теперь он меня найдёт!

Я старалась усыпить свой мозг, пустила всю силу воли на то, чтобы погрузить сознание в глубокую дрёму, не думать, не звать, скрыться от смерти. И мне так хорошо удалось это — а может, воздух стал очень скверным, — что я впала в забытье.

Но я не умерла. Я почувствовала, как свежий воздух ударил мне в лицо, и моё тело механически отозвалось, но глаз я не рискнула открыть. Если они и откопали меня, то, может, сочтут мёртвой и оставят в покое. Кроме этого маленького шанса у меня не осталось ничего. Я не имела ни своего Дара, ни оружия.

Затем я услышала совсем рядом лай. Собственно, это был не настоящий лай, а нечто среднее между лаем и воем. Меня обнюхивали: я почувствовала порыв сильного дыхания на своём лице. Моё тело дёрнулось, но не по воле моих мышц, а потому что меня схватили за куртку у самого горла и потащили. Я заставила себя быть вялой, как мёртвая, безвольно подчиняясь чужой силе.

Тащить перестали, меня снова энергично обнюхали. Могло ли это существо понять, что я не мёртвая? Я боялась этого. Мне показалось, что я слышу удалявшиеся движения. Может, мне всё–таки удастся бежать?

Я подняла тяжёлые веки, и на мгновение свет больно резанул глаза, поскольку я слишком долго была в темноте. Стоял солнечный яркий день. Некоторое время глаза f привыкали к свету, затем в поле моего зрения появилась фигура.

Я была так уверена, что меня выкопал один из серых, что не сразу поверила своим глазам: передо мной сидел не человек–волк. Он действительно походил на волка, но на волка настоящего, на зверя от ушей до кончика хвоста. Шкура его была не серая, как у стаи Тьмы, а скорее кремово–белая, а торчащие уши, длинная полоса хребта, включавшая хвост, и четыре крепкие лапы были коричневого цвета.

Но самое поразительное, на звере был ошейник, широкая полоса его сверкала разноцветными искрами, как будто ошейник был украшен драгоценными камнями. Глаза мои полностью раскрылись от изумления: животное сидело, слегка отвернув от меня голову, словно ждало кого–то. Зубастая пасть приоткрылась, из неё свисал ярко–красный язык.

Это было настоящее животное, а не полузверь. Оно повиновалось человеку, иначе не носило бы ошейника. Так что мой осмотр удовлетворил меня. Но в Эскоре никогда не принимали необычное за безвредное: здесь надо быть осторожной, если хочешь сохранить жизнь, или больше чем жизнь. Я не шевелилась, а только очень медленно повернула голову, чтобы осмотреть всё вокруг.

Кругом лежали огромные сугробы снега, не только от лавины, но и от усилий животного, откапывавшего меня. Был день, но тот ли, в который мы переходили через перевал, или следующий — я не могла сказать, хотя мне и казалось, что не тот. Солнце было очень ярким, резало глаза, и я невольно снова прикрыла их.

Не было никаких признаков, что выкопали ещё кого–нибудь из нашего отряда. Я решила снова оглядеться и тут услышала ещё раз лай животного. Я была уверена, что оно зовёт своего хозяина или собрата.

На этот раз ему ответил резкий отрывистый свист, и собака — если это была собака, — разразилась громким требовательным лаем. Она отвернулась от меня, и я из последних сил приподнялась. У меня было ощущение, что я должна встретить того, кто свистел, на ногах — если смогу.

Собака не обращала внимания на мои усилия. Она вскочила и побежала, раскидывая снег. Я с трудом поднялась на колени, а затем встала в полный рост и стояла, покачиваясь и не решаясь сделать даже шаг, чтобы не упасть снова, а собака бежала, не оглядываясь.

Я осторожно и медленно повернулась, пытаясь найти хоть какое–нибудь доказательство, что я не одна выжила, и увидела… Я покачнулась, упала на колени и принялась разгребать руками снег с мешка, который Валмонд сбросил за минуту до катастрофы.

Кажется, я заплакала и так и осталась на коленях, не в силах встать. Я держалась за мешок, как за якорь, единственный оставшийся от ушедшего мира.

Такой и нашли меня собака и её хозяин. Зверь зарычал, но у меня уже не оставалось никаких сил. Затуманенными от слёз глазами я смотрела на человека, пробиравшегося ко мне, утопая по колено в снегу.

Это был человек. По крайней мере он не походил на кошмарные создания, бродившие в тёмных местах Эскора. Но он был и не из Древней Расы. На нём была меховая одежда, какой я ни разу не встречала, широкий, усыпанный камнями пояс стягивал свободную пушистую тунику. Капюшона полосой зеленоватых волос, похожих на бахрому, был сдвинут назад, так что были видны его настоящие волосы, рыжие, хотя брови и ресницы были чёрными, и тёмно–коричневое лицо. Эти рыжие волосы так не подходили ему, что выглядели париком.

Лицо было широкое, с плоским носом, с большими ноздрями и толстыми губами. Он неразборчиво заговорил, и лишь немногие его слова слегка напоминали язык Долины, который, в свою очередь, довольно отличался от языка Эсткарпа.

— Другие… — Я наклонилась вперёд, опираясь на мешок. — Помоги найти других.

Я употребляла простые слова, разделяя их, надеясь, что он поймёт. Но он стоял, протянув руку к собаке, как бы удерживая животное. Рядом с человеком было особенно заметно, как крупна собака.

— Другие! — Я так старалась, чтобы он понял. Если я осталась жива после этого падения, другие тоже могли выжить. Затем я вспомнила верёвку, связывавшую нас всех, и стала искать её на себе. Ведь Кимок был передо мной, значит, его можно найти.

Но верёвки не было, а на месте крючка на куртке зияла дыра.

— Другие… — Мой голос поднялся до визга. Я поползла по снегу, раскидывая его то тут, то там, рыла где попало, в надежде, что если этот человек не понимает моих слов, то поймёт действия.

Первым ответом был быстрый толчок, от которого я упала на спину. Собака запустила зубы в куртку на моём плече и потащила меня к хозяину. Животное было так сильно, что я не могла сопротивляться.

Человек не подошёл, не помог собаке и ничего не говорил, просто стоял и смотрел, словно его вмешательство и не требовалось.

Собака, глухо рыча, тащила меня. Последний рывок — и я растянулась на боку, соскальзывая вниз от того места, где пыталась рыться в остатках лавины.

Снова послышался резкий свист, и ему ответил далёкий лай. Первая же собака, стоя надо мной, всё ещё рычала. Человек подошёл ко мне, но не дотронулся до меня, а только ждал.

То, чего он ждал, появилось: сани в виде рамы, запряжённые двумя собаками. Нашедшая меня собака перестала рычать и подошла, увязая в снегу, к саням. Там она остановилась перед своими собратьями, как бы ожидая, что её тоже запрягут. Её хозяин наклонился, крепко взял меня за плечо и с удивительной лёгкостью поднял. Я попыталась вырваться.

— Нет! Тут… другие! — кричала я в его невыразительное лицо. — Найти…

Он поднял руку. Что–то вспыхнуло в моей голове. Момент пронзительной боли — и пустота, ничего.