36

Большая часть хаддерсфилдской администрации и исследователей собиралась в зал заседаний административного корпуса на утреннюю встречу с Рупертом Стоунером. Люди двигались по тротуарам с опасно наклоненными вперед зонтиками, стараясь, где это возможно, держаться в укрытии, чтобы скрыться от легкого дождя, начавшегося где-то на рассвете.

Стоунер появился на сорок минут раньше и заставил Викомб-Финча предварительно позвонить своим заместителям и Бекетту, а потом мчаться бегом из своего рабочего кабинета. Он явился, запыхавшись, его твидовый пиджак темнел от дождя, попавшего под зонт. К счастью, его секретари приготовили кофе со сладкими булочками, и у них со Стоунером наступил короткий антракт, во время которого они вспоминали старые школьные времена: Уай и Стоуни.

Викомб-Финч думал, что Стоунер не изменился к лучшему со времени их учебы в старших классах, когда они готовились стать привилегированными носителями бремени цивилизации. Стоунер тогда был коренастым румяным юношей с всклокоченными волосами цвета, приближавшегося к темно-песочному. У него было, скорее, каменное лицо с бледно-голубыми, холодными наблюдательными глазами. Стоунер сохранил румянец, волосы его все еще были всклокочены, хотя теперь это было больше похоже на рассчитанный эффект. Глаза его были еще более холодными. Детское прозвище Стоунера подходило к нему теперь еще больше: камень затвердел.

– Мы собираем людей в зале, Стоуни, – сказал Викомб-Финч. – Они уже, наверное, там. Я поговорил с Биллом Бекеттом, он тоже должен там быть.

– Этот американский парень? – Стоунер разговаривал глубоким баритоном, в котором слышались признаки специальной тренировки.

– Действительно, примечательный тип, – сказал Викомб-Финч. – Он хорош, когда надо сделать нашу работу понятной другим.

– Он может сообщить что-нибудь конкретное?

«Вот оно!» – подумал Викомб-Финч.

Он почувствовал неожиданную тишину заместителей у стола с кофе и булочками, затем сказал:

– Я оставлю это ему.

– Когда я приехал, то ожидал, что найду тебя здесь, в кабинете, – сказал Стоунер.

– У меня есть рабочий кабинет в одном из лабораторных корпусов, – пояснил Викомб-Финч. – Утро – прекрасное время, чтобы внести и мой личный вклад.

– И каков же этот твой личный вклад? – спросил Стоунер.

– Я боюсь, сегодняшнее утро было занято телефонной конференцией с моим партнером в Ирландии.

– Доэни? Не доверяй этому сукину сыну!

– Ну что ж, он дал кое-какую интересную информацию сегодня утром. – Викомб-Финч продолжил, повторяя сообщение Доэни о подозреваемом Джоне Рое О'Нейле.

– И ты считаешь эту историю достойной доверия? – задал вопрос Стоунер.

– Ученый всегда ждет доказательств, – сказал Викомб-Финч. – Кстати, я думаю, мои люди уже все собрались. Может быть, пройдем в зал?

Викомб-Финч кивнул заместителю, который возглавил шествие, открывая двойные двери перед администраторами.

Зал представлял собой мягкое скромное помещение, выдержанное в стиле курительной комнаты лондонского клуба, только обширнее. Темная деревянная обшивка, стены над которой были покрыты тканью с каштановым рисунком, шла по периметру, нарушаясь только в местах четырех окон, закрытых теперь подходящими по цвету шторами, и большого мраморного камина, в котором мерцал настоящий огонь. С одной стороны камина стояли глубокие кожаные кресла красно-коричневого оттенка, длинный, как в трапезной монастыря, стол из блестящего красного дерева и напольные пепельницы на тяжелых бронзовых подставках. Свет исходил из четырех канделябров, которые, как шутил персонал, были сделаны по подобию космического корабля в «Близких встречах», и из установленных по периметру направленных стенных светильников, сфокусированных на стол, за которым уселся Бекетт с тремя папками бумаг. Большая часть остального персонала уже расселась на стульях подальше от стола, явно стараясь не попасть в центр внимания.

«Вести распространяются», – подумал Викомб-Финч.

