Зигфрид  -  очень  умная машина, но временами мне кажется, что что-то в нем  не  так.  Он всегда просит меня рассказывать ему свои сны. Но иногда, когда  я  рассказываю  ему  сон,  который должен ему понравиться, сон типа "большое   красное  яблоко  для  учителя",  полный  фаллических  символов, фетишизма,  комплексов  вины,  он  меня разочаровывает. Он ухватывается за деталь,  которая  не  имеет  к этому никакого отношения. Я рассказываю ему сон, а он сидит, щелкает, жужжит, трещит - конечно, он ничего подобного не делает, просто я это так себе представляю, - и потом говорит:

   -  Давайте  поговорим о другом, Боб. Меня интересует то, что вы сказали об этой женщине, Джель-Кларе Мойнлин.

   Я говорю: "Зигфрид, ты снова охотишься за химерами".

   - Я так не думаю, Боб.

   -  Но  сон!  Разве  ты  не  видишь,  как  он  важен?  Что  ты скажешь о материнской фигуре в нем?

   - Позвольте мне выполнять мою работу, Боб.

   - А у меня есть выбор? - угрюмо спрашиваю я.

   - У вас всегда есть выбор, Боб, но я хотел бы напомнить вам ваши слова, сказанные недавно. - Он замолкает, и я слышу собственный голос, записанный где-то на его лентах.

   Я  говорю:  "Зигфрид,  там  такая боль, вина, отчаяние, что я просто не могу с этим справиться".

   Он ждет, чтобы я что-нибудь сказал.

   Немного погодя я говорю.

   -  Отличная  запись,  -  признаю  я,  -  но я предпочел бы поговорить о комплексе матери в своих снах.

   -  Мне  кажется  более  продуктивным исследование другого момента, Боб. Возможно, они связаны.

   -  Правда?  -  Я  готов  обсудить  эту  теоретическую возможность самым отвлеченным и философским образом, но он быстро возвращает меня на землю.

   - Ваш последний разговор с Кларой, Боб. Пожалуйста, скажите, что вы при этом чувствуете.

   -  Я  уже  говорил  тебе.  -  Мне  это совсем не нравится, пустая трата времени,  и  я  хочу, чтобы он понял это по тону моего голоса и напряжению удерживающих ремней. - Это даже хуже, чем с матерью.

   -  Я  знаю,  что вы хотели бы поговорить о матери, Боб, но, пожалуйста, сейчас не надо. Расскажите мне о Кларе. Что вы испытываете сейчас?

   Я  стараюсь  честно понять это. Это-то я могу сделать. В конце концов я вовсе не обязан говорить все. Но могу сказать только: "Не очень много".

   Немного погодя он говорит: "И это все? "Не очень много"?

   -  Да.  Немного. - На поверхности. Я помню, что чувствовал тогда. Очень осторожно  роюсь  в  памяти,  чтобы посмотреть, что это такое. Опускаюсь в голубой  туман.  Впервые  вижу  тусклую звезду-призрак. Говорю с Кларой по радио, а Дэйн что-то шепчет мне на ухо... Снова закрываю память.

   -  Больно, Зигфрид, - небрежно говорю я. Иногда я пытаюсь обмануть его, говоря  эмоционально  заряженные фразы тоном, каким просят чашку кофе, но, кажется,  с  ним это не срабатывает. Зигфрид замеряет интенсивность звука, вслушивается  в  обертоны,  но слушает также дыхание, измеряет паузы, а не только  вдумывается в значение слов. Он очень умен, особенно учитывая, как он глуп.