Когда процессия из официального кабинета вошла, Бекетт живо поднялся со стула. В комнате раздался приглушенный шум. Несколько человек прокашлялись.

«Этим утром Бекетт был похож на розоволицего школьника», – думал Викомб-Финч. Очень обманчивая внешность. Было мало времени, чтобы ввести его в курс дела, но Викомб-Финч считал, что Бекетт понял всю деликатность ситуации.

Викомб-Финч представил присутствующих. Стоунер и Бекетт коротко пожали руки через стол. Кресла для Стоунера и директора были ненавязчиво принесены заместителями, которые потом ушли в отдаленную часть помещения.

Тридцать один человек собрался здесь, отметил Викомб-Финч, молча пересчитав присутствующих. Он не собирался делать вступлений. Может быть, позже. Этим утром здесь собрались не просто любопытные, чтоб встретиться с начальством. Усаживаясь в кресло рядом со Стоунером, он занялся прикуриванием трубки с длинным черенком. Как по волшебству, появилась пепельница, выдвинутая рукой кого-то сзади. Викомб-Финч взмахом руки отослал заместителя, с намеренной серьезностью прислонил свою золотую зажигалку к пепельнице, затем сказал:

– Ну что ж, Стоуни, я не знаю, насколько хорошо ты разбираешься в нашей…

– Уай, давай оставим этот научно-таинственный подход, а? – прервал Стоунер.

Бекетт наклонил голову, голос его прозвучал обманчиво холодно.

– Слова директора были данью вежливости и вполне уместны.

«Ага, – подумал Викомб-Финч. – У Бекетта появился объект для раздражения. Это должно быть интересным, по меньшей мере».

– В самом деле? – слова Стоунера падали, как куски льда.

– Я бы не сказал этого, если бы так не было в самом деле, – сказал Бекетт. – Не зная, насколько хорошо вы понимаете суть нашей работы, мы не можем ввести вас в курс дела. В самом начале я бы хотел сказать, что нет ничего зазорного в том, чтобы быть неосведомленным в нашей работе. Виноваты только те, кто остается неосведомленным, когда у него есть возможность поучиться.

«Отлично сказано, старик!» – подумал Викомб-Финч.

Стоунер откинулся в своем кресле с непроницаемым лицом, только легкое подрагивание какого-то мускула на шее выдавало его эмоции.

– Я всегда слышал, что янки – бесцеремонные и импульсивные люди, – сказал он. – Продолжайте же исправлять мою неосведомленность.

Бекетт выпрямился.

«Догматический подход – это то, что нужно этому сукиному сыну, – подумал он. – Выведи его из равновесия и держи в этом состоянии. Викомб-Финч сказал, что он слаб в естественных науках, силен только в математике. У Стоунера будет чувство неполноценности». Бекетт намеренно медленно открыл папки и разложил бумаги перед собой.

– В настоящее время мы сконцентрировали внимание на энзимо-ингибиторных характеристиках болезни, – сказал Бекетт. – Вы, несомненно, слышали о работе канадской группы. Мы особенно ей заинтересованы, потому что отсутствие какого-либо энзима может привести к отсутствию соответствующей кислоты, а изменение в одной аминокислоте из трехсот существующих может вызвать фатальные последствия. Мы уверены, что О'Нейл заблокировал определенные аминокислоты, связав структуры, которые их вырабатывают.

– Я читал канадский отчет, – сказал Стоунер.

«Понял ли ты его?» – задал себе вопрос Бекетт. Вслух он сказал:

– Хорошо. Значит, как вы понимаете, мы исходили из того, что эта болезнь вызывает нечто вроде преждевременного старения, настолько быстрого, что не остается даже времени для многих обычных побочных проявлений. Обращаю ваше внимание на белые пятна на конечностях. Весьма примечательно.

– Гены, управляющие старением? – спросил Стоунер голосом, в котором неожиданно появилось напряженное любопытство.

– Действие гена связано с формированием особенного энзима, протеина, – сказал Бекетт. – Гены управляют составлением определенных протеинов из аминокислот. Возникновение ситуации, когда какие-то комбинации ДНК не могут производить соответствующие аминокислоты, будет смертельной болезнью.

– Я слышал также упоминание о РНК, – сказал Стоунер.

– РНК и ДНК относятся друг к другу как шаблон и конечный продукт, – пояснил Бекетт. – Как литейная форма и выходящая из нее отливка. Зараженный хозяин производит протеин под диктовку РНК. Когда бактериальные вирусы заражают бактерию, формируется РНК, похожая на ДНК вируса, а не ДНК хозяина. Последовательность нуклеотидов в новой молекуле РНК дополняет РНК вируса.

– Он передал эту вещь при помощи вируса? – спросил Стоунер.

– Он сформировал новую бактерию с новым вирусом. Очень тонкие перестановки в очень тонких структурах. Это было великолепное достижение.

– У меня не вызывают радости похвалы этому человеку, – сказал Стоунер бесцветным голосом.

Бекетт пожал плечами. Если человек не понимает, то он не понимает. Он продолжил:

– О'Нейл создал субклеточные организмы, плазмоиды с заданными характеристиками связывания, подвязав их к ключевым местам рекомбинационного процесса. Если бы дела не приняли такой оборот, его работа принесла бы ему Нобелевскую премию. Чистый гений, но движимый темной стороной человеческой мотивации.

Стоунер пропустил эти слова без комментариев. Он сказал:

– Вы упомянули нуклеотиды.

– Нуклеиновые кислоты – это молекулы, в которых записан код. Они управляют производством протеинов и содержат ключ к наследственности. Как и протеины, нуклеиновые кислоты являются сложными полимерами.

– До меня дошел слух, что вы нашли ошибку в чем-то, что называют «теорией молнии», – сказал Стоунер.

Викомб-Финч бросил на Стоунера жесткий взгляд. Так значит, у него все-таки есть шпионы в Хаддерсфилдском центре! Или на телефонной станции.

– ДНК – это двойная молекула, у которой одна цепочка свернута вокруг другой в форме спирали, – пояснил Бекетт. – Это искривленная структура, которая изгибается сама вокруг себя специальным образом. Мы думаем, что эта кривизна крайне важна.

– Каким образом?

– Сцепленные участки соединяются в соответствии с их внутренним строением. Кривизна – это ключ к этому строению.

– Разумно, – согласился Стоунер.

– Мы полагаем, что связи в этой структуре похожи скорее на непромокаемый плащ, – сказал Бекетт. – Сначала одна группа связей, а затем вторая, перекрывающая группа.

– Что убивает эту чуму? – спросил Стоунер. – Кроме огня, разумеется.

– Сильная концентрация озона, по-видимому, ингибирует ее. Однако рост ее имеет взрывной характер, как у мужчин, так и у женщин. Сказать, что она биологически активна – это недооценить положение дел.

Стоунер потянул себя за нижнюю губу.

– Какие необходимые вещества она блокирует?

– Мы думаем, что, среди прочих, вазопрессин.

– Это существенно для жизни, да?

Бекетт кивнул.

– Это правда, что чума убивает гермафродитов? – Стоунер произнес слово «гермафродит» так, как будто это была особенно грязная вещь.

– Да, настоящих гермафродитов, – подтвердил Бекетт. – Это наводит на определенные мысли, не так ли?

– Я думал, что получающееся в результате общество может состоять из ярко выраженных мужских и женских особей, а гермафродиты большей частью вымрут. – Он прокашлялся. – Все это очень интересно, но я не услышал ничего действительно нового, ничего, указывающего на яркий прорыв.

– Мы все еще собираем данные, – сказал Бекетт. – Например, мы проводим параллельную линию исследований некоторых симптомов чумы, аналогичных симптомам при нейропении.

– Нейро… что? – переспросил Стоунер.

Викомб-Финч пристально посмотрел на Бекетта. Это было что-то новое!

– Нейропения, – сказал Бекетт, замечая, что веки Стоунера опустились в раздумье. – Нейрофилы – это гранулярные лейкоциты с ядром, имеющим от трех до пяти углублений, связанных с хроматином. Цитоплазма нейрофилов содержит очень мелкие гранулы. Они являются частью первой линии защиты тела от бактериального вторжения. Эта болезнь может иметь генетическое происхождение.

«Для Стоуни он слишком вдается в технические детали», – подумал Викомб-Финч, однако эта новость была захватывающей. Он сказал:

– Ты получил эти данные из вскрытия Фосс?

Бекетт некоторое время молчал, глядя вниз на лежащие перед ним бумаги, но не видя их. Затем он продолжил:

– Ариена дала нам перед смертью огромный объем сведений.

– Это была доктор Ариена Фосс, которая работала с Биллом и остальными, пока ее не убила чума, – объяснил Стоунеру Викомб-Финч.

Стоунер кивнул, отметив болезненное выражение лица Бекетта.

– Перед тем, как умереть, она дала нам собственную внутреннюю картину симптомов, – сказал Бекетт. – Эта чума убивает поражением нервной системы и блокадой энзимов. Происходит общая деградация функций и конечный провал в бессознательное состояние, после чего быстро следует смерть.

– Я видел, как умирают жертвы чумы, – сказал Стоунер. Его голос стал хрипловатым.

– Процесс болезни не длится достаточно долго, – сказал Бекетт, – для того, чтобы проявилось много симптомов. Мы вынуждены были догадываться только по начальной стадии, а Ариена дала нам отлично составленную их картину.

Стоунер нервно сказал:

– Очень интересно.

Викомб-Финч глубоко затянулся трубкой и указал черенком на Стоунера.

– Не забывай, Стоуни, что чума была настроена на специфический эффект – убивать только женщин, причем быстро, чтобы сделать невозможным оказание медицинской помощи.

Тон голоса Стоунера был сух:

– Я имею представление об избирательности болезни.

– Замечательное достижение, – сказал Викомб-Финч.

– Если мы можем на минуту прервать этот митинг Общества Поклонников Безумца, – сказал Стоунер, – то я должен сообщить вам, что моя неосведомленность пока не была нарушена.

– Мы имеем дело с замечательным кодом, – сказал Бекетт. – Он эквивалентен очень сложной комбинации крайне искусно задуманного сейфа. О'Нейл нашел ее, поэтому мы знаем, что это можно сделать.

– Оказывается, вы потратили все это время для того, чтобы рассказать мне: вы стоите перед крайне трудной проблемой, – сказал Стоунер. – Никто этого не оспаривает. Наш вопрос звучит следующим образом: насколько близко вы подошли к решению?

– Может быть, ближе, чем многие подозревают, – сказал Бекетт.

Викомб-Финч резко выпрямился.

Бекетт посмотрел в зал, где сидел Хапп, мирно поблескивая толстыми стеклами очков и слегка выдвинув свое кресло вперед соседних, в которых сидели Данзас и Лепиков. Все трое внимательно наблюдали за Бекеттом, а при последней реплике на нем сконцентрировалось и внимание всего персонала.

«Этот совершенно дикий телефонный звонок Хаппу от Броудера», – думал Бекетт. Он представлял себе молодого человека в изоляционной камере с его беременной дамой – и неожиданно эта идея! Как она пришла ему в голову? И точная, и неточная – но какое озарение она вызвала!

Викомб-Финч одарил Бекетта сдержанным взглядом.

Стоунер нагнулся вперед:

– Ближе, чем мы подозреваем?

– О'Нейл продемонстрировал несколько вещей, – сказал Бекетт. – Клетка не является неизменной. Он показал, что химические фрагменты клетки можно перенастроить, переделать с тем, чтобы они выполняли совершенно необычные действия. Живая организация клетки, эта система, задающая ее операции, была разрешена! Мы больше не можем сомневаться в том, что это возможно. Важно и то, что мы теперь знаем, что генетически направляемые изменения функций клетки не останавливаются с наступлением зрелости. Случай с нейропенией убеждает нас в том, что можно приобрести новую генетическую болезнь и во взрослом возрасте.

Стоунер моргнул.

Викомб-Финч продолжал молча пристально глядеть на Бекетта. Неужели это то, что американцы называют «подсыпать снежку»?

– Когда некоторые из тысячи тысяч химических процессов, происходящих одновременно в каждой из наших живых клеток, блокируются, замедляются или как-либо прекращаются, развитие организма определенным образом изменяется, – сказал Бекетт. – О'Нейл продемонстрировал, что это правильно как для процесса развития сложных, высших организмов, так и для простейших форм. Могут быть получены огромные изменения. И он показал, что система допускает тонкую настройку.

– Правильно! – сказал кто-то в зале.

Викомб-Финч вынул трубку изо рта, поняв неожиданно, куда клонит Бекетт. Это обратимый процесс! Когда это было сказано, оно стало очевидным. Имеет ли Стоунер хоть малейшее понятие о том, что он только что слышал?

– Меня ввели в курс дела доктора медицины из Министерства Внутренних дел, – сказал Стоунер. Его голос звучал раздраженно, а в глазах снова появилось ледяное выражение. – Это как погоня за бумажками на ветру, где нельзя пропустить ни одного клочка.

«Стоунер не понял последствий», – подумал Викомб-Финч. Все это проскочило у него мимо ушей.

– Вы дали нам понять, что близки к концу этой погони, – сказал Стоунер.

– Так мне и передать премьер-министру? Он спросит меня: насколько близки?

– Мы пока не можем сказать, – ответил Бекетт. – Но мы теперь видим дорожку намного яснее. То, что разработал О'Нейл, – это вирусный штамм, который переносит информацию донорской ДНК в живую человеческую клетку посредством зараженного бактериального агента.

– Та спирохета, о которой объявили канадцы, – сказал Стоунер. – Это та самая болезнь?

– Я полагаю, что нет. Мы думаем, что они видели какой-то остаточный продукт распада О'Нейловской чумы. Может быть, мутацию.

– Запертую в клетке, – пробормотал Стоунер.

– Как перекрещивающиеся ленты на майском шесте, – сказал Бекетт.

– Майский шест! – сказал Стоунер. Он кивнул явно понравившейся концепции. Это произведет впечатление на Министерство Внутренних дел.

– Несомненно, есть генетическая серия, которая определяет, что зародыш будет женского пола, – сказал Бекетт. – Чума встраивается в эти, ориентированные на пол структуры и остается в них достаточно долго для создания общего хаоса.

– Забирает старый мяч и уносит его с поля, – сказал Стоунер.

«Я забыл, что он старый футбольный болельщик», – подумал Викомб-Финч.

– Хорошо сказано, – сказал он вслух.

В голосе Бекетта слышалось удивление.

– Блок, однажды сформированный, остается заметно сильным. Он должен быть связан с более мощными химическими связями. О'Нейл идентифицировал повторяющиеся вторичные ДНК-процессы в таких подробных деталях, что имел возможность найти и выбрать из них.

– Вы действительно думаете, что наступаете ему на пятки? – спросил Стоунер.

– Я говорю то, во что верю, – сказал Бекетт и увидел, как Хапп в другом конце комнаты согласно кивнул.

Твердо сжав зубы на черенке трубки, которая уже потухла, Викомб-Финч старался выглядеть глубокомысленно и страстно желал чувствовать себя так же уверенно, как и Бекетт.

Стоунер взглянул на директора, и в его взгляде появилось подозрение.

– Что ты на это все скажешь, Уай?

Викомб-Финч вынул трубку изо рта. Он положил ее в пепельницу чашечкой вниз и глядел на нее, произнося свои слова.

– Мы убеждены, что О'Нейл состыковал две половины определенных участков внутри спирали ДНК-РНК человеческой генной системы. Группа Билла считает, что могут существовать независимые воспроизводящиеся системы внутри спиральной цепочки, которые формируют эту связь.

– А ты как считаешь? – спросил Стоунер.

Викомб-Финч посмотрел на Стоунера.

– Они могут сделать наиболее обещающий прорыв из всех, достигнутых до сих пор.

– Могут, – сказал Стоунер. – Ты не убежден в этом.

– Я ученый! – запротестовал Викомб-Финч. – Я должен видеть доказательства.

– Тогда почему ты считаешь их подход многообещающим?

– Он делает упор на вирусные ДНК, во-первых. Все мы знаем, что они должны иметь какое-то значение. Кроме того, такой подход делает явные шаги в клеточную систему.

– Мне не видны эти шаги, – сказал Стоунер.

– Главной бумажкой в этом бумажном вихре является блокирование энзимов, – сказал Бекетт.

Стоунер бросил молниеносный взгляд на него, затем на Викомб-Финча. Он отметил этот комментарий, и было ясно, что он повторит его премьер-министру.

– Вирусные ДНК могут быть связаны с бактериальными ДНК прямым процессом, – сказал Викомб-Финч. – Все потомство бактерии будет содержать вирусную ДНК и все сообщения, записанные в этой вирусной ДНК.

– Сообщение, – сказал Стоунер бесцветным голосом.

– Она встречается с участком человеческой цепочки ДНК, который определяет, кто хозяин женского пола, – сказал Викомб-Финч. – Вирусная ДНК, как мы думаем, встраивается в эту клеточную основу и отсоединяется от своего бактериального носителя.

– Сообщение передано, – сказал Бекетт.

– И вы знаете, как это происходит? – спросил Стоунер.

– Теперь мы можем пойти по ее следу, – сказал Бекетт. – Мы начнем предвидеть форму процесса очень быстро.

– Как быстро, черт возьми? – Стоунер пристально смотрел на Бекетта.

Бекетт только пожал плечами.

– Мы работаем над этим так быстро, как только можем.

– Мы твердо уверены в условиях, при которых она воспроизводится, – сказал Викомб-Финч. – Не забывайте, что чума пролиферирует в присутствии антибиотиков.

– Мы впадаем в нетерпение, – сказал Стоунер.

– Как раз сейчас ваше нетерпение удерживает нас от нашей работы, – сказал Бекетт.

Стоунер оттолкнул кресло и поднялся на ноги.

– Может кто-нибудь скажет моему водителю, что я готов ехать?

Викомб-Финч поднял руку и увидел, как заместитель торопливо встал и покинул комнату.

Стоунер повернулся и посмотрел на Викомб-Финча.

– Ты действуешь на меня, как удав на кролика, Уай. Моя бы воля, мы бы взяли и сожгли всех вас. Потом стерилизовали бы территорию и попытались начать все сначала.

– Совершая еще раз все те же ошибки, – сказал Бекетт, обходя стол.

Стоунер перевел свой холодный внимательный взгляд на Бекетта.

– Может быть и нет. Мы можем сделать научное исследование преступлением, которое карается смертной казнью.

Развернувшись, он вышел из комнаты, даже не поглядев на заместителя, который распахнул перед ним дверь.

Бекетт стоял рядом с Викомб-Финчем, глядя, как за Стоунером закрывается дверь.

– Как ты думаешь, что он скажет премьер-министру? – спросил Викомб-Финч.

– Он скажет, что у нас есть новая теория, которая может быть и удачной, но правительство должно подождать, что получится.

– Ты действительно так думаешь? – Директор посмотрел на Бекетта, затем нагнулся над столом и поднял трубку.

– Очень научный подход – подождать, пока не появятся доказательства.

Викомб-Финч сказал, глядя на свою трубку:

– Скажи мне, Билл, это было то, что вы, ребята, называете «подсыпать снежку»?

– Никоим образом.

Директор поднял глаза и встретился взглядом с Бекеттом.

– Тогда я хотел бы, чтобы ты ставил меня в известность перед тем, как вывалишь такую кучу, как сейчас. Особенно двухсторонние намеки.

– Ты, конечно, не ставишь под сомнение…

– Конечно, нет! Я просто не уверен, поделился бы я этим со Стоуни.

– Оно прошло прямо мимо его ушей.

– Да, я уверен, что в этом ты прав. – Викомб-Финч взглянул на сотрудников, которые медленно покидали комнату, ни один из них не встречался взглядом с директором.

– Но у него есть здесь свои шпионы, и один из них наверняка объяснит ему это.

– Тогда он узнает как о кнуте, так и о прянике.

– Политики не любят кнутов в руках у других людей. Пряников тоже, кстати.

– Мы слишком возбуждены скрытым смыслом идеи, – сказал Бекетт.

Викомб-Финч взглянул на Хаппа, все еще сидевшего в большом кресле. Комната уже была почти пуста.

– Я думаю, что доктор Хапп не возбужден так, как ты, Билл. Доктор Хапп, кажется, задремал.

– Ну так что ж, черт побери! – воскликнул Бекетт. – Мы работали всю ночь.